Текст книги "По долинам и по взгорьям"

Автор книги: Александр Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

ДАЕМ ОТПОР

Мама подсовывала мне то блин, то пшеничную румяную лепешку, приговаривая:

– Ешь, Санеюшко, ешь, да погоди отца слушать. Разве он понимает, что дите в походах-то оголодало? Все разговоры только разговаривает!

– Ого-го! Дите! – захохотал отец. – Слыхал, Санька: ты-то – дите!

Я сконфуженно улыбнулся, а отец продолжал:

– Перво-наперво, живой да здоровый воротился, конное дело знает. Да коня какого привел! Огонек, а не конь! Бабки сухие, вынослив, чистых степных кровей.

– Да хватит тебе толмить, дай парню поесть спокойно.

– А у нас радость: Илья вернулся.

– Да ну?!

– Вернулся. Демобилизовали, значит. А тебя как, тоже демобилизовали или что?

– Нет, тятя, ведь мы действующий резерв Красной Армии [6]6
  Пятнадцатого января 1918 года Совет Народных Комиссаров принял декрет о создании регулярной Рабоче-Крестьянской Красной Армии. На Урале, как и в других областях Советской России, начали формироваться красноармейские части. Первый Уральский областной съезд Красной гвардии, состоявшийся во второй половине февраля 1918 года, принял резолюцию о зачислении всех красногвардейских дружин в резерв Красной Армии. – Авт.


[Закрыть].

– Это как, действующий?

– А так, в любой день призовут – опять пойдем.

– Ах ты, господи! – встревожилась мать.

– А чего господи? – нахмурился отец. – Видала, как их встречали нынче? Сколь народу собралось, все рабочее начальство речи говорило… Вон как! Почет им…

– Ну, а что Илья делает? – спросил я.

– Ему предложили отдохнуть пока, а потом на депо податься. Там швали всякой от войны спасалось много. В аккурат туда Илью и назначили для порядка…

Мне недолго пришлось отдыхать дома. Через несколько дней, утром, – кажется, это было пятого мая – со стороны железнодорожной станции послышались выстрелы, трескотня пулеметных очередей. Я оседлал своего Боевика, подхватил винтовку, шашку и вылетел на улицу. Наш сосед, рабочий депо, на ходу заряжая карабин, крикнул мне:

– Давай на вокзал! Там, слышь-ка, наших бьют!

Но я помчался в районный штаб резерва.

Около штабного дома пыхтел большой автомобиль, и в его кузов со всех сторон карабкались пулеметная команда и бомбометчики. Среди них был и Семен Шихов.

– Эгей! Конница-беззаконница! Залазь сюда, у нас железна кобыла, да вот беда: простыла, бедняга, на жаре – чихает! – крикнул он.

В этот момент из дверей вышел Петр Захарович Ермаков. Увидев меня, приказал:

– Медведев, духом гони в Центральный штаб резерва. Доложишь, что мы на вокзал стрелков выслали, а следом бомбометчики и пулеметчики выезжают. Давай карьером, а то телефон, хоть разорвись, перестал работать.

Ермаков сел в кабину, грузовик фыркнул и покатил к вокзалу, а я поскакал в город.

На одной из улиц кто-то крикнул мне вдогонку с тротуара:

– Ага, забегали, сволочи, когда генерал приехал царя-батюшку вызволять! [7]7
  К этому времени царская семья была перевезена из Тобольска в Екатеринбург. – Авт.


[Закрыть]

Задерживаться было некогда. Пришлось только погрозить нагайкой.

В штабе молоденький дежурный с красной повязкой на рукаве сказал:

– Начальство на вокзал выехало. Там, понимаешь, пермские анархисты приехали со своим эшелоном. Оружие у них… все как полагается. Царя, вишь, им в Пермь вывезти занадобилось! Ну, дежурный взвод стал их там задерживать, а они давай стрелять. Кто-то из бойцов не растерялся, позвонил к нам. И вовремя: минут через десять провода порезали, гады…

Когда я примчался на вокзал, анархисты уже садились в свои вагоны. Огромный дядя с лихим чубом объяснял облвоенкому Ф. И. Голощекину:

– Нам сказали, что Романовы у вас в городе свободно по улицам гуляют. Мы и решили увезти их к себе в Пермь.

– Вам не для того оружие дано Советской властью, – резко отчеканил Голощекин, – чтобы бунты устраивать! На фронт идите. А с Романовым мы и без вас управимся…

Май в 1918 году выдался очень теплый, манило в лес, на реку. Но ходить туда было некогда. Член Уральского обкома партии И. М. Малышев распорядился; всем бойцам резерва Красной Армии – и молодым и старым – непрерывно учиться военному делу. И опять пошло: смена на заводе, остальное время учеба. Паша Быков вздыхал. Все знали, что он уже давно мечтает о горном училище. Герман говорил невесело:

– Придется отставить горное-то училище еще раз.

– А что? Военное дело лучше горного, оно полезней! – горячился Шихов. – Сегодня командир Митин нужнее, чем инженер Шпынов!

– Голыми руками, Семен, немного навоюешь. Без железа, без чугуна – нету оружия. Значит, и без инженеров не обойдешься, – доказывал Герман.

– А все ж командиры теперь нужней, – настаивал Шихов.

Резервисты учились усердно. Наш отряд – конники – рубили лозу, проходили седловку, конный строй и вольтижировку. Бывало, за день так в седле наломаешься, что вечером едва дотянешь голову до подушки. Где уж тут гулять. И сердились на нас поселковые девчата, коротая летние вечера одни. Проходя мимо штаба, наши подружки озорно пели:

 
Милый мой, не задавайся,
На коне не балуйся,
При народе настыжу, —
Ты тогда не жалуйся!
 
 
Я надену черно платье
И косынку белую,
Пойду к милому в отряд,
Забастовку сделаю!
 

Скоро нагрянула новая беда: поднял мятеж чехословацкий корпус. Империалисты Антанты пустили в ход клевету, провокации, подкуп, шантаж и сумели толкнуть значительную часть офицеров и солдат корпуса на борьбу против Советской власти.

Двадцать шестого мая мятежники захватили Челябинск. Одновременно чехословаки заняли ряд городов Поволжья и Сибири.

В Челябинске находилась наша комиссия, закупавшая пшеницу для рабочих Екатеринбурга. Из членов комиссии вернулся лишь один. Он рассказал:

– Пока закупали хлеб, грузили в вагоны, подружились мы с чехами этими: они тут же в вагонах жили… И обедали мы у них на солдатской кухне. А потом вдруг схватили эти солдаты нас троих и потащили к коменданту, офицеру ихнему. Тот, не долго говоря, в зубы наганом: вы, мол, воры, хлеб у казаков украли. Ну, Алеха не стерпел. Сам, говорит, ворюга, наш хлеб жрешь, да и нас же позоришь! И хлясть его кулаком по морде. Алеху сразу расстреляли, а нас с Ильей избили в кровь и под арест. Два дня так сидели в подвале. Потом чех-солдат повел нас в нужник. Сунул нас туда и дверку захлопнул, стоит себе снаружи. Ну, мы смекнули: нырнули, значит, в яму и утекли… Под Кыштымом зарубили Илью-то, а я вот пришел.

Челябинская группа белочехов, захватив город, повела наступление в северном направлении, на Екатеринбург, а также на запад, к Златоусту, и на восток, в сторону Кургана и Омска.

В Екатеринбурге началось спешное формирование воинских частей для борьбы с чехословаками. Из Петрограда на помощь прибыл интернациональный батальон, состоявший из латышей, венгров, немцев и финнов. Все они ушли на фронт. Ушел и отряд Павла Хохрякова.

Иван Михайлович Малышев, назначенный военным комиссаром Златоустовского фронта, тоже уехал, взяв с собой Савву Белых – бывшего помощника командира молодежной сотни.

Гарнизон города состоял теперь только из нашего Верх-Исетского отряда резерва и недавно сформированного второго Екатеринбургского эскадрона. Нашим отрядом по-прежнему руководил П. З. Ермаков, который после выхода из госпиталя (куда он попал, получив ранение в бою у Черной речки) был назначен одним из комиссаров Центрального штаба резерва. 2-м эскадроном командовал бывший офицер Ардашев.

В городе объявили осадное положение. Конники непрерывно патрулировали, стрелки и пулеметчики также находились в постоянной боевой готовности.

Нашей компании некогда было собираться вместе. Герман работал заместителем председателя заводского комитета Социалистического Союза рабочей молодежи. Павел командовал пешим полувзводом. Шихову (наконец-то сбылась его мечта!) доверили пулемет. Подручными у Семена были Виктор Суворов и Саша Викулов. Новый командир муштровал своих подчиненных, покрикивая начальственным баском:

– Принесть воды! Заправить кожух! Викулов, поживей, Суворов, не отставай!

А я нес службу в конном отряде и, кроме того, выполнял разные поручения в качестве дежурного начальника штаба.

Дел хватало. Враги то тут, то там поднимали голову. Стало известно, что в «Союзе фронтовиков» [8]8
  Организация, созданная Временным правительством. В нее входили главным образом контрреволюционно настроенные офицеры, а также часть сагитированных ими солдат. – Авт.


[Закрыть]активизировались бывшие черносотенцы, монархисты, барские сынки и прочие недовольные Советской властью.

Чтобы узнать планы контрреволюционеров, Ермаков решил послать в Союз своих людей. Для этой цели выбрали двоих. У заводских ворот был вывешен приказ об исключении из отряда Гавриила Волокитина и Александра Костарева за пьянку и разгильдяйство.

– Вы пристройтесь в Союзе, ругайте покрепче наши порядки, а ночью тайком заходите ко мне, Синяеву или Медведеву, рассказывайте, какая там обстановка, – дал наказ «исключенным» Петр Захарович.

И ребята сумели выполнить задание. Через некоторое время они сообщили, что «Союзом фронтовиков» руководит «личность из центра», именуемая Каргопольцевым. Кто этот «вождь» и какова его настоящая фамилия, узнать не удалось.

Потом мы получили от Волокитина и Костарева известие о том, что «фронтовики» решили собраться десятого июня на Верх-Исетской площади, около Успенской церкви, якобы на митинг, а на самом деле с целью начать вооруженный бунт. Разрешения проводить митинг Союз, разумеется, не просил.

Штаб подготовился к отпору. Всех бойцов отряда резерва предупредили. Мой Боевик, как назло, перед этим сбил себе ногу и хромал. Я должен был присоединиться к пехоте. Ермаков разрешил мне пойти на секретный пулеметный пост, к Шихову.

Семен со своим расчетом сидел на чердаке коммунистической столовой. Пулемет пристроили так, чтобы стрелять в слуховое оконце, прикрытое ветхой ставенькой. Площадь между церковью и заводскими воротами была как на ладони.

Вскоре «фронтовики» запрудили всю площадь и подняли шум. Мы молча смотрели в щель.

Бунтовщики не дали сказать ни слова пытавшемуся обратиться к ним областному военному комиссару и (это мы, сидевшие на чердаке, узнали потом) послали в Верх-Исетский ревком своего представителя, известного в поселке хулигана Тишку Нахратова.

Явившись в ревком, Тишка сунул руки в карманы широченных брюк и нагло заявил:

– От имени двухтысячной организации екатеринбургских фронтовиков предлагаю выдать нам оружие, завтра же приступить к переговорам с братьями чехословаками о прекращении войны, разоружить красноармейцев, а службу по городу передать нашим отрядам. Никаких комиссаров нам не надо… Если вы не согласны со всем этим и задержите меня, наши разгромят и ревком и штаб.

Нахратова выслушали до конца и ответили:

– Тебя, контра недобитая, мы обязательно задержим.

Тишка угрожающе полез в карман, но дежурные красноармейцы быстро схватили его. В кармане оказалась граната.

Члены ревкома поручили П. З. Ермакову пойти к «фронтовикам» и все же попытаться уговорить их мирно разойтись. Ведь многие из собравшихся на площади не были убежденными врагами Советской власти: они просто поддались на агитацию контрреволюционеров.

Вслед за Петром Захаровичем выехали конники, чтобы помочь ему, если уговоры не подействуют.

Мы с чердака видели, как Ермаков поднялся на стол, вынесенный из соседней школы. Сначала Петра Захаровича не было слышно: толпа сильно галдела.

– Эх! – скрипнул зубами нетерпеливый Саша Викулов. – Дать бы им сейчас!..

– Погодь! – строго сказал Семен.

– Товарищи! – вырвался наконец из общего шума голос Ермакова. – Убедительно прошу вас разойтись по домам. От имени ревкома…

И тут снова начался такой гвалт, что ничего нельзя было разобрать.

– М-м-м!.. – злобно промычал Викулов.

Петр Захарович еще долго пытался успокоить горлопанов. Но в ответ неистово орали:

– Отдайте назад лошадей, коих для армии позабирали!

– Дайте нам оружие!

– Разоружить красноармейцев!

Рядом с Ермаковым появился меньшевик Комаров. Его контрреволюционная речь вызвала у Викулова новый прилив негодования:

– Вот гад! Нашего Бориса Комарова родной дядя, а такая тварь, а?

Кто-то выстрелил в Ермакова, но не попал. Толпа двинулась на него.

– Семен… – умоляюще простонал Саша.

– Целься выше голов, а то Захарыча заденешь… Давай! – скомандовал Шихов.

Викулов выпустил очередь. Почти в тот же момент Ермаков спрыгнул со стола и махнул платком. Это был сигнал конникам. Они выскочили из переулка и устремились к площади. Увидев всадников и услышав пулемет, бунтовщики, многие из которых прятали под одеждой оружие, бросились бежать. Семен приказал:

– Викулов, дай им за Петра Захарыча горячих по-настоящему!

– Стой! – раздался над нашими головами голос Синяева. – Горячиться не след, торопыга! Видишь, сам Захарыч живой и здоровый по площади идет. – Он потер ушибленный затылок и добавил неодобрительно: – Ишь ведь, куда вас занесло, сгибаться в три погибели надо.

Проскакав за хвостом толпы до выходящей на площадь Матренинской улицы, наши конники – их было всего двадцать – вдруг остановились. Навстречу им двигался готовый к атаке полуэскадрон – всадников шестьдесят – во главе с Ардашевым. Блестели пики и вынутые из ножен клинки.

Верхисетцы сначала немного растерялись от неожиданности, но тут же заметили, что у ардашевцев нет винтовок. Один из наших кавалеристов, подняв над головой гранату, гаркнул: «Бросай оружие, изменники!» Полуэскадрон повернул кругом и галопом пошел обратно.

Ермаков побежал в штаб, чтобы позвонить в город, предупредить об измене Ардашева.

Преследуя группу разбегавшихся с площади бунтовщиков, Александр Рыбников (он теперь состоял в конном отряде) догнал на берегу реки Исети Каргопольцева. «Вождь фронтовиков», пытаясь скрыться, отстреливался из маузера, но Рыбников очень удачным выстрелом из браунинга убил его.

В распоротой одежде Каргопольцева были найдены документы на имя гвардейского капитана Ростовцева и несколько писем к тайно проживавшим в Екатеринбурге влиятельным монархистам, которые готовили заговор с целью освобождения царя. Авторы этих писем находились в Петрограде и Москве, в посольствах и консульствах «союзных держав»…

А несколько часов спустя Волокитин и Костарев сообщили, что ночью в нашем поселке, в доме одного подрядчика, где, оказывается, неоднократно «заседали» руководители «фронтовиков», назначен сбор оставшихся главарей мятежа. Пароль – «Отвертка», отзыв – «Орел».

Ночь была темная и тихая-тихая. Даже собаки, против обыкновения, помалкивали. Конные и пешие заставы нашего отряда патрулировали по улицам, ведущим в поселок.

Я действовал в паре с пожилым бойцом Михаилом Шадриным. Проехав до старого больничного парка, мы остановились под деревьями. Наши кони замерли. Ничто не нарушало тишину.

– Смотри! – вдруг шепнул мне Шадрин.

Из-за угла выдвинулись силуэты двух всадников. Мы вскинули карабины.

– Стой, ни с места! Пароль? – крикнул Шадрин.

– А вы кто? – отозвался один из всадников.

«Да ведь это, кажется, Ардашев! Как будто его голос», – подумал я и, помедлив несколько секунд, рискнул: – Мы фронтовики. Говори пароль!

– «Отвертка»! – уверенно сказал тот же всадник.

– «Орел»! – последовал мой отзыв.

Конные подъехали к нам, и Ардашев – теперь я окончательно убедился, что это он, – спросил:

– Так, значит, верно фронтовики?

– Да. Высланы вас встретить и проводить в новое место, а то старая квартира ненадежна стала.

Сердце билось тревожно: вдруг не поверят?

Но Ардашев спокойно сказал:

– Ну, коли так, поехали. Куда?

– Прямо, – ответил Шадрин, понявший, что я задумал. – Держитесь рядом с нами да будьте поосторожнее, не разговаривайте, а то, неровен час, на ермаковский патруль наткнемся.

Ехали мы довольно быстро, но мне казалось, что еле движемся. От напряжения стучало в висках. Обман каждую секунду мог раскрыться. Повернули направо. Впереди забелели стены дома, в который совсем недавно переехал районный штаб. Ардашев о нашем перемещении, наверно, еще не знает. Именно на это я и рассчитывал.

– Заворачивайте, – сказал я своим спутникам и крикнул часовому в воротах: – Свои!

Мы все четверо влетели во двор.

– Принимай господ офицеров! – гаркнул Шадрин.

Подбежавшие красноармейцы быстро стащили непрошеных гостей с коней и разоружили их. Оказалось, что второй всадник – адъютант Ардашева, тоже бывший офицер.

– Вот это удружили! – удовлетворенно сказал Петр Захарович, вышедший во двор.

В областной военный комиссариат тотчас был послан связной с рапортом о задержании Ардашева.

Никто из остальных руководителей мятежников в дом подрядчика не пришел. Вероятно из предосторожности, они действительно переменили место и организовали сборище на Генеральской даче [9]9
  Так называлась дача бывшего главного начальника уральских горных заводов, территория которой примыкала к поселку Верх-Исетского завода. – Авт.


[Закрыть]. Группа наших красноармейцев во главе с самим Ермаковым совершила налет на эту дачу. После перестрелки мятежники отступили в сосновую рощу, оставив несколько раненых, автомобиль и пулемет с застрявшей лентой.

На рассвете одиннадцатого июня к нам в штаб приехали товарищи из областного военного комиссариата. Они сообщили, что 2-й эскадрон, которым командовал изменник Ардашев, пока удалось удержать от контрреволюционного выступления, но кавалеристы ненадежны и потому надо ждать помощь, вызванную с фронта.

Через несколько часов с фронта прибыли две роты 3-го Екатеринбургского интернационального полка. Вместе с интернационалистами мы быстро очистили от мятежников рощу возле Генеральской дачи. Лишь немногим из них удалось бежать к северному парку железнодорожной станции. Они захватили там паровоз, прицепили к нему один вагон и по горнозаводской линии прорвались в сторону Невьянска.

Вскоре начался контрреволюционный мятеж в Невьянске. Он продолжался несколько дней. В его подавлении приняли участие и верхисетские резервисты под командованием Ваняшкина, Ливадных и Мокеева.

После этого в Екатеринбурге и его окрестностях установилось относительное спокойствие. И тут мы узнали о трагической смерти Ивана Михайловича Малышева.

Ночью двадцать третьего июня Иван Михайлович и его боевой помощник Савва Белых с небольшой группой красногвардейцев возвращались по железной дороге с Кусинского завода в Златоуст. Недалеко от станции Тундуш на них внезапно напала кулацко-эсеровская банда. Малышев и все, кто с ним ехал, были зверски убиты.

МЫ ВЕРНЕМСЯ!

В первой половине июля чехословацкие мятежники и белогвардейцы, преодолевая упорное сопротивление малочисленных, наспех сформированных, еще не окрепших красноармейских частей, приближались к Екатеринбургу. Вечерами, когда солнце садилось за горы, синеющие на западе, до нас уже стали доноситься раскаты орудийных выстрелов. Началась эвакуация города. Открытых контрреволюционных выступлений в Екатеринбурге не было, но имелись сведения, что готовится новый заговор с целью освобождения царя.

Учитывая сложившуюся обстановку, Уральский областной Совет постановил: во избежание кровавых авантюр, на которые могут пойти монархисты, используя фамилию Романовых как знамя контрреволюции, и в наказание за все преступления против народа – расстрелять бывшего царя Николая II и членов его семьи.

И на рассвете восемнадцатого июля 1918 года не в императорскую усыпальницу Петропавловского собора, а в заброшенную шахту «Ганины ямы», за урочище Поросенков лог, под конвоем группы конников из отряда П. З. Ермакова были свезены бренные останки династии Романовых.

Не добившись решительного успеха на северном направлении, белые обошли Екатеринбург с запада и в районе железнодорожной станции Кузино прорвали фронт наших войск. Стало ясно, что город скоро придется оставить. Но необходимо было как можно дольше задержать врага, чтобы закончить эвакуацию города по главной и горнозаводской железнодорожным линиям. С этой целью Уральский областной комитет РКП(б) решил срочно сформировать батальон и обратился к рабочим с призывом: «Коммунисты – в ружье!»

Партийные комитеты заводов и фабрик Екатеринбурга направили в батальон своих лучших людей. Верх-Исетскому заводу предлагалось выделить тридцать человек, а он дал пятьдесят. В их числе было много молодежи: Павел Быков, Саша Кондратьев, Саша Викулов и другие.

Старик Шалин, узнав в районном штабе, что его не хотят посылать на фронт, неистово наскакивал на члена парткома Василия Ливадных:

– В сотне с Михаилом Колмогоровым у Черной речки я был, пять лет у тебя в смене под металл канаву заправлял, а тут – накося – на фронт не берут! Беспартийный!.. Да я, может, еще раньше тебя душой в партию записался… Четырех сынов большевиков вырастил!..

В конце концов Шалина вместе с его сыновьями приняли в батальон.

Восемнадцатого июля коммунистический батальон Уральского областного комитета РКП(б) в составе двух рот, команд конных и пеших разведчиков, с четырьмя пулеметами и батареей трехдюймовок отправился под Кузино. В ночь на девятнадцатое он с ходу отбил у врага этот важный узел железных дорог. Но отбросить белочехов дальше на юго-запад не удалось. Противник обошел батальон слева, на участке соседнего Великолукского полка. Коммунисты вынуждены были отойти сначала на северо-запад, к станции Сабик, а затем – в сторону от железной дороги, в глухую таежную деревушку.

А мы тем временем хлопотали в Екатеринбурге. Большая часть Верх-Исетского отряда резерва во главе с П. З. Ермаковым обеспечивала эвакуацию и охрану порядка в городе.

Несколько дней мне некогда было даже повидаться с родителями.

Только двадцать четвертого июля, часа в два ночи, еле держась в седле от усталости, подъехал я к воротам родного дома. На стук выбежала мама, отец дежурил на заводе. Язык мой едва ворочался:

– В амбаре лягу, мама, а ты меня чуть свет разбуди: уйдем мы нынче из города… Ежели просплю, от белых пощады не будет, так что обязательно разбуди… Вот заработок: пятьсот рублей… за два месяца… Себе возьми. Мне не надо… Только положи в седельную суму белье да полотенце. И не плачь, мама, вернемся мы, вот увидишь…

Последние слова я проговорил уже в амбаре и моментально заснул.

На рассвете мама тронула меня за плечо:

– Вставай, сынок, пора.

Я вскочил, торопливо ополоснул лицо, собрался в дорогу. Мама тихо заплакала, утирая глаза уголком платка.

– Ой, Санейко, сынок, даже с отцом-то не простился.

– Прощай, мама! Мы вернемся! Обязательно вернемся!

Через два часа наш эшелон двинулся по заводской ветке. Я высунулся из дверей вагона и, увидев на улице отца, возвращавшегося с ночного дежурства, взмахнул фуражкой:

– Тятя! Тять, до свидания!..

За разъездом Палкино наш эшелон остановился. Пехота заняла соседние сопки, а конники во главе со своим командиром Виктором Гребенщиковым двинулись к Решетам, в разведку.

Ермаков знал, что белочехи где-то уже совсем близко, но решил сделать попытку прорваться по главной линии в сторону Кунгура. Вместе с отрядом ехали некоторые работники обкома партии и областного Совета, а также члены Верх-Исетского ревкома.

Я был рядом с Виктором Гребенщиковым, когда разведка наша встретилась с нещадно пылившей по дороге телегой. В телеге восседал здоровенный детина. Он назвался местным подрядчиком и клялся, что ни в Решетах, ни на следующей станции – Хрустальной – «никого из военных нет».

Мы зарысили дальше. Въехали в Решеты. На улицах тихо, безлюдно. Вот уже середина села. И вдруг откуда-то слева с гиканьем вылетел казачий разъезд. Мы схватились за клинки, но казаки неожиданно рассыпались в стороны и переулками унеслись в лесок. По инерции отряд рванул дальше, выскочил за околицу. Открылось полотно железной дороги. На пути стоял вражеский бронепоезд.

– Назад! – крикнул Гребенщиков.

По нам ударила трехдюймовка, заработал вражеский пулемет. Кто-то впереди меня свалился с коня.

Мы подобрали двоих раненых и, помогая им держаться в седле, поскакали обратно.

Возвратившись из разведки, Гребенщиков доложил Петру Захаровичу:

– В Решетах казаки и чешский бронепоезд.

Ермаков молча выслушал этот доклад, поманил меня к себе и вместе с одним конником послал на разъезд Палкино.

– Там должны быть пушки из города. Передайте артиллеристам приказ – бить по линии железной дороги. Надо бронепоезд уничтожить или хотя бы задержать, – сказал Петр Захарович.

Мы пустились во весь дух. На разъезде и в самом деле оказались платформы с шестидюймовками. Неподалеку пыхтел паровоз.

Артиллеристы только что выпустили несколько снарядов по месту расположения нашего отряда и собрались отходить назад, к городу. Мы обругали, на чем свет стоит, щеголеватого военного, отрекомендовавшегося начальником артиллерии, и передали ему приказ Ермакова. Военный извинился за досадное недоразумение и заверил нас, что приказ Ермакова будет выполнен.

Мы поскакали назад. Но не успели еще вернуться к своим, как орудия возобновили обстрел сопок, на которых оборонялась наша пехота. Оказывается, комендант города Зотов и тот, кто отрекомендовался нам начальником артиллерии, изменили революции.

Благодаря этому чешский бронепоезд беспрепятственно подошел к Палкино и тоже открыл огонь по нашим цепям, а также заслону у моста через Исеть. Под прикрытием бронепоезда справа от дороги развернулась белоказачья часть. Для нас не оставалось ничего другого, как начать медленный отход к Екатеринбургу.

Отход продолжался до конца дня. Поздно вечером и ночью отряд отбивал атаки противника уже у городского вокзала, а в это время наши слесаря-умельцы во главе с Павлом Фидлерманом ремонтировали последний паровоз.

Часа в четыре двадцать пятого июля верхисетцы с боем прорвались через станцию Шарташ и ушли по главной линии на восток.

Тяжело было покидать родной город. Но верилось, что мы уходим ненадолго. В расклеенных на улицах листовках Уральского обкома партии и областного Совета говорилось: «Не падайте духом, товарищи, мы вернемся!»

Я думал об оставшихся в Екатеринбурге родителях и боевых товарищах: у себя дома в горячке лежал Виктор Суворов, в лазарете находился так и не оправившийся после тяжелого ранения Александр Смановский.

Кружным путем – через станции Богданович, Алапаевск, Кушва, Чусовой – добрался наш отряд до Перми и двинулся оттуда обратно к Екатеринбургу. Первого августа около станции Сарга ермаковцы соединились с коммунистическим батальоном Уральского областного комитета РКП(б), который в последние дни понес большие потери в тяжелых оборонительных боях. В тот же день пополненный нами батальон вошел в 1-ю бригаду Западной дивизии и поспешил на помощь отряду балтийских моряков, уже шестые сутки сражавшихся с превосходящими силами противника у станции Сабик.

Балтийцев должны были поддержать пермские анархисты. Но «защитники свободы» занимались другим делом – они надсаживались на митингах, обсуждая вопрос: имеют ли право красные командиры отдавать приказы анархистам.

Как ни торопились мы на выручку балтийцам, помощь наша запоздала. Не доходя до Сабика, батальон встретил небольшую группу раненых моряков – все, что осталось от этого героического отряда. Их командир с раздробленным предплечьем, посмотрев на нас воспаленными глазами, хрипло сказал:

– Не поспели, товарищи. Орудия мы взорвали, пулеметы разбили. Дрались до последнего патрона…

Верх-Исетский отряд, влившийся в коммунистический батальон, образовал роту, командиром которой остался Ермаков. Только конники, пришедшие с Петром Захаровичем, вышли из-под его начала. Нас присоединили к кавалеристам. В батальоне образовался довольно сильный отряд конной разведки. Командиром над нами поставили венгерского коммуниста Стефана Кымпана – человека богатырского телосложения, отчаянного весельчака, очень плохо владевшего русским языком. Помощником Кымпана стал Виктор Гребенщиков.

Около двадцати дней мы почти непрерывно вели ожесточенные оборонительные бои с хорошо вооруженными, прекрасно обученными, превосходящими нас по численности белочехами. Упорно отстаивали каждую горку, каждый перелесок, но все же не устояли – постепенно отошли назад, к Сарге, а потом еще дальше, на станцию Шаля.

В середине августа в батальоне было образовано партийное бюро. Его председателем избрали старого большевика Василия Гладких, ответственным секретарем – Нину Мельникову, девушку лет двадцати, из Лысьвы, членами – С. А. Синяева, А. А. Сырчикова, Сергея Кожевникова, Павла Быкова и еще нескольких человек. Одновременно во всех подразделениях появились партийные ячейки. Меня выбрали сначала ответственным секретарем, а затем, недели через две, председателем партячейки конных разведчиков.

Примерно двадцать пятого августа часть батальона (1-я и 3-я роты, полуэскадрон Гребенщикова и пулеметная команда) под командованием П. З. Ермакова была брошена со станции Шаля на Сылвенские высоты. Прибыв к месту боя, мы сменили деморализованный отряд пермских анархистов и сильно потрепанный Среднеуральский полк. Роты залегли на пашне, а конники сосредоточились в березовом перелеске.

День, с утра пасмурный, часам к двенадцати прояснился. Золотистые волны ячменя и овса на юго-западных пологих скатах высот переливались под лучами солнца.

И как раз в это время вниз по взгорью густыми цепями двинулась вражеская пехота, а слева и справа, между холмами, замелькали красные пирожки [10]10
  Головные уборы, похожие на современные пилотки. – Авт.


[Закрыть]чешских гусар.

Пехотинцы шли красиво, в полный рост. Некоторые наигрывали на губных гармошках.

Мы встретили их дружным огнем. Красивый строй сломался. Белочехи повернули назад. Скрылась и их кавалерия, гарцевавшая на флангах.

Но едва только смолкли наши выстрелы, как пехота противника снова – теперь уже редкими цепями – с винтовками наперевес пошла в атаку. На этот раз ее подпустили поближе, метров на двести. И снова враг не выдержал. Ермаков выхватил маузер:

– Коммунары, за мной!

П. З. Ермаков.

Через час-полтора наш отряд полностью очистил высоты от белочехов.

Во время нашей контратаки враг неожиданно был обстрелян с тыла. Мы тщетно пытались угадать: кто же это помогает нам? Только после боя выяснилось, что совместно с нами действовала группа сылвенских рабочих во главе с кавалеристом Семеном Жилиным. Она полностью присоединилась к нам. Люди из этой группы, в основном молодые ребята, горели желанием немедленно освободить родной завод.

А к вечеру мы опять получили пополнение: к нам прибыло небольшое подразделение конников-эстонцев из отряда товарища Пальвадре.

Петр Захарович меня вызвал и распорядился:

– Бери с собой эстонцев, прихвати несколько наших разведчиков да отправляйся в разведку по направлению к поселку Сылва. Обнаружишь врага – в бой не вступай. Только выясни расположение и возвращайся обратно.

Эстонцами командовала молодая женщина Марта. Мне впервые приходилось видеть женщину-командира.

Я коротко объяснил Марте цель разведки, и мы зарысили по дороге к Сылве. За поворотом открылся поселок. Нам с горы было видно, как там из кривого переулка выскочила группа конных и помчала прочь от нас. Эстонцы во главе с Мартой бросились в погоню. Помня наказ Ермакова, я закричал, что было мочи:

– Назад! Не преследовать!

Но мои призывы не подействовали.

– Изрубят их, как пить дать, изрубят! – забеспокоились ребята. – Выручать надо!

Мы последовали за эстонцами.

Бой продолжался минут двадцать. В результате казаки, оставив нескольких убитых, ушли из поселка. В схватке погибло пять человек из отряда Марты. У ней самой было разрублено плечо. А я поплатился лишь фуражкой, которую сбили у меня с головы.

Еще с неделю сражались мы в районе Сылвы. Поселок шесть раз переходил из рук в руки. Но в конце августа Ермаков вынужден был отступить.

Много коммунаров полегло здесь. Погиб друг заводской молодежи Сергей Артамонович Синяев. Навсегда остался под Сылвой старый большевик Егор Егорович Макаров. Окруженный белыми, сам себя подорвал гранатой вместе с пулеметом вальцовщик крупносортного цеха Верх-Исетского завода коммунист Николай Романов.