Текст книги "Переизбрание академика А. Н. Несмеянова президентом Академии наук СССР на Общем собрании АН СССР 13 октября 1956 г."

Автор книги: Александр Несмеянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Академия наук истратила за пять лет 4,7 млрд руб. К сожалению, затраты на научное оборудование составили лишь 9 % этой суммы. Затраты на капитальное строительство за пять лет – 652 млн руб., на VI пятилетку планируется 1291 млн руб., из них 205 млн руб. – на строительство на востоке страны. Самое большое по составу и сконцентрировавшее наиболее крупные институты, Отделение физико-математических наук наиболее выросло за пять лет и получило наибольшие средства: из 4 млрд руб. ассигнований Академии наук СССР на научные учреждения оно получило 741 млн руб. и заняло по ассигнованиям первое место даже без учета крупных дополнительных внеакадемических ассигнований. Второе место по численности и бюджету занимает Отделение технических наук.

Увеличился состав Академии наук по действительным членам – со 137 в 1951 г. до 145, по членам-корреспондентам – с 246 до 319.

Общее число сотрудников в научно-исследовательских учреждениях Академии наук за пять лет увеличилось вдвое, достигнув 41,2 тыс. чел. Мы вправе задать себе вопрос, где границы? Я не думаю, что мы достигли границ или находимся где-то близко к ним, ибо уверен, что науку в СССР нужно всемерно растить и в количественном отношении.

Наука наша особенно нуждается в развитии в других крупных городах, кроме столиц, по всей территории СССР, но перевод учреждений из Москвы многого в количественном отношении не даст. Многие важные области науки еще не представлены у нас. Да, количественный рост Академии наук все еще нужен. Однако главное не в нем, а в подъеме уровня научной работы. Подбор научных кадров должен быть более строгим, а их качественный рост более интенсивным. Должен быть организован отток не оправдавших себя кадров. В этом нам поможет введенный периодический конкурс на места руководящих и старших научных сотрудников, если мы будем проводить его с необходимой строгостью и принципиальностью. Научное общение всех видов и ступеней должно поднимать тонус научной жизни и выявлять отсталое, вялое, ленивое, малопригодное для науки.

Академия наук – ассоциация научных учреждений, и ее институты должны работать как комплекс, а не как конгломерат, решать научные задачи многосторонне и осуществлять ту плодотворную функцию взаимопроникновения идей и методов науки и создания и роста пограничных областей, о чем я уже многократно говорил.

Комплексность Академии наук находит свое выражение и в создании таких центральных учреждений научного обслуживания, как Институт научной и технической информации, как Вычислительный центр Академии наук. По этому пути, обеспечивающему резкое повышение производительности труда науки, нам нужно идти и дальше.

Академия наук должна в значительной степени на свои плечи взять работу по научному заделу. Она должна направить свои исследования на разработку принципиально нового в науке, наиболее обещающих для практики ее областей, и делать это систематически. Академия наук должна полностью отказаться от мелочной помощи производству, от доработки для внедрения в промышленность достижений иностранной науки, от отраслевой тематики, которую успешно выполняют отраслевые институты. Академия наук большую часть своих сил должна сосредоточить на тех участках фронта науки, которые являются не тыловыми, а характерными передовыми позициями науки середины XX века. Это задача каждого из отделений.

В сущности, работа Академии наук над ведущими проблемами и преследовала эти цели. Правда, эта работа не вызвала полного удовлетворения участников нашего собрания. Привлекая к работе над важнейшими проблемами широкий круг неакадемических ученых и деятелей техники, мы рассчитывали таким способом спланировать совместную научную работу научно-исследовательских институтов Академии наук и министерств. Однако наши проблемы в силу внешних обстоятельств так и не были рассмотрены директивными организациями и не обрели силы для министерств. Пока нам пришлось ограничиться более скромным их внутриакадемическим значением. Работа эта в целом была, несмотря на неполно достигнутую цель, исключительно плодотворна, так как заставила группы ведущих специалистов обсудить пути и судьбы науки в ряде важных областей, тем самым положив начало новому пятилетнему плану Академии наук СССР. Ее нужно рассматривать как первый опыт, как начало.

Я думаю, что из этого опыта должно выкристаллизоваться и государственное планирование науки, которое я представляю себе, как таким же образом составленные и утвержденные директивными организациями подробные планы, включающие внедрение по очень немногим крупнейшим проблемам. Какая-то часть работ Академии наук была посвящена этим общегосударственным научным работам, причем на Академию наук должна была бы быть возложена перспективная и теоретическая их часть. Кроме того, Академия наук должна была бы работать, как и сейчас, по плану собственных внутренних ведущих проблем; некоторые из них по мере разработки могли бы становиться государственными. В Академии наук серьезные силы должны были бы быть заняты поисковой научной работой, в минимальной степени связанной планом. Важно лишь контролировать области, на которые направлены максимальные поисковые усилия, и учитывать и оценивать результаты поисков.

При работе многих научных учреждений по общему плану важна надлежащая координация усилий. Опыт показывает, что самое целесообразное – непосредственный научный контакт между руководящими участниками исполнения проблемы. Основой координации должна быть информация. Мне кажется, например, что сеть журналов Академии наук „Вестник“ и „Известия“ отделений – должна была бы организовать такую текущую информацию о работе над проблемами. Это позволит, кроме того, осуществлять общественный контроль над работой и иметь общественное мнение о качестве научной работы.

Должен отметить, что с ликвидацией большей части секретности в работах институтов Академии наук, с усилением научного общения, чему мы должны способствовать сколько возможно, свежий ветер научной критики и научного общественного мнения будет овевать все просторы советской науки. Этот свежий ветер поможет поднять академическую науку на ту высоту, на которой она только и имеет смысл. В этой связи нужно отметить, что научная жизнь отделений оставляет желать лучшего. Необходимо наладить регулярную и полнокровную научную жизнь общих собраний отделений, а где надо, организовать секции так, чтобы общие собрания ответственно контролировали пульс важнейших участков науки и выявляли авторитетное общественное мнение. При этом должен быть учтен опыт ряда прошедших научных дискуссий.

Если в результате дискуссий в области экспериментальной науки остаются несогласованными и противостоящими друг другу мнения, разве не наиболее разумно предпринять совместную экспериментальную проверку в качестве организационного вывода дискуссии. Вместе с тем наши дискуссии должны вестись – это само собой разумеется – в рамках научности. Вряд ли мы согласимся, например, вести дискуссию по поводу перпетуум-мобиле – время для такой дискуссии уже ушло в далекое прошлое. Дискуссией нужно освещать еще не решенные научные вопросы. Не только дискуссия, всякое обсуждение научных вопросов, всякое научное общение плодотворно.

Должен отметить, что за последние 2–3 года в жизни Академии наук большое полезное и все возрастающее значение имело международное научное общение. Но особенно оправдали себя конференции и симпозиумы по конкретным резко очерченным научным областям, которые шире других практиковало Отделение физико-математических наук. Эту практику нужно продолжать и расширять. Полагаю, что было бы полезно в ближайшее время пополнить Академию наук новыми иностранными членами и найти формы их живого участия в нашей научной жизни.

Нужно сказать, что 1956 г. был годом работы Бюро отделений на новых основаниях. Бюро отделений были по характеру своей работы и частично даже территориально сближены с Президиумом Академии наук. Академики-секретари работали как члены Президиума, возглавляющие участки работы по принадлежности, а аппараты Бюро отделений были слиты с аппаратом Президиума, чтобы избежать лишней инстанции. Я считаю, что эта реформа была необходима, но она не доведена до конца и не во всем еще дала хороший результат. Нужно дело довести до конца с тем, чтобы академики-секретари и Бюро отделений распоряжались и материальными ресурсами отделения, иначе их руководство не имеет материальной основы. Но для этого нужно уделять работе на посту академика-секретаря еще больше внимания и не передоверять ее помощникам или аппарату.

При этом необходимо, чтобы материальные и текущие дела не заслонили главного – научного направления работы отделения и его институтов. Это руководство должно быть отнюдь не формальным или бюрократическим, а у нас все же много бюрократизма. Это руководство должно быть руководством умного садовника, знающего свой сад, сажающего в нужных местах необходимые новые растения, заботящегося о своевременном удобрении, свете и воздухе. Организация полнокровной общественной научной жизни – первейшая обязанность Бюро отделения. А Президиуму нужно позаботиться о такой же роли общих собраний Академии наук с упором на те научные проблемы и области, которые требуют участия многих научных дисциплин и их взаимодействия.

Два критерия должны быть применены к оценке успехов науки. Первый критерий – практический результат научной деятельности. Этот важнейший критерий поневоле ретроспективен, ибо реальный практический результат крупных научных открытий запаздывает и иногда на многие годы. Для этого много причин и помимо бюрократизма и волокиты, и первая из них та, что чем новее и оригинальнее открытие, тем часто больших капиталовложений оно требует для реализации. Второй критерий оценки – перспективный. Это критерий новизны и общности результата, оценка с чисто научных позиций. Широкий и новый научный результат всегда практичен; если даже такой результат не будет непосредственно использован в практике, его значение проявится в процессе самой науки и затем будет отраженно многократно в практике. Прекрасную иллюстрацию этому дают исследования советских математиков.

Наука, всеми корнями „сидит“ в практике. Ее плоды принадлежат практике. Но связь науки с практикой не должна быть близорукой. Часто результаты абстрактной науки именно благодаря своей общности практичнее, чем результаты конкретной частной дисциплины. Орел в поисках добычи сначала поднимается на высоту, чтобы иметь больший кругозор – вот образ абстрактной науки. Замечу все же, что этот орел, чтобы не оставаться без добычи, со своей высоты должен смотреть на землю. Я думаю, что Академия наук должна в первую очередь заботиться о развитии такой науки, которая способна дать наиболее широкий, общий и новый результат и тем самым наиболее практичный.

Наша первейшая задача в VI пятилетке – еще выше поднять удельный вес и уровень прежде всего наук фундамента, а среди них стратегических наук естествознания и техники. Наша задача – сделать Академию наук подлинным штабом советской науки.

Мы должны высоко поднять теоретическую науку, увязать задачи науки с решением крупнейших народно-хозяйственных проблем, постоянно искать пути, революционизирующие производство, и тем сделать решающий вклад и в науку, и в технику, и в экономику нашей страны».

Фрагменты дискуссии по докладу[1]1
  Даются по стенограммам выступлений.


[Закрыть]

Теперь я снова возвращаюсь к Общему собранию Академии. После моего выступления председательствовавший вице-президент академик И.П. Бардин открыл дискуссию. Она была весьма широкой и интересной. Я считаю нужным познакомить читателей этой книги с выступлениями некоторых участников этого обсуждения. В этих выступлениях содержалась оценка и критика работы Президиума и президента. Итак, вот выступления некоторых участников дискуссии.

Академик А.Ф. Иоффе:

Товарищи, доклад президента, как прочитанный, так и представленный в письменной форме, как и все предыдущие его выступления, показывают, как широко и правильно, на мой взгляд, он понимает задачи и перспективы науки, а следовательно, и задачи Академии наук. А это ведь главное. Академии, мне кажется, нужен президент, который умел бы видеть пути развития всего многообразия научных знаний и правильно направлял бы ее деятельность. На это способны очень немногие. Я бы сказал, что я совершенно не способен так широко охватить все многообразие наук, представленных в Академии.

Академии не нужен командир. Я думаю, мы без всякого удовольствия вспоминаем о командирах на ответственных постах в Академии наук, и вряд ли мы стремились бы к повторению этого положения. Если наш президент, по мнению многих из нас, не обладает пробивной силой и ловкостью некоторых руководителей, то важно то, что он твердо и последовательно проводит свою линию и постоянно, из года в год, развивает основные направления, на которых строится деятельность Академии.

Мне кажется, эти утверждения положительных и отрицательных сторон очень ярко иллюстрируются судьбой тех проблем, которые мы предлагаем. С одной стороны, это показывает, что президент ищет то, что он называл областями роста; он понимает, что нельзя науку рассматривать с точки зрения равномерного распределения по всему ее громадному кругу. Он привлекает к выделению и конкретизации этих областей роста большие коллективы лучших наших ученых. От этого проблемы становятся гораздо более содержательными, более четкими, и это помогает, несомненно, Академии видеть главное в развитии науки. Но с этой точки зрения для планирования и направления деятельности Академии, мне кажется, очень полезно то, что были продуманы важнейшие проблемы, которые стоят перед нею. Таким образом, известно и можно четко сказать, чего хочет Академия.

Но вот, что она может осуществить, – это зависит, очевидно, не от нее одной. И пробить эти четко высказанные пожелания, добиться их осуществления – этого ни президенту, ни Президиуму, по-видимому, сделать не удается. Проблемы все-таки остаются только сформулированными пожеланиями.

Позвольте мне остановиться только на одной стороне и говорить о ней не общими фразами, а на конкретном примере. Я думаю, что этот пример, наиболее мне близкий, достаточно типичен и для многих других случаев. Поэтому, хотя это и сужение вопроса, но я буду говорить именно о той области, которую я лучше всего знаю и о которой могу сказать более конкретно, я имею в виду проблему полупроводников. Эта проблема является центральной в физике твердого тела. Вопрос этот недавно обсуждался на Отделении физико-математических наук, и в этом обсуждении очень важные мотивы приводили П.Л. Капица и Л.А. Арцимович.

С другой стороны, мне известно, что в очень важной технической проблеме, в проблеме радиотехники полупроводниковых приборов, мы от заграничной техники отстаем примерно на пять лет. И этот разрыв не сокращается с течением времени, а скорее растет. В менее значительной по объему, но столь же перспективной области – энергетике полупроводников, которой мы начали заниматься много раньше, чем за границей, мы идем впереди.

Так вот, почему не удается догнать капиталистические страны и в первую очередь США в технике полупроводниковых приборов? Мы ведь не жалели средств и сил на то, чтобы это сделать. Физические институты Академии провели большую и полезную работу, они позволили понять важное значение и смысл физических путей в решении задачи полупроводниковых приборов и дали химикам и инженерам необходимые средства. И, в конце концов, у нас такая промышленность существует.

Я не думаю, что в дальнейшем – и в этом, мне кажется, заключается существенный вопрос – мы должны заниматься усовершенствованием и улучшением этих приборов. Это уже дело отраслевых институтов, и не нужно с них снимать ответственность за правильное решение этих вопросов. Физики накопленный ими опыт и более глубокое понимание того, что происходит в этих приборах, должны использовать для того, чтобы помочь более правильному направлению этих улучшений, то есть должны консультировать, приходить на помощь за своим опытом, но никак не заниматься решением многочисленных технических задач по изготовлению тех или иных отдельных приборов, как этого от нас часто требуют.

Вообще, мне кажется, что путем освоения последних заграничных образцов нельзя никогда догнать и выйти на передовые позиции в технике. Образцы, которые мы сейчас получаем, самые последние, сделанные, скажем, в США, это результат большой работы, большого числа неудач или не доведенных до конца вариантов, большого научного задела, который привел к данному конкретному решению. Из этого задела непрерывно возникают новые и новые возможности. Если мы берем только данный, последний образец, то мы неизбежно всегда будем отставать.

Как же быть? Все-таки область эта очень важная. Как же быть в этом случае, как и во многих других? Нельзя допускать нашего отставания на передовых участках технического фронта. Так вот, мне кажется, и я думаю, что это, верно, единственный выход – это осваивать заграничные образцы для того, чтобы их воспроизводить и одновременно идти своими путями. А для этого надо крепить основу – физическую науку. Только создав мощную физическую базу, из которой выходят те или иные технические решения, и исходя из этой базы, идя своим путем, мы сможем найти и новые пути и, не повторяя Запад, достойным образом развивать свою технику. Если говорить образно, так наша задача не срывать цветы и плоды заграничной техники, а вырастить, если угодно, свой сад с корнями деревьев, на которых бы и росли те или иные плоды, не обязательно те же самые. А для этого, мне кажется, у многих из нас, даже в некоторой степени в Президиуме, существует не совсем правильное понимание отношения между научной базой и техническим выходом. Все мы знаем, что они тесно связаны и взаимосвязаны между собой.

Но когда мы стоим перед большой проблемой, да еще если это одна из проблем, определяющих ближайший прогресс техники, то мне думается, что надо более смело и решительно идти по этому основному пути. Надо создавать хорошо разветвленные корни, крепкие корни, создавать научную базу, на которой вырастут ветви в виде практических технических решений. У нас в Академии наук, конечно, трудно принимать радикальные решения, как сказал президент в своей речи, подрезать отмирающие ветви в Академии чрезвычайно трудно. Во всяком случае, мне кажется, мы должны освободить академические учреждения от несвойственных им задач изготовления и улучшения отдельных образцов, а эта задача ставится довольно часто, правда, она ставится не по инициативе Академии, но все же без достаточного сопротивления со стороны Академии.

Надо обеспечить тесную связь отраслевых институтов с академическими, но оставить полную ответственность за развитие техники за отраслевыми институтами. И основные теоретические институты Академии наук, в частности физические институты, должны обеспечить достаточно углубленную базу для всех технических выходов.

Еще несколько слов я хотел сказать по поводу некоторых положений, высказанных в выступлении Александра Николаевича. Я не думаю, что было бы правильно характеризовать нашу основную задачу как увеличение производительности научного труда. Это, конечно, нужная вещь в организации – больше институтов, больше каких-то сведений, увеличение работы. Это все нужно и желательно. Но не это обеспечивает научный успех. Все-таки успех обеспечивают глубокие творческие, новые идеи. А для этого нужно, чтобы те ученые, которые выросли для того, чтобы сделать новые открытия в науке, имели условия, при которых они могли бы сосредоточить свою мысль, свою работу на основных решающих проблемах. В этом отношении, все мы знаем, у нас дело обстоит далеко не благополучно. Когда ученые дорастают до того, что их избирают академиками, то они почти лишаются возможности самостоятельно работать и нагружаются таким количеством всевозможных – важных и полезных, но посторонних для науки задач, что основная проблема становится в значительной мере второстепенной. Мне кажется, главное – это создание новых идей, а не повышение общей производительности Академии наук, хотя, конечно, никто не будет отрицать важности и этого.

Второе замечание. Я бы, например, не очень согласился с подчеркиванием географического признака, когда речь идет о командировании за границу на конгрессы, на съезды. Думаю, что это очень хороший принцип для Организации Объединенных Наций, но в науке нужно руководствоваться тематикой тех научных работ, которые ведутся, и не исключать из делегации ученых только потому, что они сибирские ученые. Все-таки, если речь идет о конгрессе на определенную тему, туда должны посылаться люди, которые занимаются этими проблемами.

Академик Л.А. Арцимович:

Товарищи, Александр Николаевич в своем докладе пытался обрисовать общую картину развития советской науки за последние пять лет. В основных чертах, как мне кажется, эта картина правильно изображает истинное положение вещей. По существу, пожалуй, наиболее существенный упрек, который мы могли бы сделать Александру Николаевичу, заключается в том, что из-за свойственной ему мягкости некоторые печальные факты не получили должного отражения. Все же следовало бы несколько слов по поводу этих печальных фактов из недавней истории нашей науки сказать.

Прежде всего до сих пор не принято достаточно энергичных мер для ликвидации того вреда, который был нанесен биологии в эпоху наибольшей кульминации культа личности. Мне кажется, что следовало бы, чтобы Общее собрание по этому вопросу дало бы некоторые определенные рекомендации и поручения Президиуму. Речь здесь идет не столько о том, чтобы сейчас заниматься поисками виновных или начинать примерно в том же самом стиле дискуссию на том же низком уровне, на котором она была несколько лет назад проведена, а в том, чтобы создать необходимые условия для быстрого прогресса основных отраслей биологии и для решения наиболее существенных ее проблем. Мне кажется, что такого рода решение Общего собрания было бы существенно и за пределами Академии, поскольку уж у слишком большого количества людей до сих пор в ушах звенит торжественный колокольный звон по поводу фантастических открытий, которые в ту эпоху делались.

Необходимо, товарищи, чтобы в дальнейшем не могло повторяться такое положение, когда твердо установленные научные факты отвергались путем приклеивания ярлыков, чтобы настоящая философия диалектического материализма подменялась прагматизмом, чтобы совесть ученых молчала в то время, когда школьникам и студентам под видом последних достижений науки рассказывались бабушкины сказки. Мне кажется, что этот вопрос заслуживает некоторого внимания.

В связи с этим вопросом я хотел бы обратить внимание на одно, может быть, не столь существенное обстоятельство, но, если можно так выразиться, для назидания будущих академических поколений. Дело в том, что у нас примерно в ту же самую эпоху появилась тенденция возникновения научных школ, которые присваивали себе права целых отраслей науки, прикрываясь фамильными знаменами. Таким образом у нас возникла «павловская физиология», «мичуринская биология», «бутлеровское учение в органической химии» и т. д.

Надо сказать, что никакой моральной доверенности от тех выдающихся ученых, именами которых прикрывались эти направления, на право использования этих имен в неблаговидных целях не имелось, а на самом деле это делалось затем, чтобы, пользуясь такими знаменами, прикрыть себя от критики и иметь возможность устрашать инакомыслящих. При этом, допуская такое положение вещей, мы компрометируем память великих ученых.

Я хотел бы сказать несколько слов по вопросам, которые были поставлены по докладу Александра Николаевича.

Вопрос, которого касался академик Деборин, относительно необходимости установления контакта между представителями естествознания, с одной стороны, и философами, с другой стороны, вы знаете, является для нас вопросом в достаточной степени наболевшим. Дело заключается в том, что до сих пор такого контакта не существовало благодаря существенно различным методам подхода к вопросам. У нас нет и не может быть разногласий по основному философскому вопросу – об объективном существовании материи и о том, что наука изучает различные формы движения. Но каждый раз, когда возникала проблема, связанная с философским осмысливанием конкретных крупных научных достижений, у нас немедленно начинались недоразумения. Я не ошибаюсь, что кем-то были сказаны такие слова, что материализм должен принимать новый вид в связи с каждым новым открытием в естествознании. Может быть, это была метафора, но, по существу, это правильная общая точка зрения.

Я хочу отметить, что за последние несколько десятков лет в физике были созданы теория относительности, квантовая механика, которые коренным образом изменили самые основы научного мировоззрения. В биологии, вероятно, одним из наиболее крупных достижений XX века является создание хромосомной теории наследственности. С точки зрения буквально принимаемых приведенных выше слов материализм должен был три раза изменить свой облик под влиянием этих великих открытий. Что же произошло в действительности? В действительности ничего не было сделано нашими философами.

Почему так получилось? В данном случае я буду, естественно, критиковать философов, а не физиков. Мне кажется, что это произошло главным образом потому, что у наших философов в их так сказать философском реквизите имеются, если можно так выразиться, давно заготовленные философские костюмы для каждой отрасли науки, причем сшитые по одной и той же мерке, из одних и тех же цитат. По этой причине, когда на какую-нибудь отрасль науки этот костюм почему-то не лезет, то появляется тенденция подогнать путем хирургической операции эту отрасль науки под заготовленное для нее философское одеяние.

Второй недостаток, мне кажется, заключается в том, что, если выразиться на языке механики, нашим философам была свойственна некоторая безотрывная обтекаемость. Иными словами, они слишком часто, слишком точно соответствовали настроениям момента. Это одна из причин, в силу которой нам не удавалось установить тесную связь между философами и физиками.

Мы с сожалением наблюдали некоторые печальные факты. Известно всем, что Ксеркс в свое время высек Геллеспонт за то, что шторм помешал его войскам переправиться в Грецию. Наши философы приняли некоторое участие в аналогичной акции, когда представители естественных наук высекли законы наследственности за то, что они мешали им по произволу управлять совершенствованием живых организмов.

Эта группа печальных событий и создала отчуждение между представителями точного естествознания, с одной стороны, и представителями философии в нашей Академии, с другой.

Если мы хотим, чтобы такой контакт между нами существовал, то необходимо учесть специфику наших исследований в области естественных наук. Для этого необходимо полностью избавиться от всяких элементов догматизма.

Надо учесть, что новое научное содержание расширяет саму философию, а раз расширяет, следовательно, и изменяет. Нужно во многих случаях пересмотреть целый ряд привычных представлений и не бояться этого. Нужно создавать и новые понятия, и новые философские концепции, скажем, применительно к физике, и совершенно по-новому подойти к проблеме причинности, к проблеме случайности, к проблеме предельных возможностей физических экспериментов, к вопросу о связи между законами природы и логической конструкцией теорий и т. д. И не нужно бояться ясного движения вперед, во многих случаях сопровождающегося существенным изменением привычных философских конструкций. Если основная идея диалектического материализма, в которой мы все сходимся, нами всеми признается, то не нужно бояться этой новизны. На основе любого сочетания имеющихся цитат невозможно ничего сделать в современной науке, и деятельность философии в отношении философии естествознания окажется бесполезной.

Вот мои замечания по некоторым вопросам, связанным с докладом Александра Николаевича.

Теперь несколько слов об организационных вопросах. В докладе Александра Николаевича сказано, что наша наука достигла колоссального размаха. Это видно хотя бы по резкому возрастанию числа научных кадров. Поэтому часто научно-организационные вопросы приобретают существенное значение. И как, может быть, для многих из нас, научных работников, ни кажется неприятным, но проблема планирования науки есть действительно реально существующая проблема, которая с каждым днем становится для нас все более и более сложной.

Мне трудно говорить об институтах других отделений, но я могу сказать, что Физико-математическое отделение находится сейчас в очень тяжелом положении, потому что основные институты отделения, особенно расположенные в Москве, достигли своего предельного размера. Дальнейшее увеличение числа сотрудников невозможно, поскольку количество ассигнований остается постоянным, даже наоборот, как показал статистический анализ, на протяжении последних пяти лет по ряду наших крупнейших институтов количество денег на экспериментальные работы на одного научного сотрудника не увеличилось, а уменьшилось более чем вдвое, что означает, в конечном счете, практически затормаживание дальнейшего развития работы в этих институтах. Поэтому центральной проблемой для нас является найти выход из создавшегося положения. Причем таких выходов может быть много.

Во-первых, может быть просто закрыт прием молодых сотрудников. При этом условии средний возраст научного сотрудника в этих институтах будет определен так: около 60 лет. Молодое поколение пускай идет в среднюю школу. Но это явно не выход.

Второй выход заключается в следующем: нужно, чтобы создавались новые научные центры в провинции. Кроме того, возможно, чтобы часть работников, занятых техническими проблемами, переходила бы в заводские лаборатории, которые у нас за последнее время находятся, как известно, в очень неблагополучном положении. Было бы хорошо часть технических проблем, не имеющих глубокого научного значения, передавать в эти лаборатории.

Кроме того, нужно было бы добиться текучести научных кадров, чтобы их «продуло свежим ветром». Это можно будет сделать в том случае, если у нас будет просто контрактация, когда человек поступает в данный институт не навечно, а для выполнения определенной работы на несколько лет.

Может быть, надо установить для заведующих лабораториями и отделами, а также старших научных работников предельный возраст. Это не обязательное требование, но об этом стоит подумать.