Текст книги "Тайная битва сверхдержав"
Автор книги: Александр Орлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
Генерал армии Плиев воспринял доклад об уничтожении самолета-разведчика в общем спокойно. Он только отдал приказ ускорить сбор данных и подготовить шифрограмму министру обороны. На основе ее Малиновский 28 октября в 10.45 отправит официальный доклад Хрущеву. Вот его текст:
«Сов. секретно.
Товарищу Хрущеву Н.С.
Докладываю. 27.10.1962 года самолет У-2 на высоте 16.000 м в 17 часов московского времени вторгся на территорию Кубы с целью фотографирования боевых порядков войск и в течение 1 часа 21 минуты прошел по маршруту Ягуахай, Сьего-Деавила, Камагуэй, Мансанильо, Сан-Луис, Гуантанамо, Престон.
В целях недопущения попадания фотодокументов в США в 18.20 московского времени этот самолет был сбит двумя зенитными ракетами 507-го зенрап на высоте 21.000 м. Самолет упал в районе Антилья. Организованы поиски.
В этот день было 8 нарушений самолетами США воздушного пространства Кубы. Р. Малиновский. 28 октября 1962 года 10.45 м» {463}.
Вскоре из Москвы в группу войск на Кубе пришла телеграмма: «Вы поторопились. Наметились пути урегулирования».
Риск был и в самом деле огромным. Когда У-2 был сбит, руководство Пентагона предложило президенту Дж. Кеннеди немедленно нанести удар по Кубе, но он не дал согласия. Степень риска понимали и в Советском Союзе. Потому Москва и упрекнула зенитчиков: ведь этот инцидент произошел в тот момент, когда перед Советским Союзом со всей остротой встал вопрос, как предотвратить развязывание глобального ракетно-ядерного конфликта, найти оптимальные пути скорейшего урегулирования кризиса.
Ожидали ответа на письмо Хрущева президенту Кеннеди. И вдруг две такие новости. Что это значит? Полет над Чукоткой теперь выглядел как последний разведполет перед нападением, а сбитый У-2 над Кубой мог только укрепить американцев в уверенности, что СССР тоже готов начать ядерную войну. И в Белом доме и в Кремле настроения были близки к панике. Хрущев, узнав о гибели Андерсона, обрушился на министра обороны Р. Малиновского: «В чьей армии служит генерал – советской или кубинской?» {464} Он запретил открывать огонь по американским разведчикам, а также приказал никого не подпускать к нашим ракетам на Кубе.
Напряжение достигло предела. Но голос разума все же победил. С советской стороны были проявлены должное самообладание, выдержка и чувство ответственности, готовность к взаимоприемлемым компромиссам и развязкам в высших интересах сохранения мира на Земле. Это было отмечено и с американской стороны. О советской сдержанности и стремлении не допустить неуправляемой эскалации конфликта говорили также ежедневные доклады шефа ЦРУ Дж. Маккоуна высшему руководству США. Так, в документах ЦРУ за 24, 25 и 27 октября в самый пик кризиса отмечалось, что меры, предпринимаемые СССР к повышению боеготовности своих Вооруженных Сил, не носят вызывающего и провокационного характера.
В то же время в Вашингтоне достаточно трезво оценивали военную мощь Советского Союза, потенциал ответного ракетного удара и по мере углубления кризиса все больше считались с его крайне опасными последствиями для самих Соединенных Штатов. Президент Кеннеди в ходе одного из совещаний говорил: «Я думаю, что риск для нас увеличивается. Да, я так думаю. Какая тут разница? Во всяком случае, у них (у Советского Союза. – А.О.) имеется вполне достаточно средств для того, чтобы мы взлетели на воздух. Считаю, что это всего лишь вопрос…… В конце концов, это столь же политическая борьба, сколь и военная» {465}. Это был шаг к реализму, к пониманию объективной действительности.
Для американского руководства был совершенно ясен пугающий тупик силовой политики. Перспектива термоядерной войны заставила содрогнуться многих деятелей вашингтонской администрации. Несмотря на то что американцы имели значительное превосходство в ракетах, они не могли использовать свою ядерную мощь для достижения своих целей без риска получить в ответ встречный ракетно-ядерный удар. О возможной силе такого удара свидетельствовали испытания советской «супербомбы» на Новой Земле в 1961 году.
В те тревожные дни, когда казалось, что вот-вот грянет война, у обеих сторон хватило и мудрости и мужества пойти на взаимные уступки. 28 октября советское правительство известило Вашингтон о том, что оно готово демонтировать советские ракеты на Кубе и эвакуировать их в обмен на отмену правительством США планов вторжения на Кубу {466}. В отношении советского обязательного условия убрать американские ракеты «Юпитер» из Турции действовала достигнутая между Р. Кеннеди и А. Добрыниным договоренность о том, что в открытых официальных заявлениях и публикациях это не будет отражено. Хрущев согласился с этим, хотя в конфиденциальном послании президенту особо подчеркнул, что договоренность между США и СССР по Кубе достигнута с учетом согласия Джона Кеннеди на решение вопроса об американских ракетных базах в Турции {467}.
То, что Хрущев не потребовал от президента Кеннеди, чтобы тот дал не конфиденциальное, а публичное обязательство о выводе ракет «Юпитер», было грубой политической ошибкой советского лидера. Средства массовой информации Запада провозгласили США победителем в опаснейшем кризисе. Поскольку о секретном соглашении относительно американских ракет в Турции никто не знал, а советские ракеты с Кубы начали вывозиться и об этом знал весь мир, то это выглядело как унижение Советского Союза и лично Хрущева.
Командующий группой советских войск на Кубе получил в те дни приказ из Москвы об отмене боевой готовности и свертывании ракетных частей. 30 октября генеральный секретарь ООН У. Тан встретился на Кубе с командиром ракетной дивизии генерал-майором И. Д.Стаценко. Тот информировал У. Тана о ходе демонтажа ракет и сроках их вывоза в Советский Союз.
Дальнейшие переговоры между советскими и американскими руководителями, а также переговоры в рамках ООН дали возможность выйти из смертельно опасного тупика. 20 ноября правительство США отменило свой «карантин». Соединенные Штаты объявили как обязательство, что Куба не подвергнется нападению или вторжению, причем не только со стороны США, но и со стороны других государств Западного полушария. Советские ракеты были вывезены с Кубы.
Однако последовавшие за всем этим длительные переговоры не привели к подписанию какого-либо официального совместного документа. Американская сторона отказалась документально закрепить свое обязательство не нападать на Кубу, взятое в ходе переговоров в октябре 1962 года, хотя в последующие годы не нарушало его. США добились того, чтобы к категории «наступательного» оружия, подлежащего эвакуации с Кубы, были отнесены не только ракеты Р-12, но и бомбардировщики Ил-28. Вывоз советских ракет и бомбардировщиков проходил под визуальным контролем американской авиации, совершавшей облет судов, следующих с Кубы. Кризис формально завершился 7 января 1963 года, когда представители СССР и США, участвовавшие в переговорах, обратились с совместным письмом к Генеральному секретарю ООН. В нем говорилось, что, хотя обоим правительствам не удалось решить все проблемы, обе стороны считают достигнутую степень согласия между ними достаточной, чтобы исключить из повестки дня Совета безопасности ООН вопрос о карибском кризисе {468}.
В отношении американских ракетных баз в Турции Белый дом сдержал данное им обещание. Уже 29 октября 1962 года Макнамара отдал распоряжение о ликвидации установок ракет «Юпитер» до 1 апреля 1963 года. Позднее в том же году все американские ракеты средней дальности были вывезены из Европы.
Карибский кризис был порождением «холодной войны» и растущего противостояния двух сверхдержав за влияние в мире. В этом глобальном противоборстве любой локальный или региональный конфликт мог привести к всеобщей войне. А в реалиях тех лет это могло привести к третьей мировой войне с применением ядерных вооружений как решающего оружия победы. И именно карибский кризис показал, что ракетно-ядерная война не принесет победы ни одной из сторон: в ней не может быть победителя.
Через много лет, в 1989 году в Москве состоялся трехсторонний симпозиум (СССР, США, Республика Куба) по карибскому кризису. Вот как воспоминал дни кризиса участвовавший в работе симпозиума Р. Макнамара, с 1988 г. один из директоров Международного фонда за выживание и развитие человечества:
«Вечером 27 октября я выходил из Белого дома от президента. Был яркий осенний вечер. И я подумал: „Возможно, я никогда уже не увижу такого прекрасного субботнего вечера“. Должен сказать вам, что это ощущение отражало уровень кризиса, уровень напряжения в то время.
…Здесь, в Москве, мы узнали от кубинских представителей, что именно в субботу 27 октября вечером они были убеждены, что через два-три дня, либо в понедельник 29-го, либо во вторник 30 октября, будет совершено американское воздушное нападение на Кубу и начнется наземное вторжение на территорию их страны. Они также сказали, что были полны решимости сражаться до последнего солдата или до последней пули и что советские военнослужащие, находившиеся там, – сорок тысяч человек – тоже были готовы биться до последнего. По их оценкам, потери Кубы в живой силе составили бы 100 тысяч человек.
Но задумайтесь на минутку, даже если они правы в оценке возможных потерь, что само по себе было бы ужасно, задумайтесь над тем, закончилось бы все на этом? Конечно, нет! Конечно, Советский Союз ответил бы военными шагами где-то в мире и, конечно, Соединенные Штаты ответили бы военными мерами на советский военный ответ. И кто знает, до какой ступени продолжалась бы эскалация?
Я считаю, что именно в этом заключается опасность подобных ситуаций. В этом один из уроков карибского кризиса. В ядерную эпоху кризисное урегулирование стало опасным, трудным и непредсказуемым» {469}.
В то же время карибский кризис не только показал полную неприемлемость всеобщей ядерной войны, но и сыграл большую роль в дальнейшем развитии советско-американских отношений. Он убедительно высветил опасность прямого военного столкновения двух великих держав, которая была предотвращена – на грани войны – осознанием обеими сторонами катастрофических последствий такого столкновения. Именно в силу этого главный упор был сделан на политическое решение конфликта, чему (как подчеркивал в своих воспоминаниях А.Ф. Добрынин) в немалой степени помог прямой, сугубо конфиденциальный контакт между Хрущевым и Джоном Кеннеди через их доверенных лиц. Только после беседы Роберта Кеннеди и Анатолия Добрынина стало ясно, что войны можно избежать.
Ракетный кризис, как его именуют в США, способствовал пониманию руководителями США и СССР необходимости, во-первых, постоянного прямого канала связи между ними, так называемой «горячей линии», во-вторых, подписания ряда соглашений, направленных на ослабление международной напряженности. После октября 1962 года уже не возникало опасных ситуаций, подобных берлинскому (1961 г.) или карибскому кризису, когда обе сверхдержавы были бы вовлечены в прямую конфронтацию.
Но были и негативные последствия. Советские правящие круги, особенно военные, крайне болезненно восприняли эвакуацию советских ракет с Кубы под американским контролем. Это расценивалось как унижение национального достоинства советской державы. Военно-промышленный комплекс и силовые ведомства СССР начали добиваться принятия новой программы наращивания ракетно-ядерных вооружений, стремясь уравнять их с Соединенными Штатами.
Карибский кризис ознаменовал собой апогей вооруженного противостояния СССР и США, Варшавского Договора и НАТО. Стало ясно, что надежды любой из противоборствующих сторон на победу в глобальной ядерной войне иллюзорны, что она грозит гибелью и победителю, вслед за побежденным. Но раскрученные маховики военно-промышленных комплексов обеих сторон, стремление Вашингтона и Москвы иметь возможность осуществлять силовое давление на политического противника привели к тому, что гонка вооружений не прекратилась, а продолжилась в нарастающем темпе. США ежегодно вводили в строй новые атомные подводные лодки-ракетоносцы, твердотопливные МБР «Минитмен», поддерживали в боевой готовности тяжелые жидкостные ракеты первого поколения «Титан-2», стратегические бомбардировщики В-52. Советский Союз, еще в 1959 году создавший новый вид вооруженных сил – Ракетные войска стратегического назначения (РВСН), спускавший на воду первые подводные ракетоносцы, стремился не отстать от США. Развернулся новый этап гонки вооружений. Его отличительной от 50-х годов чертой было то, что хотя и продолжалось количественное накопление стратегического оружия, но теперь цель была другая – не выиграть этим оружием войну, а запугать противника превосходством в силах, заставить его поверить в то, что он слабее, и тем лишить его соблазна нанести первым ядерный удар по противостоящей стороне.
Так ракетно-ядерные вооружения становились уже не «оружием победы», а средством сдерживания противника. Таким образом, в 60-х годах борьба за равновесие в силах, недопущение превосходства в них противостоящего стала приоритетной целью. Развернулась борьба за стратегический паритет.
3. От устрашения – к сдерживанию
Когда стало ясно, что карибский кризис может завершиться компромиссом сторон, всемирно известный ученый, великий британец Бертран Рассел писал Хрущеву 28 октября 1962 года: «Я хочу выразить Вам свою искреннюю признательность за ту величайшую осторожность, которую Вы продемонстрировали в условиях тяжелого кризиса» {470}. Это письмо Рассела отражало общее настроение, царившее тогда в мире. Действительно, карибский кризис был расценен мировой общественностью как крайне опасный прецедент: возникновение даже, казалось бы, локального конфликта между ядерными державами при нагнетании обстановки и угрозах применить новейшие вооружения чуть не закончилось глобальной ядерной войной. Он показал, что на международной арене складывается новое соотношение сил, что процесс этот принял необратимый характер, что стратегические ракеты стали уже не военным, а политическим оружием особого рода. После 1962 года США и Советский Союз перестали прибегать к взаимным угрозам применить ядерное оружие, стали избегать создания конфликтных ситуаций в отношениях между собой. Руководству обеих сверхдержав стало ясно, что обстановка в мире настоятельно требует реальных мер по снижению опасности всеобщей ядерной войны. Была установлена прямая бесперебойная связь между главами правительств СССР и США на случай создания кризисных ситуаций. Мировое сообщество с удовлетворением встретило Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, Космосе и под водой, заключенный в 1963 году между США, СССР и Англией. Появились и другие признаки взаимопонимания Востока и Запада, снижения напряженности их отношений.
В те дни казалось, что горячее дыхание близкой ядерной войны, которой едва удалось избежать, отрезвляюще подействует на политиков и стратегов, откроет дорогу к прекращению дальнейшей гонки вооружений. Но этого не произошло. Милитаристское мышление не было изжито и продолжало доминировать в политике. Оно выступило на первый план в Юго-Восточной Азии. Соединенные Штаты начали войну во Вьетнаме, спровоцировав так называемый «тонкинский инцидент» в августе 1964 года. Война, где США и СССР оказывали помощь противоборствующим сторонам, а войска США непосредственно участвовали в боевых действиях, во многом заблокировала возможности диалога между ними и нами. В США рассматривали вьетнамскую войну как форму подрывной деятельности мирового коммунизма против стран Запада. Не проявило готовности к пересмотру своего политического миропонимания и советское руководство.
Советское руководство отрицательно отнеслось к вмешательству США в гражданскую войну во Вьетнаме, которая велась между прокоммунистической Демократической Республикой Вьетнам (ДРВ) и проамериканской Республикой Вьетнам (РВ) с 1960 года. Участие американских войск на стороне РВ было грубым нарушением международного права. Эта война длилась 15 лет. Она закончилась победой коммунистических сил в 1975 году и провозглашением 2 июля 1976 года Социалистической Республики Вьетнам. Американские сухопутные войска, авиация и военно-морской флот участвовали в этой войне до января 1973 года.
Война во Вьетнаме вошла в историю как «грязная война», она породила так называемый «вьетнамский синдром» в американском обществе, который выражался в росте антивоенных настроений. Это вызывало растущую озабоченность правительства США. Стремление Вашингтона навязать свои условия перемирия лидерам ДРВ, а позднее – прокоммунистической Республике Южный Вьетнам (РЮВ), образовавшейся на юге страны в противовес сайгонскому режиму, окончилось неудачей.
В ходе переговоров между воюющими сторонами важным военно-политическим фактором были отношения между Москвой и Вашингтоном.
С одной стороны, СССР помогал ДРВ оружием и боевой техникой, имел возможность проверять новые виды вооружения в ходе боев, получал доступ к новейшим образцам американских вооружений, взятых северовьетнамцами в качестве трофеев. Все это укрепляло связи СССР и ДРВ, что было особенно важным в годы обостренных советско-американских отношений. Интервенция США во Вьетнам восстанавливала мировое общественное мнение против агрессора, а огромные затраты на войну ослабляли военно-экономический потенциал США. К тому же неудачи американо-сайгонских действий во Вьетнаме ослабляли морально-психологическую стойкость солдат и офицеров США, породили активное антивоенное движение в стране и многочисленные отказы от службы в вооруженных силах США.
Но, с другой стороны, и СССР был заинтересован в скорейшем прекращении войны, так как неудачи США все больше создавали опасность применения ими во Вьетнаме ядерного оружия. А это было чревато мировой ракетно-ядерной войной, чего не хотела ни одна из сверхдержав, – тут их интересы совпадали.
Правительство США, убедившись уже в первые годы в бесперспективности для его страны дальнейшей эскалации вьетнамской войны, искало выхода из нее. Но необходимо было «сохранить лицо». Вьетнамский народ всеми своими действиями показывал готовность к бескомпромиссной борьбе, не считаясь с потерями, проявлял неколебимую волю к победе, а руководство ДРВ, единственное государственное образование во Вьетнаме (кроме союзника США – сайгонского режима), с которым можно было вести переговоры, не проявляло готовности к ним, требуя, чтобы прежде США прекратили бомбардировки объектов на территории ДРВ.
Тогда-то США и обратились к СССР, чтобы он выступил в качестве посредника и помог воюющим сторонам достичь разумного компромисса. В Вашингтоне полагали, что страна, которая поставляет огромное количество оружия Вьетнаму, имеет реальные рычаги давления на него {471}. Но в Белом доме ошибались: поставляя 75—80 процентов помощи ДРВ, Советский Союз не имел сколько-нибудь значительного политического влияния на руководство ДРВ. Это объяснялось воздействием Пекина на Ханой, которое в тот период, несмотря на серьезное разногласие между КНР и ДРВ, было решающим. И потому СССР, чьи поставки вооружения во Вьетнам во многом зависели от коммуникаций, проходивших через Китай, не имел особого влияния на ДРВ, хотя мог бы и рассчитывать на это.
Тем не менее правительство СССР, понимая угрозу, которую таила в себе война во Вьетнаме, пошло навстречу США. Американские эмиссары (Дж. Фитцжеральд, М. Мэжфильд, А. Гарриман) добивались того, чтобы Москва уговорила Ханой сесть за стол переговоров, а также допустить представителей Красного Креста к американским пленным во Вьетнаме. Этим вопросам была посвящена встреча председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина с президентом США Л. Джонсоном в Глассборо (США) в июне 1967 года.
Однако только после длительных переговоров советских представителей с государственными деятелями США и ДРВ удалось организовать предварительные американо-вьетнамские встречи, которые состоялись в мае 1968 года, а с января 1969-го начались официальные четырехсторонние (США, РВ, ДРВ, РЮВ) переговоры по Вьетнаму. Советский Союз на переговорах в Париже все время играл весьма важную роль, хотя не был их участником. Важным итогом переговоров стало соглашение сторон о прекращении войны во Вьетнаме, подписанное 27 января 1973 года. Оно было достигнуто в значительной степени благодаря усилиям Москвы. СССР и США, народ Вьетнама приложили много сил к тому, чтобы положить конец войне в Юго-Восточной Азии, обеспечить мир и стабильность в этом регионе.
Но мир во Вьетнаме был восстановлен только в середине 70-х годов, когда международная обстановке на планете значительно изменилась в сравнении с 60-ми. А тогда втягивание США во вьетнамскую войну, когда, казалось бы, только-только начали улучшаться отношения между Западом и Востоком и появилась надежда на разрядку международной напряженности, нанесло серьезный ущерб стабилизации существования мирового сообщества.
Однако Вьетнам был лишь одним из факторов усиления милитаристского мышления в ту пору. Были и другие. Резко обострились и все более ухудшались отношения между СССР и КНР. Это не сразу поняли за океаном. И вмешательство США во вьетнамскую войну было поддержано на первых порах американским обществом. Считалось, что там, во Вьетнаме, американские парни будут сражаться против сил «мирового коммунизма», поскольку полагали, что за спиной ДРВ стоят СССР и Китай. Но когда выяснилось, что два социалистических гиганта противостоят друг другу, а США, по существу, воюют с маленькой, слаборазвитой страной, да еще и несут большие потери, – американское общество выступило против этой войны.
Официальный Вашингтон основными своими противниками считал СССР и КНР – ведь Китай вот-вот должен был стать ядерной державой – и стремился всеми мерами поддержать и усилить свой статус сильнейшей ядерной державы мира. И хотя карибский кризис показал, что ядерное оружие не может быть «оружием победы», что только компромисс, взаимные уступки, понимание интересов друг друга и глобальных интересов всего человечества являются действенным средством урегулирования конфликтов в наше время, стереотипы «холодной войны» вновь восторжествовали. Америка вновь устремилась в борьбу за сохранение и наращивание своего ядерного превосходства. Советскому Союзу не оставалось ничего другого, как продолжать добиваться военно-стратегического паритета. В результате гонка вооружений получила новый импульс. В 1963—1964 годы в США были введены в строй 4 ракетные базы, на каждой из которых имелось по крылу ракет «Минитмен» (150—200 ракет). Ракеты размещались в бетонированных шахтах глубиной 30 метров рассредоточенно. Время подготовки к пуску составляло 30 секунд. На вооружение поступили тяжелые МБР «Титан-2» {472}. В отличие от МБР первого поколения, которые запускались с поверхности земли, новые ракеты могли взлетать непосредственно из шахт. Полным ходом велось и строительство атомных подводных лодок с ракетами «Поларис». Ежемесячно на воду спускался один атомный ракетоносец. И если правительство Эйзенхауэра планировало построить 45 атомных ракетоносцев к 1970 году, то теперь программа предусматривала ввести в строй уже к 1964 году 41 лодку {473}. Даже по оценкам специалистов Пентагона, такой ядерный арсенал в пять раз превышал те боезапасы, которые ведомство Макнамары считало достаточными для «гарантированного уничтожения» намеченных на территории СССР объектов. Сам Макнамара признавал, что «с теми силами, которые мы предлагаем поддерживать, мы будем иметь даже излишек ядерной мощи сверх наших потребностей» {474}.
Пересмотр стратегии «первого удара» сказался и на планах применения ракет средней дальности с передовых баз, прежде всего в Западной Европе. Устаревшие громоздкие ракеты «Тор» и «Юпитер», развернутые на открытых, незащищенных позициях, требовавшие длительной подготовки к пуску, были сняты с вооружения в 1963 году и выведены из европейских стран, где они были развернуты. Их должны были заменить патрулировавшие в прибрежных акваториях Европы атомные подводные лодки с ракетами средней дальности «Поларис». В отличие от МБР, полет которых до объектов поражения занимал около 30 минут, «Поларисы», запускаемые с более близких к Советскому Союзу расстояний, могли быстрее достичь его территории и поразить намеченные цели. «После 1963 года, когда Соединенные Штаты обдуманно убрали с континента свои ракеты „Тор“ и „Юпитер“, НАТО не стало развертывать каких-либо ракет промежуточной дальности, – писала в 1983 году газета „Нью-Йорк таймс“. – НАТО полагалось на межконтинентальные ракеты, развернутые в Северной Америке, на подводные лодки-ракетоносцы в европейских водах, на целый ряд самолетов, способных обрушить ядерное оружие на Советский Союз из Западной Европы, а также на французские и английские ядерные силы» {475}.
Упоминание о французских и английских ядерных силах здесь не случайно. В начале 60-х годов Англия и Франция уже имели свое собственное ядерное оружие. Англия, впервые испытав в 1957 году на острове Рождества водородную бомбу и увидев в «ядерном факторе» основу могущества своих вооруженных сил, построила и уже к 1963 году приняла на вооружение 180 реактивных стратегических бомбардировщиков типа «Вулкан» и «Виктор» (дальность действия соответственно 9000 и 11 000 км), вооруженных ядерными бомбами и крылатыми ракетами «Блю Стил» для поражения наземных целей (дальность 160 километров). Франция, начав с 1955 года самостоятельное создание ядерного оружия, в 1960 году испытала в Сахаре атомную бомбу и сформировала затем «французские национальные ударные силы» в виде стратегических бомбардировщиков «Мираж IV», способных нести атомное оружие (к 1968 году – 62 бомбардировщика). В дальнейшем Франция планировала оснастить свою стратегическую авиацию ракетами собственного производства и построить 5 атомных подводных лодок, вооруженных ракетами «Поларис». Первая лодка – «Ла Редутабль» – была спущена на воду в 1967 году.
Для увеличения размаха военных приготовлений США и их союзники по НАТО создавали психологическую обстановку для все новых рывков в производстве и совершенствовании оружия, заявляя, будто Советский Союз лидирует в гонке вооружений. Это была фальсификация, которую позднее признали крупнейшие американские ученые и политики. Так, Г. Йорк в книге «Гонка к забвению» (1971) писал:
«Мы снова и снова предпринимали односторонние действия, которые без необходимости ускоряли гонку вооружений… Я разделяю ответственность за некоторые из них и знаю детальные подробности… Наши односторонние решения определяют темпы и масштабы большинства конкретных шагов в гонке стратегических вооружений. Во многих случаях мы начали разработки раньше, чем русские, и легко достигали крупных и долговременных преимуществ по числу развернутых видов вооружений» {476}.
Участник американских ядерных программ известный американский ученый Дж. Кистяковский констатировал: «Я убедился, что гонку вооружений подстегивают США, а не СССР» {477}.
Эту истину правители США и других стран сознавали и в 60-е годы. Однако даже имевшееся у них превосходство в силах и средствах ядерной войны не стало сдерживающим фактором в гонке вооружений, продолженной странами Североатлантического блока. Наоборот, она продолжалась с нарастающей силой. С 1962 по 1965 год государства НАТО увеличили свои военные бюджеты в среднем на 30 процентов {478}. Лидирующую роль играли США, чей военный бюджет рос с каждым годом. Если в 1964/65 финансовом году военные расходы США составили 51,9 миллиарда долларов, то в 1967/68-м они возросли до 76,5, а в следующем году – до 79,8 миллиарда долларов. Все больше разрастался военно-промышленный комплекс. Количество только первичных фирм-подрядчиков Пентагона достигло почти 20 тысяч корпораций, а с учетом субподрядчиков – около 45—60 тысяч. Целые отрасли промышленности ориентировались исключительно на обслуживание вооруженных сил США. На военные нужды шло 80 процентов продукции авиапромышленности, 60 процентов судостроения, 35 процентов электротехники. Ряд крупнейших фирм теснейшим образом был связан с военными заказами. Так, например, 97 процентов продукции фирмы «Тиокол» шло на производство ракетного топлива, 57 процентов – «Юнайтед Эркрафт» и т. д. {479}.
В результате объединенных усилий американского военно-промышленного комплекса и Пентагона был создан огромный арсенал стратегических средств нападения. США в 1967 году завершили создание стратегической триады. В нее входили 1054 пусковые установки МБР «Минитмен-1», «Минитмен-2», «Титан-2», 656 ракет «Поларис А-2» и «Поларис А-3» на 41 атомной подводной лодке, а также 615 тяжелых бомбардировщиков В-52, вооруженных сверхзвуковой крылатой ракетой «Хаунд Дог», и средних бомбардировщиков В-58. Общее число стратегических носителей составляло 2325. А в СССР тогда всех носителей ядерного оружия было немногим более 600, в том числе только 2 атомные подводные лодки (32 пусковые установки) {480}.
Все это позволило новому министру обороны США Клиффорду в 1968 году заявить: «Мы имеем сегодня значительное военное превосходство над Советским Союзом, и я сделаю все, что в моих силах, для поддержания такого превосходства в дальнейшем» {481}. Главное место в новом витке гонки вооружений занимали программы дальнейшего совершенствования ракетных комплексов.
В это время, в середине 60-х годов, внимание руководства США привлекли новые военные программы – баллистические ракеты с разделяющимися головными частями, оснащенные головками индивидуального наведения на цели, и система противоракетной обороны.
Потрясенное в конце 50-х годов появлением в СССР ракетно-ядерного оружия, лишившего США неуязвимости, военное ведомство США жаждало нового супероружия, такого, которого не имел Советский Союз. Эту задачу намеревались решить за счет технологического рывка вперед, с тем чтобы сохранить и увеличить перевес в стратегических вооружениях и оторваться на возможно большую дистанцию от соперника. Разработкой многозарядных головных частей ракет, которые СССР тогда не имел, американские стратеги надеялись значительно повысить возможности США по поражению объектов на территории СССР, число которых в планах Пентагона все время увеличивалось. Еще в августе 1968 года были впервые испытаны межконтинентальные баллистические ракеты «Минитмен-3» и морские – «Посейдон». Последние предназначались на смену «поларисам». Эти типы ракет были оснащены боеголовками МИРВ (многозарядные разделяющиеся головные части индивидуального наведения) – каждая ракета могла поражать от 3 («Минитмен-3) до 10—14 („Посейдон“) различных целей.
