Текст книги "Блаватская"

Автор книги: Александр Сенкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Таковы рассказы Блаватской об Учителе Мории, которые она настойчиво, на протяжении многих лет распространяла среди своих последователей. Что же было на самом деле – об этом знают разве что звезды, тысячелетиями смотрящие на Гималаи, на эти окаменевшие всплески необузданной страсти влюбленной в космос Земли.

«А как же быть с фокусами и плутнями, к которым по мере необходимости прибегала Елена Петровна?» – спросит настырный в своем скептицизме читатель. Ведь трудно найти больший контраст, чем тот, который существовал между ее высокими идеями и намерениями и низкой, преимущественно вульгарной практикой. Иногда эта практика действительно ошеломляет своим откровенным цинизмом и дурным вкусом. А разве этими качествами не отличалась та среда, в которой она жила и творила? Положение Блаватской в самом деле было безвыходным, если она надеялась на ответный отклик, на успех. Божественную мудрость приходилось распространять с помощью кнута и пряника среди эгоистических людей с грубыми нравами и упрямым характером. Они не хотели знать, что такое терпимое и спокойное отношение друг к другу. Потому-то в общении с этими людьми она выбрала наступление, непрекращающиеся психические атаки, которые должны были их устрашить и окончательно сломить, сделать послушными детьми. Только в этом случае получала оправдание ее тактика «навешивания на уши лапши», и уже не представлялось столь чудовищным несоответствие ее бытовой окоченевшей жизни с тем «вечным летом», которое существовало не непонятно где, а в ее душе и в чистых землях того мира, который знали и ценили буддисты Тибета. К ним она стремилась сама и самоотверженно звала других.

Уж кто как не она знала, что изменение человеческой натуры возможно при условии перехода работы над своим самоусовершенствованием из сферы мыслей и желаний в сферу поступков и действий. Тогда только можно рассчитывать на искомый результат: возвращение к человеку дара любви, утерянного им в ходе борьбы за выживание. Сначала необходимо было развернуть перед людьми программу этих действий, пробудить в них интерес к высокому предназначению человека не только на Земле, но и в космосе. Без какой-либо приманки обыкновенные люди и шага не сделают в сторону метафизических открытий. Так и будут столетиями испытывать голод физический и голод ума. С проклятиями к Богу переживать безвыходность и безнадежность своего положения, болезни и неминуемую смерть. Так и будут жить в злобе друг к другу, совершать убийства, верить в очищающую силу террора.

В своих решительных планах по выпрямлению человеческого духа Блаватская делала исключительный упор на авторитет Учителей, гималайских Правителей, звездных пришельцев, сохранивших тайное эзотерическое знание исчезнувшей Атлантиды и управляющих историческим процессом. Блаватская верила, что свет мудрости идет с Востока. Любой никудышный йог, по ее мнению, знал и умел намного больше, чем все просвещенные члены масонских лож вместе взятые. В Индии Елена Петровна окончательно определилась в привязанностях и авторитетах. И это несмотря на то, что индийские путешествия отнимали у нее немало душевных и физических сил. О многих своих невзгодах и трудностях она поведала в письмах знакомым и незнакомым людям. В некоторых из этих писем Блаватская была на редкость откровенной. Читатель уже убедился, насколько исповедальным и правдивым было ее письмо шефу жандармского ведомства.

Для Блаватской вообще были характерны контрасты в отношениях с людьми: либо душа нараспашку, либо полная закрытость и высокомерие. Нетрудно себе представить, что получалось в итоге при ее нервности и страстности.

Могла ли она очистить свою душу от дьявольских наваждений и искушений лукавого? Без душевных затрат, конечно, не могла, несмотря на то что не была ни злодейкой, ни праведницей. Не со злым ведь умыслом пустилась она во все тяжкие, а по предназначению своей неприкаянной жизни: слишком много толпилось вокруг нее людей, жаждавших чуда, слоняющихся без толку и нуждающихся в ее попечении. Эти люди не находили спокойствия вовсе не потому, что потерпели крушение в море житейском. Совсем не по этой причине они с жадной надеждой цеплялись за нее, а оттого, что напрочь отсутствовали в них внутренняя цельность и духовная обстоятельность, в связи с чем и возникала острейшая потребность в мудром и прозорливом наставнике. И Блаватская удовлетворяла их бессознательное тяготение к мистическому, возвращала утраченную способность во что-то верить, на кого-то уповать. Она знала, кого и как посвятить в сокровенные тайны, какие кому дать советы, подкрепив их рассказами о свершениях, коими полна была ее собственная жизнь.

Единственная проблема, какую создавала Блаватской ее теософская деятельность, заключалась в ее последователях и последовательницах. Вот почему в письме князю А. М. Дондукову-Корсакову она с присущим ей сарказмом дает им и себе точное и беспощадное определение: «И, наконец, честь имею послать вам несколько групповых портретов более или менее прославленных теософов (из тех, кого вы называете „глупцами“), среди которых скромно стоит и дочь моего отца, их „духовная мать“, опять-таки в духовном смысле, очевидно, по принципу „Стране слепых положен одноглазыйкороль“» <sup>[362]362
  Блаватская E. П. Письма друзьям и сотрудникам. М., 2002. С. 242.


[Закрыть]</sup> .

Часть четвертая. ОККУЛЬТНАЯ ИМПЕРИЯ

Глава первая ДУХОВНАЯ РЕКОГНОСЦИРОВКА

В индусском мире авторитет духовного лица недосягаемо высок. С давних времен древнеиндийское определение гуру относится к брахману, который ответствен за духовное возмужание человека, который закладывает в его сознание нравственные понятия. В переводе с языка санскрита на русский язык гуру означает «тяжелый», «весомый», то есть авторитетный. В древнеиндийском обществе гуру был учителем в брахманских школах. Ученики обучались у него и одновременно были заняты в его хозяйстве: пасли коров, косили траву и делали другую тяжелую работу. Как у православных послушание. Гуру полагается для трех высших варн – брахманов, кшатриев и вайшьев и воспринимается индусами как духовный учитель, наставник. Титулом свами (санскр., букв. – хозяин, владыка) и по сегодняшний день удостаиваются те индусы, которые обладают безупречной нравственной репутацией как духовные и религиозные деятели. К такому же по значимости неформальному титулу принадлежит и махатма (санскр., букв. – великая душа). Этим неформальным титулом отмечают в индусском мире харизматические фигуры, с которых обожествляющие их поклонники пытаются делать собственную жизнь. Такие же распространенные в индусской среде обозначения людей, как садху (санскр., букв. – аскет, отшельник, святой), «вратья» (санскр., букв. – послушный, верный), йогин (санскр., букв. – аскет), сиддха (санскр., букв. – провидец, волшебник, маг) лишь в малой степени очерчивают круг авторитетных в Индии лиц, многие из которых становятся еще при жизни легендой. Они, бесстрашные и упорные в своей фанатической цели вырваться из круга обыденности, преодолевают, как не устают повторять их поклонники, с помощью ментальных упражнений физические законы природы и возвышаются своими духовными подвигами и сверхъестественными способностями над простыми смертными. Культ этих людей широко распространен в Индии с незапамятных времен, существует он и в наши дни, давно преодолев географические границы. Махатмами, великими душами, называют в Индии всех крупных религиозных деятелей, которые воплощают собой доброту и сострадание к людям. Они отличаются глубокими знаниями фундаментальных основ жизни и безупречным нравственным поведением. В буддийском мире таких людей называют также бодхисаттвами. Это те просветленные, кто остается в круговороте сансары до тех пор, пока не спасены все живые существа. Вероятнее всего, понятие махатмы возникло в Индии в Средние века и было связано с движением бхакти. Это реформаторское в индуизме движение признавало единство и реальность Бога и природы. Оно провозглашало необходимость любить Бога всем сердцем и помыслами для того, чтобы спастись от горестей жизни; считало Бога одинаково милосердным ко всем людям из высших и низших каст. Уже одно это ставило под сомнение справедливость кастового разделения общества. И что было наиболее важным: путь любви к Богу до известной степени устранял стоящего между верующим и Богом посредника – жреца-брахмана <sup>[363]363
  Сазонова Н. М. «Океан поэзии» Сур Даса. М., 1973. С. 24–25.


[Закрыть]</sup> . Своей духовно-религиозной деятельностью, всей своей жизнью махатма – образец святости, как ее понимают в Индии. В XX веке Мохандас Карамчанд Ганди стал первым политическим лидером, получившим от индийского народа этот духовный титул.

Блаватская была хорошо знакома с основами индусской жизни.

Традиционная жизнь индуса строго регламентирована и укладывается в четыре последовательные ступени (ашрамы). Само же традиционное индусское общество разделено на четыре эндогамные социальные группы, варны (санскр., букв. – цвет, окраска). Это брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры. Каждая из этих групп разбита в свою очередь на многочисленные касты и подкасты. Принадлежность к варне определяется рождением и наследуется по отцовской линии. Следует иметь в виду, что члены каждой варны представляли определенные традиционные профессии. Так, брахманы составляли жреческое сословие, кшатрии были воинами, вайшьи – торговцами, ремесленниками и земледельцами, а к шудрам относились те, кто обслуживал более высокие варны. Понятно также, что каждый вид названной деятельности требовал разнообразной специализации. Отсюда и появилась необходимость деления варн на множество каст и подкаст. Через инициацию, повязывание священного шнура проходят мальчики из трех варн: брахманы, кшатрии и вайшьи. Затем ребенок из семьи брахманов имеет возможность в восьмилетием возрасте из отчего дома переселиться в дом своего наставника (гуру) для заучивания древних текстов и получения предписанных традицией знаний. Впрочем, большинство родителей-брахманов предпочитают приглашать учителя на дом. Как предполагается, мальчик должен вести жизнь размеренную, наполненную умственным трудом. Он приобретает навыки медитации, изучает различные религиозно-философские школы, не прельщается мирскими радостями. Словом, весь погружен в учебу, постигая через изучение священных текстов и бесед с наставником основные правила нравственной жизни индуса.

Первый этап жизни молодого человека продолжается лет десять-двенадцать. А затем наступает второй этап – более ответственный и не такой интеллектуально напряженный. Он женится и становится домохозяином – грихастха. Теперь на его плечи ложатся заботы о семье, он возлагает на себя отцовские обязанности по воспитанию детей, трудится не покладая рук, чтобы в его доме появился достаток. Поставив детей на ноги, выдав замуж дочерей и женив сыновей, он согласно традиции уходит с женой в лес. Там он очищается от скверны бытия, уходит от мирской суеты. Этот третий этап жизни известен как ванапрастха. В лесу он и его жена приуготовляют себя к последнему четвертому этапу – полному разрыву с миром преходящего. Он становится странствующим аскетом, саньясином, а жена, если она еще жива, возвращается к кому-то из детей или в поисках пропитания бродит от храма к храму. Чтобы объявить себя саньясином, он совершает девять жертвоприношений предкам и самому себе, как уже умершему человеку. В последний раз он разжигает костер, проглатывает золу, вдыхает в себя дым, избавляется от тех немногих вещей, которые его сопровождали в лесном затворничестве. Наконец, отбрасывает в сторону самое ценное, что находилось на нем с детских лет, – священный шнур, демонстрируя этим жестом свой окончательный разрыв с привычной социальной средой. Потом он наголо выбривает голову, оставляя на ней только небольшую прядь волос, окунается с головой в воду – в реку, озеро или пруд и, выйдя на сушу, делает несколько шагов, произнося три раза священную мантру (заклинание): «Ом, бхух саньястам майя» (Мною сотворена саньяса). С этого момента он утрачивает все связи с миром.

Трудно себе представить, чтобы большинство людей, принадлежавших к самой высшей варне – брахманам, неукоснительно следовали всем предписаниям, которые содержались в этом своеобразном кодексе брахманской чести, в этом индусском домострое. Очевидно, что в современном мире третий и четвертый этапы жизненного пути подавляющим большинством индусов не соблюдаются. Но не в этом дело, важно другое: существование идеала как такового, как высшей правды. И пусть на практике ему следуют немногие, но признают и духовно переживают абсолютно все. Вместе с тем индусская традиция не возбраняет в виде исключения перейти сразу от периода ученичества к стадии саньясина.

Знала Блаватская и о четырех жизненных принципах индусов: дхарме, артхе, каме и мокше. Эти принципы непосредственно соотносятся с четырьмя жизненными этапами. Известный специалист по индуизму и его реформации, наш современник Ростислав Рыбаков, точно и доходчиво формулирует такое сложное понятие индуизма, как дхарма:

«Дхарма человека – это нескончаемый перечень его обязанностей: по отношению к предкам, к богам, к окружающим, ко всему живому и неживому. Дхарма – это не только порядок, но и качество жизни. Это правило нравственного поведения, возведенное в долг. Нравственность не рекомендуется, нравственность жесточайшим образом предписывается. Нарушение дхармы есть преступление космическое» <sup>[364]364
  Рыбаков Р. Вокруг Мадраса// Аватара. М., 1995. С. 212–213.


[Закрыть]</sup> .

Готовясь к путешествию в Индию, в страну сохранившегося древнего знания, Елена Петровна задумывалась также и над важными для любого индуса вопросами: что такое земная жизнь, насколько она реальна или иллюзорна и что такое смерть? Идея реинкарнации, метемпсихоза была ей знакома из прочитанных книг о философских представлениях древних греков. У индусов многократное, эволюционное (от низшего к высшему) перевоплощение души в различные телесные оболочки происходит через смерть отдельного живого существа. Это многократно повторяющаяся трагедия, бесконечно длительный процесс. В этом смысле смерть не единична. Двигаясь вверх, душа «очеловечивается» и «взрослеет» и уже в человеческой ипостаси через сугубо нравственное существование и через правильное следование религиозным обычаям постигает свою истинную сущность. Просветленной душе открывается мир чистого бытия, сознания и радости – «сат», «чит», «ананда», и она освобождается от перерождений.

Артха и кама представляют основные принципы традиционного индусского жизнеустройства и связаны с двумя первыми этапами жизни: как правильно в нравственном смысле получать жизненные блага (артха) и до какой степени возможно наслаждаться красотой жизни, получая удовольствие (кама), чтобы опять не скатиться на несколько ступенек вниз по лестнице перерождения души. В конце концов человеку, именно человеку, а не какому-то другому живому существу удается достичь глубинного уровня сознания, и только тогда перед ним открывается возможность освободиться от пут времени и пространства и обрести полную всеобъемлющую свободу (мокша, мукти), соединившись со своим первоисточником – мировой душой.

Не знай Блаватская этих основ индуизма, не смогла бы она тогда написать свои замечательные книги «Из пещер и дебрей Индостана» и «Загадочные племена на „Голубых горах“».

Остальные ее работы, за исключением рассказов, объединенных в цикл «Заколдованная жизнь», относятся к произведениям философско-поэтическим. Идеи, в них содержащиеся, не выстроены в систему. Елена Петровна демонстративно сталкивает полемичные по отношению друг к другу традиции «арийских» и авраамических религий. Не так ли поступал в своих сочинениях и проповедях Свами Даянанда Сарасвати? Они в этом оказались схожи, несмотря на различие во взглядах, характере и в благородных замыслах изменить людей к лучшему. Ей было даже значительно сложнее действовать, поскольку она вела двойное существование. С одной стороны, ей приходилось мельчить и изворачиваться, исхитряться в бесконечных уловках по поиску и привлечению для своей деятельности, как сейчас сказали бы, спонсоров. С другой стороны, она должна была постоянно находиться в образе пророка, благородной дамы «нездешней стороны», допущенной полубожественными существами к познанию великих тайн мироздания. Вот и приходилось Елене Петровне Блаватской «ходить колесом» перед жаждущими зрелищ зрителями, впрочем, на этот раз не в прямом, как это она делала в каирском цирке, а в переносном смысле. Ведь она не была, как Свами Даянанда Сарасвати, живущим на подаяние саньясином.

Глава вторая. ЗЕМНЫЕ ОЧЕРТАНИЯ ИНДИИ ДУХА

Путешествие морем опять тяжело далось Блаватской. Плыли пароходом «Канада», два дня их болтало у берегов Америки исключительно по вине капитана, который не мог вывести корабль из дрейфа. После недолгой хорошей погоды начались дождь и штормовые ветры. Олкотт пытался повысить ей настроение веселыми песенками, а однажды вечером в кают-компании капитан решил позабавить их страшными историями о кораблекрушениях и жертвах морской стихии, отчего Блаватская окончательно пала духом и сидела с окаменевшим лицом.

Она уже с трудом верила, что доплывет до Англии. Индия казалась ей недосягаемой землей. Она утоляла голод солониной и оттачивала остроумие на англиканском священнике, который пропускал ее колкости мимо ушей. Это был добродушный, неконфликтный человек, с вкрадчивым голосом и смешной фамилией Стурдж, переводимой на русский язык как Осетр. Его рот и в самом деле напоминал рот этой благородной рыбы. Он был красноречив и изрядно утомлял Блаватскую своей болтовней. Когда «Канада» наконец-то достигла берегов Англии и вошла 3 января 1879 года в грейвлендский порт, он попросил у Елены Петровны фотографию на память.

Блаватская и Олкотт остановились в южном предместье Лондона – Норвуде в доме американского медиума Мэри Биллинг и ее мужа, по профессии врача. Блаватская провела немало времени в Британском музее за чтением необходимых ей книг и рукописей. Ее навешал старый знакомый – Чарлз Карлтон Мэсси, избранный в 1878 году первым президентом Британского теософического общества. Это был первый их филиал, в котором помимо Мэсси работали над теософской идеей Стейнтон Уильям Моузес и подруга Блаватской Эмилия Кислингбери. В то время Чарлз Карлтон Мэсси восторгался «Изидой без покрова», в которой русская фантазерка с детской непосредственностью причудливо смешала разнородные эзотерические традиции, словно это были обыкновенные краски. Ее усилиями получилась такая разноцветная завораживающая размывка, что голова шла кругом. Ему, лирическому поэту, разделяющему взгляды прерафаэлитов, было чему поучиться у старой леди.

Елена Петровна с ходу сотворила несколько «феноменов» и без особенного труда убедила Мэри Биллинг в существовании Гималайского братства. На протяжении последующих лет она не теряла с ней связи и, судя по письмам Елены Петровны Альфреду Перси Синнетту, та в отличие от Чарлза Карлтона Мэсси оказывала ей какое-то время определенную поддержку в борьбе с теософской оппозицией в Лондоне.

В середине января Блаватская написала письмо сестре Вере о том, что плывет в Индию, и послала ей целую кипу своих фотографий.

Они отплыли из Англии в Индию 18 января 1879 года пароходом «Спик Холл». Путешествие не предвещало ничего хорошего. Пароход был старый, как ржавая консервная банка. Отсыревшие гобелены и ковры в салонах и каютах мерзко пахли. Пароход был перегружен и через палубу постоянно перекатывались волны. Блаватская убивала время в кают-компании в окружении членов команды и нескольких высокопоставленных пассажиров. На пароходе она познакомилась с молодым и обходительным ирландцем Россом Скоттом. Он плыл к месту своей службы в британской колониальной администрации. Теософские идеи пришлись ему по вкусу, а от самой Блаватской он пришел в восторг. Ее же умилили его юношеская непосредственность и искренность. Так случится, что еще не раз им предстоит встретиться на индийской земле.

В Бомбей они прибыли ранним утром 16 февраля 1879 года. Прошло два месяца, как они покинули Нью-Йорк. Олкотт опустился на колени и поцеловал гранитный бомбейский причал. Елена Петровна удержалась от подобного экстравагантного жеста. Президента бомбейского отделения «Арья Самадж» Харричанда Чинтамона и других деятелей этого общества, с которыми Блаватская и Олкотт состояли в постоянной переписке, на пристани не оказалось. Никто их торжественно не встречал. Это было тем более удивительно, что Теософическое общество становилось международным. Его филиал в Англии расширялся за счет новых талантливых и любознательных людей. В Соединенных Штатах Америки в общество вошли такие видные деятели, как изобретатель Томас Эдисон и генерал Абнер Даблдей. Старая подруга Блаватской по Каиру Лидия Пашкова готовила почву для открытия нового отделения в Японии.

И вот черная неблагодарность – представителям «Арья Самадж» они как будто не оказались нужны. Все четверо стояли довольно долго под палящим индийским солнцем, вспотевшие и совершенно растерянные. Блаватская замерла перед просторной круглой площадью, почти у кромки Бомбейского залива. В глубине площади высились громоздкие мрачные здания. Перед ней клокотала полуголая пестрая индийская толпа. Люди с белой тряпкой вокруг бедер и в белоснежных длинных, навыпуск, рубахах гоношились вокруг. Некоторые, впрочем, были одеты побогаче – в почти царские одеяния, а на их головах возвышались ослепительно-красочные чалмы и разноцветные тюрбаны. Они перебивали друг друга, жестикулировали и предлагали всякую всячину – земляные орехи, бананы, пухлые пористые мандарины, небольшие приплюснутые дыни и оранжево-рыжую, с темными пятнами и продольными бровками папайю – полуовощ, полуфрукт. Теснота и давка были невыразимые. И вдруг они увидели, как сквозь эту толчею к ним пробирается толстый запыхавшийся индус с луноподобным лицом. Это явился Харричанд Чинтамон, который чуть было не забыл об их приезде.

Перед тем как отправиться в Индию, Олкотт обратился с письмом к Чинтамону с просьбой снять для четырех человек скромный, недорогой, с минимальным количеством удобств домик в индусском квартале. Вместо этого Чинтамон предложил им свое жилище – освобожденное от домочадцев бунгало, практически без мебели и с туалетом во дворе. Однако этот непритязательный дом после треволнений и неудобств морского путешествия предстал раем в глазах Блаватской. Отдых в разогретом тропическим солнцем, но хорошо продуваемом помещении был блаженством.

На следующее утро весть об их приезде распространилась среди местных жителей, и на первом приеме в их честь присутствовало больше трехсот индийцев.

Согласно индийскому обычаю, каждому из них повесили на шею гирлянду из белых жасминовых лепестков, а также из лепестков охристых «гэнда» и белых, чуть-чуть темных у основания, «годаври». Олкотт от подобного радушного обращения растрогался до слез. Елене Петровне с трудом верилось, что на родине, в России, стоят морозы, метет пурга, лошади увязают в снегу, люди берегут тепло, законопатили двери и окна. Здесь же, в Индии, многие жилища вовсе стояли нараспашку, зияли дырами, в большинстве из них не было дверей, а крышу застилали тряпками и рогожами.

Некоторое время они общались в Бомбее с Россом Скоттом. Молодой человек принимал участие в их встречах с индийцами. На одной из таких встреч Блаватская выиграла у Скотта пари. Она заявила, что поменяет инициалы на его носовом платке на инициалы Харричанда Чинтамона. Выигрыш в сумме пять фунтов стерлингов пошел в качестве ее пожертвования для «Арья Самадж».

Лужайка перед домом Харричанда Чинтамона представляла собой английский газон. Вот уже лет пятьдесят его аккуратно подстригали. Ступнями ног Елена Петровна чувствовала гуттаперчевую упругость травы, а глазами видела ее цивилизованную косматость, словно перед ней расстелили тщательно выделанную шкуру огромного неведомого зверя, сопровождающего жизнь человека четвертой расы.

Любила она, чего уж тут скрывать, культурное отношение человека к окружающей природе.

Высокая стена, отделяющая лужайку от улицы, была увита плющом, который шевелился, как живой, под порывами ветра, и казалось, что находишься на поляне посреди джунглей.

На обочине лужайки возвышалось несколько пальм, стволы которых словно были выточены из песчаника. На ощупь они в самом деле напоминали камень.

Птичий гомон, который услышала Елена Петровна в Индии, был незабываемым, он словно напоминал о другом, непостижимом и параллельном мире природы, жившем по своим законам.

В Бомбее они были нарасхват, выслушивали в свой адрес бесчисленное количество приветственных речей. Индийцы их превозносили до небес при всяком удобном случае. У них кружилась голова от успеха и воздаваемых почестей. Олкотт вообще пребывал в эйфорическом состоянии и назвал их первые дни в Индии «ничем не омраченным счастьем». Он, как всегда, поторопился с обобщениями.

Однажды утром Чинтамон представил Блаватской и Олкотту баснословный счет, в который вошли оплата их проживания, еды, радушных приемов и поздравительных телеграмм, мелкий ремонт по дому и другие траты, включая даже аренду трехсот стульев для приветствовавших их индийцев. Еще один такой счет – и они остались бы без гроша в кармане. Блаватская безуспешно попыталась опротестовать у Чинтамона непомерно большие и явно преувеличенные расходы по их пребыванию в Бомбее. Он присвоил себе к тому же 600 рупий, высланные ими заранее на бомбейский адрес «Арья Самадж».

Пришлось всем им срочно перебираться в другой дом, который они без особых затруднений нашли, а проживание в нем оказалось вдвое дешевле.

Мулджи Такерсей, с которым Олкотт познакомился еще в 1870 году, плывя через Атлантику из США в Англию, рекомендовал им в качестве слуги сообразительного пятнадцатилетнего юношу-гуджератца, по вере мусульманина, по имени Валлабх-улла. Это имя Елена Петровна переиначила в Бабулу. Юноша был услужлив, говорил на пяти языках и быстро прижился при Блаватской. Долгое время он сопровождал ее в путешествиях по Индии, Цейлону, Европе.

На протяжении многих лет Блаватская по частям восстанавливала, как ей представлялось, пирамиду утерянного современным человечеством знания. Фундаментом этой пирамиды, краеугольным камнем ее мировоззрения была система понятий, идей и образов, которые так или иначе восходили к индуизму и тибетскому буддизму.

Серьезная борьба за приоритеты в стратегии и тактике приобщения западных людей к восточной мудрости началась с первых дней ее появления в Индии. Исторический момент для успеха Елены Петровны в расширении ее теософской деятельности был наиболее благоприятным. Вот что писал, например, о настроениях индийского общества в 1880-е годы основоположник русской индологии И. П. Минаев: «Оно действительно тревожное, и положение британской власти в Индии может быть названо даже критическим. Жалобы и ропот слышны всюду» <sup>[365]365
  Новая история Индии. М., 1961. С. 459.


[Закрыть]</sup> .

Начнем с того, что верных последователей в Индии, которых Елена Петровна надеялась найти и на которых могла бы полностью положиться, оказалось почему-то очень мало. Самонадеянность, часто ни на чем не основанная, но всегда сопровождаемая напористостью и неуемной энергией, была ее второй натурой. Благодаря этому качеству характера ей не раз удавалось заставлять нужных людей изменять к ней отношение в лучшую сторону и делать то, что ей было необходимо. На этот раз ее задачей было привлечь к себе внимание важных персон из двух враждующих станов: авторитетных религиозных деятелей индийского общества и высших чиновников из британской колониальной администрации. Первых она должна была, как ей представлялось, поразить знанием индусского культурного наследия, а также своей всепоглощающей любовью к их духовному миру. Любопытство к себе вторых, членов избранного колониального общества, возбудить рассказами о той экзотической жизни, которую она вела, и демонстрацией феноменов. Понятно, что Блаватская, общаясь с одними и другими, не только не скрывала аристократичности своего происхождения, но и при всяком удобном случае сообщала о своей родовитости. Она словно вскользь напоминала всем им, что ее бабушка принадлежала к древнейшему княжескому роду. Блаватская ясно осознавала, что без нужных знакомств путешествие по Индии будет сопряжено с большими трудностями.

Многие влиятельные представители британской власти изъявили желание вступить в Теософическое общество. Уже в первые месяцы пребывания Блаватской в Индии она получила необычно теплое приветствие от Альфреда Перси Синнетта, редактора «Пайонира», влиятельной ежедневной английской газеты, рупора британского правительства в Индии. К ее радости, Синнетт выражал надежду увидеть ее в Аллахабаде (редакция его газеты находилась в этом городе) и был готов опубликовать в своей газете статью о Теософическом обществе. Он уже прочитал «Изиду без покрова», а за несколько лет до этого находился под большим впечатлением от спиритических сеансов известного лондонского медиума миссис Гаппи. Синнетт был свидетелем нескольких произведенных этой дамой феноменов.

Блаватская чувствовала себя как нельзя лучше. С утра она, облаченная в легкое воздушное платье, принимала гостей на веранде, а Бабула стоял за ее спиной с опахалом из павлиньих перьев. Воздух был насыщен солнечным светом и пропитан запахом цветов. Ее успокаивал однообразный стрекот цикад и чуть-чуть раздражали термиты: они беспрерывно разрушали, растаскивали по мельчайшим частицам нечто для них огромное и величественное – дом, в котором она жила. По стенам бесшумно металась, иногда надолго застывая, зеленая ящерка.

Если полагаться на путевые очерки Елены Петровны об Индии, а писать их она начала чуть ли не с первых дней, как оказалась на индийской земле, то получается, что она и ее немногочисленная свита появились там с определенной целью – под непосредственным руководством Свами Даянанды Сарасвати изучать древнюю страну ариев – Аръяварту, а также «Веды», для чтения которых пришлось бы освоить трудный язык санскрит <sup>[366]366
  Блаватская Е. П. Из пещер и дебрей Индостана. М., 1994. С. 17.


[Закрыть]</sup> . Она и Олкотт еще в Америке были наслышаны о глубоких познаниях этого индуса в санскрите, как, впрочем, и о его реформаторской деятельности. Однако куда в большей степени ее влекла к себе Индия мифов и преданий. Индия тайная, которая была доступна далеко не всем. По крайней мере, она с нескрываемым пафосом рассуждала о «пространных подземных жилищах в горных массивах Индии», якобы населенных мистиками и анахоретами <sup>[367]367
  Там же. С. 17.


[Закрыть]</sup> . Ее бесконечные разглагольствования о «звездных братьях» и их скрытых убежищах со временем стали изрядно раздражать путешествующих с ней людей. Один лишь верный Олкотт был исключением, но даже он требовал чуть ли не ежедневного подтверждения существования этих чуждающихся общества, незаметных «иерархов света». Однако будем объективны: в первые недели пребывания в Индии ее спутники Уимбридж и Роза Бейтс с восхищением внимали ей – настолько их захватывали фантастические рассказы, большей частью почерпнутые Еленой Петровной из двух индийских эпосов: «Махабхараты» и «Рамаяны».