Текст книги "История отечественной почты. Часть 2."

Автор книги: Александр Вигилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

«Чумная» почта

В 1770 г. Россия воевала с Турцией. Весной армия фельдмаршала П. А. Румянцева вступила в Молдавию и встретила там врага более опасного, чем турки, – чуму. В конце лета эпидемия перешла русскую границу и в декабре обнаружилась в Москве [260]. Русским правительством был принят ряд мер предосторожности от «прилипчивой горячки», так тогда называли эту болезнь.

27 августа 1770 г. киевский генерал-губернатор Ф. Воейков получил указание о том, что следует делать, чтобы чума, по возможности, не распространялась дальше. Среди прочих мер предосторожности были правила проезда курьеров и Молдавии и Валахии. Приказывалось личные вещи посыльного «и все будущий при нем депещи и другия пакеты надлежащим образом в уксусе обмачивать и потом на огне курением обсушивать» [261]. Курьеров, направленных непосредственно к императорскому двору, запрещалось задерживать в карантине свыше трех часов. Их только осматривали на предмет «неприкосновенности болезни» и свободно пропускали. Всех прочих посыльных задерживали в «карантинном доме» на шесть недель.

Сенатским указом подписывалось, каким образом следует обрабатывать пришедшие из армии письма. Недостаточно только снаружи облить уксусом упаковку. Бумагу во всем свете, как говорилось в распоряжении, «почитают за вещь самую способнейшую к принятию заразы» [262], поэтому нельзя оставить без внимания вложенную в пакет корреспонденцию, которая может являться переносчиком чумы. Приказывалось все письма, приходящие из зараженной местности, вскрывать и дезинфицировать. Человек, которому это поручено, должен надеть перчатки, сделанные из вощанки [76]76
  Вощанка – род клеенки, ткань, пропитанная воском.


[Закрыть], и с помощью пинцета и ножниц вскрыть письма. Упаковка отправления тут же сжигалась. Содержимое пакета окуривалось в густом дыму. Если в конверте оказывалась тетрадь, прошитая нитками или перевязанная лентой, ее следовало расшить, а ленту и нитки сжечь. Уничтожались и все посторонние вложения в пакеты, какой бы ценности они не были. Операцию по обработке писем производили на мраморном или деревянном столе. Продезинфицированную корреспонденцию запечатывали в новую бумагу, надписывали адрес и отправляли по назначению. Правительство создало специальную комиссию по борьбе с чумой. В число различных мероприятий, осуществленных ею, было изобретение курительного порошка для дезинфекции. Указом Сената от 10 декабря 1771 г. предписывалось повсеместно применять новое защитное средство и давался его рецепт: «Взять можжевеловых иголок намелко изрубленных, ягод можжевеловых толченых, пшеничных отрубей, тертого дерева бакаута [77]77
  Бакаут – железное дерево, вечнозеленое южноамериканское растение. В старину применялось в медицине.


[Закрыть], каждого по 6 фунтов; селитры простой толченой 8 фунтов; серы горючей толченой 6 фунтов, смолы, называемой смирна или мирра, 2 фунта; и смешав все оныя снадобья хорошенько будет крепкого курительного порошка пуд» [263]. Запах у этого снадобья был довольно ядовитый, так что некоторые из тех, кто обрабатывал письма, нередко теряли сознание. Но лучшего средства не изобрели.

С января 1771 г. запрещается проезд курьеров из армии в Петербург. Для дальнейшей пересылки корреспонденции в Торжке устроили заставу, на которой член Ямской канцелярии Языков принимал письма как от нарочных, так и от регулярной почты. Языкову дали для посылок 15 курьеров. Кроме того, он имел право пересылать корреспонденцию с людьми, отправленными из столицы в армию, но задержанными в Торжке. Языков и два его помощника обрабатывали прибывшие из зачумленных районов письма, записывали их в реестр, упаковывали в чистую бумагу, укладывали в новые чемоданы и отправляли по назначению.

Застава находилась в поле на окраине Торжка. Она представляла собой обыкновенную палатку, обнесенную забором. Почту, прибывшую из Москвы, вынимали из чемоданов на улице, на ее место вкладывалась столичная корреспонденция, и чемоданы сразу же выставлялись за забор. Палатка разделялась на два помещения: в одном дезинфицировали письма, в другом их записывали и упаковывали. Чтобы процесс обеззараживания проходил быстрее и чтобы корреспонденцию было проще распечатывать, частным лицам, живущим в зараженной зоне, рекомендовали, а губернским, уездным и воеводским канцеляриям приказали письма нитками не сшивать, а только нумеровать листы, запрещалось заворачивать пакеты в холст [264]. Заставы, подобные новоторжской, были созданы в других городах и деревнях. В частности, они были по московской дороге в Твери, Вышнем Волочке, Бронницах, Тосне, Славянке, по старорусской – на Мшанском яме, по смоленской – в деревне Бежаницах, по тихвинской – в деревне Шелдихе и в самом Тихвине.

Карантинные смотрители имели право задерживать любого курьера, не взирая на то, кем он послан. Разрешалось (пропускать нарочных «не из опасных мест» и тех, у кого на подорожных будут отметки смотрителей о прохождении карантина. Подписание подорожных ввели для того, чтобы предупредить возможность проезда мимо застав. Задержанным в карантине разрешалось отправлять письмо и курьеров. Их корреспонденция проходила установленную обработку и отправлялась почтой на общих основаниях. Гонцов же посылали «из туточных жителей, кого добровольно наймут, или из вашей (смотрителей) команды нарочных на их коште (здесь, в смысле – питании) и прогонах» [265].

К осени 1771 г. болезнь была локализована в районе Москвы. Город со всех сторон окружили карантинные заставы. Теперь не имело смысла посылать почту и курьеров прямо через Москву. Именным указом от 23 сентября Екатерина II установила для того, чтобы курьеры из армии в Петербург не ездили через Москву, «от Торжка до Серпухова, через Старицу и Можайск, Боровск учредить станции от 20 до 25 верст, поставив по 15 лошадей на каждой» [266].

Спустя неделю, 30 сентября, Сенат приказал перевести на новые места не только курьерские, но и почтовые подводы. Были несколько изменены маршруты почты. По предложению главного судьи Ямской канцелярии Щербачева центром сбора почты на петербургской дороге сделали Клин. Сенат утвердил следующие объездные пути вокруг Москвы. Корреспонденция, прибывающая из Сибири, Казани, Оренбурга, Нижнего Новгорода и Саратова, довозится только до Владимира, а отсюда через Троицкую лавру и Дмитров – в Клин. Из Астрахани, Воронежа, Белгорода, Киева почта доходила до Коломны или Серпухова и далее через Боровск и Можайск – в Клин. Письма по смоленской дороге возили до Можайска, а по архангелогородской – до Троицкой Лавры. Все посыльные из Москвы ездили только до Клина. Сенатский указ предусмотрел возможность случайной вспышки эпидемии в одном из пунктов кольцевого пути: «велеть едущей почте объезжать то место, и поворачивать паки на прямую дорогу удобным и безопасным по близости трактом» [267]. В Клину учреждалась почтовая экспедиция. В ее состав входили чиновник московской Ямской конторы и четыре канцеляриста. Клинский почтамт был первым в России учреждением, объединившим обе существовавшие почты – «немецкую» и ямскую. Московский почтамт не имел в Клину представителя, поэтому пересылкой купеческой корреспонденции занималась Ямская контора. Временная экспедиция выполняла те же функции, что и любое отделение связи той поры. Единственное, что ей категорически запрещалось, смешивать вместе письма, идущие из Москвы и из незараженных мест. Первые нужно было укладывать в особый чемодан и отправлять далее.

К осени 1772 г. «прилипчивая горячка» в Москве была ликвидирована, и вместе с ней по указу от 30 ноября прекратил свое существование кольцевой тракт с Клинским почтамтом. Письма стали свободно проходить через Москву. Только в Серпухове задерживалась и дезинфицировалась корреспонденция, приходившая из Приазовья и с юга Украины. Серпуховская карантинная застава, которой командовал майор Авросимов, выполняла ту же работу что и новоторжская [268].

Новые «образцовые»

Шестидесятые – начало семидесятых годов XVIII в. знаменовались подъемом общественной мысли в России, русское оружие прославило себя под Кагулом, Чесмой и Туртукаем, петербургские дипломаты одерживали блестящие победы на внешнеполитической арене, невиданный скачок совершила национальная экономика: существенно увеличилось производство железа, меди, сукна, хлопчатобумажных изделий. Вместе с тем продолжалось расширение и улучшение почтового дела. Один за другим следуют указы, содержавшие конкретные распоряжения по устройству почты. В сентябре 1769 г. генерал-прокурор Сената (это была одна из высших административных должностей России) А. А. Вяземский получает императорский рескрипт, обязывавший его лично следить за приумножением линий почтовой связи, созданием новых трактов и станций, в первую очередь на Украине, Белоруссии и в русской части Прибалтики.

В государственных архивах СССР хранятся десятки дел с бумагами по этому вопросу: проекты указов, доклады, мнения сенаторов, жалобы простых людей. Все документы похожи друг на друга, как родные братья. Меняются названия городов и деревень, содержание указов остается прежним: «На таком-то почтовом стане содержать…» и так далее. Наибольшее количество бумаг относится к организации регулярной почтовой линии между Петербургом и Нарвой. Она стала первой в ряду почт, созданных в России последней четверти XVIII в.

Проект организации почтовой связи с Нарвой опубликован в XIX томе Полного собрания законов Российской империи. Здесь же напечатаны многие документы, описывающие работу новой почты. Она создавалась как «образцовая». По ее образу и подобию рекомендовалось устраивать скорую гоньбу и по другим трактам.

А. А. Вяземский начал свою деятельность с того, что рекомендовал правительству создать должность «главного над Нарвскими почтами смотрителя» и назначить на нее полковника А. М. Волкова, который в то время являлся главным судьей Канцелярии строения государственных дорог. На плечи полковника легла вся тяжесть организации почты. Волков блестяще справился со своими обязанностями. Он и его помощники создали образцовую почтовую службу. Многое из того, что делалось на нарвской дороге, было новинкой для России. Перестройка работы нарвской почты происходила на ходу: еще действовала старая служба, которая, хотя и с большими опозданиями, продолжала доставлять письма.

Последнее обстоятельство не позволяет определить точную дату начала работы новой почты в Нарву. Очевидно, это произошло не позже 11 марта 1770 г., дня, которым полковник Волков датировал свое донесение в Сенат об учреждении линии для пересылки корреспонденции. Нет сведений о начале скорой гоньбы и в докладе А. А. Вяземского Екатерине II. Он начинается словами: «От Санкт-Петербурга до Нарвы учреждены ныне от уезда 6 почтовых станов…».

В своем докладе генерал-прокурор Сената дал обзор существующей системы пересылки писем в Нарву: до сего времени уездные жители, которые были обязаны держать гоньбу, весьма редко стоят на почте, а «большею частию вместо себя нанимают (людей), а дают на каждую лошадь в год деньгами от 40 до 50 рублей, а хлебом до 10 четвертей, что и учинится всего деньгами от 55 до 65 рублей» [269]. Далее Вяземский исчислял, во сколько обойдется содержание нарвской почты. Оказалось, что в 9450 рублей. В то же время подушный налог на содержание почты [78]78
  Налог составлял 20 копеек с «души мужеского роду».


[Закрыть]с жителей, близких к почтовому тракту уездов, составляет 10595 рублей 60 копеек. Но выяснилось, что можно содержать гоньбу и более дешевым способом, учредив вольную почту. Тогда следует выделить на каждый стан по 1000 рублей для починки существующих станционных зданий, покупки 25 лошадей и т. д. Деньги давались взаимообразно без процентов сроком на десять лет. Кроме того, содержателю каждой станции необходимо по 170 рублей в год на покупку кормов. Вяземский определил, что за счет только подушного налога, не считая доходов от пересылки частных писем, истраченные на устройство почты деньги вернутся в казну через три года. Из подушного налога глава Сената предложил ежегодно откладывать по 500 рублей, тогда через 20 лет соберется значительная сумма, которую можно будет употребить на строительство новых зданий почтовых станций.

К докладу А. А. Вяземского приложен «Проект о заведении почтовых станов и о должности содержателей». Этот документ имеет огромное значение для дальнейшего развития русской почты: около 80 лет на его основе составлялись правила по содержанию почты. Проект Вяземского был одобрен Екатериной II и почти без изменений внедрен в жизнь.

Первый пункт проекта требовал, чтобы содержатели почтовых станов чинили построенные казной дома, конюшни и содержали все в исправном состоянии. «При всяком почтовом стану содержать: 1. По 25 добрых и к почтовой езде годных лошадей, из которых бы каждая стоила не меньше 20 рублей. 2. По 10 человек почтальонов, способных к той должности, а не малолетних. 3. По одной крепко сделанной фуре для ординарной еженедельной почты и проезжающих. 4. По 10 роспусков [79]79
  Роспуски – двухосная конная повозка.


[Закрыть]с кибитками, с окованными колесами и железными сердечниками. 5. По 10 саней с кибитками. 6. По 6 хороших седел. 7. Чемоданы и переметные сумы кожаные. 8. Почтовую ливрею на 10 человек. 9. Хомуты, узды и прочую конскую упряжку, крепкую и надежную. И все сие осматривать по два раза в год осенью и весною, кому приказано будет» [269]. Далее очень подробно расписывалось, сколько следует платить за овес и сено для лошадей, за изготовление почтовой фуры, кибиток, саней, упряжи.

Три следующих пункта определяли порядок сдачи на содержание почтовых станций. Их нельзя было откупать на срок менее 15 лет. Содержателями станов могли быть лица любого звания, которые должны представить поручительство в том, что если они окажутся непригодным к отправлению своей должности, то полученные от правительства деньги содержатель немедленно вернет. Раз в 15 лет должны устраиваться торги. Победителями считаются те, «которые уступят более из фуражных денег, однако ж прежде бывшие и содержащие (станцию) в порядке преимущество иметь всегда будут» [269].

Пункты 6 и 7 предоставляли содержателям почтовых станций преимущественное право продавать проезжающим съестные припасы по рыночным ценам, сено, овес, конскую упряжь и прочее необходимое путешественникам. Им было разрешено «продавать в чарки и рюмки вейновую и французскую водки, виноградные вина, английское пиво и все то, что в городах в трактирах продается на том же основании» [269]. Разрешалось пускать на ночлег в почтовые станции людей любых званий.

Проезжающие обязаны были платить установленные прогоны по 12 копеек за 10 верст. Эти деньги собственно и являлись платой за работу содержателям. Они также расходовались на приобретение почтового инвентаря, на поддержание в порядке здания станции. Если путешественнику требовалось 20–25 лошадей, он мог их получить за двойные прогоны, заплатя деньги за сутки вперед. А кому будет необходимо 50 и более лошадей, тот должен за неделю сообщить о своей поездке, чтобы смотритель мог нанять транспорт у обывателей «по вольными ценами». Нанятых лошадей запрещалось свыше суток держать на станции, в противном случае проезжающие должны платить «простойные деньги» по 25 копеек на лошадь.

Порядку скорой гоньбы было посвящено четыре пункта.

Во избежание задержки почты каждому содержателю предписывалось иметь на станции по 6 запряженных лошадей и по два почтальона, готовых к немедленному отъезду. Запрещалось задерживать курьеров и чемоданы с ординарной почтой более чем на 10 минут. Летом и зимой курьеров и обыкновенную почту возили со скоростью 12 верст в час, а осенью и весной – одиннадцать. Прочих путешественников доставляли соответственно со скоростью 10 и 8 верст в час. Такая резвость стала возможна потому, что еще в 1718 г. для того, чтобы привести в порядок полотно петербургско-нарвской дороги, Петр I повелел замостить ее гладко обтесанными бревнами и засыпать сверху песком [270].

Всех проезжающих как с подорожными, так и без них, записывали на станциях в книги. При этом указывалось, сколько кому дано лошадей и за какие прогоны. Для почты отмечалось время ее прибытия и отправления, а также от кого она принята и с кем отпущена. По прошествии года книги отсылались в Петербург Главному над почтами смотрителю. Среди прочих обязанностей содержателя было наблюдение за сохранностью чемодана с корреспонденцией. «Чтобы он от дождя укрыт был и не поврежден» [269].

Особый интерес представляет пункт 13 правил для смотрителя почтовой станции: «Содержатель наблюдает также и того, чтоб почталионы были всегда опрятны, отправляли бы подводы в почтовой ливрее и конечно бы носили кожаную обувь» [269]. Последнее напоминание было далеко не лишним. Частенько в жаркий летний день почтарь снимал сапоги и ехал босой. По этому поводу издавались правительственные распоряжения, но все было тщетным – почтальоны продолжали ездить босиком и в последующие годы.

Содержатели почтовых станов имели право нанимать на должность почтальонов людей любых званий, в том числе и крепостных. Процедура зачисления на службу упрощалась до предела: от претендента на должность почтаря требовался только паспорт установленной формы или свидетельство от помещика о том, что крепостной отпущен им на оброк.

Для почтальонов вводилась форма нового образца – красный суконный кафтан с белым поясом. Мундир надевался поверх обыкновенного платья. Картузы тоже были красные. Почтарь обязан носить на груди медную бляху с государственным гербом, а через плечо гарусный [80]80
  Гарус – сученая белая или цветная шерстяная нить.


[Закрыть]шнурок с рожком. На курьерских и почтовых лошадях под дугой висел колокольчик. Категорически запрещалось под страхом жестокого наказания пользоваться колокольчиком лицам, не имеющим отношения к почте.

Так в России был официально признан новый почтовый атрибут – колокольчик. С рождением колокольчика родилась и легенда о нем чудесная сказка, каких много на Руси.

Несколько столетий раздавался над Великим Новгородом звон вечевого колокола. Он сзывал посадский люд на собрания, под его голос выбирали князей, вершили всякие неотложные дела. 15 января 1478 г., после присоединения Новгорода к Московскому государству, жителям объявили: «Вечу и колоколу в Новгороде не быть». Многопудового гиганта сбросили со звоницы, погрузили на сани и повезли в Москву. Около села Валдая колокол проломил сани и и рассыпался на тысячи колокольчиков, которые голосисто звенят под дугами почтовых лошадей и разносят славу о Новгороде по всей русской земле. В начале XIX в. какой-то предприимчивый мастер начал отливать почтовые колокольчики с надписью «Дар Валдая».

Содержатели почтовых станций должны были относиться к путешественникам «ласково и учтиво, и никаких грубостей отнюдь им не делать, також и проезжающим их не обижать и ничем не притеснять» [269]. Если смотритель начнет грубить путникам, давать плохих лошадей и ненадежную упряжь, то его следует от почты отстранить, имущество конфисковать и продать с торгов. В случаях нехватки вырученных денег для покрытия государственного долга содержателя недостающие взыскать с него самого или с его поручителей. Путешественники могли жаловаться на содержателей станций нарвскому обер-коменданту или в Петербург главному смотрителю над почтами. «А кто из проезжающих какия-либо причиняют обиды содержателям почтовых станов, или станет их почтальонов бить, на таковых представлять прямо Правительствующему Сенату» [269].

Почтовые сборы за письма, посылки и провозку пассажиров на специальных фурах шли в доход государству и передавались в Петербургский почтамт. Прогонная плата курьеров и проезжающих на почтовых в собственном экипаже поступала в пользу станционного смотрителя, на его содержание.

В знак того, что почта – государственное учреждение, над дверью станции прибивался герб России. К семидесятым годам XVIII в. станционный смотритель стоял на более высокой ступеньке служебной лестницы, чем его предшественники в начале века. Он был отнесен к чиновникам двенадцатого класса и носил звание коллежского регистратора. В официальных бумагах содержатель почтового стана именовался «Пост-Комиссар» [81]81
  Спустя несколько месяцев, в указе от 3 ноября 1770 г. содержателей станов назвали более привычным для русского уха титулом – «Почт-Комиссары» [270].


[Закрыть].

Пункты 19–21 положения о почтовых станах содержат описание конструкции почтовых фур и правила проезда на них.

Фура представляла собой повозку, обтянутую крашеной парусиной. На трех ее сторонах рисовался герб. Летом к фуре приделывали колеса, а зимой ее ставили на полозья. В повозку садилось шесть человек с тремя пудами багажа. Кроме того, было предусмотрено место для шести пудов посылок. В фуру впрягалась четверка лошадей. Этот транспорт отправлялся еженедельно из Петербурга по понедельникам, в час дня. Из Нарвы фура уходила по четвергам в то же время. Весь путь из города в город повозки проезжали за сутки. Желающие путешествовать на фуре должны были заранее оплатить стоимость проезда – 1 рубль. За эти деньги они могли провезти поклажи 20 фунтов (8 килограммов), «только б то было уютное и негромоздкое». С фурами можно было переслать и посылки весом не свыше 6 пудов. За их доставку взималось по 2 копейки за фунт. Деньги за проезд на фуре и пересылку багажа принимались в Петербурге на почтамте, а в Нарве – на почтовом дворе. Из Нарвы эти сборы привозились раз в полгода в столицу.

3 ноября 1770 г. полковник Волков составил «Расписание в какое время по скольку почтовых лошадей в упряжки брать проезжающим по нарвской дороге по новоучрежденным почтовым станам» [271]. Зимой с 1 декабря по 15 марта и летом с 15 мая до середины сентября едущим одному или двум в почтовые кибитки полагалось впрягать по две лошади, троим же проезжим – три. В остальное время года одному путешественнику полагалось две лошади, двум – три, трем – четыре. До этого ни в одном официальном акте даже не упоминалось об упряжке в три лошади. Положение о петербургско-нарвской почте является первым документом, разрешавшим давать под почтовые повозки по три лошади. К этому времени в кибитки лошадей впрягали не цугом, а в ряд: в середине – коренная, по бокам – две пристяжных. Так родилась знаменитая русская тройка. Сам термин «тройка» был придуман позже – в начале XIX в.

Через год после организации, 25 февраля 1771 г., Нарвская линия передается из Канцелярии строения государственных дорог в ведомство Петербургского почтамта. На работе почты это никоим образом не отразилось. Продолжали действовать старые правила проезда пассажиров, оставались прежними условия скорой гоньбы и содержания почтовых станций. Так было потому, что нарвский тракт был передан почтамту «на том же основании» [272].

Год от года увеличивалась гоньба по нарвской дороге. От непрерывных поездок изматывались лошади. В добавок ко всему в Ингерманландии случился неурожай, и цены на фураж резко возросли. Учитывая все это, именной указ от 17 декабря 1772 г. установил: «С начала будущего 1773 года, впредь до указа, платить на всех станциях от Горелого кабачка до Нарвы по две копейки на версту за каждую лошадь всем проезжающим на почтовых лошадях» [273]. Уменьшение величины прогонов до 1 копейки на версту произошло только в 1779 г.

В ноябре 1772 г. учреждается почта в Могилевской и Псковской губерниях. По своей структуре она почти полностью повторяла гоньбу из Петербурга в Нарву. Но были некоторые отличия.

Прежде чем продолжить наш рассказ, вернемся на несколько лет назад. 19 августа 1746 г. оба столичных почт-директора Ф. Аш и В. Пестель получили копии именного указа, повелевавшего им содержать для развозки писем к получателям одного конного почтового служащего в Петербурге и двух – в Москве. Распоряжение немедленно было исполнено: с 3 сентября 1746 г. – в Северной столице, а в Москве – с 17 сентября письменная и денежная корреспонденции стали доставляться на дом [274]. В губернских и уездных городах адресаты по-прежнему получали письма на почтовом дворе.

Для петербургско-нарвской линии впервые вводилась доставка на дом частных писем во всех городах, где имелись почтовые станции. Раздача корреспонденции происходила следующим образом. После прибытия почтовой фуры почт-комиссар должен был не более чем за два часа разобрать и осмотреть всю полученную корреспонденцию. Казенные пакеты и частные письма записывались в специальные почтовые карты. Почти до конца XVIII в. они составлялись от руки, а затем были заменены печатными. В первую очередь разносилась казенная корреспонденция. Затем почтальоны доставляли партикулярные письма. Отправления с векселями или денежными вложениями можно было получить только на почте. Их выдавали под расписку. Почтовые карты являлись документами, «служащими для всяких справок» [275], поэтому предписывалось их строго хранить и в конце года переплетать вместе.

В день прибытия почты в город всякий мог получить свою корреспонденцию в конторе. На другое утро оставшиеся письма разносили адресатам. Причем указ оговаривал, что почтальону «за труд не запрещается требовать 2 копейки» [276]. Если почему-либо письмо не вручалось адресату, то на оставшуюся в конторе корреспонденцию составлялась отдельная почтовая карта, которая висела на доске объявлений до тех пор, пока все записанные в нее письма не будут вручены получателям.

А как поступали в тех случаях, если человек не получит адресованное ему отправление?

Раскроем наугад подшивку «Московских ведомостей» за 1773 г. В номере от 18 мая газета поместила объявление московского почтамта: «Прошлого 1772 г. генваря 30 дня получено в оном Пост-Амте из Санктпетербурга на почте тогож генваря от 25 дня под № 180 письмо к отдаче в Москве служителю Василью Фадееву со вложением денег золотою монетою 14 рублей, которое для отдачи посылано было с почтилионами, а наконец за неотысканием оного Фадеева записано в имеющуюся при оном Пост-Амте оставшим письмам по алфавиту книгу, и в выставленный в больших сенях в оставшей по алфавиту ж реестр; токмо для получения оного письма никто не явился и ни от кого требования не было. И как уже тому довольное время прошло, то чрез сие знать дается, чтоб тот, до кого оное письмо принадлежит, явился в оном Пост-Амте сам или с письменною доверенностию и ясным доказательством прислал поверенного, от публикования сего чрез три месяца; а по прошествии оного срока показанные деньги записаны быть имеют в почтовую казну» [277]. О письмах без денежных вложений газеты никаких объявлений не публиковали. Они могли лежать на почте бесконечно долго. Только в 1807 г. срок хранения невостребованной письменной корреспонденции был ограничен.

В каждом почтовом доме на стене отводили специальное место для различных объявлений. В частности, здесь висело расписание движения почтовых фур: какая откуда приходит, в какой день и час и когда отходит. В дни прибытия ординарной почты на стене выставлялись карты полученным письмам.

Почтари линии Петербург – Псков – Могилев стали первыми развозить газеты как русские, так и зарубежные. Раньше распространение печати шло только через родных и знакомых. Теперь за это дело взялся Петербургский почтамт, рассылавший прессу по подписке. Объявление о подписке было опубликовано в «Санктпетербургских ведомостях» 18 декабря 1772 г.: «На будущий 1773 год, генваря с 1 числа Санктпетербургские ведомости желающие брать, имеют заблаговременно вносить в академическую типографию из Санкт-Петербурга по 4, из Пскова по 5 и из Могилева по 6 руб. на год, чтоб тем оная типография могла знать, сколько оных ведомостей можно будет печатать экземпляров» [278]. Через два года началась пересылка подписных изданий между обеими столицами. Почта доставляла печатную продукцию в кредит. По прошествии года почтамты выставляли счета типографиям Академии наук и Московского университета, и те их оплачивали.

Правила пересылки почты на псковско-могилевской линии предусматривали такой казус. «Случиться может, – говорилось в указе от 23ноября, – что принесенное в Контору партикулярное письмо, за которое при приеме и весовые деньги заплатятся, по каким-либо обстоятельствам корреспондент для переправки, или же для дополнения содержания оного потребует для отправления своего обратно; а не безызвестно, что при таких случаях бывают разные подлоги, и может такое письмо захвачено быть посторонним без ведома прямого корреспондента: того ся ради надлежит крайнюю от сего осторожность иметь, и такие требуемые назад письма не прежде возвращать, покамест требующий не покажет печати, которою оное запечатано» [279]. При этом деньги за пересылку письма не возвращались потому, что они уже «в почтовую казну вступили». В почтовой карте делалась отметка: «письмо под таким номером назад взято».

С 1773 г. повсеместно вводился новый порядок пересылки векселей и денег. Вообще-то ничего нового здесь не было. Эта система уже два года действовала в отделениях связи, подчиненных Московскому почтамту, но не была подтверждена законом. В пятницу 18 февраля 1771 г. москвичи прочитали в своей губернской газете «Московские ведомости»: «От Императорского Московского Пост-Амта сим объявляется, чтоб по причине некоторых происшедших в надписях векселей фальшей впредь из присутственных мест пакеты, и от партикулярных людей письма со вложением государственных ассигнований, векселей и денег приносимы были в Пост-Амт незапечатанные». Делалось это для того, чтобы почтовые работники могли записать, на какую сумму выдан вексель или сколько денег пересылается. Теперь уже подлог исключался. После выполнения всех формальностей отправитель ставил на пакете свою печать. Корреспонденцию заворачивали еще раз в бумагу и снова опечатывали, на этот раз штемпелем почтамта. Через год такой вид отправления назовут «двойной пост-пакет». Если клиент принесет денежные письма запечатанными, то «таковые куверты для отправления приниманы не будут» [280]. Указ буквально слово в слово пересказал объявление московского почтамта, и оно приобрело силу закона.

Сначала для псковско-могилевской линии, а затем для всей России были введены подорожные новой формы для почты и курьеров. «Ея императорскаго величества почта из такого-то Почт-амта, или из такой-то Почтовой конторы отправлена в такой-то Почт-амт, или Почтовую контору… дня 177… года по… в… часу, с которою всем почтальонам со всех почтовых станций гнать денно и ночно со всяким поспешением, не мешкав нигде ни одной минуты под опасением за умедление жесточайшего по указам наказания; чего во уверение при подписании Почтмейстера приложена онаго Почтамта или Конторы печать. Оная почта отправлена в… чемодан… за почтовую печатью в целости» [281].

В 1772 г. родился новый термин «двойной пост-пакет». Всю принятую почтой корреспонденцию, а не только денежные отправления, как это было на Московском почтамте, заворачивали в толстую так называемую «картузную» бумагу. На пакете дублировался адрес письма и ставилась печать. Делалось это для того, «дабы в случае повреждения на первом куверте почтовой печати, или адреса оставалось видеть на втором, откуда и куда оное следует» [282]. Конверт письма таким образом оставался чистым. Изменения в правилах штемпелевания писем повсеместно произошли только в 1807 г.,хотя для некоторых почтовых отделений их ввели с конца XVIII в.