Текст книги "Серпантин"

Автор книги: Александр Мильштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава 15. Шапито

Линецкий сел за один из белых пластмассовых столиков, положил на него обе руки, и столик, заступивший одной ножкой на гальку, сильно покачнулся. В той части кафе, что была внутри – за провалом несуществующей стены, виден был двухярусный зал, сцена, или, точнее, начало сцены, потому что сцена теперь была широкой ковровой дорожкой, которую расстилали в сторону моря ноги танцоров...

На маленькой площадке стояли музыканты, которых Линецкий видел в разных кафе...

Только теперь над их головами висела стеклянная голова...

Которую он скорее всего тоже уже видел...

Если это её передавали из рук в руки его жена и инженер Мигулин...

Даже если это были не они, а их недостаточно светлые – для опознания – образы, не возникало сомнений, что под потолком той части кафе, что имела во всяком случае потолок, висел череп, а не зеркальный шар... И на череп точно так же направлен прожектор, и он отбрасывал "зайчики"... Ну, может, не такие чёткие, как это делал бы шар... Но блуждающие пятнышки света были хорошо видны на стенах кафе, череп поворачивался на цепочке...

Голова Линецкого тоже повернулась – он поискал глазами пятнышки за пределами кафе...

И увидел, что в море плавает множество огней...

Но приписывать всё это одному черепу Линецкий не стал... Он не был метаметафористом... И больше не играл в пятнашки... Он просто так сидел за столиком, глядя на тихонько вращающийся череп... И думал, что даже если позавчера в руках Инны и Бориса... Было что-то другое... Всё же нет ничего странного в том, что теперь он действительно увидел именно то, что накануне ему, возможно, что и привиделось...

Так ведь бывало с людьми – казалось, вон там идёт имярек, а, приглядевшись, ты понимал, что это не он... Но через час на самом деле встречал именно его, или её...

"Так почему то же самое не может происходить с черепами?" – подумал Линецкий...

Он вспомнил, что в чьём-то рассказе читал... О том, как один нейрофизиолог искал, как одержимый, где именно находится сознание... И сделал открытие – когда случайно, или шутки ради, подключил свою аппаратуру к лабораторному черепу... Стрелки приборов – "счётчиков сознания" – судорожно забились...

А Глебов ему что-то говорил об идее квантового компьютера на основе кварца... Но Линецкий ничего не мог вспомнить конкретно, а час назад, попытавшись найти что-то по этому поводу в Интернете, попал на сайт "Религия – атеизм чайников"...

И там прочёл фразу, которая теперь то и дело всплывала у него в голове: "...хорошие детки не ковыряют в носу и не прикладывают разность потенциалов к побрякушкам из горного хрусталя..."

"В сущности, ничего нового... Гегель сказал: "Дух – это кость", – вспоминал Линецкий, – так что я только что пришёл к тому же самому... Только что "через голову""...

Конечно, было бы более правдоподобно встретить после этого Бориса...

После того, как днём узнал, что ночью обознался... Что это не его пристань, что никто вообще там слыхом не слыхивал ни о каком Мигулине, ни о какой Инне Линецкой...

Дядечка, представившийся как хозяин комплекса, от души смеясь, заверил Линецкого, что названных персонажей ни на его пристани, ни за воротами его "дачи", отродясь не было.

А про хрустальный череп Линецкий, конечно же, не стал его спрашивать. Ему и так было не по себе, когда ворота вдруг приоткрылись и оттуда выступили эти... в камуфляже... И он не мог убедить их, что это никакое не "журналистское расследование"... Пока не пришёл дядечка – тот сразу всё просёк... И дал ребятам отмашку...

И там ещё что-то по поводу патентов перед этим было – на сайте...

Но что – он не запомнил...

А потом: "...хорошие детки не ковыряют в носу и не прикладывают разность потенциалов к побрякушкам из горного хрусталя..."

Глядя на медленно вращавшийся под потолком кусок горного хрусталя, Линецкий, повторял эту фразу много раз... Как перед этим: "What's he building in there?" – когда пытался заглянуть за забор замка...

То есть Линецкий делал всё, что не делают хорошие детки... И при этом ещё имел наглость привлекать на свoю сторону какие-то авторитеты...

"Ну и что? – думал он. – Кое-кто, напротив, советовал... одновременно "смотреть вдаль и ковыряться в носу"... Кажется, это был Чжуан Цзы..."

Кстати, в одной из книг, которые давал ему Мигулин...

А может, всё в том же журнале... "Blinded by Science"...

В общем, где-то он читал, что в Древнем Китае произведения искусства не выставлялись напоказ... Наоборот, прятались подальше от чужих глаз – в "най"... То есть, во "внутреннее", "най" – это внутреннее по-китайски, "вай" – "внешнее"...

Иногда так глубоко, что обладатель сокровищ начинал считать их своими внутренними органами...

Тут он вспомнил, как в детском саду во время тихого часа играл с соседом по кровати в прятки...

Прятались не сами детки, а... косточка от вишни...

Линецкий не помнил, куда её спрятал приятель... Под матрас, что ли... Или в наволочку...

Но он прекрасно помнил, куда спрятал её сам, когда пришла его очередь...

Просто засунул в ноздрю и всё. Недолго думая. И сказал, что можно открывать глаза...

Его сосед по койке не смог найти косточку, как ни гадал... Искали они, конечно, просто задавая вопросы... Не покидая каждый своей койки...

Приятель сдался, Линецкий понял, что выиграл... И полез пальцем в нос – чтобы достать спрятанную косточку... И вместо этого протолкнул её ещё глубже... И снова попытался достать... И протолкнул ещё глубже... И...

Что-то в этом воспоминании виделось ему теперь... метафорическое...

Но тогда ему было не до смеха... Ему казалось, что косточка теперь находится в центре его головы... Или даже всего мира...

Он пошёл и во всём признался воспитательнице...

И она сразу же повела его в ближайшую больницу, где бородатый хирург, улыбаясь, показал ему косточку от вишни... Которую мгновенно достал из его носа длинным пинцетом...

Точно так же ему уже раньше демонстрировали... Удалённый зуб...

И теперь он смотрел на вишнёвую косточку как на равно-удалённую... И от "вай" и от "най"...

"Если бы косточку вовремя не извлекли, – думал он, – она бы могла во мне прорасти... В дерево... Как это случилось в голове оленя... В которого выстрелил Мюнхаузен... А дерево это могло быть древом познания..."

В кафе теперь что-то проецировалось на одну из стен, Линецкому издалека казалось, что это – тот самый диафильм про Мюнхаузена – из детства...

Он вспомнил и свой диапроектор – маленький чёрный бронепоезд, который ужасно разогревался... накалялся – так, что к нему нельзя было дотронуться...

И эти сверкающие пылинки в конусе света...

Он уже слышал слова "космическая пыль", и часто о ней думал, когда отец показывал ему в тёмной комнате – диафильмы...

Во всяком случае, Глебова нельзя было теперь спросить, что он имел в виду... Почему кристаллическая решётка кварца...

Горный хрусталь – это ведь кварц, ну да... Ну и что?

Да ладно, это была только одна из бесчисленных его идей... Он был большой прожектёр, этот Глебов...

Скорее, тогда уже вся Вселенная могла оказаться квантовым компьютером... А заодно и Глебовым...

И всё же странно было думать о человеке, который всю жизнь выращивал кристаллы... Глядя на хрустальный череп, вращающийся под потолком кафе...

Линецкий подумал, что не надо бы позволять блестящим предметам себя гипнотизировать...

Отвернулся и стал вглядываться в море...

Он вспомнил об отшельнике, к которому они со Степанычем заходили в горах...

Одна из его – отшельника – историй, рассказанных ночью, у костра... Была про инопланенетян... Которых отшельник называл не иначе как "блестящими"...

По его словам, это были... Живые... Крошечные стеклянные осколки...

Нет, он употреблял слово "точки"... И говорил, что эти "блестящие точки"... Нашептали ему всякой всячины... И показали фильм – прямо на облаках... В котором было всё, что было – от Большого Взрыва до того дня...

И всё это как бы за час, или за два... Прямо в воздухе...

Но при этом они очень больно кусались, эти "блестящие"...

Степаныч – когда они отошли от костра к месту своего ночлега, сказал Линецкому:

– Тебе не кажется, что он принял за инопланетян каких-то земных насекомых... Которые, наверно, не давали ему спать... так долго, что он начал грезить наяву, знаешь, как перетирается от бессонницы эта граница между явью и сном... Слушай, а может быть, это были мандавошки?

– Скорее всего, – сказал Линецкий, и они долго смеялись...

А теперь он подумал, что если столько людей верят, что стеклянные черепа могут говорить... То почему бы и стеклянные крошки?...

А может, это и были... стеклянные черепки...

Линецкий прямо таки увидел эту картинку... Что-то вроде фильма Кроненберга "Муха" – когда она там предстала с крошечной человечьей головой...

Матрёшки, фракталы... Хрусталь, неисчерпаемый, как атом... – думал Линецкий, потирая виски...

Кто-то подошёл к нему из-за спины... Он вздрогнул и, обернувшись, увидел девушку...

В темноте он её не узнал и, приняв за официантку, сказал:

– Водка с тоником. Со льдом.

– Конечно, – сказала она, – только у нас самообслуживание.

И села за его столик.

Это была танцовщица, или, может быть, никакая не танцовщица, так же, как и не официантка... Просто участница стаи... Курортных бродяг, в которую входили в основном музыканты...

Линецкий вспомнил её странные па... Вспомнил, как он, глядя на её танец, подумал, что это – загулявшая чернильная фигурка из тетради Переверзева...

– Пойдём, – сказала она.

– Куда? – спросил Линецкий.

– К нам, – сказала она, – я давно уже хочу тебя... Без тебя я вынуждена спать с женщинами, хотя я это не люблю...

– Где ты видишь женщин? – сказал Линецкий. – По-моему, вокруг тебя всё время одни мужчины...

– И ты думаешь, что я с ними сплю?

– Откуда мне знать, – сказал Линецкий, – что ты с ними делаешь? Может, водишь хороводы – наяву...

– А вот приходи к нам и ты всё узнаешь... Хочешь? – она протягивала длинную беломорину...

Линецкий покачал головой и сказал:

– Нет. Я и так...

– Я вижу... Но Гераклит говорил, что путь вверх и путь вниз – один и тот же путь...

– Почему ты решила, что я хочу вниз?

– Мне так показалось.

– Показалось, – повторил за ней Линецкий. – У меня был знакомый, – сказал он, – который лазил по стенам – вверх и вниз... И позавчера мне показалось, что я его вижу сверху, что он стоит там, на пристани, и держит в руках вот этот череп, – Линецкий указал вглубь кафе, – кстати, ты не знаешь, чей он? Это не вы его таскаете за собой?

– Да нет... Это ты его таскаешь за собой.

– Я тоже так думал... Пока его здесь не увидел... Или ты скажешь, что он там не висит?

– Висит, – сказала она, – это череп хозяина кафе, ну то есть... Он ему принадлежит, да... А ты подумал, что я – Саломея...

– Ты читаешь мои мысли... А я твои нет... Так что скажи словами... Кому принадлежит кафе? Не тому ли, кому замок в конце набережной?

– Очень даже может быть. А что?

– Да нет, ничего, просто позавчера...

– Погоди... Зачем эта "поза"... А что вчера? Ты помнишь, что было вчера? Я тебя видела в "Малибу"...

– Не помню... Я просто так бродил, там и сям... Было ведь затмение... А ночью перед этим я упал... Всё сразу... Как-то наложилось... Ты здесь живёшь?

– В каком-то смысле... А как твой приятель лазил по стенам?

– Упирался в них руками и ногами... В таком узком аппендиксе коридора на восьмом этаже НИИ... Это было давно, ещё в СССР... Впрочем, может быть, он до сих пор так умеет, но уже в другом измерении... Вчера мне показалось, что я вижу его на пристани... Нет, позавчера... Это не поза, нет... Меня на самом деле не тянет во вчерашний день...

– Расскажи мне о нём. О твоём приятеле.

– Что-то старообрядное в нём было... "Нуте-с"... Бородка... Поэтому я удивился, когда подумал, что он выполз из тупика коридора прямо на пристань – из чёрной воды... Из утонувшей страны... Что это его замок... Он был, по-моему, несмотря на все книги, как бы это сказать... Горизонтальный человек... Так я думал, глядя сверху на кого-то, кто был похож на него... А потом вспомнил, что Мигулин ведь ползал по стенам... Так что кто его знает... Может быть, наоборот, я остался там в тупике на восьмом этаже... Хочешь, я тебе расскажу сон?

– Хочу.

– Не знаю, должен ли я рассказывать вам свои сны...

– Ну, смотри сам.

– Да нет, это цитата... Начало одного романа, Хавьера Мариаса... Мой сон был довольно банальный... Мне приснилось, что всё это сгорело – замок, пристань и всё, что вокруг...

– И это кафе?

– Наверно. Оно же совсем рядом... Я стоял вон там, на холме, где химера... И смотрел вниз на пожар... Пламя дышало мне прямо в лицо... Я подумал, что вулкан проснулся, но вспомнил, что кратер был не там – миллион лет назад, или два...

– И что было дальше?

– Всё сгорело. Остался только хрустальный череп... Где-то я перед этим читал – в Интернете – такую ссылку – что его нашли на другой планете, на фотографиях, которые передал американский зонд...

– Слушай, давай мы его разобъём?

– Зачем?

– Чтоб тебя на нём не циклило.

– Да ладно, это я так... Я же знал... Что не должен рассказывать вам свои сны... Не надо его разбивать, я и так буду хорошо себя вести, я тебе обещаю... Хорошие детки не ковыряют в носу и не прикладывают разность потенциалов к побрякушкам из горного хрусталя...

– А теперь – наяву, потому что перед этим – во сне... Видишь, тебя на нём циклит.

– Всё равно, разбивать не надо... И так всюду чёрные осколки... После вчерашнего затмения... Ты хочешь, чтобы к ним добавились белые...

– Ладно, посмотрим, – сказала она, – пойдём со мной... Ты умеешь играть на чём-нибудь?

– В каком смысле?

– На музыкальном инструменте.

– На барабане, – сказал Линецкий. – Шучу.

– Зачем же ты так шутишь? У нас как раз Мансур куда-то запропастился – некому играть на бонгах...

"Беги, кролик, беги, – думал Линецкий, когда она на самом деле подвела его к бонгам, – в обратном направлении... Путь вверх и путь вниз – один... Значит, и в ту же самую реку... ещё можно вступить... Имя реки – река..."

Он вспомнил, как в детстве ему принесли живого кролика... И как отец подсунул кролику жестяной барабан, как кролик сразу же стал стучать лапками...

Линецкий совершенно ясно увидел, как белый кролик стучит в барабан...

И вместо того, чтобы побежать – как кролик, ударил – в шутку, что ли – как кролик – в один бонг, в другой... Потом положил на один ладонь и ребром другой – рубанул...

– Ну вот, – удовлетворённо кивнула девушка...

Лицо её вдруг изменилось, она выпятила вперёд нижнюю челюсть и сильно взмахнула рукой...

Линецкий снял свою сетчатую майку... Как с раны марлевую повязку...

Сбросил с ног шлёпанцы...

И стал прыгать...

Ноги его быстро перемещались по полу... Как у боксёра... Веса пера...

А руками он колотил бонги...

Поглядывая вверх – на вращающийся череп...

Линецкий бил в тамтамы, передавая по цепочке... Сообщение... О том, что позавчера сошли на берег... Пришельцы... Способные... наводить... тень на плетень...

– Правда, это – необыкновенный концерт? – сказала Лена.

– В том смысле, что музыканты похожи на "образцовских" кукол? – улыбнулся Переверзев.

– Да нет... Разве что тот, который на бонгах...

– Это мой друг.

– Правда?

– Я вас познакомлю. Знаешь, я однажды видел настоящего "образцовского" музыканта... Ну, прямо "соло на водобачковом инструменте"... Он стоял в переходе метро – негр в сером плаще, надетом на голое тело – и играл на верёвке, которая была привязана к палке, а палка – ручка от швабры – была поставлена на металлический таз... И он дёргал за эту верёвку и пел о том, как он нас всех любит – всех людей... И все люди бросали ему деньги – я ни разу не видел, чтобы столько кому-то бросали... Ни одной монеты не звякнуло о его медный таз, только купюры летели, и я тоже бросил, хотя с деньгами у меня не ахти как... Это было в другой стране... У моего друга сейчас точно такое выражение на лице, как у того негра...

А тем временем девица в чёрном трико и малиновом платочке, повязанном вокруг головы, представляла музыкантов, и они по очереди кланялись и брали аккорд...

"Ваня Жук, – кричала она, – соло-гитара, город Москва", "Сеня Шевцов, бас-гитара, город Симферополь"... Когда дошла очередь до Линецкого, она закричала: "Мансур, бонги... Вселенная!"...

Музыкантов заставили играть на бис...

Но милиционер, как по команде, вошедший в кафе, потребовал, чтобы музыканты замолчали, потому что время перевалило за полночь...

"А время – это отношение бытия к небытию!" – Линецкий увидел эти слова – как в комиксе – в бульбочке возле милицейской фуражки...

Музыканты продолжали играть... Милиционер, довольно быстро разобравшись в проводах, резко потянул один из них... И наступила тишина...

Но через секунду Линецкий снова застучал в тамтамы – теперь уже соло...

Милиционер думал было подойти к нему... Но почему-то замешкался...

– Так вот о чём твоя диссертация... А я никак не могла понять... Я только вспомнила, что такие фигурки были на стене физкультурного зала в моей школе... Вся стена была в них... Это были комплексы упражнений... И однажды эта стена рухнула – от ветра, повалилась вовнутрь... Ну да, представь.... Фигурки, которые были на неё нанесены – краской, все посыпались... Вот и всё... Смотри, народ уходит... Пошли и мы – гулять! – сказала она и взяла своего друга за руку. Он сложил общую тетрадь, положил её в кулёк. Они расплатились, перешли с бетонных плит на гальку и пошли вдоль моря в сторону Хамелеона...

Линецкого вела за руку Маша... Он увидел в толпе Переверзева, но подходить не стал... Мало ли кого он теперь видел...

Был даже был один верблюд, поэтому Линецкому казалось, что целый караван идёт по тропе между холмов, которые в свою очередь были похожи на верблюжьи горбы...

Маша шла босиком и крепко держала Мансура за предплечье...

Сразу за ними шли три полуголых парня с рельефной мускулатурой, озаряемой вспышками пламени...

Дальше белел небольшой отряд интеллигенции...

Больше мы ничего не будем говорить...

В море разбегаются световые круги, природу которых объяснить уже невозможно...

Потому что даже наш человек... Водный и бестелесный... Выйдя на сушу... Идёт, освещая подводным фонариком вьющуюся между холмов тропу...

И это всё, собственно... Шёпот, шипение факелов... Мы идём... Уже светает, но в сером воздухе нам ещё какое-то время видятся тёмные сгустки... Мы не знаем, что это... Летучие мыши... Или вороны сожжённой бумаги... Всё равно, при порывах ветра они рассыпаются прямо у нас на глазах...