Текст книги "Замок на болотах (СИ)"

Автор книги: Александр Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

   Сигирд еще раз посмотрел на Казимира. По его глазам цвета стали по-прежнему нельзя было прочесть его мыслей, но вот комес не выдержал в сердцах.

   – Паскуда ты, паскуда, – чуть приобернув голову к предателю, ровно проговорил он. – Молись, если умеешь, чтобы здесь меня и порешили. А жив буду – из-под земли достану поганца. Честью клянусь, достану, и милости тогда не жди.

   Хозяин шатра присел перед Казимиром на край своего стола. Тонкие губы чуть усмехались.

   – Горазд ты комедии ломать, твоя милость, – голос его, однако, мог заморозить самое жаркое пламя. – Вчера из замка Русты прибыл гонец, о том, что Выжигский комес конным объявился под стенами, да не один, а в компании с девкой. Девку уже опознали. Сколопендра из Вольницы, что на жалованье у Дозорного приказа состоит, и не столько разбойничает, сколько донесения в королевскую канцелярию поставляет. – Он склонился ниже, приближая свое лицо к лицу Казимира. – Расскажешь все про дела ваши, как есть на этот раз, или придется спрашивать по-другому?

   Казимир пожал вывернутыми плечами.

   – Этот мерзавец прав, я действительно комес всех здешних земель, – проговорил он после паузы. – Но о чем рассказывать, не знаю. С Калей встретились так, как и описал – я спас ее от трех разбойников, а она вызвалась проводить меня через Сечь, узнав, кто я таков на самом деле. Сам я торопился из дальнего конца страны, получив известия о гибели моего отца и ожидавшем меня наследстве. Ничего я не знаю из того, что тебе нужно узнать, воевода.

   – Прикажите позвать Полугривенника, ваша милость, – вполголоса посоветовал все тот же предатель, заглядывая в лицо разозленному воеводе. – Ихние комесы издревле славятся не столько рыжими шевелюрами, сколько бычьим упрямством. Не обойдетесь без палача, точно вам говорю.

   – Еще раз вмешаешься в мой разговор, песья морда, сам к палачу пойдешь, – даже не взглянув на своего непрошенного советчика, Сигирд еще раз смерил взглядом глядевшего на него Казимира. – Думаю, ты говоришь правду, – внезапно произнес он, поднимаясь и возвращаясь за стол. – Далеко же тебя носило, твоя милость, если надумал к Русте самолично заявляться. Тебе же лучше, комес. Умрешь безвинным, – воевода кивнул стоящим у выхода воинам. – На место его, привязать накрепко. Девицу к Полугривеннику. Пусть говорит, о чем только вспомнит. Наутро – на кол обоих, – бесцветные глаза сошли с Казимира и обратились к бумагам. – А перед тем объявить, что поймали Златоустовых лазутчиков. Смерть врага вдохновляет воинов. Пусть сдохнут с пользой.

   ***

   Со Сколопендрой Казимир все-таки успел свидеться. К возвращению комеса, разбойница уже сидела сама, правда немного склонившись набок, словно мешало ей что-то. Пока привязывали его рядом, Казимир молчал, глядя в землю. Стражники его не трогали, даже грубости, присущей на войне, не проявили.

   – Чей-та он тебя не приласкал? – выдавила из себя ухмылку Сколопендра, приоткрывая глаза. – Морду твою благородную портить не решилси? Меня-та вишь, как изукрасил.

   Казимир уперся затылком в обструганное дерево, горящей кожей впитывая тепло.

   – Еще успеет, – он попытался приобернуть голову, чтобы видеть дышавшую рывками Калю. – Сигирд казнит нас на рассвете. А тебя палачу велел отдать. Сейчас. Я...

   Сколопендра хрипло рассмеялась, задохнулась, и зайдясь кашлем, долго хрипела и отплевывалась. Потом затихла, так что комес окликнул её снова.

   – Жива?

   – Што мне станется, – хмыкнула разбойница, передергивая плечами. – Горло токмо печет. Чай, ишшо повоюю, ежели ноги-руки оставлять. Слушай меня, шляхтич, – торопливо зашептала Каля, – Сигирд энтот командует «Мертвыми Головами». Ну, навроде «Скутигеры» Златоустовой, токмо энто боевая кавалерия, таранная. Коняшек ихних видал? А войско? Много чего я об них слыхала, теперя вот довелось свидеться вживую. Лютые они, шибко лютые. Лучшая Хейнрикова хоругвь. Я так думаю, – дергая затекшими руками, продолжила Каля, – паскудники енти через Сечь прошли – иначь откуда бы им появиться позади нашенских хоругвей? Зергина, старого кобеля, работа! Чем хошь поклянусь! Видал его псов серед тутошних?

   – Видал, – поморщился Казимир, обводя глазами занимавшихся лагерем воинов. – Есть его люди здесь. Один из них меня узнал и выдал Сигирду.

   – Выдал? – с интересом переспросила Каля, тоже попытавшись дернуться, чтоб взглянуть в лицо Казимиру. – И што?

   – Сволочь он, – с чувством пожаловался комес, с тревогой всматриваясь в показавшегося среди шатров грузного мужика в переднике. И, хотя мужик был еще далеко, рыцарь отчего-то знал – направлялся он прямо к ним. – Коли вызнал, что я – дворянин, обязан был присудить мне смерть от меча. Как казнят благородных. А он...

   – Чей, вздернуть пообещалси?

   – Хуже, – Казимир покосился на кусавшую губы Калю. – Ты про Зергина говорила.

   – Говорила, – Каля прикрыла глаза, гулко сглатывая. – Соседушко твой как есть продалси Хейнрику, вот чта. Землицы захотел, да богатств твоих, а мож, не токма твоих. Не знаю, че ему пообещали, а ток Мечник не из тех, кто будет отказываться. Владения-то небольшие, с Выжигскими ежели сравнивать, а глазки завидущщые. Видать, оттого и торопился от батюшки твоего отделаться, да от наследников. Землишки захапать. А уж оттедова, открывая вражинам проход, только успевай обозы да пехтуру гнать на короля нашего Златоуста. Мож и того... кинжал в спину али яд подсыплет Болеславу нашему как срок придет – и в самый, момент, слышь, подходящий. Н-даа, – сплевывая сгустившуюся во рту кровь, вздохнула Каля. – Энтак Сигирд ударит нашим сзади, впереди будут войска Хейнрика... Плохо дело, – повторила она, шумно втягивая воздух, – зажмут короля промеж молотом и наковальней. И предупредить его некому.

   Казимир смежил веки. Описанная Калей картина нападения на Златоустовы войска развернулась перед ним, точно большое, яркое полотнище. Хрипели раненые, орали, убивая, их обезумевшие в боевой ярости товарищи. Мечи сталкивались, выбивая искры. Лилась кровь, пропитывая землю. Визжали, бились кони, алея распоротым пиками брюхом. И сияло солнце, и горели звезды над битвой, что длилась с утра и до ночи.

   – Шляхтич? – Прошелестела Сколопендра, тоже глядя мужика, что был уже рядом. – Бежать надо. Хотя б одному. Ты не к нам ли идешь, мил человек? – Приподнимаясь, насколько пускали стянутые за спиной руки, заулыбалась Сколопендра.

   Полугривенник нагнулся, перерезал веревки на кистях девушки, легко, точно пушинку, вздернул её на ноги, намотал косу на кулак, и потянул за собой.

   Последнее, что увидел Казимир – Сколопендра улыбалась. Ему. Ободряюще, ласково, как ни разу до того.

   ***

   ... Потом она уже не могла ни смеяться, ни даже говорить. В корчащемся, хрипящем существе, ввернувшемся после наступления сумерек, Казимир с ужасом узнал Сколопендру. Стражники даже веревок как следует не затянули на ободранных в мясо кистях. Стянули локти, да привалили спиной к Казимиру, отводя глаза.

   – Воды ей дайте, – сильнее прежнего пытаясь обернуться к ней, попросил комес. – Зверье вы, что ли?

   Пока молодой стражник бегал за ковшом, пока лил воду на бесчувственную Сколопендру, сотню мыслей успел передумать Казимир.

   – Утром не очнется – пробудят, – обронил охранник постарше, поправляя девушке голову. – Но это к лучшему. Может, умрет, утра не дожидаясь. А коли так, тебе, милсдарь, придется принять муку за двоих. Наши-то до таких зрелищ охочи, а Полугривенник работу свою знает, – он кивнул на бессознательную Калю.

   Казимир выругался.

   – Тише, – грубовато бросил пожилой, глядя на пленника. – Молись лучша богам своим, рыцарь, коли есть они у тебя.

   Казимир смолчал. Все его мысли были об истерзанной девушке, плечо которой он чувствовал своей спиной. На Кале не было живого места. За несколько часов, что прошли с момента, когда ее прикрутили к столбу и до наступления темноты она так и не пошевелилась. Рыцарь не знал, радоваться этому или нет. Слова стражника о легкой смерти не шли у него из головы. Быть может, боги смилостивятся, отпустят без муки хотя бы ее?

   Каля. И снова эта лесная девка. Что-то в его груди отзывалось, не так как раньше, стоило Казимиру подумать об разбойной полудиаде. Словно в ее лице он обрел давно потерянную... сестру? Друга? И хоть чувство к ней не было любовным томленьем, сродни тому, что он некогда испытывал к леди Беате, Казимир знал одно – мужчине, обладающему женщиной, которая с улыбкой идет на пытку – стоит позавидовать.

   Было еще кое-что, не дававшее ему покоя. Четвертый нож, из тех, что он носил в совсем уж нескромных местах, все еще был при нем. Латники Сигирда оказались на порядок стыдливее стражей королевны Славяны, и не стали ощупывать внутренние части его бедер. Лихор, друг старый, был прав – там очень редко ищут оружие, и еще реже – у мужчин. Но боги, как бы ему добраться до этого ножа?

   Занятый своими мыслями Казимир не сразу обратил внимание на странный звук. Лишь когда звук повторился, он вскинулся, едва сумев подавить радостный возглас – то оживала Каля. Дважды уже она звала его, и комес торопливо откликнулся, как и она, едва шевеля губами.

   – Хоть кто из сторожей наблюдает за нами?

   Казимир повертел головой.

   – Двое спят, один повернут задом. Да только толку с того...

   – Сможешь подняться на ноги?

   Шепот девушки был хриплым, прерывистым. Шляхтич страшился думать о том, чем стало ее лицо.

   – Толку с того? До верха все равно не достану. Да и заметят, вон, шастают как...

   Каля словно подавилась воздухом. Долгое время прошло, пока она заговорила вновь.

   – Встань мне на плечо, – почти простонала она едва слышно. – И достанешь до верха. А там ужо сам... справишься.

   – На плечо встать? Да ты в уме ли? – Казимир нашел липкие от крови пальцы девушки и легонько сжал их. – Тебя тронуть – и то боязно. Боги, почему они выбрали не меня?

   – Шляхтич! – теперь в свистящем шепоте Сколопендры чуялась изрядная ярость. Стоящий к ним спиной воин вздохнул и оперся на копье. – Утро уж скоро. Знаешь?

   Казимир дернул щекой – для себя, потому как Каля все равно того не видала.

   – Вижу.

   – Ну и думай – кому из нас на этом колу сидеть?

   Казимир задрал голову в темноту, бросая взгляд на тупое навершье.

   – Никому, – поджимая ноги и твердо опираясь на них, решил он. – Слишком толсто дерево, ни в кого из нас не войдет. Разве что не поленятся вырубить да вкопать потоньше...

   – Не поленятся! – бросила шпионка уж в колено поднявшемуся на ноги Казимиру. Не отрывая взгляда от спины не спавшего стража, и не забывая зыркать по сторонам, шляхтич до боли задрал стянутые за спиной руки, но до верха кола все равно не доставал.

   – Да быстрее ты, комес! На плечи мне вставай!

   Еще раз оглядевшись вокруг, Казимир решился. Сколопендра под его подошвой болезненно вздохнула, точно из последних сил сдержавшись, чтобы не кричать. До хруста в спине шляхтич вывернул локти и – помогли боги, не иначе, – стянутые кисти достали до верха вкопанной деревины. Снявшись с кола, Казимир быстро присел обратно, в то же положение, на случай, если услышавшему подозрительную возню охраннику захотелось бы обернуться.

   Воин действительно обернулся, но смотрел он мимо них, в черноту. Убедившись, что никого поблизости не было, развязал походный мешок и вытащил свое одеяло. Спустя некоторое время, он уже дремал, завернувшись в одеяло, и привалившись спиной к свежему пеньку.

   Казимир неслышно поднялся. Его руки по-прежнему были связаны за спиной, но теперь ничего не стесняло его движений. Медленно, преодолевая сопротивление одеревеневшего тела и его возмущенную боль, он поднял связанные позади руки и вывернул их вперед. Замер, пережидая вопли натянутых жил, и взялся за шнуровку на внутренней стороне бедра.

   На их счастье, лагерь уж давно спал. Когда-никогда одинокий воин выползал из шатра или из-под одеяла, чтобы сходить «до ветру», но мимо них не ходили. Перепиливая ножом веревки на запястьях Кали, Казимир напрасно оглядывался в темноту. Их последний охранник заснул раньше, чем присел под своим одеялом. Лишь часовые бдели в нужных местах, и зорко. Но в центр лагеря никто не смотрел. Взоры их были обращены к темневшему вокруг лесу.

   Избавившись от веревок, Казимир в растерянности разглядывал изломанное тело девушки. Идти она не могла, это было ясно и дураку. И никто бы не смог на ее месте. Добро бы у нее оставались целыми кости, в чем он сильно сомневался.

   – Ну что мне с тобой делать, Каля?

   – Бросить здесь! – свирепо простонала Сколопендра, отворачиваясь.

   Она так и не переменила позы, даже когда перепиленная веревка упала на землю.

   Казимир еще раз оглянулся. Потом перевел взгляд на Калю. Девушка лежала, отвернувшись и прикрыв глаза. То ли стыдилась своей немощи, то ли была за что-то зла на самого комеса. А то и все вместе.

   – Ты что это удумал? – зашептала она миг спустя, когда решившийся Казимир поднял ее отяжелевшее тело на руки и, пригибаясь, перебежал под тень ближайшего шатра. – Шляхтич, ить я ж сейчас... орать начну, как резаная! Отпусти, тебе говорю!

   – Потерпишь, – пробухтел Казимир, утирая пот о железо своего ворота. – Вместе вышли, вместе и придем, так что ли ты говорила? И молчи теперь. Мне, чай, и больнее бывало.

   Сколопендра умолкла, переводя дух. Мимо прошли двое караульных. Комес, пятясь задом, отступил за шатер. Каля, вжавшись в его плечо, что было сил грызла истерзанную руку.

   – Не знаю, как через весь лагерь проберемся, – перебегая от шатра к шатру, и чудом избегая столкновений с их обитателями, пробормотал Казимир, беспокойно озираясь. – Чуть не заметили нас только что. Да и без коней... недалеко уйдем. На плечи-то тебя не посадишь. А я... того... уже устал малясь.

   Каля оторвалась от изгрызенных костяшек пальцев. На их пути горело несколько костров, у которых сидело двое или трое воинов. Пройти мимо них было нельзя, разве что в обход.

   – А, курва мать!

   Казимир шагнул было в сторону от освещенного пространства, когда пальцы шпионки сжали его локоть.

   – Погодь, комес, – задыхаясь, точно не она у него, а шляхтич сидел у нее на руках, проговорила Каля. – Смотри, что у того, крайнего, у пояса прицеплено. Не рожок ли тревожный?

   – Он самый и есть, – сощурившись, подтвердил Казимир, впервые за долгое время взглянув на девушку весело. Но тут же отвел глаза. – Сиди здесь, я сейчас вернусь.

   Усадив Калю в тени очередного шатра, комес в мгновение ока скрылся из виду. По всем его повадкам было ясно, что долгое время Казимир изучал далеко не благородные рыцарские науки. Скорее, ухватки искателя приключений с большой дороги, у которого долгое время был весьма и весьма ловкий наставник.

   Прошло уже довольно много времени. Небо на востоке медленно серело. Каля извелась в ожидании, мысленно вспомнив вслед словно в воду канувшему комесу все мыслимые и немыслимые ругательства. Более всего девушку мучило то, что сама она не могла отправиться на его поиски. При любом движении свирепая боль, словно тупыми клыками пережевывавшая ее тело, становилась ослепляющей. Ну, где этот благороднорожденный паскудник? Ведь еще немного, и...

   – Тревога! Тревога с запада! Тревога!

   Часовые у костра вскочили на ноги. В ближайших шатрах поднялась заполошная возня.

   – Тревога!

   Темный конник приближался со стороны границы лагеря, взблескивая потрепанной броней.

   – Тревога! Конники в двух полетах стрелы! Конники Златоуста!!!

   Часовой рванул рожок, и через миг его тревожное пение огласило весь лагерь. Поднявший волнение дозорный протоптался копытами своего коня чуть ли не по отгребенным в сторону угольям костра, а затем понесся далее, в смятении поднимая заспанных кметов.

   – Тревога!!!

   Повсюду уже метались одетые и спешно натягивавшие доспех воины, взблескивали огни факелов и железо оружия. Каля, морщась и вскрикивая, отползла поближе к шатру, хозяин которого уже, стоя у поднятого полога, спешно воевал с застежкой ремня. Поднявший тревогу конник теперь несся обратно – прямо на нее. В предрассветной сероватой дымке Сколопендра успела углядеть даже перекрещенные молнии – всадник явно не был простым кметом. Резко осадив коня у самых ее ног он склонился прямо из седла, хватая шпионку за плечо.

   – Ну!

   Прокляв все на свете, а более всего – душевно больных отпрысков благородных кровей, девушка подтянулась, хватаясь за протянутую руку. Казимир резко, не жалея, рванул ее на конскую спину, и понесся прочь от горевших костров. Несколько всадников уже металось по разворошенному лагерю, поэтому внимания на себя он не обратил.

   – Боги, комес!

   – Скорее – демоны, – проорал Казимир, не боясь, что его услышат – лагерь гудел, как разворошенный улей, отовсюду раздавались смятенные вопли и грозные окрики команд. – Нам бы только в лес уйти. А далее – я знаю дорогу. А, мать-перемать!

   Под копыта попался не успевший увернуться воин, которого конь сбил, даже не заметив. Обогнув шатавшийся, как на ветру, шатер, беглецы с ходу рванулись в невырубленную лесную чащу...

   Казимир все понукал коня, который и так несся через чащу, подобно бешенному единорогу. Каким образом их не расплющило о вековой ствол – оставалось загадкой. Разлапистые еловые ветлы лупили коня по оскаленной морде, отмахом своим доставая и Калю. Спустя совсем короткое время кожа девушки была сплошь покрыта кровавыми царапинами и даже кое-где занозами. Затянутому с ног до головы в чужой доспех Казимиру было на порядок легче. Каля, сидя позади, обнимала бронированную спину и молилась только об одном – как бы сейчас не сомлеть. Бешенная скачка, толчки и удары отнимали у нее последние силы...

   Вымахнув из чащобы, отягощенный двумя седоками конь тяжело перепрыгнул поваленное дерево. Вместе с глухим ударом копыт вскрикнула Сколопендра, из последних сил уцепилась за доспех Казимира, и коротко ткнулась ему в плечо головой...

   ***

   ... Сойкину Горку любил не только окрестный люд. Воевода Уберн Хорн, в предрассветный час стоя у своего шатра, хмурил лохматые брови, оглядывая погруженный в сон лагерь. По периметру, насколько позволяла видеть горка, давшая название всей обширной пустоши, в серых рассветных сумерках ходили часовые. Хотя поговаривают, что гном в отрыве от земли готов себя проспать, Хорну не спалось уже второй день.

   Полковник Бржислав отправил свою лучшую бригаду на соединение с четвертой хоругвью короля Златоуста, сам встав во главе второй, подошедшей прошлым вечером. Костры его семитысячного войска мерцали по левую руку от Горки, там, где пустошь изгибалась крутой дугой, вытягивая длинный, поросший дерном «язык» к землям Выжигских комесов.

   Крякнув, Уберн грузно опустился на землю, упирая широкие, мозолистые ладони в колени. Гонец Златоуста привез приказ для королевского информатора, вот только самой пронырливой девицы до сих пор не было в стане командующего.

   О давно знакомой ему лазутчице Сколопендре Хорн тревожился ровно столько, сколько беспокоится гном о человеке, не шибко его приятном, при том вынужденный терпеть того по велению свыше. Будь его воля, сидела бы разбойница в темнице, а не шастала вдоль и поперек по землям, вынюхивая да выпытывая. Не дело.

   Разом оборвав раздумья, Уберн приподнялся, впиваясь взглядом в выметнувшуюся на луг конную фигуру. Часовые на дальнем краю лагеря кинулись наперерез, останавливая ржущего коня.

   Мигом позже, протяжно завыл рог...

   – ... Ваша милость, – оруженосец Хорна вбежал в шатер, в то время, как командующий затягивал ремни доспеха. – Комес с Выжиги! Молодой Казимир. Объявился, наконец, хвала богам. И с ним еще лазутчица. Сколопендра. Вами ж велено звать ея, как объявится, в любой час дня и ночи...

   – Комес? – Буркнул Уберн, дергая пряжку на поясе. – Слишком вовремя объявился. Кабы не подстава вражеская. Но ежели с ним Сколопендра... Может, и вправду он. Сам посмотрю. Видал его, кажись, когда-то. Пусти.

   Оруженосец торопливо кивнул, откидывая в сторону полог и сам поспешно убираясь с дороги. Двигался командующий стремительно, точно маленькая, целеустремленная гора, способная стереть с пути любое препятствие. По всему лагерю, по тревоге поднимались воины.

   К шатру уже подвели взмыленного, обезумевшего от дикой скачки жеребца. Заложив большие пальцы за пояс, Хорн поднял голову, с прищуром разглядывая исцарапанного, бледного шляхтича. Что-то в его перекошенном лице показалось ему смутно знакомым. Он точно видел его раньше – или не его, но близко. Поневоле припомнилась королевская приемная зала, и высокая грузная фигура старого комеса Выжского, в праздники неизменно занимавшая отведенное обычаем место по правую руку короля.

   Узнавание колыхнулось в голове тяжелым темным киселем. На сей раз четче высветилась пиршественная зала – и это лицо, моложе и глупее, напротив старого рыцаря и всех его гостей. Уберн потряс тяжелой головой. Вспомнил он боле, чем достаточно, и даже боле, чем хотел.

   – Ну? – вместо приветствия нетерпеливо бросил воевода, не дожидаясь пока комес спешится. – Какого демона неси прямо на пики?

   Казимир спрыгнул наземь, подхватывая безвольно соскользнувшую Сколопендру. Передав разбойницу лекарю с помощниками, комес шагнул к Хорну, доставая и протягивая свой родовой перстень.

   ...Через десяток минут, как окончил свой рассказ Казимир, в сторону королевских построений что было мочи несся гонец со срочным донесением лично его величеству королю.

   Меж тем хоругвь пришла в движение. Коней седлали, отовсюду неслись негромкие выкрики, собирающие воинов в отряды. Хорн, ругаясь и одной рукой удерживая горячащегося жеребца, натягивал шлем, одновременно отдавая приказы и рассылая людей по местам.

   Не прошло и сотни ударов сердца, как хоругвь развернулась, занимая боевой порядок.

   – Жди здесь, – бросил Хорн, стоящему рядом с шатром Казимиру. – Благодарствуй, комес, – придержав лошадь, на миг смягчился командующий. – Не поспей ты вовремя, захватили б нас врасплох люди Сигирда. Да сосед бы твой, окаянный Зергин, наделал бы делов. Эй, Ойстрик! – Махнул оруженосцу Хорн. – Позаботься о его милости! Дале, – свирепо зыркнул из-под насупленных бровей он, – ужо наша работа!

   Казимир поднял руку во вражьей перчатке и с маху опустил ее на гномье плечо.

   – Ежели желаешь положить людей, да и коней немеряно, тогда может быть и ваша, – негромко проговорил он. – А можно по-другому сделать.

   Глаза военачальника налились кровью. Комес мимовольно сделал шаг назад.

   – Если имеешь что – говори! Да поживее, ты... твоя светлость, – Хорн едва сдержал ругательство.

   – Вели всем сей же час сниматься, – быстро заговорил комес, что-то мысленно подсчитывая. – Да идти в сторону замка. Тут недалече. Есть там две деревни, на плавнях стоят, так пройти нужно аккурат между ними. Я проведу, где нужно. Замок мой на болотах построен, про то тебе известно должно быть. Дорога от самых деревень до ворот, почитай, есть прямая, да только она через трясину проходит. Есть другая, по сухому, да больно добираться далеко. Вот крестьяне мои и расстарались, еще продедовским способом. Настилили бревен, дратвой посвязанных, да сверху глины накидали. А только порушить сию дорогу – тоже много стараться не надо. Всего-то дратву перерезать в нужных местах. Большая часть болот уж за замком простирается, а от деревенек до сухого – самое узкое место. Смекаешь, воевода?

   Уберн Хорн кивнул, медленно остывая.

   – Смекать-то смекаю, да сам все расскажи, как сделать хочешь. Ты здесь хозяин, и ведомо тебе поболе нашего про земли твои.

   – Предлагаю так, – твердо заговорил Казимир, разумея, что его слушают. – Отвести войско к замку. Сейчас, сей же миг отвести. Замок на холме, да и вокруг тоже тверди хватает. Поставишь хоругвь в боевом порядке, места там на три таких станет. А на самой дороге, прямо за деревнями, оставим небольшой отряд, да развернем его, как большой. Со стороны видно не будет, а лазутчиков по бокам не вышлешь – болота. Сигирд вояка лютый, да навряд он знает, что дороги нет через болота. Пошлет он конников своих, как есть пошлет. А отряд ваш тем часом отойдет до твердого места. К тому мигу большая часть войска сигирдова на болотах будет. А если повезет – то и все, вкупе с воякой лихим. Тогда и поперережут мои крестьяне дратву-то. Сами-то на плетеных щитах схоронятся, есть у них такие, по болоту ходить. Сигирд, почитай, и не поймет, что случится, когда болото нежданно под копытами захлюпает. Ну а тех, кто все ж до тверди доберется, твои лучники как есть поснимают. Как тебе мысль моя, воевода?

   Гном думал недолго.

   – Ойстрик! – от звука его голоса пригнулись и оруженосец, и сам Казимир. – Коня его светлости! Снимаемся, живо!

   ***

   – ... жаль, что ты того не видала, ласочка! Уж не знаю как, а только все вышло в точности, как твой ненаглядный комес показал. За то короткое время, что стоило коннице Сигирда подойти по следам хоругви к болотам, крестьяне из тех самых деревень расположились вдоль всей дороги, по которой только что отскакали наши конники. Среди кочек схоронились, да так ловко, дерном прикрываясь, да холмами прикидываясь. Сам не видал, ну да почем покупаю... Ну, знамо дело, они ее, дорогу эту, по три раза на месяц чинить привыкли, знают, что да где. Сигирд торопился, его понять тоже можно, знал он, что предупреждены воеводы наши, а только не знал, с чего они так спешно с лагеря-то снялись. Да и опять же, следы хоругви хорошо были видны, да те конники, что милость его Хорн определил заманивать, хорошо постарались, испуганные спины кажучи. А ничего так не подзуживает преследователя, как спина врага, про то сама знаешь. В нужный момент твой комес дал сигнал, и все войско сигирдово, почитай, в единый миг увязло. Ну, коих вытащить успели, так те теперь в подвалах казимировых участи своей дожидаются. На Сигирда-то хочешь посмотреть?

   Разлепив отяжелевшие веки, Каля посмотрела мимо Фэнна. Вздохнув, эльф протянул руку, коснулся прохладной ладонью пылающего лба разбойницы, убирая намокшую прядь. Сколопендру жгла лихорадка. Осматривавший девушку лекарь Хорна ругался и раздраженно гремел нехитрым походным инструментом. Разбойницу перенесли на стол, и нескольким дюжим воинам пришлось держать её, пока лекарь определял повреждения, а сама Каля не потеряла сознание от боли.

   Полугривенник крепко знал свое дело. У Сколопендры оказались сломаны четыре ребра, перебита голень. Разбито лицо, а сухожилия на ногах растянуты так, будто из неё заживо тянули все жилы. Лекарь сделал что смог: подарил Сколопендре глубокий, муторный сон.

   К вечеру, загнав коня насмерть, примчался Фэнн. Верный товарищ Сколопендры словно почуял беду, сотворившуюся с подругой, и не отходил от той уже много часов кряду, в коротких промежутках между бодрствованием и забытьем поднося разбойнице травяной отвар, и втирая в кожу лица вязкую белую мазь, снимающую опухоли.

   Едва очнувшись, Каля захотела знать все, что случилось. При упоминании о Сигирде, лицо её исказила болезненная гримаса.

   – Нет, – едва слышно прошептала она, делая мелкий, рваный вдох. – Не хочу...

   Фэнн погладил горячую щеку, нагнулся ниже, слушая прерывающийся шепот.

   – Не беспокойся, Ласочка, – произнес он, накрывая ладонью дрожащие пальцы Сколопендры. – Поставим тебя на ноги. Еще на свадьбе спляшешь со мной танец! Не говори так много, побереги себя.

   Сколопендра прошептала что-то, заставившее Фэнна нахмурить гладкий лоб.

   – Коли так, то получится, – заметил он, – раз твой комес разрешил диким приходить, отыскать будет не так уж и трудно. Погоди, наклонюсь поближе... Казимир? Да что ему станется? Знай себе расхаживает героем, да с Уберном и Болеславом Златоустом речи умные ведет. Жив, што ему сдеется, занозушка моя? А ты лежи, лежи... Вот как решит наш комесок, что с Сигирдом сотворить, так сразу и приведу его к тебе. А пока спи... спи...

   К вечеру Сколопендре стало получше. Все это время Фэнн сидел рядом, меняя ее повязки, а в промежутках не выпуская ее руку из своей. Дважды заходил лекарь, но ничего нового советовать не стал. Сказал лишь, что раны тяжелы, но не смертельны. И ежели милсдарыня будет лежать, не особо шевелясь, хотя бы недельки две, может повезти обойтись без особого увечья.

   Казимир приехал к ночи, когда обессиленная Каля все пыталась заснуть, не прибегая к дурманному эльфийскому отвару. В первый миг плохо видевшая полудриада даже не узнала его. Комес успел переодеться, и доспех Золтана с родовым гербом на груди сидел на нем, как влитой. Зайдя в шатер, рыцарь снял шлем, но волосы, подвязанные на эльфийский манер, делали его лицо незнакомым. Шляхтич будто бы и вправду переменился за этот день. Что-то новое появилось в его лице, но что именно, обессиленная Каля не поняла. Лишь что-то настороженно кольнуло в сердце, когда она встретилась с колючим взглядом Казимира.

   Впрочем, глаза комеса мгновенно потеплели, стоило ему взглянуть на невольную подругу по скитаниям. Потеснив эльфа, он присел у края постели, еще раз – весело взглянул на нее, и коснулся лежавшей поверх покрывала руки.

   – Лекарь говорит, жить будешь, – голос комеса был бодрым, несмотря на день, полный беспокойства и утомы. – Теперь лежать только, а там само все... срастется. Еще, быть может, что и повоевать успеешь.

   Мимо воли Каля улыбнулась. Стоило только Казимиру показаться на пороге, словно что-то потеплело у нее в груди. Видимых причин для того, чтобы возвращаться в лагерь, у шляхтича не имелось, а значит, он приехал только чтобы повидать ее, наглую девку из леса.

   – Ты, говорят, геройствуешь помалу, светлый комес, – преодолевая сухость в горле и боль, проговорила Сколопендра. – Цельное войско в болоте потопил, своего ни единого воина не потерявши.

   Казимир усмехнулся, показав в улыбке зубы.

   – То не сам я придумал, – сказал он, поглаживая пальцем бессильную руку Кали. – В дневнике предка своего, Мислора Окаянного вычитал, как он с псоглавцами разобрался. Подумалось, что вряд ли Сигирд про случай тот помнит, что произошел задолго до того, как Стрех, тесть мой неслучившийся, стал королем. Да и нигде, почитай, не говорили про то, тайное дело было, и темное. А вот вишь, пригодилось.

   Он немного помолчал.

   – Повидать тебя приехал, спасительница, – проговорил он погодя. – Если б не ты, почитай, четыре раза бы меня убить могли. А так, может, и свидеться не придется. Не могу я в замке оставаться. Приказ мне дан присоединиться к полковнику Бржиславу, заместо отца моего, со всеми воинами, что он собрать успел. Да и того... после задума моего, стольких воинов наших сохранившего, и сам король, и полковник с воеводою считают, что в совете их мне самое место. Сей ночью отправляюсь на дальние рубежи. Я мыслю, может, как немного оправишься, в замке отлежишься? Слуг я предупредил, ежели что, да и раненых сейчас там поболее, чем в ином лазарете. Правда, нашего ни одного нету, так что стража бдит... А, да, – комес ухмыльнулся, хлопнув перчаткой по колену. – О самом главном забыл я сказать. Сигирда-то мы взяли, Калина! Во главе войска своего скакал, так даже успел на твердь выскочить прежде, чем мужики мои веревки порезали. Ну и того... схлестнулись мы с ним маленько. Только недолго. Воины Хорновы подоспели не вовремя, из передовых.