Текст книги "По долинам и по взгорьям"

Автор книги: Александр Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

ИМЕНИ МАЛЫШЕВА

В первых числах сентября коммунистический батальон был отведен на станцию Шамары. Здесь стоял штаб только что сформированной 3-й Уральской дивизии, в состав которой вошли и мы.

Наши части не имели постоянного соприкосновения с противником, и мы постарались использовать это время для боевой и политической подготовки. Пехоту обучал командир 1-й роты Гоголев, пулеметчиков – начальники пулеметных команд Андрей Елизаров и Корсаков, конников – Стефан Кымпан.

В эти дни из Перми, Кунгура, Лысьвы к нам прибыло пополнение – преимущественно рабочие-коммунисты. Партийная организация батальона увеличилась. А вместе с этим возрос и ее авторитет не только среди беспартийных бойцов, но и у местного населения.

Жители поселка Шамары и окрестных деревень – почти сплошь таежные кержаки – сначала встретили нас очень недружелюбно. Но когда коммунисты повели среди них разъяснительную работу, положение резко изменилось. Ледок недоверия к нам постепенно растаял.

Но относительно спокойная жизнь в резерве продолжалась недолго. Батальон был выдвинут на 64-й разъезд, находящийся между станциями Шаля и Сарга. В Шамарах остались только лазарет, полуэскадрон конницы и маленькая группа пехотинцев.

Около полудня мы расположились на разъезде, а вечером из штаба дивизии поступил новый приказ. В нем говорилось, что на следующий день в 18.00 во взаимодействии со 2-м Кунгурским полком, находящимся слева от нас, батальон должен двинуться на Саргу и взять ее. Для поддержки наступления выделялись два бронепоезда.

С утра конная и пешая разведка исследовала труднопроходимую болотистую местность, по которой предстояло наступать. Два мальчика лет по 12—13 – дети местных рабочих – сами вызвались пробраться в Саргу и вернулись оттуда с ценными сведениями. Выяснилось, что станцию занимают подразделения 6-го чешского полка и несколько сотен оренбургских казаков, что у противника тоже имеется бронепоезд.

Среди дня я зашел к пулеметчикам повидать Семена Шихова и Сашу Викулова. Они старательно драили «кольт». Увидев меня, Семен улыбнулся:

– Закуску готовим белякам.

– Горячий ужин, – добавил Саша, любовно поглаживая ствол пулемета.

Ровно в 18 часов мы выступили. Справа от железнодорожного полотна двинулась 1-я рота во главе с Гоголевым, слева – 2-я рота, которой командовал Богаткин.

Командир батальона И. Г. Марков расположился в сторожке путевого обходчика, верстах в трех от разъезда по направлению к Сарге. В сторожку провели полевой телефон.

Вперед, по обе стороны дороги, были высланы конные дозоры. Еще раньше группу кавалеристов направили влево для установления связи со 2-м Кунгурским полком.

Я возглавлял конный дозор, двигавшийся впереди 2-й роты. У переезда мы должны были встретиться с правофланговым дозором Федора Банных.

Но вот уже и переезд, а наших там не видно. Прислушались – кругом тишина. Потом вдруг из мелкого осинника у самого железнодорожного полотна выскочил всадник и скрылся в лесу. Двое моих разведчиков бросились за ним в погоню.

Где-то далеко позади нас раздалась пулеметная очередь. И почти в тот же момент из выемки, сделанной в горе, выполз вражеский бронепоезд.

Я послал одного дозорного предупредить о виденном командира 2-й роты, а сам с остальными помчался с докладом к командиру батальона. Марков выслушал меня сердито и приказал одному из моих людей:

– Немедля скачи к нашим бронепоездам. Пусть они откроют огонь по выемке.

Потом обернулся ко мне:

– Саперам передай, чтобы разобрали рельсы там, где повыше насыпь железнодорожного полотна… А насчет пулеметной стрельбы вам просто почудилось. Наверно, наши ребята волокут пулемет по шпалам, вот он и тарахтит.

Не вступая в пререкания, я направился к выходу. В этот момент снаружи послышался крик и грянули два винтовочных выстрела. Вместе с одним из разведчиков – Мишей Куриловым – я помчался по следу связного, направленного к бронепоездам. Мы нашли его совсем недалеко. Он лежал поперек дороги с простреленной грудью. Конь ходил рядом, волоча повод.

Осторожно проехали чуть вперед. Из кустов, со стороны 64-го разъезда, опять раздались выстрелы, и над головой у нас просвистели пули. Мы повернули коней назад.

Около сторожки застали командира 2-й роты Богаткина. Он горячо доказывал Маркову, что белочехи зашли к нам в тыл.

Его доклад прервали орудийные выстрелы со стороны Сарги. Одновременно послышалась винтовочная пальба на 64-м разъезде.

Через несколько минут 2-я рота, мой дозор и большая часть пеших разведчиков под командованием Богаткина двинулись к разъезду.

С нами были пулеметчики Шихов и Викулов. Они с трудом тащили свой «кольт».

Нас поддерживал артиллерийским и пулеметным огнем бронепоезд, команда которого состояла из моряков. Он курсировал по эту сторону разъезда, ближе к Сарге, и не мог прорваться назад: белые разобрали путь. Второй бронепоезд успел проскочить к Шале.

Скоротечный бой не принес нам успеха.

Когда красноармейцы израсходовали патроны и гранаты. Богаткин приказал рассеиваться и мелкими группами пробираться к 1-й роте Гоголева, которая, видимо, углубилась далеко в лес, вправо. Мы начали отходить.

Белые с криками добежали до молчавшего бронепоезда, у которого кончились боеприпасы. И вдруг мощный взрыв потряс воздух, багровые языки пламени осветили на мгновение все вокруг. Это безвестные герои, моряки, вероятно воспламенив оставшийся пороховой запас, взорвали бронеплощадку.

– А ну, ребята! Быстро отходи! У меня еще пять лент. Мы с Викуловым вас прикроем! – воскликнул Семен Шихов.

Бойцы уходили в гущу леса, отстреливаясь от преследующего противника. Я бежал, падал, стрелял, снова бежал. Ветви хлестали по лицу, рвали одежду. Внезапно на меня наткнулся Саша Викулов.

– А где Семен? – спросил я.

– Прогнал меня Семен, – хрипло ответил Викулов. – «Один, говорит, управлюсь!»

Мы прислушались. Пулемет еще работал.

– Это у него последняя лента, – тихо сказал Саша.

Вскоре я потерял Викулова.

Со стороны железной дороги послышался глухой взрыв. Мелькнула мысль: «Наверно, это Семен подорвался гранатой».

Неподалеку кто-то свистнул. Хрустнула ветка. Потом окликнули вполголоса:

– Эй, парень, давай сюда!..

«Свои!» – обрадовался я и направился в чащу. Меня схватили за руки, повалили на землю и крепко стукнули прикладом по голове.

Нас, пленных, было человек пятнадцать. Всех захватили в лесу поодиночке и привели на большую прогалину, к кострам. Каждого я знал по имени.

Нас выстроили. Вдоль шеренги, вглядываясь в лица красноармейцев, медленно пошел чешский офицер, требуя выдачи командира и сведений о численности наших частей. Но никто не сказал ни слова.

Тогда офицер приказал выйти вперед каждому пятому. Вышли трое. Одного из них, стоявшего в шеренге рядом со мной, я запомнил на всю жизнь. Это был беспартийный красноармеец, молодой листопрокатчик нашего завода Николай Коновалов.

Офицер, прищурив левый глаз, долго целился в каждого из троих, потом стрелял…

Оставшихся пленных передали белоказачьему конвою. Бородатые казаки сняли с нас верхнюю одежду и, расположившись у костра, начали делить ее.

– Ну ни одной справной гимнастерки або шаровар. И кто этих красных так одевает? – возмущались конвойные.

Я сидел в нижнем белье на траве рядом с пожилым красноармейцем Василием Богатыревым.

– Не тужи, Иваныч, авось как-нибудь уйдем, – тихо сказал он.

И тут же как бы в подтверждение его слов из-за реки, находившейся метрах в трехстах от нас, раздался винтовочный залп и заработал пулемет.

Казаки кинулись к своим коням. Пленные все разом, как по команде, вскочили и бросились к реке, навстречу пулям.

Ветер свистел в ушах. Кто-то бежал следом, кто-то перегнал меня. Сзади тоже стреляли. Вот уже и крутояр. Только бы переплыть реку… Вдруг бежавший впереди человек неловко взмахнул руками и упал. Я наклонился к нему. Это был Саша Викулов.

– Беги! – прохрипел Викулов. – Меня в ногу… и в грудь… Все равно умру… Беги…

Саша дышал все тяжелей. Глаза его закрылись…

Я крепко поцеловал умирающего друга и с разбегу бросился в холодную воду…

На другой берег выплыло шесть красноармейцев, в том числе и Богатырев.

Стрельба прекратилась. Мы не знали, куда идти, не знали, кто помог нам.

Я вызвался в разведку и пополз вперед, прижимаясь к мокрой траве болотины, прячась между кочками.

Вскоре где-то близко послышались шаги. Идут! Видно, дозор. Но чей? Я замер.

– Смотри-ка, что это белеет? – удивленно сказал кто-то.

– Наверно, человек. Может, кто-нибудь из наших.

Услышав знакомый голос, я вскочил:

– Павло!

– Саня! – обрадовался Паша Быков и подбежал ко мне: – Я уж и не чаял свидеться… Где же остальные?

Наскоро рассказал ему про бой за 64-й разъезд, про Семена, про Сашу.

Потом сам стал задавать вопросы о 1-й роте.

Оказалось, что она, огибая большое болото, углубилась в лес и подошла справа к самой Сарге. Ждала сигнала к атаке, но услышала перестрелку в тылу и тем же путем двинулась назад. Увидев свет костров, Гоголев приказал открыть по ним огонь: он знал, что свои не стали бы в такой обстановке коротать время у огонька.

Пять дней пробирались мы по лесам и болотам на северо-запад. Несколько раз наталкивались на чехов и казаков. Отбивались, уходили. На шестые сутки кружным путем вышли наконец к станции Шаля. Здесь нас радушно встретили красноармейцы недавно прибывших новых полков: 4-го Василеостровского и Конного имени Володарского.

Сюда же несколько раньше нас вышел с небольшой группой бойцов командир нашего батальона Марков. От него мы узнали, что почти весь 2-й Кунгурский полк, в который попало по мобилизации много зажиточных крестьян и даже кулаков, добровольно сдался врагу.

Ночью на Шалю попытались сделать налет белоказаки. Но дозоры вовремя обнаружили противника. Вместе с василеостровцами и володарцами в бою приняла участие и наша 1-я рота. Казаки понесли большие потери и были обращены в бегство.

А еще через несколько дней остатки коммунистического батальона вернулись на станцию Шамары. Нас опять пополнили здесь пермскими и кунгурскими рабочими. Кавалеристы получили новых хороших коней.

Как-то под вечер, когда я с Пашей Быковым сидел в штабной избе, за окном раздались торжествующие крики:

– Живы! Вернулись! Ура, братцы!

Мы выскочили на крыльцо. Во дворе стояли страшно исхудавшие и заросшие давно не бритой щетиной Александр Егорович Мокеев и Семен Шихов. Они поддерживали друг друга и опирались на березовые палки.

Мы втащили вернувшихся в горницу, принесли еду, засыпали их вопросами. Мокеев вытер бежавшие по щекам слезы и поведал свою историю.

Во время отступления он споткнулся и вывихнул ногу. Чудом удалось ему укрыться от рыскавших по лесу белых: отсиделся за поленницей дров, А когда чехи двинулись к Шале, сломил Александр Егорович палку и попробовал идти. Винтовку нести он уже не мог: совсем обессилел без еды. Оставил при себе только маузер с последним патроном. А через несколько дней случайно встретил в лесу Семена. У того были сухари, он отдал их Мокееву. Шли очень медленно, часто отдыхая. Силы все убывали. Ели в основном ягоды и коренья…

Выслушав Егорыча, мы ожидающе уставились на Шихова. Он заговорил шепотом – громче не мог:

– Помню только, кинул гранату, ожгло меня, и все. А когда опамятовался – кругом тихо. Я давай перекатываться с боку на бок подальше в лес, от дороги… Потом опять в беспамятство впал… Дед лесник меня нашел. Уж у него в хате я опять в сознание вернулся. Отходил он меня малиной, травами поил, мед давал… Я на его сына похожим оказался, а сына-то белые убили… Чуть полегчало, сказал деду спасибо и тронулся в путь. По пути Егорыча встретил, а что было потом, он уже поведал…

Тут же, на станции Шамары, нам был объявлен приказ по войскам 3-й армии. В приказе говорилось:

«Согласно постановлению заседания пленума Уральского областного комитета РКП(б) коммунистическому батальону в воздаяние заслуг храбрости и дисциплины в текущих боях на фронте присвоить наименование «Коммунистический батальон имени Ивана Михайловича Малышева».

Командование батальоном временно перешло в руки нашего общего любимца П. З. Ермакова.

А враг тем временем продолжал наступать вдоль линии железной дороги на Кунгур и вскоре прижал нас на шамарских высотах, возле железнодорожного моста через реку Сылва.

Мы отбивались несколько дней. Подкреплений не было. Ряды наши таяли с каждым часом.

Ермаков вызвал меня и приказал:

– Бери с собой кого понадежнее, гони аллюром на шестьдесят первый разъезд, проси помощи у командира желдорбата.

Желдорбат мы по праву считали своей «родней»: сформированный в основном из железнодорожников Перми, он включал в себя и небольшую группу рабочих депо станции Екатеринбург-I.

61-й разъезд находился в восьми верстах. Поскакали туда вдвоем.

На разъезде около вок зальчика сидели несколько бойцов и дымили махоркой.

– Хлопцы, где командир батальона? – спросил я.

– А вон тама! – рыжий парень равнодушно махнул рукой. – Митинговщиков уговаривает.

За вокзальчиком, на большой поляне, шумело людское море. В середине толпы, на телеге, стояли комбат и начальник штаба 3-й Уральской дивизии А. И. Парамонов. Комбат кричал что-то охрипшим от натуги голосом. До нас доносились лишь отдельные слова: «Революционная честь… пролетарская дисциплина… Родина в опасности… позор…»

А. И. Парамонов.

Из толпы в ответ орали:

– Воюй сам!

– Даешь отдых!

– Отправьте нас в Пермь!

С трудом пробрались мы к телеге. Передали Парамонову просьбу Ермакова. Командир желдорбата опять стал уговаривать толпу:

– Товарищи! Ваши братья, коммунисты-малышевцы, просят вас на помощь!.. Чехи возле шамарского моста!.. Не время отдыхать, товарищи! Кому дорога власть Советов – немедленно в бой! Я приказываю…

– А ты не приказывай, – заревела толпа.

– Пускай коммунисты сами за свою власть воюют!

Мой напарник толкнул меня в бок:

– Слушай, давай-ка узнаем у наших деповцев, кто тут мутит народ.

Стали искать знакомых екатеринбуржцев. Нашли и уединились с ними по другую сторону пути.

Земляки рассказали, что в батальон проникли контрреволюционные эсеро-меньшевистские элементы. Они-то и агитируют красноармейцев за уход с фронта. Положение особенно ухудшилось после того, как руководитель большевистской организации батальона Николай Сивков (оказывается, наш старый учитель служил здесь) получил ранение и был увезен в госпиталь. Часа два назад бунтовщики задержали ехавшего на дрезине в Кунгур Парамонова и заявили, что не отпустят начальника штаба дивизии до тех пор, пока он не отдаст приказ отправить всех в Пермь.

Я посоветовал землякам выступить сейчас же на митинге и предложить послать в Кунгур вместе с начштадивом своих делегатов. Договорились, что в качестве делегатов будут рекомендоваться те, кто мутит красноармейцев. Нужно было освободить Парамонова и заодно побыстрее убрать отсюда эту заразу. Ведь так батальон и к белым перекинуться мог.

Уловка наша удалась. Через час начальник штаба дивизии вместе с делегатами отправился на дрезине в Кунгур. С ними, на всякий случай, для охраны Парамонова поехал и мой напарник.

Я один вернулся в Шамары и доложил обо всем случившемся Ермакову. Петр Захарович даже побледнел при этом, но тут же овладел собой и приказал:

– Хорошо. Иди в строй. Теперь каждый человек на счету.

Вечером Ермакова ранило. Но он продолжал руководить батальоном, лежа на носилках.

Чехи атаковали свежими силами, и малышевцы отошли по железной дороге на станцию Кордон.

Там расположились на отдых. Спали мертвым сном. А к исходу следующего дня на подмогу к нам прибыл из Кунгура Ревельский отряд моряков. Вместе с балтийцами ночью внезапным ударом мы выбили белых с шамарских высот и снова укрепились около моста.

Двадцать третьего сентября на смену нашему батальону прибыл 17-й Уральский стрелковый полк из состава сводного Южноуральского отряда партизан. Этот отряд под командованием В. К. Блюхера и Н. Д. Каширина совершил героический 1500-километровый рейд по тылам врага и вышел тринадцатого сентября южнее Кунгура на линию фронта 3-й армии. Блюхеровцы влились в 4-ю Уральскую дивизию.

Красноармейцы сменявшего нас полка говорили:

– Наслышаны мы о малышевцах и, признаться, думали: вас нивесть сколько, коммунистов-то. А тут горстка, да и та без шерстки.

– Ничего, – отшучивались мы, – мал золотник, да дорог. Пойдем на отдых – живо людьми обрастем.

Батальон отвели в Кунгур.

Здесь нас приняли с почетом. Кавалеристов разместили в женском монастыре, а пехоту – в женской гимназии.

Семен, только что вернувшийся из лазарета, шутил над Пашей Быковым:

– Вот, Павло, не приняли тебя раньше в гимназию по причине карманной чахотки, так ты хоть теперь ученым духом вволю подыши. Да фартучек нацепить не забудь: в женских гимназиях так положено!

– Помолчи уж, – обрывал его Паша. – Без году неделя, как на одной ноге ходить начал, а тоже советы дает.

Из гимназии Шихов тащился к нам, в монастырь, и начинал участливым тоном:

– Довоевались, значит, конники-беззаконники. Узнал я в штабе, что вас за буйный норов вскорости в послушники определят для исправления. А тебя, Саня, помощником игуменьи назначат, вот провалиться мне! Задарма черный клобук и платье выдадут.

Я отбивался как мог, поминая японский карабин.

В Кунгуре коммунистический батальон был развернут в полк. В состав новой части, кроме нас, старых малышевцев, вошли: батальон пермских железнодорожников, очищенный от антисоветских элементов, и партийная дружина кунгурского уездного комитета РКП(б).

Группа красноармейцев полка имени Малышева. Кунгур, сентябрь 1918 г.

Часть получила наименование – «Рабочий стрелковый имени И. М. Малышева полк». Ее первым командиром стал Николай Евстафьевич Таланкин, возглавлявший до этого в нашем батальоне одну из рот. Комиссаром полка назначили Сергея Кожевникова, начальником штаба – большевика Павла Николаевича Фидлермана, бывшего фельдфебеля царской армии из рабочих Верх-Исетского завода.

Н. Е. Таланкин.

Председателем партийного бюро полка мы избрали Василия Гладких, а ответственным секретарем – Нину Мельникову.

КУНГУРСКАЯ ОБОРОНА

Со второй половины октября наш полк в составе 1-й бригады 3-й Уральской дивизии вел бои с противником северо-восточнее Кунгура. Сначала малышевцы дрались на рубеже: Крюки – Усть-Крюки. Затем отступили на запад. А потом через несколько дней сделали внезапный налет на села Петуховское, Большая Кумина и нанесли большие потери 26-му Шадринскому белогвардейскому полку.

Тридцатого октября 3-я Уральская дивизия влилась в 4-ю Уральскую, которой командовал В. К. Блюхер и которая позднее была переименована в 30-ю.

Шестого ноября полк имени Малышева, расположившийся в маленькой деревне, верстах в пятнадцати севернее железнодорожной линии Екатеринбург – Кунгур, получил приказ: в годовщину Октябрьской революции зайти по болоту в тыл противнику и атаковать его на станции Кордон. В помощь нам придавалась рота Среднеуральского полка. Кроме того, намечался лобовой удар по противнику вдоль железной дороги.

Едва пропели первые петухи, как наши бойцы высыпали на улицу. Загремели команды:

– Стройся!

– По коням!

Из штабной избы вышли командир полка и П. З. Ермаков, замещавший временно выбывшего из строя военкома Кожевникова. Они поздравили красноармейцев с праздником и объяснили боевое задание.

– Надо, товарищи, за Сылву отомстить, за шестьдесят четвертый разъезд, – говорил Петр Захарович.

Беседу Ермакова с бойцами прервал неожиданно появившийся возле штаба седой кряжистый старик крестьянин.

– Меня вот солдатик один нарядил дорогу вам показать, – объявил он. – Куда вести-то?

– Прямиком на Кордон, – ответил Ермаков. – Хорошо проведешь – денег не пожалеем, ну а коли неладно – пеняй на себя.

– Я не за деньги, а по чести. На кой ляд мне деньги. Я, товарищи хорошие, по желанию. – Крестьянин смахнул кулаком набежавшую слезу и добавил: – Сына у меня белые убили…

– Ну, а коли так, мы и за твоего сына расквитаемся, – сказал Петр Захарович.

– Вот этот расчет мне по сердцу, – согласился старик…

Полк растянулся по лесу змейкой. Впереди – проводник с разведчиками, в середине – пехота с четырьмя «максимами» и двумя «кольтами», сзади – кавалеристы.

С каждым шагом тайга становилась все гуще. Преобладали громадные пирамидальные ели. Твердая тропинка кончилась, под ногами зачавкала хлябь слегка подмерзшего болота. Бойцы двигались осторожно, прыгая с кочки на кочку между «окошками». Конники спешились.

Давно перевалило за полдень, а мы все шли и шли. Казалось, болото никогда не кончится. Лес лишь чуть-чуть поредел, ельник сменился березняком.

Наконец дед остановился и, осмотревшись, сказал:

– Верно вывел, хоть пять лет тут не был. Теперь всего версты четыре осталось.

Это сообщение подняло дух уставших красноармейцев. Зашагали веселей и вскоре вышли на дорогу, соединявшую Кордон с 59-м разъездом.

Совсем близко раздался свисток паровоза. Командиры посовещались и послали вперед двенадцать пеших разведчиков, вооруженных гранатами.

Пошел шестой час вечера. Мы прислушивались к каждому шороху. Вот кто-то рубит дрова. Вот заржали кони. Потом загромыхала дверь вагона.

Вернувшиеся разведчики привели с собой стрелочника. Они взяли его на переезде, у будки.

Стрелочник сообщил:

– На станции есть бронепоезд, но без прислуги. Имеется артиллерия. На площадке стоит аэроплан. Сотня казачьих лошадей привязана у вокзала. На путях четыре эшелона, в них до трех батальонов чехов.

Разведчики уточнили:

– Постов и дозоров нигде не видно.

Командир полка распределил силы, чтобы ворваться на станцию одновременно с разных сторон. Пулеметы выдвинули в центр, прямо к вагонам.

И вот лесная тишина нарушилась: затрещали выстрелы, загремели взрывы гранат. Бой был коротким, но жестоким. Застигнутые врасплох три батальона противника прекратили свое существование.

Ночью с богатыми трофеями полк двинулся тем же путем обратно. Несмотря на страшную усталость, настроение у всех было приподнятое. Красноармейцы весело переговаривались:

– Ловко мы их накрыли!

– И штаны с перепугу пооставляли!

– А проводник-то наш, не смотри, что старик, тоже стрелял…

Так отметили малышевцы первую годовщину Великого Октября.

Выпал глубокий снег. Ударили первые морозы.

Полк разместился по крестьянским избам в селе Броды, в деревнях Полушкина и Тягунова. Красноармейцам выдали новые полушубки, валенки и серые солдатские папахи. Деревенские девчата пришили к папахам красные ленты.

Пользуясь затишьем, партийная организация полка широко развернула политическую работу среди населения.

Однажды Шихов пришел к Ермакову с предложением:

– А что, Петр Захарович, ежели на селе клуб организовать? Говорили мы тут с местными девчатами… – Заметив, что Ермаков улыбнулся, Семен торопливо добавил: – Ну и с хлопцами, конечно… Скучно у них. А вечером можно и танцы сварганить, и песни хором пропеть. Ведь тут никто ни одной революционной песни толком не знает. Ну и, кроме того, доклады: про товарища Ленина, про Советскую власть, про бога и прочее. А то – темнота.

– Насчет докладов – дело говоришь, – согласился Ермаков. – И насчет песен тоже. А вот танцы… не знаю… Как вы устроитесь, где учителя возьмете?

– Все устроим, – заверил Шихов.

– Ну ладно, – засмеялся Петр Захарович…

На другой день возле школы появилось объявление:

Кто желает сегодня попеть песни и культурно поплясать, а также услышать разные новости о войне и революции, приходите в дом сбежавшего лавочника Ползятина.

Желающих оказалось много. Я тоже пошел в дом Ползятина.

Маленький зал освещали сильно коптившие керосиновые лампы. В углу, на скамейке, сидел с гармошкой наш кавалерист Миша Курилов. Семен Шихов, с красной лентой на рукаве, взмокший от усердия, вертел неуклюжих сельских ребят, показывая им, как танцуют тустеп. В другой стороне Нина Мельникова обучала девчат.

Но вот Семен оставил дюжего парня с мученическим выражением лица, кивнул Курилову и похлопал в ладоши. Собравшиеся сгрудились у стен.

Шихов вышел в середину:

– Дорогие граждане Советской республики! Пока у нас была репетиция, или по-военному разведка, а теперь начнем по-настоящему. Первый пролетарский вечер танцев и культурного развлечения в селе Броды объявляю открытым.

Красноармейцы зааплодировали. Сельские парни и девчата тоже деликатно похлопали. Миша Курилов заиграл «Смело, товарищи, в ногу». Все запели. Затем в круг вышел, позванивая шпорами, первый плясун полка Попов.

– А ну, давай «яблочко»!

Курилов одобрительно кивнул и начал медленно, постепенно ускоряя темп. Попов танцевал ухарски. Потом на середину выскочил Семен:

– Эх, ма! Забила кавалерия пехоту! А ну, Мишенька, дай-ка русскую…

Шихов широко развел руками, отчаянно тряхнул головой и вдруг сразу пошел вприсядку…

После танцев все окружили вошедшего в зал Ермакова. Петр Захарович рассказал об Октябрьской революции, о Красной Армии, сообщил последние политические новости.

Так прошел первый вечер в клубе.

Мы простояли в этих местах около трех недель. И наша затея с клубом дала неожиданные результаты. Из крестьянской молодежи организовался крепкий актив. При нашем отступлении вместе с полком ушли несколько десятков деревенских парней, добровольно вступивших в Красную Армию. Была с ними и одна смелая девушка, ставшая впоследствии хорошей артиллерийской разведчицей.

В конце ноября на левом фланге 3-й армии белые начали наступление крупными силами, нацеливая главный удар на Пермь.

Войсками противника на Восточном фронте руководил теперь ставленник Антанты адмирал Колчак, провозглашенный восемнадцатого ноября в Омске верховным правителем и верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России. В белогвардейских частях так называемой «народной армии» вводилась палочная дисциплина, восстанавливались жестокие порядки, существовавшие при царском режиме.

Примерно десятого декабря противник атаковал и позиции полка имени Малышева, а также соседних частей.

Перед этим вражеское командование попыталось «обработать» наших бойцов. В расположение полка были заброшены такие листовки:

«Красноармейцы, обезоруживайте комиссаров, коммунистов – предателей Родины – и переходите к нам. За каждого коммуниста вы получите вознаграждение от 60 до 120 рублей».

Бойцы только смеялись над этим:

– За шестьдесят целковых купить нас хотят.

– У них губа-то не дура, комиссаров им подавай!..

Основной удар противника пришелся по нашему соседу, 2-му Горному советскому полку. Одно из его подразделений – рота финнов – было почти полностью уничтожено.

Командир бригады приказал малышевцам идти на подмогу 2-му Горному и вместе с ним при поддержке дивизиона латышской артиллерии выбить белых из Дувана, Подволошного, Овчинниковой.

Трое суток геройски дрались наши части. Трое суток гремели орудия латышей. Маленькая, не показанная на карте деревушка Овчинникова неоднократно переходила из рук в руки. Но в конечном счете перевес взяли белые. Несмотря на всю самоотверженность и стойкость красноармейцев, через несколько дней мы вынуждены были начать отход на Кунгур, цепляясь за каждый бугорок, перелесок, отбиваясь от наседающего врага.

Связь между отступающими частями нарушилась. Малышевцы часто не знали, кто у них на флангах.

Настроение было неважное. Но и в это тяжелое время верилось, что мы победим, не можем не победить.

Во время отступления третий раз был ранен П. З. Ермаков. Вслед за ним мы отправили в госпиталь и командира полка, которого свалил сыпняк. Командование полком взял на себя начальник штаба П. Н. Фидлерман.

Больше чем другим доставалось, пожалуй, в эти дни конным разведчикам. Нам приходилось много разъезжать для установления связи с соседними частями, а снегу навалило доброму коню по грудь.

Закрепились у села Комарово вместе с отступившим сюда же 2-м Горным советским полком.

Здесь, на снежной равнине, двое суток непрерывно отбивались мы от белогвардейцев. Несколько раз бросались в контратаки. Бойцы изморились до того, что спали на ходу. А наши кони двигались ничуть не быстрее людей.

Семена Шихова, который командовал теперь пулеметным взводом, ранило в голову. Перевязав рану серой тряпицей, он остался в строю, но быстро ослабел. Пришлось и его отправить в обоз.

На третьи сутки наша пехота снялась с позиции и двинулась дальше на юго-запад. Кунгур был уже совсем близко. Конные разведчики с одним пулеметом остались прикрывать отход.

Примерно час мы отстреливались, потом сели на коней и оторвались от противника, заметно ослабившего натиск.

Смертельно усталые, на измученных лошадях ехали два десятка кавалеристов полка имени Малышева к Кунгуру. Поднялись на взгорье. Здесь, верстах в трех от города, стояли небольшой отряд пехоты и несколько конных. Когда мы приблизились к всадникам, я узнал среди ник начдива 30-й В. К. Блюхера и его помощника Н. Д. Каширина, которых видел весной во время похода против Дутова.

В. К. Блюхер(снимок 1918 г.).

Н. Д. Каширин(снимок 1916 г.).

Блюхер направился к нам:

– Из какой части? Кто старший?

– Я командир, – ответил Виктор Гребенщиков. – Малышевцы мы. Конные разведчики. Все что осталось от эскадрона. Свою пехоту прикрывали. Она где-то здесь теперь.

Начдив внимательно посмотрел на Гребенщикова и спросил:

– На дутовском фронте был?

– Был.

– Помню.

– И вот он был, Медведев. – Виктор показал на меня. – Председатель эскадронной партячейки.

Блюхер дал распоряжение Гребенщикову вести конников за Кунгур, в ближайшую деревню, на отдых, а мне приказал:

– Медведев, бери группу богоявленцев с четырьмя пулеметами и занимай оборону у кладбища, на горе. Надо продержаться завтра первую половину дня, пока с юга не подойдет бригада Павлищева. Утром доложишь мне, как дела. Я буду в штабе дивизии, в купеческом доме на углу, возле моста через Сылву. Ясно?

– Ясно.

Я принял командование над стоявшими рядом бойцами Богоявленского полка и направился с ними к кладбищу.

Под вечер наш отряд, насчитывавший человек пятьдесят, укрепился на горе. Отсюда удобно было прикрывать подступы к городу с востока.

Рано утром подошли несколько подразделений противника и попытались прорваться в Кунгур, но мы со своей выгодной позиции отразили их атаки.

Часов в десять я поехал в штаб дивизии. Быстро нашел большой купеческий дом. В одной из его комнат Блюхер, Каширин и еще несколько человек, видимо работники штаба, стояли одетые вокруг стола и ели вареную картошку.

Я доложил начдиву о подходе противника.

– Поешь, – сказал мне Блюхер, – и возвращайся на позицию. Должен продержаться до трех. Хоть один останешься, а держись! Проследи, чтобы саперы при отходе взорвали железнодорожный мост через Ирень.

Я взял из большого чугуна, стоявшего на столе, несколько картофелин «в мундирах», сунул их в карман и вышел на улицу…