Текст книги "170000 километров с Г К Жуковым"

Автор книги: Александр Бучин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Все это записал в свой актив Макартур. С утроенной энергией он продолжал законотворчество в Японии, а в США приближались очередные президентские выборы. Генерал показал себя успешным политиком, и ширилось движение его обожателей, попытавшихся продвинуть на этих, 1948 года, выборах Макартура в американские президенты. Благодарные японские торговцы в Токио и многих других городах украшали витрины своих магазинов лозунгом: "Мы, японцы, хотим иметь Макартура президентом". Носили значки с сентенциями в этом духе. Исход выборов решился, конечно, не в Японии, а в США. Чтобы стать полноправным кандидатом и принять участие в политической борьбе, нужно было уйти в отставку. Это означало утрату завидного положения американского проконсула в Японии, утрату практически всего в надежде на эвентуальное президентское кресло. Макартур с советниками не решились рискнуть. Еще нарастить политические мускулы.

В самое ближайшее время эпохальные события вытолкнули Макартура на мировую арену отнюдь не политиком, а в привычной роли военачальника. В июне 1950 года разразилась война в Корее. Она явилась катализатором гонки вооружений на Западе, планы военного строительства НАТО обрели плоть и кровь, а Макартуру принесла одни огорчения. Правда, он сумел удержаться на Корейском полуострове летом 1950 года, подготовил и провел успешную операцию. 15 сентября 1950 года под его личным наблюдением высадился громадный десант в Инчоне, глубоко в тылу победоносной армии КНДР. Казалось, вернулись золотые дни Окинавы и Гуадалканала – во главе десантников шла первая дивизия морской пехоты США, закаленная в боях на Тихом океане. Обстоятельно, без особой спешки генерал повел свои войска на север, подавляя противника чудовищной огневой мощью.

Трумэн с возрастающей тревогой следил за действиями Макартура. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять – Макартур идет к границам СССР и КНР во главе сборных интервенционистских войск. Выяснить намерения Макартура было невозможно, хотя Трумэн слетал на остров Уэйк для встречи 15 октября с высокомерным полководцем, предпочитавшим, чтобы президенты прибывали к нему, а не он в Вашингтон. Макартур заверил Трумэна – к новому году кампания в Корее завершится. Президент наградил его медалью, а своим ближним, припомнив военные денечки 1918 года во Франции, прошипел: "Если бы он был лейтенантом в моем подразделении и шлялся в таком виде, я бы так врезал ему, что он бы слетел с копыт!" Пятизвездный генерал беседовал с подтянутым отставным полковником артиллерии, каким был Трумэн, с расстегнутым воротником мундира, в старой мятой фуражке.

Американцы не одержали победы ни к новому, ни в новом, 1951 году. Китай пришел на помощь корейской армии. Советские летчики прикрыли небо над северными районами Кореи и Маньчжурией. Под ударами воспрянувшей духом корейской армии и китайских соединений "войска ООН" откатились примерно к 38-й параллели, где и окопались. В войне тупик! Взбешенный Макартур потребовал сбросить 30-50 атомных бомб на Маньчжурию. Устроить зону смерти из радиоактивного кобальта вдоль северной границы Кореи и развязать войну против КНР. Коль скоро Вашингтон не торопился поддержать его, Макартур рвал и метал, не препятствуя преданию гласности его брани в адрес правительства и звонкой сентенции "Мы должны победить, победе замены нет". 11 апреля Трумэн прогнал генерала с его поста, что дало повод Макартуру наконец вернуться в США.

На родной земле, в Соединенных Штатах, Макартура встретили даже не как национального героя, а, пожалуй, как высшее существо. Энтузиазм по поводу прибытия генерала перешел в истерию. Выступая 19 апреля перед конгрессом и страной – 30 миллионов телезрителей, включая правительство, Макартур поносил политиков, якобы не давших ему возможности одержать победу. В ответ на отработанные абзацы речи с мест в Капитолии раздавались возгласы: "Мы слышали голос бога!", иные проливали слезы. Трумэн открыл членам правительства: "наш великий плешивый полководец с крашеными волосами" произнес речь, каковая не больше чем "стопроцентное дерьмо", а "эти распроклятые идиоты – конгрессмены льют слезы как бабы".

Май – июнь генерал препирался в сенатском комитете по поводу политики США. Он утверждал, что нужно захватить всю Корею, попутно "подорвав и сведя на нет способность Китая вести агрессивную войну". Оппоненты генерала, ключевые министры и высшие военные, утверждали в комитете, что курс Макартура означает "не ту войну, не в том месте, не в то время и не с тем врагом" (председатель комитета начальников штабов генерал О. Брэдли). "Слушания" в комитете кончились ничем. Стороны разошлись, каждая уверенная в своей правоте.

Наступил 1952 год, год очередных президентских выборов. Макартур повел личную кампанию против переизбрания его архиврага Трумэна президентом. Он внес существенный вклад в решение Трумэна отказаться баллотироваться в президенты. Сторонники генерала яростно требовали от своего кумира вступить в борьбу за президентское кресло. Впоследствии выяснилось, что поддержка Макартура была слабей, чем казалась тогда, но ее, весьма тощей, оказалось достаточно, чтобы вывести на национальную политическую арену другого генерала – Д. Эйзенхауэра. По-видимому, политические стратеги не видели иного пути побить Макартура, как противопоставить ему профессионального военного с равным количеством звезд на плечах.

Макартур сообразил, в чем дело, и 15 мая 1952 года в разрекламированной речи объявил: военному не место в Белом доме. Слова. Он так и не подал в отставку, а Эйзенхауэр уверенно набирал очки. Этот отставной генерал объяснял стране, что вторгся в политику только потому, что "терпеть не может политиканство и политику Макартура". Запутанными и очень сложными маневрами Макартуру нанесли поражение уже на подступах к выдвижению кандидатом на пест президента. Таковым стал Д. Эйзенхауэр.

Тосковавшие в США по сильной руке – а в 1952 году от океана до океана в Америке грохотали барабаны военной тревоги – получили своего генерала. Его гарантированная победа на выборах заставила умолкнуть тех, кто сетовал по поводу притеснения военных "политиками", а опасный претендент в мундире на политическую роль был убран самым что ни есть законным образом.

За происходившим на американском политическом ристалище летом 1952 года неизбежно внимательно следил весь мир. Исход президентских выборов в США был небезразличен и для Советского Союза. В Москве, несомненно, сделали надлежащие выводы из того, что за Белый дом в известной степени состязались генералы, герои второй мировой войны. Очень вероятно, что иным у нас представлялось: Д. Эйзенхауэр потеснил политиков прежде всего как пятизвездный генерал, участник крестового похода в Европу против фашизма в 1944-1945 годах. Исход американских выборов 1952 года опосредствованно оказался бомбой замедленного действия для Г. К. Жукова.

Смерть И. В. Сталина на первый взгляд отправила опалу Жукова в прошлое. Маршала вернули в Москву. Он занял пост первого заместителя министра обороны СССР. Но оставалась непоколебимой основная причина недоброжелательства как Сталина, так и Хрущева к Жукову: "То была не только ревность к славе, но политическая боязнь". По мудрой констатации М. А. Шолохова.

Эта боязнь подпитывалась грызней за власть, которая началась среди недавних соратников Сталина сразу после его смерти. Разрешить ее без участия военных политиканы не могли. Закоренелый интриган, энтузиаст массовых убийств в тридцатые, Н. С. Хрущев объяснил: "Почему мы привлекли к этому делу военных? Высказывались соображения, что если мы решим задержать Берию и провести следствие, то не вызовет ли Берия чекистов, нашу охрану, которая была подчинена ему, и не прикажет ли нас самих изолировать? Мы совершенно были бы бессильны, потому что в Кремле находилось довольно большое количество вооруженных и подготовленных людей. Поэтому и решено было привлечь военных". Посему последовало обращение к высшему командованию Вооруженных Сил, следовательно, к Г. К. Жукову.

Когда в конце июня 1953 года Георгия Константиновича зазвали на тайное сборище вождей, проводившееся под видом заседания Совета Министров, и обрадовали просьбой – арестовать Берию, он, несомненно, почувствовал отвращение. Его оторвали от любимой работы и окунули в зловонное партийное болото, среду обитания Маленкова, Молотова, Микояна, Хрущева и других бонз. Теперь они умоляюще смотрели на маршала. Надо думать, он испытывал брезгливость к этим людям, которых хорошо узнал в роли сталинских лизоблюдов в годы войны. С некоторыми из них у него были и личные счеты. Интриганы, однако, точно рассчитали. "Знали, – вспоминал впоследствии Жуков, – что у меня к Берии давняя неприязнь, перешедшая во вражду. У нас еще при Сталине не раз были стычки. Достаточно сказать, что Абакумов и Берия хотели меня в свое время арестовать. Уже подбирали ключи".

Маршал помнил, как у него бесследно исчез хранившийся на даче личный архив – дневники, записи, фотоальбомы. После смерти Сталина два альбома нашли в архиве МВД и вернули Жукову. Он взглянул на них и обомлел: "Я понял, что это дело рук Абакумова и Берии. Обложки и подбор самих фото были переделаны так, чтобы меня скомпрометировать в глазах Сталина. Кстати, мне Сталин прямо однажды сказал, что они хотели меня арестовать. Берия нашептывал Сталину, но последний ему прямо сказал: "Не верю. Мужественный полководец, патриот – и предатель. Не верю. Кончайте с этой грязной затеей". Поймите, после этого я охотно взялся его арестовать. За дело".

Жуков приступил к выполнению операции с присущей ему обстоятельностью. Вопрос вопросов – изоляция Берии от возможных сторонников. Командующим Московским военным округом и, следовательно, начальником Московского гарнизона был генерал-полковник П. А. Артемьев. Давний служака в войсках НКВД – МВД, ведавший по своей должности разводом караулов в Москве и охраной объектов в Кремле. Хрущев высказал общее пожелание, как бы убрать генерала с его поста. Жуков конкретизировал – провести в районе Калинина крупное учение войск Московского военного округа, куда и отбыл со своим штабом Артемьев. В должность и. о. начальника Московского гарнизона временно вступил командующий Московским районом ПВО генерал-полковник К. С. Москаленко. Замена одного генерала другим прошла гладко и не вызвала ни малейших подозрений у бериевцев.

В день, назначенный для ареста Берии – 26 июня 1953 года, Москаленко по приказу Жукова заменил офицерами своего штаба часовых в здании в Кремле, где проводилось заседание Президиума ЦК КПСС. Жуков с генералами, введенными в курс дела, – Батицким, Москаленко, Неделиным – затаились в комнате поблизости от зала заседания. По условному звонку они вошли в зал. Писал Жуков: "Берия сидит за столом в центре. Мои генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Я подхожу к Берии сзади, командую:

– Встать! Вы арестованы.

Не успел Берия встать, как я заломил ему руки назад и, приподняв, эдак встряхнул. Гляжу на него – бледный-пребледный. И онемел". Когда же Берию стали выводить из комнаты, он оправился и начал выкрикивать угрозы и оскорбления в адрес всех присутствовавших. "Но как только мы вышли из зала и он увидел, что охрана в Кремле заменена, то сразу же сник и запросился в туалет", заканчивает Жуков.

Маршал арестовал Берию на глазах соратников, жизнь подавляющего большинства которых прошла в кабинетах. Они впервые увидели военных в действии. Хотя не было излишеств – оружие не обнажалось, поведение Георгия Константиновича не могло не поразить, и очень сильно, штатских. На глазах корректный маршал преобразился, обнаружил навыки унтер-офицера забытой первой мировой войны. Заломил руки, поднял, встряхнул, беглый обыск. И командный, резкий голос! Партийные бонзы наверняка так и не забыли эту сцену до конца дней своих. С этих пор они, по всей вероятности, нередко испытующе вглядывались в лицо Г. К. Жукова, который в считанные годы стал их полноправным соратником – в феврале 1955 года он занимает пост министра обороны.

Получив значительную свободу действий, Г. К. Жуков самозабвенно трудился, попытавшись в новых условиях использовать опыт Великой Отечественной для повышения боеспособности дорогих его сердцу Вооруженных Сил СССР. Ведущих военачальников прикомандировали к Генеральному штабу для изучения и обобщения опыта крупнейших операций той войны. Перерабатывались уставы, совершенствовалась организационная структура наземных сил, авиации и флота. На больших учениях производились взрывы ядерных бомб. Жуков готовил вверенные ему Вооруженные Силы для войны в реальных условиях.

Он решительно требовал освобождаться от груза прошлого, ненужного. Как министр обороны, Г. К. Жуков усматривал только вред в существовании Главного Военного Совета, в который, помимо командующих видами Вооруженных Сил и округов, поголовно входили все члены и кандидаты в члены Президиума ЦК КПСС, и предложил ликвидировать претенциозный и бесполезный орган. Одновременно Жуков настаивал на ликвидации или по крайней мере на преобразовании в совещательные органы пресловутые военные советы в армиях и округах. Военные советы неизбежно вносили сумятицу в систему командования, открывали безграничные возможности для склок, ибо находились в двойном подчинении – Президиума ЦК КПСС и Министерства обороны. Предложения Г. К. Жукова были с негодованием отвергнуты Хрущевым и К°, репутация маршала как недооценивавшего роль партийного руководства в Вооруженных Силах укрепилась.

Жуков подлил масла в огонь действиями, входившими в компетенцию министра обороны. Не требовалось обращения в ЦК КПСС. Он издал приказ No 0090 "О состоянии дисциплины в армии", в котором предписывалось не допускать на партийных собраниях критики политработниками командиров. Это, по мнению министра, подрывало самые основы единоначалия, краеугольного камня любой армии. Виновные в нарушении приказа политработники и члены партии подлежали строгой ответственности вплоть до увольнения из рядов Вооруженных Сил. Как требования, так и предлагавшиеся санкции в отношении нарушителей не выходили за рамки принятого и понятного профессиональному военному. Партократы, естественно, поставили в строку приказ Г. К. Жукову. Ладно, в этом случае речь шла о том, что ставилась под сомнение "руководящая роль" партии в армии. Партократы вызверились на министра обороны, хотя внешне держались как обычно.

Они через призму недоверия и предрассудков следили за каждым шагом Г. К. Жукова при выполнении вверенных ему обязанностей. Ему пришлось наводить порядок в Вооруженных Силах, ослабевших со времен Великой Отечественной. В 1955 году армия была далеко не той, какой он знал ее в 1945 году. Сказались годы правления в Министерстве обороны глубоко штатского в маршальских погонах Н. А. Булганина. Жуков стремился восстановить Советские Вооруженные Силы во всем блеске победоносной Красной Армии – победительницы в невиданной в истории войне. Реализация благородного замысла неизбежно влекла кадровые перестановки, выдвижение лучших, избавление от тех, кто не оправдал доверия на командных постах.

Со свойственной ему прямотой Г. К. Жуков в приказах высказывался резко и недвусмысленно, в первую очередь когда речь шла о лицах начальствующего состава, допустивших гибель подчиненных в разных чрезвычайных происшествиях. В отношении недобросовестных командиров министр обычно использовал три слова: "снять, разжаловать, уволить". С точки зрения военной дисциплины, поделом им! Недоброжелатели маршала горестно и лицемерно шептались и сплетничали о зловещей "жуковской тройчатке". По аналогии с плетью?

Да, во имя возрождения и укрепления славных традиций Красной Армии по приказам Жукова изгонялись из-под знамен разгильдяи, некомпетентные генералы и офицеры. В общей сложности их было ничтожно мало по сравнению с той массой командного состава, которых "ушли" из Вооруженных Сил в результате последовательных сокращений по инициативе и под давлением Н. С. Хрущева. В 1955 году они сокращены на 640 тысяч человек, в следующем году новое сокращение – на 1200 тысяч человек. Уходили те, кто привел победоносную Красную Армию в Европу, избавил мир от фашистской чумы.

На глазах происходило разжижение начальствующего состава Вооруженных Сил, ветеранов (термин очень условный, с войны к тому времени прошло каких-нибудь 10 лет!) замещала молодежь, будто бы лучше подготовленная во всех отношениях. Вопреки усилиям министра роль партийных организаций в армии невероятно утяжелилась. Шло политизирование армии, неизбежно подрывавшее боеготовность, отделявшее армию от народа. Так что, Жуков отрицал значение армейской общественности? Министр ответил делом: в марте 1957 года прошло первое в истории наших Вооруженных Сил совещание отличников Советской Армии и Военно-Морского Флота. На нем речь шла об укреплении прежде всего уставного порядка, повышении боевой подготовки, соблюдении дисциплины.

В прямо противоположном направлении действовали интриганы на Старой площади. Хрущевцы постепенно меняли состав высшего командования Вооруженных Сил. Под предлогом выдвижения "фронтовиков" на ключевые посты в Москву, отодвигались те, кто работал в центре в годы войны. Очередная схватка за власть в Кремле подстегнула все эти процессы.

Летом 1957 года сталинисты в Президиуме ЦК КПСС повели дело к смещению Н. С. Хрущева. На заседании Президиума они проголосовали – снять его с поста Первого секретаря ЦК КПСС. Когда развернулись эти события, Жуков был в отлучке, вне Москвы. Известная временщица Е. А. Фурцева, в то время секретарь ЦК, добралась по телефону до Георгия Константиновича и умолила его приехать. Жуков появился на заседании тогда, когда, казалось, все было кончено – Хрущеву уже подыскали пост по силам, назначили министром сельского хозяйства. Кандидат в, члены Президиума ЦК КПСС, каким был в то время Г. К. Жуков, с омерзением оглядел присутствующих, по уши погрязших в грязных интригах. Хотя он по войне прекрасно знал цену Хрущеву, победители были еще хуже, что было совсем не трудно. Сталинские вельможи – Молотов, Маленков, Каганович и прочие, набившие руку в убийствах. Воцарение их у власти означало бы возвращение к сталинщине, с тюрьмами, лагерями, массовым избиением людей.

Жуков холодно объяснил кучке честолюбивых чиновников в летах, что не согласен с решением, принятым в его отсутствие. И еще добавил: "Надеюсь, что в этом меня поддержат народ и Вооруженные Силы". Намек понят – решение о Хрущеве отменили на месте. Хрущевцев озарила дивная идея – показать, что победа сталинистов свидетельствовала всего лишь об "арифметическом" их большинстве. Посему нужно обсудить все на Пленуме ЦК КПСС. После четырехдневной склоки Пленум собрался 22 июня 1957 года. Жуков озаботился послать за рядом членов ЦК военно-транспортные самолеты. Он трудился, полагая в чистоте душевной, что устраняет страшную опасность, нависшую над Родиной. Хрущев со своей компанией горячо поддержали рвение маршала и оказали ему доверие – прочитать на Пленуме ЦК материал о злодействах их противников, уже заклейменных "антипартийной группировкой".

Громким, отчетливым, с командирскими интонациями голосом маршал озвучил суровый доклад, врученный ему как знак высочайшего доверия. Он не сообразил, что хрущевцы нагло спекулируют на его популярности и авторитете. Прозвучали леденящие кровь резолюции претендентов на верховную власть, которые они щедро рассыпали по просьбам о помиловании жертв сталинского террора: "Приветствую расстрел" (Каганович), "Мерзавцам так и надо" (Молотов) и многие в том же духе. Бухгалтеры смерти подсчитали: в 1937-1938 годах было арестовано свыше полутора миллионов человек, из них 681 622 человека расстреляно. Хрущевцы вложили и эти цифры в руки Жукова. Они, разумеется, не вводили его в курс "разборок" на партийном Олимпе, когда, по свидетельству племянника Л. М. Кагановича, американского журналиста С. Кагана, в написанной им книге происходили такие сцены. Хрущев кричит, показывая на Кагановича:

– Ваши руки запятнаны кровью руководителей нашей партии и бесконечного множества невиновных большевиков!

Лазарь не выдержал. Он поднялся со стула и ударил кулаком по столу.

– И твои тоже, курва! Ты был рядом со мной, выполнял приказы и отдавал приказы. Ублюдок и выродок, твои руки тоже запятнаны кровью. Да, запятнаны!

Г. К. Жукова в изобилии снабдили фактами о преступных расправах, проводимых всеми тогдашними руководителями СССР, за исключением... Хрущева! О том, чтобы соответствующие документы были надежно спрятаны, позаботился тогдашний прихвостень Хрущева, председатель КГБ, генерал армии И. А. Серов. Так что Жуков изливал праведный гнев в заранее определенных и предписанных рамках. Маршал пригвоздил к позорному столбу тех, кто осмелился подняться против Хрущева. Он закрепил тяжкую вину массовых убийств за ними.

Жуков и только Жуков смог блестяще справиться с этой тяжкой задачей. Любой из "старой гвардии" – Хрущев и его сторонники – не могли бросить эти убийственные обвинения в лицо своим противникам. Те вернули бы их с процентами обратно. Диалог Хрущева с Кагановичем в приватной обстановке повторился бы в куда более широкой аудитории, на Пленуме. Маршал, надо думать, гордился выполнением партийного поручения, Хрущев и К" тайком потирали руки кристально честный человек прикрыл своим именем их, повинных в массовых убийствах. Участников "антипартийной группировки" сбросили со всех постов и выставили из партии. Хрущев со своими единомышленниками вознаградили Г. К. Жукова, возвели в члены Президиума ЦК КПСС. Он достиг вершины политической пирамиды, поднялся настолько, насколько возможно министру обороны, что немедленно осложнило его положение среди кремлевских интриганов. Они сопоставляли рост маршала с судьбой другого генерала, баловня судьбы, президента США Д. Эйзенхауэра. Интриганы судили по себе, разве не может случиться так, что Жуков примерится к креслу главы государства? Чем он хуже Эйзенхауэра? Последствия, в их представлении, для партийных бонз ужасающие. Номенклатура засуетилась, в ее трущобах быстро созрел заговор против национального героя.

Хрущев предложил Жукову выполнить важную историческую миссию – съездить в Югославию и Албанию. Надо думать, он растолковал министру обороны, что только ему-де по плечу выполнить почетный долг. Маршал Советского Союза найдет общий язык с маршалом Б. Тито, врачуя моральные травмы, нанесенные Сталиным и его соратниками, начиная с размолвки с Югославией в 1948 году. Хрущев-де уже начал, а Жукову предстоит развить и завершить доброе начинание восстановления советско-югославской дружбы. Нет сомнений, что Г. К. Жуков горел желанием как следует выполнить почетное партийное поручение, когда в Севастополе поднялся на борт крейсера "Куйбышев". В сопровождении эсминцев "Бывалый" и "Блестящий" крейсер должен был доставить министра обороны СССР Г. К. Жукова в Адриатику.

Ему бы, Георгию Константиновичу, задуматься, почему избран морской путь, требовавший немало времени. Может быть, он как-то расслабился, не придал этому значения, ибо считал свою поездку в определенной степени протокольной. Если угодно, продолжением миссии доброй воли, которую он недавно выполнил: 23 января – 17 февраля 1957 года поездка в Индию и Бирму. В середине пятидесятых советские руководители, ликвидировав для себя "железный занавес", азартно занялись поездками по всему свету – мир посмотреть и себя показать. Высокое положение государственных странников гарантировало им достойный прием, как во время поездки Булганина и Хрущева в Индию в 1955 году. Тогда в Индии выразили желание принять маршала Г. К. Жукова.

И вот он на индийской земле! Президент Прасад приветствовал высокого гостя: "Хотя вы приехали в Индию впервые, но вас хорошо знает индийский народ". В чем Жуков убеждался каждый день во время памятной поездки. Начальник военно-штабного колледжа, где маршал выступил с лекцией, генерал Гояни, представляя его, подчеркнул: "Мы считаем маршала одним из самых выдающихся полководцев всех времен. Вы все знаете подвиги маршала и его войск на театрах войны и блестящий разгром врага вооруженными силами, которыми он командовал. Он командовал крупнейшими армиями, какими когда-либо руководил военачальник". С небольшими вариациями эта мысль повторялась при каждой встрече Г. К. Жукова в Индии и Бирме. В ответ Георгий Константинович благодарил, представляясь: "Я сын советского народа и солдат его армии".

Как высокие оценки достижений Жукова, так пропуск им в ответных речах упоминаний о партии фиксировались в Кремле. Зависть, черная зависть несомненно охватывала партийных бонз, прокорпевших всю жизнь над бумажками и состарившихся безвестными в кабинетах ЦК. Что они могли предъявить для обозрения зарубежной аудитории, на внимание которой они были так падки? Перечень заведования секторами, подотделами, отделами и прочим в партийном муравейнике?

Триумфальная поездка Г. К. Жукова по Индии и Бирме зримо показывала миру, кто есть кто в Москве. Разве мог кто-нибудь из них четко и ясно рассказать о советской военной доктрине, а, отвечая на вопросы, будет ли применено ядерное оружие, трезво указать – в будущей войне, если она разразится, "безусловно, да, так как дело внедрения этого оружия в вооруженные силы зашло слишком далеко и уже оказало свое влияние на организацию войск, их тактику и оперативно-стратегические доктрины". Прав американский биограф Жукова У. Спар: "В заявлениях Жукова не было ничего, что бы уже не обсуждалось в советской военной печати. Однако примечательно, что в его обстоятельных рассуждениях отсутствовали ссылки на руководство партии или коллективное решение таких проблем, как будущая война между великими державами, и отсутствовали обязательные слова "советская военная доктрина предусматривает..." или "советская военная наука учит...". Маршал говорил от себя и только от себя, так, как подсказывал ему жизненный опыт великого полководца".

Эти соображения, вероятно, и не приходили в голову Георгию Константиновичу, честному солдату, относившему почтительное внимание к себе за счет великой страны, которую он представлял. Примерно так он, надо думать, рассматривал и свою миссию в Югославии.

В сущности, ему не предстояли серьезные переговоры, а так, обмен любезностями в плане общности судеб стран, вставших на путь строительства социализма. Где ему было знать, что стоило крейсеру скрыться за горизонтом, как во исполнение решения срочно собравшегося Президиума ЦК КПСС по всей стране прошли послушные партийные активы. Они работали по принципу: ага, мы это знали! Жадно внимавшую коммунистическую элиту досыта накормили самыми различными сплетнями о том, кто, как теперь "оказалось" – ошибочно, почитался национальным героем. Подумать только, ужасались номенклатурные коммунисты, в наши ряды затесался отступник от норм партийной жизни! Формировался в 1957 году образ врага социалистической Аркадии по рецептам 1937 года. Что не должно удивлять – главный режиссер позорного спектакля, ставившегося за закрытыми дверями партийных активов, кровавый убийца тридцатых, хотя и постаревший лет на двадцать, но не утративший хищных повадок, – Н. С. Хрущев.

В глубокой тайне от народа и высланного за моря Г. К. Жукова создавался жупел злодея, покусившегося на социалистическую девственность государства, приближавшегося в эти дни как раз к своему сорокалетию. Формула обвинения все-таки не вытанцовывалась. Тогда Хрущев с соратниками, в большинстве людьми малограмотными, ухватились за словечко "бонапартизм", звучавшее таинственно и в их глазах устрашающе. Эпитет поистерся от недавнего употребления против другого Маршала Советского Союза – Л. П. Берии. Этот преступный маршал заявил во время суда над ним в декабре 1953 года: "Особой скромностью я не отличался – это факт... Что касается моих бонапартистских вывихов, то это неверно". Кто знал, что лепетал соратник Хрущева и других на закрытом судилище. Посему, надо думать, влепили Г. К. Жукову обвинение в "бонапартизме" по совокупности подозреваемых за ним деяний.

В это время "бонапартист" вел рассудительные беседы с югославскими "товарищами", принимал и раздавал, в свою очередь, знаки внимания. Сходя на берег, Жуков распорядился, чтобы крейсер следовал в Сплит, откуда он намеревался отплыть в Албанию. На переходе командир корабля получил приказ из Москвы – вернуться в Севастополь. Крейсер ушел, оставив маршала на чужбине. Жуков окольным путем узнал, что в Кремле творится что-то неладное. Бросив дипломатию, он самолетом вернулся в Москву и прямо в свой кабинет министра обороны. Телефоны выключены, встретившиеся генеpалы шарахаются. Тут же вызов на Президиум ЦК под шквал вздорных обвинений. На следующий день – на стул обвиняемого на Пленум ЦК КПСС.

Они там развернулись вовсю, загонщики, травившие крупного зверя. После гнусной затравки – доклада Суслова, косяком пошли военные: первым – начальник ГлавПУРа Желтов, за ним, теснясь и состязаясь в угодничестве, хрущевские маршалы Бирюзов, Еременко и другие. В одной упряжке с ними давний недоброжелатель Конев. На шабаше, во что с тридцатых годов превращался в таких случаях форум партии – Пленум ЦК, председательствовал Брежнев. В основном военные жаловались – министр обороны притеснял-де политорганы. Лицемерие выступавших било в глаза, ибо все они больше или меньше натерпелись от политработников за долгую службу в армии. Но что делать, долг коммуниста повелевал им говорить так, а не иначе. В противном случае – отставка. В 1957 году ее боялись не меньше, чем тюрьмы в 1937 году.

Все же они не оправдали полностью высоких надежд Хрущева, главного закоперщика травли министра обороны. "Он, – рассказывал Жуков, – пребывал в своем амплуа: постоянно бросал реплики. Он часто перебивал ораторов и каждый раз в своих репликах и комментариях старался породить недоброжелательное отношение ко мне или вызвать обиду на меня, убедить всех присутствующих в том, что я опасный бонапартист и стремлюсь к захвату власти. Но эту версию никто из военных не поддержал. Поэтому в своем пространном заключении Хрущев был вынужден смягчить акцент этого обвинения и его далеко идущий замысел потерпел провал". Надо думать, клеветники в маршальских и генеральских мундирах осознавали, что за обвинением Жукова в "заговоре" последовал бы суд и прочее, памятное им по расправам с "врагами народа" при сталинщине.

Особые опасения среди них, по-видимому, вызывала реанимация Хрущевым термина "бонапартизм". Они, имевшие за плечами многолетнюю службу в Красной Армии, отлично помнили кровавые последствия применения этого ярлыка в отношении высшего комсостава. С первой половины двадцатых годов ОГПУ-НКВД, легендируя для русской эмиграции и западных спецслужб существование в СССР мнимых контрреволюционных организаций ("Трест" и других), передавала за кордон фальшивые данные о будто бы существующих в Красной Армии военачальниках с "бонапартистским" уклоном. К ним прежде всего относили М. Н. Тухачевского. По замыслу провокаторов ОГПУ-НКВД, противники Советской власти на Западе клюнут на приманку, свяжутся с этими "организациями", что даст возможность поставить под контроль их деятельность. Кое-какие успехи на первых порах были достигнуты, но очень скоро противники СССР в тайной войне докопались до истины, и операции пришел конец.