Текст книги "Возвращение в грядущее"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ

Мужество в несчастье – половина беды.

В. Гете

У костра сидели трое.

Вечер обещал быть длинным, заря долгой. Высокие облака над нежно-оранжевой частью неба казались темными, но с раскаленными добела краями, освещенными уже зашедшим солнцем. Вода в реке выглядела тихой, озерной, с отраженными в ней, перевернутыми деревьями другого берега. Причаленная возле костра лодка словно приглашала сесть в нее, чтобы перебраться туда.

Седой человек, невысокий, плотный, одетый в жесткую рыбачью робу, привстав на коленки, перемешивал деревянной ложкой похлебку в котелке над светлыми углями.

– Не беда, коль рыбы не наловивши, уху не сварим, – посмеиваясь, говорил он. – Нам к консервам за год пора привыкнуть. А от похлебки настоящим земным духом пахнет, под стать окружающей красоте.

– Да уж красиво, чего говорить! – низким басом заметил высокий худой мужчина в ватной, припасенной для рыбалки телогрейке. Лицо у него было длинное, скуластое и суровое. – Но вот звезд, главное, не видно, – вздохнул он.

– И от них отдохнуть не мешает, – отозвался первый.

– Дядя Крылов, – вступил третий, тоже в робе, самый молодой, но рано лысеющий, а потому без юношеских кудрей, но с юным задумчивым лицом. – Вы ведь так позволили себя называть у костра.

– А как же! На рыбалке – как на рыбалке! Без звезд и чинов.

– Правда, что дед ваш или прадед Крылов, кажется, Иван Кузьмич, в тайгу за Тунгусским метеоритом вместе с самим Куликом ходил? Примечательный, должно быть, человек был?

– Кое-что о прадеде своем знаю. Простой, но «себе на уме» был старичок. Желудем себя называл, дескать, от желудей дубы растут.

– Вот вы и выросли.

– Эй, Галлей, меду командиру не лей! – вставил высокий.

– Нет здесь командиров, рыбаки одни, – строго произнес Крылов. – А с Тунгусского метеорита все наше дело и началось. Особенно после одной находки во время такой же вот рыбалки, даже вроде бы на этом самом месте, если хотите знать.

– Редкоземельный кусок инопланетной инженерной конструкции! обрадованно воскликнул Галлей. – Найден обломок цилиндра в 1976 году на реке Вашке, – и он показал рукой на лодку с уключинами и веслами, лежащими на ее дне. – За тысячу километров от тунгусской тайги, но точно на продолжении траектории взорвавшегося над нею тела.

– И все-то он знает, наш Галлей! – пробасил высокий.

– На то он и физик. Однако похлебка, друзья, поспела. Помянем добрым словом погибший над Землей сто семьдесят лет назад инопланетный звездолет неведомых героев!

– Звездолет едва ли, – возразил Галлей. – Скорее всего они его оставили на околоземной орбите, а спускались на вспомогательном модуле. Он и взорвался.

– До чего же сказки живучи! – заметил высокий. – Сотни лет им нипочем.

– Я эти сказки, Федор Нилыч, еще дома по первоисточникам прове… горячо начал Галлей, но замолк на полуслове.

Внезапно «на берегу» произошло нечто невероятное. Все трое сидевших у костра вместе с котелком взлетели в воздух, беспомощно пытаясь обрести равновесие и вернуться назад.

Одновременно река, берег с лодкой, тускнеющая заря и речной туман исчезли, обнажив экраны, на которых только что с поразительной реальностью в объеме и цвете виднелось голографическое изображение далекого земного пейзажа…

У звездолетчиков стало традицией уединяться в свободные часы в какое-нибудь земное местечко, с завораживающей достоверностью возникавшее с помощью голографии вокруг них в отсеке отдыха. И легко было воображать себя то на рыбалке, то на прогулке с осмотром былых любимых мест, дорогих им памятников, родных улиц города или невиданных дома земных чудес: водопадов, диких животных, словно бродивших в зарослях совсем рядом, или, наоборот, тихих уголков, ставших во время полета желанными пристанищами звездонавтов.

Теперь все исчезло вместе с тяготением. Оно создавалось тягой технического модуля через стокилометровый буксир. Летя впереди, технический модуль разгонялся с ускорением, равным ускорению земной тяжести, привычным для людей. Поэтому они и ощущали себя как бы в земных условиях. Это ускорение и исчезло вместе с нарушенным энергоснабжением. С округлого потолка отсека вместо вечернего северного неба тускло светила лампочка аварийного освещения.

Котелок плавал в воздухе между потерявшими вес людьми, а разливающаяся из него похлебка превращалась у них на глазах в горячие большие и маленькие шары, обретавшие собственное движение внутри отсека отдыха между его матовыми экранами.

– Что случилось, командир? – тревожно спросил Галлей.

– Ты физик корабля. Тебе первое слово, – отозвался Крылов.

– Видно, что-то с техническим модулем приключилось? – предположил штурман корабля Федоров.

– Едва ли, – возразил Галлей, отталкивая от себя все еще обжигающий котелок. – Скорее всего оборвался буксир.

Только сейчас физик со штурманом заметили, что командира звездолета не было с ними. Ловко перебирая руками по потолку, он направлялся к пульту управления, и уже оттуда послышался его голос:

– Обрыв, полный обрыв и буксира, и кабеля управления.

– Но как это может быть? – поразился штурман. – Обрыв кабеля в пустоте? Что он, о звезды перетерся, что ли?

– Не о звезды, а о кванты вакуума, – заметил молодой физик, не столько напуганный, сколько увлеченный необычностью произошедшего.

– Хватит удивляться! – прервал командир. – Надо перейти на дублирующее радиоуправление.

– Есть перейти на радиоуправление. Я уже у аппаратов, командир. Но радиосвязи с техническим модулем тоже нет!

– Меняй частоту! Ищи! Надо во что бы то ни стало дать команду «стоп» разгонным двигателям, не то улетит наш «передок» невесть куда. Смотри на обратную связь.

– Один шум и треск в ушах. Оглохнуть можно! У всех приборов обратной связи стрелки на нулях. И компьютер на аварийную ситуацию зря сработал. Его команда так и не принята ведущим модулем.

– Очевидно, виной всему электромагнитная буря в вакууме небывалой мощи, – заметил физик Галлей.

– Думаешь, потому и радиосвязи у нас с Землей нет? – обернулся к нему командир.

– Не только, Алексей Иванович. Обрыв буксира также из-за бури.

– Ну, Вася Галлей, это ты уже загнул, – заметил Федоров. – Пустота она и есть пустота.

– Однако внутривакуумную энергию из этой «пустоты» наш беглый технический модуль извлекал и отталкивался от нее, от «пустоты», без помощи реактивного движения.

– Вот-вот! – подхватил Федоров. – В том-то и дело, что «беглый»! Удирает он от нас! Командир, терять времени нельзя! Пусть физик теоретически все обмозгует, а мне позволь в скафандр влезть – и в открытый космос вдогонку за беглецом. Дам двойное ускорение. Как-нибудь переживу, а сто километров при наших пройденных парсеках – ерунда! Рукой подать!

– Нельзя! Нельзя догонять модуль в скафандре! Не позволяйте, командир! – запротестовал Галлей.

– Почему? – возмутился штурман.

– Да потому, что скорость любого тела, в том числе и модуля, и скафандра, не может превзойти световую!

– Эк, куда хватил! Старина-то какая! Ты бы еще древнегреческие мифы вспомнил.

– Это не миф! Командир, это… это моя тайна. Я потом открою ее вам. Только не отпускайте его. Он будет приближаться к улетевшему модулю и никогда, понимаете, никогда не приблизится к нему, как бы ни старался. Это закон Природы.

– Стоп, – прервал Крылов. – Так не из-за твоей ли тайны мы нашу связь с Землей потеряли? Без магнитной бури!..

– Двустороннюю потеряли, но нас они услышат, правда, с запозданием.

– Эйнштейна вспомнил! Ладно, потом разберемся с твоей тайной. Пусть с запозданием нас услышат на Земле, но дать им знать о случившемся наш долг. Штурман, передавай сообщение об аварии. Проси помощи, но поделикатнее! Спасательный звездолет еще при нас строили.

– Есть передать сообщение! – отозвался штурман. – Я уже подготовил. Подпишите, командир.

– Давай, – потребовал протянутую ему планшетку Крылов и, передавая ее обратно, сказал: – Передавать ежечасно…

– Эх, сколько же энергии израсходуется! – произнес Галлей, смотря на тусклую аварийную лампочку. – В темноте останемся. Аккумуляторов надолго не хватит.

– Важно, чтобы нас хватило. А темнота? Что темнота! Слепые в кромешной тьме, но живут, а у нас звезды будут. Неиссякаемые источники света. Позволят нам дождаться ребят с Земли.

– Пока они там соберутся… – начал было Галлей, но командир прервал его:

– Пусть нам годы лететь надо, выстоим! А ребята прилетят! Обязательно прилетят! Однако при раскрытии твоей тайны кое-что выяснится. На Земле вроде бы все ускоренно для нас произойдет?

– Это как же? – заинтересовался штурман.

– Я еще не раскрыл вам тайну, Алексей Иванович, а вы уже выводы делаете.

– Это не ты открыл, а я могу тебе ее сам открыть. Штурман! Передавать сигналы на Землю двенадцать раз, ежечасно, а потом – спать! Жизнь на звездолете «Скорость» продолжается даже при световой скорости. Расписание прежнее.

Двенадцать раз выходил Федоров в эфир, передавая сигнал бедствия на Землю.

– Не может быть, чтобы нас не услышали, – заключил он, покидая свой пост у радиоаппаратуры.

Ложились спать в спальном отсеке на своих койках. Чтобы удержаться на них в условиях невесомости, решили обвязаться ремнями.

– Ну, командир, – обратился к Крылову Федоров. – Какую же вы тайну нашего Васи Галлея открыли?

Звездолетчики не говорили о том, что обречены на вечное скитание меж звезд в темноте и холоде отсеков, не обсуждали, как будут один за другим умирать от голода и низкой температуры, когда кончатся запасы еды и энергии, они беседовали, казалось бы, о совершенно постороннем, о какой-то личной тайне одного из них. Но в этом, пожалуй, выражалась общая для всех троих черта характера, приведшая их в звездный рейс.

Однако тайна оказалась не такой уж посторонней для каждого из них.

– Твою тайну, Вася, не так трудно было разгадать, – говорил, обращаясь в темноте к молодому человеку, Крылов. – Наблюдал я за тобой, когда ты бывал у меня дома. Зачастил ты по довольно понятной причине, юношам свойственной.

– Нет-нет, конвенсия моя не из-за вашей Нади!

– И это знаю, что не из-за дочурки моей рыженькой, а скорее всего из-за подружки ее, недоступной красавицы чернокудрой, Звездочки.

– Да, Кассиопея, – со вздохом признался Галлей.

– Постой, постой! – вмешался еще не спавший штурман. – Выходит дело, несчастная любовь нашего доброго молодца Васю Галлея нам подкинула? Звездочка какая-то его к звездам привела?

– Выходит, так, – согласился Крылов. – Но я заметил в тебе, Васенька, еще и теоретические колебания между профессором Дьяковым и академиком Зерновым.

– И что же! Почему, в таком случае, вы взяли меня с собой?

– То, что ты решил вернуться на Землю в другом столетии уже без гордой и недоступной теперешней красавицы, догадаться нетрудно было. Ну а я-то считал, что мы вернемся в рассчитанный академиком Зерновым срок, а что касается Галлея, то такая голова…

– Эх, Галлей, Галлей, – с укором пробасил штурман. – Непутевая твоя голова!

– Вот эта «непутевая» голова нам в рейсе нужна будет, рассудил я. Но виду не подал, что тебя разгадал.

Аварийная лампочка из экономии была давно погашена, и трудно было разобрать, как «непутевая, но нужная» голова Васи Галлея поникла у него на грудь, а сам он старательно цеплялся за койку, на которой сидел, чтобы не взмыть в воздух.

– Вот и вся твоя тайна, – закончил Крылов.

– Моя, может быть, и вся, но наша общая, Алексей Иванович, еще впереди, – сказал наконец Галлей.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Крылов.

– Что Закон Природы описывается не теорией абсолютности, это я еще на Земле понял, как вы догадались, а теорией относительности. И только ее мы должны учитывать теперь при всех наших расчетах.

– И это я уже усвоил, Галлей. Жаль, что мы с тобой раньше не догадались.

– Жаль, – согласился Галлей.

– Тогда давай сообразим, а то Федору это так и не понятно, почему обрыв буксира произошел?

– Можно выдвинуть гипотезу, Алексей Иванович, вполне достоверную. Я как-то сразу подумал… Вот штурман говорил о пустоте. Но почему из этой пустоты мы энергию извлекаем, от нее отталкиваемся? Почему? Да потому, что она материальна и в известных условиях может становиться вещественной.

– Ясно, материальна, – вставил басом очевидно все слышавший Федоров. Но почему вещественна?

– В вакууме проносятся электромагнитные бури, даже тайфуны! При малых скоростях возбужденные ими кванты вакуума незаметны, но при субсветовой скорости они ощутятся как возникающее в пустоте вещество с его физическими свойствами.

– Стоп, стоп, Вася! Не забегай! Тут и без банальной бури все объяснить можно. Похитрее! – вмешался штурман. – Мы, радисты, флюктуации скорости света в различных частях вакуума уже сто лет учитываем. Не в ней ли дело? Если скорость света становится то больше, то меньше, это приводит к рывкам. Вот и причина обрыва буксира. Рванулся технический модуль. И все!

– Нет, Федор Нилыч! Не выйдет! – возразил Галлей. – Мы с вами не радиоизлучение, а физические тела, разгоняемые до скорости света. Мы достигаем этого предела, а не скорость света разгоняет или притормаживает нас. Это флюктуация предела, а не физическое его воздействие на наш полет. Так что никаких рывков от этого быть не может.

– Так уж и не может, – упрямо возражал Федоров.

– А вы поймите, что кванты вакуума – это как бы на пружинках вибрирующие под влиянием электромагнитного излучения протоны и антипротоны. При банальной электромагнитной буре этот процесс для нас отнюдь не банален, ибо в своих крайних положениях частички вещества и антивещества уже не полностью компенсируют физические свойства друг друга… Тогда и начинают проявляться эти скрытые в «состоянии пустоты» физические свойства материального вакуума, появляется некая его плотность, молниеносно возникающая и исчезающая. И эти песчинки как бы «жалят» летящий в вакууме предмет (при магнитной буре, разумеется, и при субсветовой скорости движения).

– Это как же выходит, – начал сдаваться штурман, принимая объяснения физика. – Вроде комары появляются на нашем пути. И жалят проклятые.

– Не столько комары, сколько «космический наждак». При малых скоростях он незаметен, но при субсветовой скорости за единицу времени приходится столько столкновений с «ожившими» квантами вакуума, что они в состоянии перетереть буксир.

– Может быть, и так, коли не врешь, – окончательно сдался штурман, поворачиваясь на другой бок, хотя в условиях новой для них невесомости в этом, казалось бы, не было смысла.

– Любопытно, – вставил теперь Крылов. – Я вот развиваю твою гипотезу и прихожу к выводу о чисто физическом пределе, что возникает в вакууме при световых скоростях.

– Правильно! – обрадовался Галлей. – И я так же думаю. При световой скорости проницаемость вакуума, его «свойство пустоты» исчезает! Тело не то что упрется в преграду, но, достигнув скорости света, будет ощущать уже иные свойства вакуума, который становится непроницаемым, и тело сможет двигаться лишь с субсветовой скоростью. Потому-то и невозможно превышение движущимся телом скорости света.

– Ты считаешь, что при достижении скорости света мы упремся в твердую стену?

– Не то что упремся, а вынуждены будем как бы скользить вдоль нее.

– Лихо, ничего но скажешь! – похвалил Крылов. – Ради одного этого стоит вернуться на нашу матушку-Землю.

– Очень… очень понятно, – согласился штурман. – Но лучше бы этого не было.

– Конечно, лучше бы этого не было, – отозвался командир, – но раз уж случилось, будем вести себя достойно, продолжать жизнь в модуле до прибытия помощи с Земли.

– Да я о том же думаю, – признался Федоров. – Вот и прикидываю, сколько времени наш сигнал до Земли будет идти. Ведь расстояние-то какое мы за год преодолели! Радиосигналам по меньшей мере полгода понадобится, чтобы до Земли добраться.

– Это по земным часам, Федор Нилыч. А по нашим звездолетным несколько минут, – разъяснил Галлей.

– Это он верно прикидывает, – поддержал его Крылов. – Ежели Эйнштейн прав, конечно.

– А если бы он был не прав, с нами ничего не случилось бы, – быстро ответил Галлей.

– Может, и впрямь от этой теории относительности нам хоть кое-какая польза будет, – пробурчал штурман. – Спасателям их год разгона, а у нас какие-нибудь сутки. Так, что ли?

– А я о другом думаю, – сказал Галлей, – кроме масштаба суток.

– О чем еще? – спросил Крылов.

– Догадаются ли на Земле, что наши сигналы будут чрезвычайно растянуты во времени. Их можно и не заметить.

– Это почему? – возмутился Федор. – Ты что думаешь, я их неладно передавал?

– Нет, не от тебя это зависит, а от масштаба времени, в котором ты, да и все мы сейчас живем, но там, увы, неизвестном.

– Ну и загибаешь ты, Вася, с масштабом времени. Я, пожалуй, для его сокращения всхрапну.

И штурман, быть может, и в самом деле утешившись, что его сигналы примут и помощь придет быстро, действительно уснул, бесспорно сокращая этим время на остатке звездолета.

Командир не спал и чутко прислушивался к тревожным вздохам Галлея, пока дыхание того не стало ровным.

Крылов думал о далекой Земле, о рыженькой дочурке Наде, увлекавшейся математикой и планеризмом, о жене Наташе, сдержанной и гордой, никогда слова не говорившей мужу, что он покидает ее. И Надю она не останавливала в ее причудах. Одно увлечение французским языком и историей Франции чего стоило! Притом непременно по первоисточникам на старофранцузском языке. Что-то из девочки выйдет? Чего доброго, совсем взрослой он ее застанет, то ли профессором математики, как Софья Ковалевская, то ли историком, постигшим все романские языки вместе с латынью, что с таким трудом ему самому давалась.

– Командир! – вдруг послышался рядом голос проснувшегося Галлея.

– Я не сплю, – отозвался Крылов.

– Мне приснилось, что она прилетела за нами.

– Кто? Надя моя? – невольно назвал ее Крылов.

– Нет, что вы! Кассиопея.

– Ну, она, брат, не полетит. Это тебе взамен кошмара привиделось. Посмотри лучше, как штурман спит.

– Уж очень храпит, прямо под ухом.

– Ну и ты храпи.

– Я постараюсь, – пообещал Галлей, поудобнее устраиваясь под ремнями на койке.

Крылов еще долго смотрел в широкий иллюминатор, за которым ярко и мертвенно, не мигая, горели чужие, совсем не земные созвездия.

– Далеконько мы от матушки-Земли, – вздохнул Крылов и спокойно уснул.

Оторвавшаяся от головного модуля жилая кабина звездолета продолжала по инерции рассчитанный компьютерами путь среди чужих звезд.

Часть третья
ТРЕВОЖНАЯ ИСТИНА

Попробуй выполнить долг, и ты узнаешь, кто ты есть.

В. Гете

Глава первая
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

Быть верным долгу в несчастье – великое дело.

Демокрит

Никита Вязов был предупрежден Бережным о предстоящей видеопередаче из Кембриджа.

– Англичане решили нас чем-то удивить, – со смешком объявил он матери.

Елена Михайловна слишком хорошо знала сына, чтобы не заметить морщинку меж бровей на его старательно спокойном лице. Очевидно, дело очень серьезное.

Она подготовила видеоэкран и даже остановила старинные часы с курантами, чтобы они не тикали слишком громко и не стали бы бить во время передачи.

Мать с сыном уселись перед экраном. Каждый думал о своем. Елена Михайловна, напряженно спокойная, заставляла себя примириться с неизбежностью полета сына в космос, долгих четырех лет разлуки с ним и своего одиночества.

Никита думал о Наде, представляя ее вот так же сидящей перед экраном вместе с дедом-академиком, конечно, предупрежденном о видеопередаче «особого научного значения».

И когда появилась на экране миловидная Мэри Хьюш-Белл, Никита подумал, что англичанка невидимыми узами связывает его с Надей, но в конце передачи понял, что не связывает она его с Надей, а разрывает их узы. Принятый ею голос из космоса он воспринял как прямое обращение к себе, к штурману спасательного звездолета.

Елена Михайловна с тревогой смотрела на сына. Oт нее не ускользнула произошедшая в нем перемена. К тому же, едва кончилась видеопередача, он вскочил, на ходу надевая штурманскую куртку, в которой недавно грелась Надя на заброшенной железнодорожной платформе.

– В штаб перелета? – понимающе спросила Елена Михайловна.

– Да, тут недалеко, – небрежно отозвался Никита.

И снова, как бывало, следила мать взглядом за сыном, скрывшимся за деревьями бульвара, а потом тихо пошла тем же путем, не спуская с него глаз, словно уже отправляла его в далекий и опасный путь, подобно тому, как в тяжкие дни войны провожали ее прабабки сыновей, призванных Долгом, который отдавал обратно порой одного из десяти. И ее Никита был теперь таким же сыном Долга.

Бережной ждал штурмана на пороге штаба.

Его вызов по браслету связи застал Вязова уже в пути:

«В штаб перелета. Немедля. Потом в Звездный комитет».

Пожали друг другу руки молча. Потом отправились ко Дворцу звезд.

Елена Михайловна издали видела, как встретились звездолетчики, как пошли дальше вместе.

– Ну, готов? – спросил Бережной.

– Еще бы!

– Каков голос из космоса? Что скажешь?

– Я не компьютер. Перебирать мириады вариантов не берусь. По мне в принятом послании двух слов достаточно. Первого и последнего.

– По твоему, это все-таки слова?

– Твердо. Обрыв и Крылов. А у Крылова может быть только один обрыв.

– Буксира, считаешь?

– Стокилометрового.

– А из-за чего?

– А вы как думаете, командир?

– Всякое думается. Двигатели пошли в разгон. Технический модуль рванулся. Без отказа техники не бывает.

– На то и люди при ней.

– Догнать оторвавшийся модуль не просто. Сам понимаешь.

– Значит, нам догонять придется.

– Верно рассуждаешь, штурман. А как насчет масштаба времени, о котором толковала английская «радиоледи»?

– Об этом пусть ученые договариваются. А наш долг – лететь, товарищей спасать.

– И ты готов? – испытующе спросил Бережной. Никита вспомнил Надю в своей куртке, предутренний туман и «слово», которое стремилась она с него взять.

– Если командир готов с переломанными ногами, то штурману сослаться не на что.

– Кости – это что! В пути срастутся! Раны мои к Земле не привязывают, хотя и на околоземной орбите получены. А как у тебя с «земными ранами»? Ежели в другое столетие лететь? А?

– Все поняла мать, да виду не показала.

– Настоящая женщина! Для этого матерью надо быть!

– Да, матерью надо стать, – повторил Никита, снова подумав о Наде.

Звездолетчнки уже входили во Дворец звезд, встретив на пороге седого и грузного академика Зернова. Он церемонно раскланялся с ними.

Надя и Бурунов трудились, программируя и корректируя программы для персонального компьютера академика Зернова.

Перед ними была совершенная электронно-вычислительная машина последнего поколения, воплощение «электронной мудрости», удивительное сочетание лазерной и биотехники. Компьютер этот способен был выбирать нужное решение из мириада вариантов. Он превосходно играл в шахматы, обыгрывал не только Надю и Бурунова, но порой даже и самого непобедимого академика, когда тот снисходил до такой забавы.

Надя нервничала. Бурунов тоже. Но причины их волнений были прямо противоположны, хотя действовали они слаженно, помогая друг другу.

Персональный компьютер Зернова по прозванью «Пи» (сокращенное Пифагор) обладал способностью синтезировать речь и отвечал на любом из шести языков работающему с ним оператору.

«Пи» получил задание подобрать осмысленные слова, слоги которых совпадали с обрывками, по-видимому, русской речи, записанными радиотелескопом Малбарской обсерватории: «Обры… ра… пом… был… ну… сер… рыло…». Пи загадочно молчал. Невидимые бури бушевали в нем на молекулярном уровне, невидимые и неслышные. И наконец он четко, но монотонно произнес:

– Могу предложить варианты.

Надя обрадовалась. Стала вслушиваться в произносимые компьютером фразы. В большинстве своем они представляли собой набор малозначащих слов, плохо связанных общей мыслью. Когда же Наде показалось наконец, что компьютер говорит именно то, что нужно, то есть связывает между собой первое слово ОБРЫВ и последнее КРЫЛОВ, она схватила отпечатанную им расшифровку:

– Спасибо тебе, Пи! Ты – хороший! – крикнула она и бросилась к выходу.

– Надя, – остановил ее Бурунов, – я просил бы вас не торопиться. Мы скомпрометируем нашу работу, предоставив подобную расшифровку Звездному комитету. Я слишком дорожу авторитетом академика Зернова, по поручению которого мы ищем убедительное прочтение сигналов, а не подгоняем первые попавшиеся слова под заранее принятую схему.

– Не понимаю вас, Константин Петрович! Ведь все логично, ложится именно так, как могло быть передано со звездолета.

– Вы думаете? А у меня несколько иные представления. Позвольте, я займусь расшифровкой в совершенно ином ключе.

– Я не знаю, что вы тут будете делать, но простите меня, Константин Петрович, я улетаю в Звездный городок. Передам, что мы получили.

– Прошу не ссылаться в таком случае на мое имя. Это только ваша работа. Я попробую еще раз дать задание нашему электронному помощнику.

– Пожалуйста, но не забудьте, как вы проигрывали в шахматы этому послушному помощнику. Проиграете и сейчас. Правда, Пи?

– Едва ли. Речь идет о более серьезных вещах, не совместимых ни с какой игрой, – назидательно произнес Бурунов.

– Желаю успеха, – крикнула от дверей Надя и выбежала из дачи, держа в руке стандартный бланк компьютерной расшифровки.

Надя помчалась на станцию пригородных взлетолетов, пробежала по знакомой дороге, по которой они ходили всегда с дедом в парк усадьбы, принадлежавшей когда-то Аксакову, а потом Мамонтову. Впервые она не срывала с обочин дороги душистых цветочков, боясь задержаться хоть на мгновение.

Вот поворот к взлетолетной площадке, а вот и не успевший подняться взлетолет! Надя замахала рукой с бумажкой.

Пилот сразу решил, что ему следует захватить ее с собой.

Но первое слово, которое она произнесла, смутило и его, и пассажиров, уже находившихся в кабине.

– Умоляю, я прошу вас, друзья! Помогите доставить эту расшифровку в Звездный городок. Я понимаю, что это вам не по пути. Придется сделать крюк, чуть задержаться, но это необходимо, поймите, необходимо. Здесь голос из космоса, может быть, голос пропавшего звездолета! А сейчас Всемирному Звездному комитету крайне необходима эта расшифровка. Прошу вас!

Слова Нади и тон ее были настолько убедительны, что ни у кого не оставили сомнений в необходимости изменить маршрут.

Пассажиры с интересом разглядывали взволнованную девушку, а пилот доложил по радио о причине задержки.

Взлетолет опустился в Звездном городке на площади перед Дворцом звезд.

Надя выпрыгнула из кабины и побежала к мраморным ступенькам, у которых толпились встревоженные люди.

Вместо пропуска Надя показала дежурившему у дверей молодому человеку компьютерную расшифровку. Тот пробежал ее глазами и воскликнул:

– Вот это да! Вроде посланца из другого времени! Прошу!

Надя на цыпочках прошла в зал, где на трибуне выступал благородно-седой ученый. Американец, судя по его произношению.

В одном из первых рядов она увидела Никиту и встретилась с его вопрошающим взглядом. Она кивнула, чуть улыбнулась и взбежала по ступенькам на возвышение, где сидели члены Звездного комитета, а среди них ее огромный дедушка, самый старый из всех, самый бородатый и, конечно, самый добрый.

Надя, вжимая голову в плечи, подошла к нему и передала компьютерную расшифровку. Он улыбнулся внучке. Она спустилась в зал и робко села на краешек кресла. Кто-то уступил ей место в первом ряду.

На Никиту она не решилась обернуться. А сердце ее готово было выскочить из груди.

Американский ученый заканчивал свою речь:

– Общеизвестно, что весь мир привержен теории абсолютности уважаемого академика Зернова, и я не вижу оснований для панических действий, к которым призывал выступавший передо мной почтенный профессор Дьяков, показав себя убежденным приверженцем давно отжившей теории относительности Эйнштейна. Во всяком случае, как мне кажется, наш Звездный комитет, прежде чем принять решение о спасательном рейсе звездолета, в экипаже которого находится также и мой соотечественник, должен получить обоснованное мнение научного мира. И мне представляется естественным, если ради этого будет созвано экстренное заседание президиума Объединенной Академии Наук, что на этот раз можно сделать здесь, в Москве, разумеется, с привлечением ученых разных стран, за что мы все будем искренно благодарны.

На трибуну взошел Бережной. Надя заметила, что штанины брюк у него топорщатся в местах, где кости соединены аппаратами Илизарова. Палку, на которую он не опирался, Бережной прислонил к трибуне.

– Мнение ученых, – начал он, – которым предстоит разобраться с теориями абсолютности и относительности, конечно, очень важно, но относительно спасательного рейса мы, спасатели, имеем абсолютное мнение. Штаб перелета уже приступил к моделированию рейса с маневром сближения со звездолетом «Скорость». Релятивистские эффекты при этом учитываются вне зависимости от теоретических выводов, к которым придут наши ученые. Мы практики. Нам надо спасать, выполнять долг, пусть даже ценой собственной жизни или расставания со своим поколением. У нас все. Признательны присутствующим.

Надя не выдержала и обернулась, ища испуганными глазами Никиту, а тот словно ждал этого, встретясь с ней взглядом. Но что они сказали без слов друг другу?

На трибуне стоял академик Зернов, держа в руках стандартный компьютерный бланк.

– Мне доставили, – начал он, – десятки различных расшифровок, некоторые из которых в какой-то степени совпадают друг с другом. Я прочитаю одну из них, выделяя при этом зафиксированные радиотелескопом звуки.

У Нади екнуло сердце. Дед читал ее расшифровку:

– «ОБРЫ-в букси-РА… ПОМ-ощь… БЫЛ-а бы нуж-НА в СЕР-ьезной БЕДЕ. к-РЫЛО-в». Повторяю: «ОБРЫВ БУКСИРА. ПОМОЩЬ БЫЛА БЫ НУЖНА В СЕРЬЕЗНОЙ БЕДЕ. КРЫЛОВ».

– Не слишком ли сдержанно это для «сигнала бедствия»? – подал реплику из-за стола президиума американский профессор Гамильтон.

– Как бы ни были сдержанны эти слова, уважаемые члены Звездного комитета, – продолжал академик, – но они звучат из глубин космоса, сигнализируя о бедствии. Я согласен с уважаемым профессором Гамильтоном лишь в одном, что чрезвычайное заседание президиума Объединенной Академии Наук желательно провести немедленно. Мне удалось найти по браслету личной связи президента Объединенной Академии Наук, который приглашает сейчас же принять участие в созываемом им заседании президиума академии всех членов Звездного комитета, а также наших звездолетчиков и профессора Дьякова, разумеется. Взлетолет уже ждет нас перед входом во Дворец звезд. Всех остальных присутствующих здесь заинтересованных лиц приглашаю к видеоэкранам, с помощью которых они по нашей давней традиции будут незримо присутствовать во Дворце науки, следя за предстоящей дискуссией ученых. Благодарю всех.

Надя, словно приросшая к месту, следила, как чинно один за другим спускались по ступенькам в зал члены Звездного комитета. Темнокожий плечистый и белозубый молодой негритянский ученый протянул руку, чтобы помочь сойти очень старому японцу с узкой длинной седой бородой. Черноволосый гигант с орлиным носом, похожий на древнего индейского вождя, задержался рядом с профессором Гамильтоном, ожидая, пока сойдет вниз японец. Все направлялись к выходным дверям.