Текст книги "Серпантин"

Автор книги: Александр Мильштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Пока он не понял, что это – сама "жизнь"...

Ответ по форме, может быть, и напоминал карточный фокус...

Но это не имело теперь никакого значения... Потому что Линецкий, разгадав предложенный ему ребус-тест...

Почувствовал, что затмение действительно было...

И только теперь закончилось.

Глава 14. Рассеянный образ жизни

Он увидел заправку и решил долить в баки бензин, а заодно и пожевать чего-нибудь.

В буфете внимание его привлёк бутерброд... Лёня пробуравил глазами немолодую продавщицу и спросил:

– Осетрина свежая? Я, вообще-то, её на Юге не ем. Страшные от неё бывают отравления. Но сейчас вдруг так захотелось...

– Так потому и захотелось, что свежатинка, – сказала продавщица.

– Если у меня живот скрутит от твоей свежатинки, я сюда вернусь, – сказал Манко, – ты так и знай. Последний раз спрашиваю, свежая?!

– Рыба очень свежая, – сказала продавщица, – но я же не знаю, что вы ещё в дороге употребите... Сейчас только пять утра, это же у вас ещё даже не завтрак. Зачем же так наезжать на меня на ровном месте?

Чей-то голос произнёс его имя, Манко резко обернулся...

– Сельдик, – сказал он, – ты откуда взялся?

– Из Нового Света, – сказал Сельдик, – еду домой. У тебя что, нервы сдают, а, Ман?

– Какие нервы, Сельдик, с чего?

– Я не знаю, я смотрю, ты тут базар устраиваешь. Или, может, ты теперь на санэпидемстанции работаешь?

– Сельдик, тебе ли не знать, где я работаю?

– Не, ну ты же был когда-то этим...

– Ну, ну?!

– Санитаром леса...

– Рэкетиром, ты хотел сказать?

– Да не, Ман, чё я, совсем? Всё давно и неправда... Да это слово теперь вообще никто не употребляет. Крыша и крыша...

– Какая, блядь, крыша! – сказал Манко и ударил кулаком по прилавку.

– Ман, чё ты разбушевался? Ну, пусть будет рэкет... Эй, эй, постой... Рэкет по-английски – это "рассеянный образ жизни"... Я тебе клянусь... Мне недавно сказали, я тоже не поверил, в словарь посмотрел – правда...

– Сельдик, мы не в Чикаго. Причём тут английский? Вместо того, чтоб спасибо сказать... Ну ешь тут, травись на хуй...

– А я и ем и пью, – сказал Сельдик, отправляя в рот второй бутерброд, – и чё? А тебе нервы надо лечить, Ман, а не желудок. Я так думаю, что ты в санаторий едешь?

– Я сонный, Сельдик, а то бы я тебя устроил в санаторий... Ладно, хватит бузы. Мне передавали, что ты хочешь промзону выкупить. Я через три дня вернусь и перетрём.

– Лады! Не обижайся, Ман. Я просто не врубился, тоже ведь не спал, вхожу, смотрю – Ман, как вроде за старое взялся...

– За какое старое, Сельдик, ты что, с ума сошёл?! На вон, попробуй, у неё даже пиво скисшее, как будто она туда мочу заливала.

– Бабе трудно отлить в бутылку, Ман, согласись.

– Ну, может, ты и прав. Просто тёплое... Ладно, Сельдик, мне туда, а тебе обратно. До скорого.

Манко отхлебнул из купленной на заправке банки газированный напиток "живчик" и включил проигрыватель. Когда начался припев, он стал подпевать: "Райзен, райзен, зэеман райзен, йедер тут дас ауф зайне вайзе!"[1]1
  «Путешествия, путешествия, морские путешествия, каждый совершает их по-своему...» (нем.)


[Закрыть]

Незадолго до отпуска секретарша по его заданию перевела песни, а потом ещё и переписала все тексты по-немецки, но русскими буквами...

Нога каждый раз сама собой нажимала на газ, и хаммер бросало вперёд...

Казалось, его сейчас завертит в огненном смерче...

Манко обязательно ставил "Раммштайн", когда вёз кого-нибудь в первый раз.

Хотя он знал, что ни один человек не в силах понять то, что чувствует он в этот момент...

Человек может восторгаться – вполне искренне – скоростью, внутренней отделкой его "броневика", да и самой по себе музыкой...

Но ощутить это в целом никто, кроме него, не в состоянии...

Манко это особенно ясно осознал, когда вёз своего бухгалтера.

Врубив "Раммштайн", Манко стал искоса следить за выражением бухгалтерского личика...

Оно было непроницаемо! Бледный мерзкий мозгляк в круглых очочках...

"Пиздец?" – спросил Манко. "Простите? – сказал бухгалтер. – Нет, я просто не понял, что вы имеете в виду? Машину, музыку, ситуацию с малыхинским тендером?"

Манко сразу стало так тоскливо, что он чуть не сказал: "Уволен".

Он еле сдержался, вспомнив, что бухгалтер в последнее время стал выполнять ещё и функции сисадмина, и подыскать ему замену, да за такую зарплату...

– Эту музыку, – сказал Манко, – я дома не слушаю. Только в машине.

– Понятно. Хорошая музыка. Очень, – закивал бухгалтер.

– Что тебе может быть понятно? Ты вообще помнишь, что Ленин сказал?

– Нечеловеческая музыка. Правда, он это сказал про другую...

– Да что ты говоришь! А я и не знал, – засмеялся Манко. – Так вот: дома я слушаю ту же, что и Ленин. А эту только в машине. Ладно, проехали, – сказал Манко и, выключив "Раммштайн", пропел, подражая Элвису: "Love my tender..."

Бухгалтер попробовал изобразить на лице улыбку...

Манко подъехал к флигелю на территории "Литфонда", который снимал, в принципе, не он один... Но соседей он почти не видел, а может быть, и не было уже никаких соседей... Накануне он о них подумал, когда эта тварь, кончая, стала орать... Где он её подцепил, он уже толком и не знал... На набережной? Или прямо в море?... Загарпунил?..

Нет, загарпунил он её, уже дотащив до кровати...

Все дни перед этим Лёня не то маялся, не то мялся... Зачем-то даже вызывал сюда секретаршу... Алёна приехала, он сводил её в Тихую Бухту, трахнул по пути... И как-то быстро она ему надоела... К тому же сильно обгорела, так что и трогать её на следующий день нельзя было... Глядя, как она сидит, положив ноги в воду, на песке, под зонтиком, Манко вспомнил клип... Бека, кажется... В котором к человеку на курорт являлся его письменный стол – прямо на пляж... А в офисе, наоборот, в это время ходили в плавках и ластах... Тупая такая перестановка, да... А потом ещё тень по улице шла вертикально, а человек, наоборот, полз по асфальту...

Манко услал Алёну обратно в Харьков...

А вчера, или, точнее, позавчера... Потому что вчера Манко проснулся под вечер и отмокал в море, пока не стемнело... С удовольствием вспоминая это ощущение... Когда после шашлыков, вина и ночного купания... Которое само по себе осталось в памяти... Белым треугольником... Мелькавшим в глубине...

"Блядь, она хорошо ныряла... – вспоминал он, – след от купальника... Плыл в глубине, как электрический скат... Или отражение чайки..."

Он ловил её руками, она ускользала...

Поймал только, когда приземлились...

Как медведь лосося... в горной речке...

И потом, когда они шли в обнимку... Он всё время лапал её большую грудь... И казалось, что он тащит под мышкой огромную рыбину-блядину... Белугу-касатку...

Нет, это она его называла "касатиком"...

Вообще она была чудная – как будто пришла пешком из довоенной фильмы....

"Что же ты не нырнул за мной, касатик? – сказала она на берегу. – Моё тело было из тех же букв, что твоё лето..."

"Странные слова говорила... Сумасшедшая баба... Но при этом тело у неё такое, что... Не, давно такого не было... Просто русалка, блядь..." – думал Манко, счастливо потягиваясь...

Он шёл по выжженному солнцем парку "Литфонда" к калитке, которая вела на набережную...

И вдруг заметил в стороне от тротуара – на рыжем газоне – белую фигурку...

Доплер стоял, прислонившись к чёрному стволу с таким неприкаянным видом, что Манко – вспомнив к тому же, как прождал его накануне битый час в кафе – думал было теперь пройти мимо...

Но всё же сказал "Здравствуйте, Пётр Григорьевич. Как ваши дела?"

Доплер ответил не сразу. Он посмотрел на Манко затуманенным взглядом, начал было что-то говорить, но ничего не сказал.

– Ну, я пойду, – сказал Манко, – простите.

– Постойте, – сказал Доплер, – можно, я с вами... Немного пройдусь?

– Конечно, – сказал Манко, – а где Лена?

– Лена... Лена, Лена, Лена... – Доплер на ходу похлопывал себя сухой веточкой по белой штанине.

– А Лены больше нет, – сказал он, – или меня больше нет, если угодно...

– Чего это? – удивился Манко. – Мне это не угодно. Её нет, так может ещё и к лучшему... А вы есть, Пётр Григорьевич. Рассказывайте, что произошло? Я, между прочим, депутат, так что мне вы можете всё говорить...

– Я шёл по набережной, – сказал Доплер голосом, который показался Лёне каким-то театральным, жеманным... Впрочем, он подумал, что слышал такой голос ещё и у тяжёлых больных...

– ... в том месте, где стоят палатки, знаете, за холмом, на холме... Несколько штук... Вот туда я забрёл, и увидел, как она...

– Что? Мне вы можете всё говорить, как врачу...

– Совокуплялась...

– С кем?

– Он подходил к нам несколько дней назад... Огромный парень – больше, чем вы... Такой, знаете... Спортсмен...

– Ну да, знаем мы этих спортсменов...

– Сексуальные фантазии вообще довольно банальны, так что это всё вполне естественно... Сначала я даже подумал, что на это не стоит обращать внимание... Молодая девушка, вы понимаете... Не нагулялась... И пусть уж лучше с этим... Живым воплощением... Чего? Я даже не знаю, чего... Воплощением плоти.... У меня мысли путаются... А потом я понял, что где-то в этом месте... жизнь кончилась.

– Да вы что, Пётр...

– Нет, нет, не перебивайте меня... Я стоял и смотрел с такой возвышенности, как они там лежали и ласкали друг друга... Я наблюдал очень долгий куннилингус... Прямо как в зоопарке, а потом и коитус... Который едва не случился на берегу... Но вокруг уже были люди... И она потащила его за руку в море... И там они это делали, стоя по пояс, она на нём сидела... Я всё видел с холма... А потом снова лежали на берегу, и он её ласкал... Огромное тело, я видел, как играют мускулы на его спине... Анатомический театр... Краски: жёлтая, коричневая, лимонная... Немного лиловой... Всё это под открытым небом... И знаете, что я почувствовал?

– Пойдёмте к ним, – сказал Манко, – я навсегда отобью у этого "спортсмена" охоту...

– Я почувстовал, что это – и моё тело тоже... Понимаете? А я смотрю на это со стороны... Меня уже нет... Потому что я за это время так к ней... Что в ней теперь больше Доплера, чем вот в этом, – он взял двумя пальцами рукав, поднял свою руку, отпустил, и она безвольно упала вниз...

– Пошли, пошли, – сказал Манко, – потерпите ещё минутку, сейчас вы всё это забудете..

– Нет, – сказал Доплер, – я не забуду. И мы туда не пойдём, ни-ни...

– Ну, как вам угодно... А я вас тогда прождал час, в кафе, когда мы договорились ехать...

– Она заупрямилась, – сказал Доплер, – простите, я ничего не мог сделать... Я как раз хотел с вами ехать, не знаю, как сказать... Я серьёзно воспринял ваш рассказ... О том, что приключилось с вами на дороге... Я подумал, что с вами можно заехать в запретную область... На автомобиле... Знаете, Ульрих – герой романа Музиля – говорил, что он хочет прямо на автомобиле проехать через ту область, про которую писали туманные мистики...

– Да, всяко бывает... Но я уже это проехал, знаете, просто выкинул наконец всё это из головы... Идёмте, – Манко взял Доплера за запястье... И сразу же выпустил его руку, как бы одёрнув себя за панибратство...

Но Доплер теперь интерпретировал всё по-своему...

– Вот видите? Меня уже нет. Вы сами только что почувствовали. Так что никуда мы не пойдём. Давайте вот здесь присядем, если вы не возражаете... Вы завтракали?

– Перекусил, – сказал Манко, – но здесь вообще не стоит есть. Давайте тогда в нормальное кафе... В "Орфей", что ли.

– Встретимся там через час, – предложил Доплер, – идёт? Мне нужно ещё в одно место зайти... – он усмехнулся, осознав, что фраза получилась двусмысленная... Но уточнять не стал...

Они в этот момент были уже в конце набережной, дальше асфальт переходил в бетонные плиты, с которых можно было либо сойти к морю, либо, если дальше пойти – на тропинку, вытоптанную в траве – она огибала невысокий двойной холм, напоминавший женскую грудь, и где-то там обрывалась...

Пройдя десять метров, Манко обернулся и увидел, что Доплер не пошёл ни к морю, ни вдоль... А, сделав несколько шагов вглубь суши, приблизился к человеку в кожаном шлеме...И о чём-то стал с ним говорить... Сразу было ясно, о чём, хотя мало ли... Манко вспомнил, что когда впервые увидел этого человека, даже не заметил, что за спиной у него стоит дельтаплан с мотором...

Когда человек в шлеме жестом пригласил Доплера к своей "этажерке", Манко, сам не зная, зачем он это делает... Быстро пошёл назад.

– А мне можно полетать? – сказал он.

– Можно, конечно, – сказал человек в шлеме... И крикнул в сторону группки лётчиков, стоявших чуть поодаль:

– Игорь! Клиент!

– Нет, – сказал Манко, – я с Игорем не хочу.

– Почему же? Ладно, клиент всегда прав. Хотите со мной, подождите. Полёт длится восемь минут. Вы – следующий.

– Нет, – сказал Манко, – следующим я тоже не хочу.

– Чего же вы тогда хотите? – задумчиво спросил человек в шлеме и погладил завитые усы – разводя в стороны большой и указательный пальцы...

– Я хочу полетать со своим старшим другом, – сказал Манко, – вдвоём. Сам буду вести самолёт, то есть дельталёт... Но я и самолёты водить умею. Я и в ВДВ служил...

– Так вы, батенька, тогда умеете сигать с самолётов, – усмехнулся человек в шлеме, – а с дельталётов это тоже возможно, но сложнее. Я один это умею...

– Вы меня не дослушали, – сказал Манко, – это я так, к слову... Я почётный член аэроклуба... Вообще, разрешите представиться...

И Манко перечислил все свои титулы – не забыв и депутатский...

– Ну и что? – сказал усач. – Это что, даёт вам право вот так брать у меня машину... А если разобьётесь? Что тогда?

– Я не собираюсь разбиваться, у меня дел много на земле, – сказал Манко, открыл маленькую кожаную сумочку и стал показывать дельталётчику документы...

Доплер за всё это время не проронил ни слова. Он сидел в кресле, глядя в море невидящим взором... Не то чтобы перед глазами у него была эта сцена... Нет, всё было ещё более предательски... Тело, сидевшее в "этажерке" и ждавшее, пока эти два странных человека в чём-то там разберутся, было пустым...

Накануне они с Леной гуляли здесь вечером, и, несмотря на какое-то небывалое нашествие комаров – которых там вообще, по идее, не должно было быть – на море... Доплер вдруг понял, что комары его не кусают... Только его одного – вокруг все чесались, хлопали себя по телу, шли "вприсядочку"... Именно в этом месте, казалось, комариная туча была наиболее плотной...

А его не укусил ни один комар, и теперь он думал, что уже вчера в его жилах текла не кровь, а морская вода...

При этом что-то оставалось в одежде, болталось, что-то неприлично лишнее, случайно задержавшееся в этом порнофильме...

Он увидел, что Манко что-то пишет, положив лист на кожаную сумочку... И, как будто передразнивая, достал блокнот и тоже стал что-то писать...

Манко поднял голову и сказал:

– Пётр Григорьевич, мы сейчас вдвоём с вами полетим. Я пишу расписку, тут мне не верят, так я оставляю залог... Это чистая формальность, вы увидите, как я вас покатаю, я – ас... Но что вы там пишете, если это не секрет? Тоже расписку?

– Да нет, – сказал Доплер, – я заметки делаю. Это профессиональное, знаете...

– А, для будущего фильма, – сказал Манко.

– Слушайте, вы мне оба уже надоели! – сказал человек в шлеме, как будто выплюнув изо рта кляп. – Вот вы – вылезайте из дельталёта. А вы прекратите мне морочить голову! Это просто невозможно!

– Ну подождите ещё минутку, – сказал Манко Доплеру, – допишите сценарий... Я сейчас.

С этими словами он увлёк человека в шлеме за собой, приобняв его одной рукой, отвёл куда-то в сторону. Через несколько минут он пошёл назад один – владелец летательного аппарата остался стоять на месте. Вдруг он крикнул в спину Манко:

– Эй!

Манко обернулся и увидел, что тот стянул с головы шлем и протягивает его...

– Не надо! – махнул рукой Манко.

Усач подбросил шлем немного вверх, как сдувшийся, подранный мяч... Поймал, но надевать не стал. Он наблюдал теперь за происходящим молча, скрестив руки на груди и расставив кривые ноги в сапожках.

– Ну как? – крикнул Манко, когда дельталёт, пробежав десять метров по утрамбованной глине, взмыл в воздух...

Доплер молча озирался по сторонам...

– Нравится? – крикнул Манко.

– У меня ощущение, что я сижу за своим письменным столом... На старой квартире... Там у меня стоял вентилятор, прикреплённый к столу болтами...

– Ну да, этажерка, – сказал Манко, – но неужели вам не нравится, смотрите, мы поднимаемся выше! Куда летим?

– К Кара-Дагу, – сказал Доплер.

– А, сейчас... Тут тоже красиво, смотрите вниз. .

– Красиво. Эти длинные холмы... Похожи на варанов... Которые сцепились...

– Здорово, да? Мы потом подлетим и к Кара-Дагу...

– Но выше мы уже не будем подниматься? – уточнил Доплер.

– Нет, всё. Разве не хватит?

– Я думаю, что хватит, – сказал Доплер, – надеюсь.

– На что надеетесь?

– Да в общем, ни на что... Вот, возьмите. Только аккуратно, а то улетит, – сказал Доплер и протянул Манко сложенный листок.

– Простите, Пётр Григорьевич, но я не могу сейчас читать. Эта смешная конструкция... Требует от меня...

– А не надо читать, вы просто положите в карман. Или, если вы позволите, я положу вам. Можно?

– Ну да, – сказал Манко, – но что-то мне не нравится эта голубиная почта... Эй, вы зачем?! – крикнул он, увидев, как Доплер расстёгивает ремень безопасности...

– Прощайте, – сказал Доплер и стал валиться на бок... Но Манко, заорав:

– Куда?! – схватил его за ворот...

– Пустите, – сказал Доплер, – сейчас же... Вы просто не понимаете...

– Я всё понимаю! – крикнул Манко, – я за вас подписался, зачем же вы так?

– А я написал письмо! – взвизгнул Доплер, – оно у вас в кармане. Там всё, как полагается, в смерти прошу не винить, подпись... Пустите меня. А то это плохо кончится, вам ещё рано, пустите, пустите...

Дельталёт летел теперь как бы по спирали, Манко напрягал все свои силы, чтобы не дать свалиться на бок – теперь уже не только Доплеру...

– Блядь, что ж вы делаете! – сказал он. – Мы сейчас упадём!

– Хорошо, – сказал Доплер, – пустите меня. Я обещаю, что не буду.

– Смотрите у меня, – сказал Манко и отпустил рубашку, – а то я вам... Кара-Даг не покажу... Я же не могу так... управлять одной рукой, другой вас держать, да ещё третьей бороться с болтанкой... Эй, так мы не договаривались! – крикнул он, увидев, что Доплер, взявшись рукой за борт, пытается подняться...

– Прощайте, мой друг, – сказал Доплер.

– Стоять! – закричал Манко и, отпустив руль, не глядя, ударил Доплера – сбоку, без размаха, левой рукой... угодив при этом в висок, а не в челюсть...

После этого ему каким-то чудом удалось вывести дельталёт из виража с сильным креном...

И теперь траектория была наклонной пологой линией...

Дельталёт двигался в режиме скольжения...

Доплер сидел совсем тихо...

Теперь только Манко подумал, не слишком ли сильно он его...

Старик – ему ведь много не надо...

– Всё, сейчас уже идём на посадку, Пётр Григорьевич, – сказал Манко, разворачивая дельталёт над морем... Замечая белый треугольничек на поверхности воды... "Вот, снова показался след от её купальника... Как это она сказала? Тело из тех же букв..." – вспомнил Манко...

Он улыбнулся и думал было пересказать это Доплеру...

Но вспомнил, что Доплер сейчас вряд ли его слышит...

И всё же заговорил... Причём с интонацией, которую подслушал когда-то на выступлении гипнотизёра:

– Когда мы приземлимся, вы очнётесь, Пётр Григорьевич. А все эти ваши фокусы останутся в воздухе. Все мысли о самогубстве, о прыжках без парашюта... Вам не надо уходить из кино, Пётр Григорьевич, будете снимать и дальше... А то знаете, как я расстраивался... Когда отменяли сеанс... Отец говорил: "Кина не будет, кинщик заболел". Я смеялся сначала, а потом плакал... Пётр Григорьевич, я вам хотел предложить сотрудничество... Что, если я попробую продюсировать ваш следующий фильм? Я ещё с друзьями поговорю, может мы вместе вложимся...

Заговорившись, он забыл, что перед этим искал глазами квадратик рыжего глинчака, с которого взлетали дельталёты... Когда он развернул свои крылья, под ними уже снова было море, но белого треугольника внизу теперь не было – Манко летел против солнца... Всё это время он не смотрел на Доплера... Если тот был в сознании, Манко было бы неприятно смотреть ему в глаза, а если без – мысль о том, что он не удержал удар... и что от этого могло произойти в седой башке... Могла помешать управляться... с летающим средством...

Но прежде чем зайти на посадку – площадку Манко уже вычислил – он повернул голову...

И в этот момент дельталёт сильно дёрнуло...

"Кажется, попал в "пузырь", – пронеслось в голове у Манко, – и даже не сейчас... раньше..."

Рядом с ним теперь сидел никакой не Пётр Григорьевич, а тот самый парень... В рубашке цвета асфальта... Которого Манко видел на трассе в самом начале отпуска...

И когда этот серый вельветовый человек повернул к Манко смеющееся лицо...

– Очнулся, – сказал голос, – герой... Лежите спокойно.

Манко увидел белые колпаки... А потом и лица...

Все смотрели не на него, а прямо перед собой...

Манко подумал, что там, сзади, сразу же за его головой, наверно, стена...

Но он не понимал, чего они туда все так уставились...

– Куда вы все смотрите? – сказал он. – Там что, экран, что ли?

– И не один... Мы смотрим на приборы.

– Какие приборы, блядь...

– Осциллографы.

– Где я?

– Где вы, это не так интересно. Интереснее, где вы были перед этим...

– И где я был перед этим?

– Вы побывали на том свете, Леонид Михайлович. И даже не заметили, да?

– Чего же, – сказал Манко, – не заметил... А где Доплер?

– Какой Доплер?

– Ну как это – какой? Режиссёр!

Он увидел, как лицо в колпаке отвернулось от него. Как они переглянулись, кто-то пожал плечами, кто-то тихо сказал "это бывает".

– Простите, Леонид Михайлович, но мы не знаем никакого Доплера.

– Ну, со мной был человек. Пассажир, мой старый друг... Что с ним?

– Вы летали один, Леонид Михайлович, вы отказались от пилота.

– Но не от режиссёра же... Ладно, для начала – где я?

– Вы в больнице города...

– В какой ещё больнице?!

– Номер четыре.

Манко вдруг почувствовал тяжесть, ему захотелось опустить веки... Но он удержал их.

– Что это за город номер четыре... Постойте. Ну, вы знаете режиссёра такого, Доплера?

– Нет, мы не знаем, – сказало лицо.

Манко сделал слабое движение рукой в сторону других халатов...

– А вы? – сказал он, – что, тоже не знаете? Ну, все же смотрели.. "Директор средней руки"... "День"... "Ворованный воздух"? Вы чё, не видели?

Люди в халатах пожимали плечами, улыбались, говорили "нет", "не видели", "мы не видели", "нет"... Манко почувствовал ужас... Он вдруг вспомнил, что море тоже оказалось... частью пузыря... Как стало тихо – остановился мотор... Как дельталёт стал стремительно приближаться к своему отражению в синем вогнутом зеркале...

Больше он ничего не помнил...

И казалось, что дельталёт продолжает падение – прорвав поверхность пузыря – теперь уже во что-то... совершенно бездонное...

Это необходимо было срочно пресечь, как угодно... Прижечь, пристрелить, забетонировать...

– Слышь вы, колпаки! – закричал Манко, приподнимаясь на локте. – Вы за кого меня тут принимаете? Вы, блядь, все тут – банда отморозков! – увидев на тумбочке возле себя какую-то бутылку, он дотянулся до неё, схватил и швырнул вперёд...

Раздался звон битого стекла, Манко почувствовал боль в руке и увидел, что из тыльной стороны ладони торчит какая-то хреновина... От неё ведёт тонкий прозрачный шланг в потолок... Он попробовал отцепиться, но это оказалось не так просто – как будто гвоздь вбили в его руку... Он хотел было его выдернуть, но... передумал... Когда летишь в бездну, то, может, это и неплохо, быть прибитым... хотя б и гвоздями... К тому же, колпаки не бросались на него... Стояли все на своих местах, как ни в чём не бывало...

– Леонид Михайловчи, успокойтесь! Вам нельзя вставать, у вас был инфаркт. Прямо в воздухе... Худшее уже позади. Но если вы будете вскакивать с кровати, всё может повториться.

– Да я не верю ни одному вашему слову! – закричал Манко. – Какой к чёртовой матери инфаркт?! Откуда?! Я здоров, как бык!

– Хорошо, хорошо. Только вы успокойтесь.

– Как вам можно верить, если вы говорите, что Доплера не было?

Он увидел, как врачи переглянулись. Один из них пожал плечами, склонился к первому, что-то прошептал на ухо. Тот сначала обернулся к другим, а потом заговорил:

– Не волнуйтесь, Леонид Михайлович. Мы сейчас сообщим спасательной службе, что вы настаиваете... Что с вами был ещё один человек... Может быть, он как-то так выпал... что его до сих пор не нашли...

– Идиоты!

– Не ругайтесь. Вот уже пошёл человек, видите...

– Ну, вы хоть знаете такого режиссёра? Доплера? Фильм "Атлантида Петрова", три серии? Его же вся страна смотрела... Вы не могли не видеть, не могли...

– Леонид Михайлович, нам некогда! Простите нас, тёмные мы, работы много, устаём... Вам нельзя так волноваться... Что делать, не знаем мы такого режиссёра... Вам о другом надо думать... Вам надо выздороветь, вы молоды, сердце у вас было ещё ничего... Просто сильный стресс. Если вы всё правильно будете делать, восстановитесь, если же нет, пеняйте...

Манко хотел было снова подняться из положения "лёжа", но почувствовал чью-то руку на своей груди... Рука была сильной и моментально уложила его обратно, а в сгибе своей собственной руки он почувстовал лёгкий укол, скосил глаза и увидел, что ему вводят что-то в вену... После этого бросать бутылки с зажигательной смесью ему расхотелось, он закрыл глаза и снова открыл, но теперь его рука торчала из сугроба. Он вырыл сам себя, встал, отряхнулся и пошёл по чёрно-белой улице... Припоминая, что это – улица, куда он заехал после тренировки... После того, как битый час стоял во дворе и водил пальцем по ржавым струнам арфы... Отстав от покидающих комплекс пацанов, зашёл за угол, пробрался по заснеженной свалке... И стоял там, водя пальцем по струнам... А потом перепутал автобус...Стёкла заледенели, ничего не было видно... Да он не сидел у окна, а стоял между двумя одинаковыми автобусами, глядя, как под ногами вращается огромный железный диск... Два водителя растягивали гармошку... И сжимали – давая задний ход... Аккордеон, подаренный дядей на день рожденья, оказался испорченным – только тихо сипел... Это была вторая попытка – дядя уже пытался "отдать его на музыку"... Тащил его за руку, Лёня противился... Другой рукой стал хвататься за прутья ограды – рука быстро застучала по прутьям – тихий упрямый гул... А потом уже он стоял в пустом автобусе... Хотя было много свободных мест... И было тихо, стёкла были в морозных узорах... Казалось, что автобус всё время поворачивается на месте... Лёня сел к окну, положил руку на замёрзшее стекло и держал её там, пока рука не перестала чувствовать холод... Тогда он её отнял и стал смотреть сквозь чёрный отпечаток ладони... Как будто сквозь лунку – под лёд... И увидел там очертания другого города... Или деревни... Где всё было завалено снегом, тротуары, крыши... Как в Сибири... Он побежал к водителю и узнал, что это – не тот автобус... И теперь ему надо выйти и идти всё время в обратном направлении... Что он и сделал – перескочив из салона "Икаруса" в сугроб, похожий на огромное куриное яйцо... Он пошёл... По другим таким сугробам... Мимо высоких заборов, за которыми огрызались невидимые собаки... Очень медленно... Как во сне, когда ноги ватные... Или когда по колено в снегу...