Текст книги "Тайная история сталинских преступлений"

Автор книги: Александр Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

ИСПОЛЬЗОВАНЫ И ОТБРОШЕНЫ

В одной из предыдущих глав я упоминал, что вскоре после второго мос-ковского процесса, в январе 1937 года, Сталин начал в массовом порядке лик-видировать всех, кто был причастен к тайнам его судебных спектаклей, начи-ная с руководителей НКВД и кончая рядовыми сотрудниками.

Казнённые энкаведисты постепенно заменялись людьми из аппарата ЦК. Но тем недоставало опыта оперативной работы, а Сталин всё ещё нуждался в опытных кадрах НКВД, чтобы организовать ещё один процесс – над Бухари-ным, Рыковым, Крестинским и другими.

Из этих соображений он отобрал и пока что не трогал нескольких человек из числа высших руководителей НКВД, которых знал лично. В отобранную группу вошли: начальник ленинградского управления НКВД Леонид Заков-ский, начальник ГУЛАГа Матвей Берман и начальник управления погранвойск Михаил Фриновский. Сверх того, он пощадил начальника московского управ-ления НКВД Реденса, женатого на сестре Надежды Аллилуевой.

Желая показать, что террор против чекистов их лично не коснётся, Сталин вручил им высокие государственные награды и сверх того назначил Фринов-ского, Заковского и Бермана заместителями нового наркома внутренних дел Ежова. Тот в свою очередь распорядился начать специальную пропагандист-скую кампанию среди нового контингента сотрудников, в ходе которой все могли бы ознакомиться с заслугами его заместителей перед родиной. На парт-собраниях в НКВД их восхваляли как сохранивших преданность Центрально-му комитету партии.

Всё происходившее с этой троицей напоминало до поры до времени вол-шебную сказку. Напуганные арестом всех прочих руководителей управлений НКВД, они беспомощно ждали, когда придёт и их очередь. И вдруг, в один прекрасный день магическая рука вырвала их из унылых шеренг обречённых и вознесла на вершины власти.

Уверенность в преданности Заковского и Фриновского была так велика, что им доверили даже ликвидацию их же вчерашних товарищей. Одним из са-мых драматичных эпизодов этой ликвидации было отравление Слуцкого, со-вершённое его давним другом Фриновским.

Даже те, кто считал, что эта троица попала в милость у Сталина лишь бла-годаря случайности, спустя какое-то время вынуждены были признать свою ошибку. Новоиспечённым заместителям Ежова оказывались всё большие зна-ки внимания. Так, Заковскому и Фриновскому, которые никогда ничего не пи-сали, кроме служебных донесений, ЦК поручил написать "для партийной пе-чати" серию статей, направленных против бывших лидеров оппозиции, и представить свои предложения по мобилизации комсомольцев на борьбу с "врагами партии". В июле 1937 года в "Правде" появился указ президиума Верховного совета о награждении Заковского орденом Ленина за "самоотвер-женное выполнение важнейших заданий правительства". Осенью того же года ЦК распорядился опубликовать большим тиражом книгу того же Заковского "О троцкистско-бухаринских бандитах и шпионах" и рекомендовал её для изу-чения в партийных организациях по всей стране.

Но вот в марте 1938 года закончился третий московский процесс, подго-товленный стараниями Заковского, Фриновского и отчасти Бермана. Теперь Сталин больше в них не нуждался. Кроме того, все трое слишком много знали. Им были известны ещё старые секреты ОГПУ-НКВД времён Менжинского и Ягоды, обстоятельства смерти Надежды Аллилуевой, убийства Кирова, под-робности того, что произошло с Авелем Енукидзе и Серго Орджоникидзе. За-ковский и Фриновский знали также главную сталинскую тайну – причину уничтожения маршала Тухачевского и других руководителей Красной армии. В общем, это были слишком опасные свидетели.

В то же время Сталин уже не мог расправиться с ними так же бесцеремон-но, как он поступил со многими другими, то есть объявить их шпионами и из-менниками. Ведь совсем недавно они были представлены новому пополнению НКВД как "верные сыны партии", в отличие от всех других энкаведистских руководителей сохранившие верность Центральному комитету. Поэтому было решено отправить их в небытие кружным путём. Все трое были переведены на различные должности в Совете народных комиссаров. Фриновский, в частно-сти, был назначен наркомом военно-морского флота. Вскоре после этого все трое бесследно исчезли.

БЛИЖАЙШИЙ ДРУГ

Сталин уничтожил больше революционеров, чем все русские цари, вместе взятые. Он ликвидировал не только действительных и потенциальных сопер-ников, но и их последователей. Стремясь избавиться от нежелательных свиде-телей, отправил на тот свет своих самых верных прислужников, исполнявших его преступные распоряжения. Погубил своих старых кавказских друзей – только потому, что им было известно кое-что из его прошлого. Однако во всей этой длинной цепи «ликвидации», совершённых Сталиным на протяжении его долгой и кровавой карьеры, ничто не поразило меня так, как убийство Авеля Енукидзе.

Этот человек был самым близким другом Сталина ещё со времён их юно-сти. В середине 30-х годов Енукидзе занимал высокий пост председателя Цен-трального исполнительного комитета (ЦИК). Но к этому времени он утратил те черты революционера, которые его отличали раньше, и оказался одним из тех деятелей, которые выродились в типичных сановников, с упоением насла-ждавшихся окружающей роскошью и своей огромной властью.

Когда я спросил своего старого приятеля, много лет бывшего личным сек-ретарём Енукидзе, чем интересуется его шеф, последовал ответ:

– Ох, он больше всего на свете любит сравнивать, как ему живётся: лучше, чем жили цари, или пока ещё нет.

При этом он безнадёжно махнул рукой, и в его глазах появились лукавые искорки. Заметив моё изумление, он поспешил добавить, что его шеф – "от-личный мужик".

Я никогда не мог понять, на чём зиждется столь тесная дружба Сталина и Енукидзе, людей разительно непохожих друг на друга. Это касалось даже их внешности. Енукидзе был крупным светловолосым мужчиной с приятными и учтивыми манерами. В отличие от прочих сталинских приспешников он мало интересовался своей карьерой. Мне, в частности, известно, что когда в 1926 году Сталин собирался ввести его в Политбюро, ленивый Авель сказал: "Coco, я так или иначе буду тянуть свою лямку, ты лучше отдай это место Лазарю (Кагановичу), он так давно стремится его получить!"

Сталин с ним согласился. Он знал, что Авеля не требуется подкупать раз-ного рода подачками, что на него можно положиться, не прибегая к специаль-ным поощрениям. И, насколько мне известно, в дальнейшем никогда не пы-тался продвигать его на освобождающиеся посты, а использовал открывав-шиеся в Политбюро вакансии в качестве соблазнительной приманки для дру-гих.

Теперь, когда я знаю о Енукидзе больше, я склонен думать, что он отказал-ся от членства в Политбюро не потому, что был лишён амбиций, а потому что понимал: нужно быть слишком жестоким и беспринципным человеком, чтобы держаться за место в этом сталинском Политбюро.

Человек по натуре добродушный, Енукидзе любил приходить людям на помощь, и счастливы были те, кому в минуту житейской неудачи приходила спасительная мысль обратиться к нему. ЦИК удовлетворял почти каждую просьбу о смягчении наказания, если только она попадала в руки Енукидзе. Жёны арестованных знали, что Енукидзе – единственный, к кому они могут обратиться за помощью. Действительно, многим из них он помогал продукта-ми питания, направлял к ним врача, когда они или их дети были больны. Ста-лин обо всём этом знал, но, когда дело касалось Енукидзе, смотрел на такие вещи сквозь пальцы.

Сам я однажды тоже был свидетелем эпизода, который как нельзя лучше характеризует этого человека. В 1933 году, будучи с семьёй в Австрии, я уз-нал, что туда прибыл Енукидзе в сопровождении свиты личных врачей и сек-ретарей. Пробыв некоторое время в медицинской клинике профессора фон Нордена, он отправился отдыхать в Земмеринг, где занял ряд номеров в луч-шей гостинице. Как-то приехав в Вену, мы с женой встретили его возле совет-ского полпредства. Он пригласил нас провести выходной день вместе. По до-роге в Земмеринг мы проезжали небольшой городок, где как раз шумела сель-ская ярмарка со своей традиционной каруселью и прочими нехитрыми развле-чениями. Мы остановили машину и стали свидетелями живописной сцены. Невдалеке от дороги плясала группа терских казаков в национальной кавказ-ской одежде. Завидев наш лимузин, казаки подошли поближе и, явно надеясь на щедрое вознаграждение, исполнили кавказский танец, ловко жонглируя при этом острыми кинжалами. Казаки не подозревали, что они развлекают члена советского правительства, вдобавок настоящего кавказца. Когда танец кончил-ся, один из них приблизился к нашей машине и, с трудом переводя дыхание, протянул свою кавказскую папаху. Енукидзе вынул бумажник и положил в неё стошиллинговую купюру. Потом он жестом пригласил всех танцоров подойти поближе и каждого оделил такой же суммой, составлявшей по тем временам пятнадцать долларов – очень немалые деньги. Когда мы двинулись дальше, те-лохранитель Енукидзе, ехавший с нами, обратился к нему:

– Это же были белоказаки, Авель Софронович!..

– Ну и что же? – откликнулся Енукидзе, заметно покраснев. – Они тоже лю-ди…

Помню, на меня слова Енукидзе произвели большое впечатление, хотя про себя я не одобрял такой экстравагантной щедрости. Я подсчитал в уме, что деньги, розданные Енукидзе в течение одной минуты, семье советского кол-хозника пришлось бы зарабатывать целый год. Любой другой за такое поведе-ние лишился бы партбилета, но Авелю всё сходило с рук.

Енукидзе не был женат и не имел детей, хотя, казалось, самой природой он был предназначен на роль образцового семьянина. Всю душевную нежность он расточал на окружающих, на детей своих приятелей и знакомых, засыпая их дорогими подарками. В глазах детей самого Сталина наиболее привлека-тельным человеком был, разумеется, не их вечно угрюмый отец, а "дядя Авель", который умел плавать, катался на коньках и знал массу сказок про горных духов Сванетии и другие кавказские чудеса.

Авель Енукидзе был не только кумиром сталинских детей, но и близким другом его жены, Надежды Аллилуевой. Он дружил ещё с её отцом и знал её буквально с пелёнок. Во многих случаях, когда Аллилуева ссорилась со Ста-линым, ему приходилось играть роль миротворца.

Казалось, из всего сталинского окружения только у Енукидзе было надёж-ное положение. Вот почему опала, внезапно постигшая его в начале 1935 года, поставила в тупик многих сотрудников НКВД и породила самые фантастиче-ские слухи. Впрочем, о некоторой неуверенности Енукидзе в своём будущем можно было догадаться, прочитав его статью в одном из номеров "Правды" за январь того же года. В этой статье Енукидзе сетовал, что в воспоминания не-которых авторов о большевистском подполье Закавказья вкралось немало ошибок и искажений, требующих исправления. В частности, он сознавался в своей собственной ошибке, которая состояла в преувеличении собственной роли в руководстве бакинской подпольной организацией большевиков, причём это преувеличение попало даже в Большую советскую энциклопедию.

Правда, статья, где он стремился преуменьшить свою роль в закавказском подполье, уступая первенство Сталину, ещё не доказывала, что он впал в не-милость. Как раз в это время в Москве вовсю шла работа по фальсификации истории партии, целью которой было всячески выпятить Сталина как главного героя большевистского подполья. Многие полагали, что Енукидзе просто по-даёт пример другим, как надо пересматривать и переписывать более ранние воспоминания. Случалось ведь, что в этих воспоминаниях старых большеви-ков Сталин вовсе не был упомянут или же ему уделялось совершенно недоста-точное внимание, чего, разумеется, теперь нельзя было допустить.

Окружающие заметили изменение отношения Сталина к Енукидзе не так быстро, как это бывало в других случаях. Прежде всего потому, что Сталин пытался утаить свой конфликт с Енукидзе, вероятно рассчитывая прийти к ка-кому-то с ним соглашению. Даже "выселение" Енукидзе из Кремля не вызвало никаких подозрений. А произошло оно так: в середине февраля Сталин связал-ся по телефону с секретарём Закавказского ЦК Лаврентием Берия и приказал ему ходатайствовать перед Москвой, чтобы товарища Енукидзе отпустили в Закавказье, поскольку имеется намерение сделать его председателем Закавказ-ского ЦИКа.

Спустя несколько дней в "Правде" появилось сообщение, что Центральный исполнительный комитет СССР удовлетворил просьбу Закавказской советской федеративной социалистической республики и, таким образом, тов. Енукидзе переводится на работу в Тбилиси. На первый взгляд могло показаться, что Сталин направил Енукидзе в Закавказье в качестве своего полномочного пред-ставителя. Но кое-кто из кремлёвских обитателей знал, что Енукидзе отправ-лен из Москвы не с почётным заданием, а попросту отброшен пинком сталин-ского сапога. Впрочем, даже для этих немногих оставалось тайной, что же вы-звало ссору Сталина с его близким и единственным другом.

Дорога от Москвы до Тбилиси, если ехать поездом, занимала трое суток – достаточно для того, чтобы Енукидзе ещё по пути мог обдумать своё нынеш-нее положение и своё будущее. Мне кажется, Сталин ожидал, что по прибытии в Тбилиси Енукидзе напишет ему покаянное письмо, прося о примирении. В таком случае он будет возвращён в Москву, хотя, возможно, его и подержат некоторое время в Закавказье просто ради приличия. Так или иначе, в партий-ных кругах никогда не узнают, что между старыми друзьями произошла ссора, и уж тем более не догадаются о её причинах.

Однако Енукидзе такого покаянного письма не написал, очевидно решив про себя, что в положении первого человека в Закавказье он будет жить ни-чуть не хуже, чем в Москве. Тем более что он родился тут, на Кавказе, – с Кав-казом были связаны лучшие страницы его молодости.

Сталин выждал несколько недель и, убедившись, что Енукидзе не намерен ему кланяться, решил поставить строптивца на колени более грубым приёмом. Он приказал, чтобы Берия не занимался "выборами" Енукидзе на пост предсе-дателя закавказского ЦИКа; пусть вместо этого ему будет предложена долж-ность директора санатория в Грузии. Такой оборот дела можно сравнить с тем, как если бы человеку был предложен пост директора банка, но по прибытии в банк ему объявили, что для него имеется только должность рассыльного.

Большего удара по репутации Енукидзе нельзя было себе представить. По-сле такого издевательского предложения многим в партии стало ясно, что у Енукидзе со Сталиным произошло нечто непоправимое. Грузинские сановни-ки, с энтузиазмом встречавшие его на тбилисском вокзале, мгновенно пере-стали узнавать его на улице.

Енукидзе решил, что его отношения со Сталиным на том и кончены. Одна-ко Сталин так не считал. Он не мог спать спокойно, когда им овладевала не-приязнь к кому бы то ни было. Если уже упущено время, чтобы подержать Енукидзе на коленях как проштрафившегося друга, то оставалась ещё возмож-ность бросить его на колени как врага. Для таких случаев Сталин имел множе-ство испытанных средств. Первое и наиболее безобидное, применявшееся по отношению к сановникам, попавшим в немилость, называлось "поставить на ноги", то есть лишить опальную персону персональной машины и личного шофера. Следующее наказание называлось "ударить по животу": нечестивца лишали права пользоваться кремлёвской столовой и получать продовольствие из закрытых магазинов. Если речь шла о члене правительства, его к тому же выселяли из правительственного дома и лишали персональной охраны. Все эти меры, одну за другой пришлось испытать и Енукидзе.

Просидев в Тбилиси месяца два, он возвратился в Москву. Разумеется, его не ждали тут ни в одной из правительственных квартир, которые предостав-ляются наиболее важным персонам, прибывающим в столицу с периферии. Он остановился в гостинице "Метрополь", где снимали номера рядовые советские чиновники, приезжавшие в Москву по делам, а также иностранные журнали-сты и туристы.

Ягода и другие сталинские приближённые пытались убедить Енукидзе, что ему следует пройти обычный ритуал покаяния и признать свои "грехи" перед партией. Енукидзе не согласился. Узнав об этом, Сталин приказал Ягоде со-брать необходимые сведения и составить докладную для Политбюро.

Грехи Енукидзе были известны всем. Енукидзе и его приятель Карахан из наркомата иностранных дел имели репутацию своеобразных покровителей ис-кусства – они покровительствовали молодым балеринам из московского Боль-шого театра. Впрочем, в этом не было, собственно, ничего криминального. Оба они были интересными мужчинами, вдобавок кремлёвскими шишками, и балеринам было даже лестно привлечь их внимание. К тому же не только Ену-кидзе, но, насколько я помню, и Карахан был старым холостяком, и наверняка не одна из юных балерин мечтала завлечь того или другого в брачные сети. Другой грех Енукидзе, как я уже упоминал, сводился к щедрой помощи женам и детям арестованных партийцев, с которыми он когда-то был дружен. Стали-ну всё это было известно и раньше, но теперь он требовал представить эти факты в новом свете.

Если бы Ягода копнул глубже, то в архивах НКВД он обнаружил бы сведе-ния ещё об одном прегрешении Енукидзе. В один прекрасный день, пресытясь обществом двух прелестных девушек из секретариата ЦИКа, Енукидзе выдал им превосходные характеристики за своей подписью и президентской печа-тью, снабдил их приличной суммой в иностранной валюте и пристроил обеих в советские торговые делегации, отправляющиеся за границу. В дальнейшем обе девушки не пожелали вернуться в СССР.

Всё это было не столь уж серьёзно. Главное обвинение, состряпанное Яго-дой по наущению Сталина, состояло в том, что Енукидзе засорил аппарат ЦИ-Ка и Кремля в целом нелояльными элементами. В этом не было и зерна прав-ды. Проверка лояльности кремлёвского персонала была обязанностью вовсе не Енукидзе, а НКВД. Но чтобы придать этому обвинению хоть какой-то вес, НКВД срочно объявил десятка два служащих из аппарата Енукидзе политиче-ски ненадёжными и уволил их.

В числе кремлёвских служащих была очень интеллигентная пожилая дама, работавшая здесь ещё с дореволюционных времён. Это была совершенно апо-литичная и безобидная особа, сведущая в вопросах хранения произведений ис-кусства, всё ещё остававшихся в бывшем царском дворце на территории Кремля. Эта дама была единственным в Кремле человеком, помнившим, как должен быть сервирован стол для правительственных банкетов и официаль-ных приёмов. Она же преподавала простоватым супругам кремлёвских тузов правила поведения в обществе, посвящала их в тайны светского этикета. Все, начиная от Сталина, знали о присутствии в Кремле этой дамы и не считали её чуждым элементом. Но теперь, когда потребовалось напасть на Енукидзе, Сталин подал Ягоде мысль произвести скромную пожилую женщину в княги-ни и придумать целую историю, как она пробралась в Кремль при благосклон-ном содействии Енукидзе. Княгиня в сталинском Кремле! Сталин был масте-ром, выдумывать такие маленькие сенсации.

Я припоминаю, кстати, и другой подобный случай. За восемь лет до этих событий, в 1927 году, Ягода доложил. Сталину, что ОГПУ обнаружило и кон-фисковало гектограф, на котором группа юных троцкистов изготовляла анти-сталинские листовки. Гектограф был обнаружен с помощью некоего Строило-ва – провокатора, состоявшего агентом ОГПУ. Строилов обещал легкомыслен-ным приверженцам Троцкого достать необходимый запас бумаги и другие ма-териалы, нужные для работы на гектографе. "Ладно! – заявил Сталин Ягоде. – Теперь повысьте своего агента в чине. Пусть он станет врангелевским офице-ром, а в рапорте вы напишите, что троцкисты сотрудничали с белогвардейцем-врангелевцем".

Миф о кремлёвской княгине появился на свет точно так же, экспромтом, как и пресловутая выдумка про врангелевского офицера.

На основе донесения, написанного Ягодой, комиссия партийного контроля исключила Енукидзе из партии "за политическое и моральное разложение". Решением комиссии, опубликованным в газетах 7 июня 1935 года, Енукидзе обвинялся в том, что он вёл аморальный образ жизни, засорил аппарат Кремля и ЦИКа антисоветскими элементами и, кроме того, разыгрывая из себя "доб-рого дядю", покровительствовал лицам, враждебным советской власти.

После этого Ягода, продолжая выполнять сталинские инструкции, преду-предил Енукидзе, что если он не сознается во всех своих грехах и не покается публично, его ждут новые обвинения, на этот раз уголовно-политического ха-рактера. Это означало, что Ягода угрожает Енукидзе тюремным заключением или даже смертной казнью, хотя я думаю, что Енукидзе до последнего момен-та не верил, что Сталин так расправится с ним. Впрочем, каковы бы ни были его соображения, он достаточно хорошо знал "Coco" и, не считая возможным полагаться на его обещания, отказался клеветать на себя. Енукидзе мог позво-лить себе такую роскошь: ему не надо было бояться ни за жену, ни за детей.

Пока был жив Орджоникидзе, с которым Енукидзе и Сталин составляли дружественное грузинское трио, Сталин воздерживался от нанесения бывшему другу окончательного удара. Но в феврале 1937 года Орджоникидзе внезапно умер, и Сталин решил довести конфликт с Енукидзе до логического конца. В тех случаях, когда дело шло о мести, "логический конец", с точки зрения Ста-лина, мог означать только одно: физическое уничтожение противника.

Когда Енукидзе услышал от руководителей НКВД, что он обвиняется в из-мене родине и шпионаже, он разрыдался. До этой минуты он, по-видимому, был уверен, что к нему Сталин не сможет применить свои крайние меры.

Следователи НКВД обращались с Енукидзе не столь жестоко, как с вождя-ми оппозиции. Для расправы с оппозицией сотрудники "органов" тренирова-лись и натаскивались в течение долгих десяти лет. А Енукидзе никогда не уча-ствовал в оппозиции, да вдобавок ещё совсем недавно принадлежал к узкому кругу обитателей Кремля. Наконец, следователи считались с тем, что – чем чёрт не шутит – вдруг Сталин в последний момент помирится с Енукидзе, и тот, вернув себе прежнее положение, сумеет расправиться с теми, кто его му-чил.

Своим следователям Енукидзе сообщил действительную причину кон-фликта со Сталиным.

– Всё моё преступление, – сказал он, – состоит в том, что когда он сказал мне, что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. "Coco, – сказал я ему, – спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно пострадали за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, – сказал я, – они старые большевики, как ты и я. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков! Подумай, что скажет о нас весь мир!" Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал: "Запомни, Авель, кто не со мной – тот против ме-ня!"

Неравная борьба Енукидзе со Сталиным была окончена. 19 декабря 1937 года в газетах появилось короткое сообщение: военный трибунал на закрытом заседании приговорил его, а заодно и Карахана и ещё пятерых к смертной каз-ни за шпионско-террористическую деятельность. Приговор, тут же был приве-дён в исполнение.