Текст книги "Крюшон соло"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Ответ короля на это до сих пор остается тайной, которую сенешаль никому не выдал. Но позже, понемногу придя в себя, король все же не удержался от едкого замечания:

– Ну и фуфло же ты, сенешаль,– горько сказал наш крот– кий монарх,– что даешь своему королю такие фуфлыжные советы! По крайности, ты мог хотя бы предварительно проверить безо– пасность этого проклятого дупла!

– Но, ваше величество, вы же сами меня туда не пустили!

Но расстроенный Луи не слушал никаких оправданий. Он вообще не желал разговаривать с сенешалем, лишь подобрал с земли перочинный ножик и снова принялся ковырять дырку в стволе. Сенешаль, пытаясь как-то загладить свою вину, напра– сно упрашивал его:

– Ах, ваше величество, расслабьтесь, передохните! Я сам расколупаю эту проклятую щель!

– Спасибо, сенешаль,– с ядовитым смирением отвечал ему король,– я уж лучше как-нибудь сам. У тебя свои представле– ния о том, каким должно быть дупло, а у меня – свои. Уж луч– ше я все сделаю так, как мне надо, а то откуда ты знаешь, какие у меня там особенности. Подольше провожусь, устану, из– мучусь весь, зато мне будет все впору, удобно, никуда не ла– зить...

И изводя несчастного сенешаля своей самоотверженностью, король прилежно трудился, продолжая долбить ствол ножом. По– том он все-таки допустил к этому сенешаля, но окончательную отделку произвел сам.

– Ну вот,– сказал наш бравый король удовлетворенно,– теперь только устлать стенки скважины мхом, для мягкости, и будет то, что надо!

– Ваше величество, а как насчет увлажнения? – озаботил– ся сенешаль. Не будет ли слишком сухо?

– Что ты предлагаешь?

– Дупло дятла, ваше величество, наверняка устлано пу– хом. Если его достать и еще смазать яичным желтком, то...

– Отличная идея! – одобрил, смягчаясь, король.

"Все-таки и от сенешаля бывает иногда какая-то польза", – подумал он.

А сенешаль быстренько слазил на дерево, выгнал дятла, достал пух и яйца и, спустившись, подготовил надлежащим обра– зом скважину. Он лично проверил большим пальцем, не завелось ли в новом дупле какое-нибудь вредное животное, и решил, что на сей раз опасность исключена.

– А теперь, сенешаль,– сказал Луи,– иди-ка ты вон в те кустики и сиди там, пока я тебя не позову, а то я стесняюсь.

– Как, сир, вы не допустите меня лицезреть королевский шпандох? огорчился сенешаль.

– Нет, дружок, я боюсь, как бы ты снова меня не сглазил.

Обиженный сенешаль пожелал его величеству успеха и уда– лился в кусты. Вообще-то он был страшно зол на короля за то, что тот обозвал его, сенешаля, фуфлом. Он спрятался в кустах так, чтобы его не было видно, а сам достал у себя из планше– та бумагу и карандаш и стал лихорадочно делать зарисовки. "Пошлю эти рисунки в лондонский "Панч" – пусть весь мир зна– ет, что вытворяет наш додик-король!" – злорадно мечтал сене– шаль.

А добрый король Луи, не подозревая о таком вероломстве, нежно шептал "Моя лапушка, пряничек, помпушечка моя..." и производил меж тем колебательные движения, то приближая свой таз к стволу вяза, то отодвигая его. Вся королевская душа пела, каждая жилочка в нем радовалась жизни. "Что значит на– стоящая близость с природой!" – думал про себя Луи. Он так увлекся, что спустя без остановки продолжил колебать вяз. Правда, королю ужасно мешало то, что почва под его ногами притопталась, и Луи теперь приходилось приподниматься на цы– почках, но пылкий король отважно решил пренебречь этой поме– хой – оставалось уже недолго.

И вот настал миг, сполна возместивший доброму королю все неудачи этого дня, включая злополучного дятла и пыхтения стоя на цыпочках. Казалось, сама природа благоговейно замер– ла, не решаясь потревожить торжественности момента,– смолкли птицы, в ветвях не шевелился ни единый листочек... "По кай– фу!.." – в сладкой истоме шептал Луи, обхватив в полузабытье ствол. Он все не распускал объятия, желая увековечить бла– женное мгновение.

Эта-то затянувшаяся пауза и погубила венценосного бедо– лагу: едва он собрался вынуть то, что любой иной вынул бы уже давно, как вдруг почувствовал, что вынуть-то и не может! Что-то внутри скважины крепко обхватило важнейший из членов королевского тела и не пускало его на волю. А все дело в том, что когда король с сенешалем скоблили дупло, то в нем осталось много древесной крошки. Смешавшись с желтком дятла и ко– ролевким секретом, она образовала ту смесь, из которой как раз готовят сверхклейкий раствор. Пока Луи совершал безоста– новочные движения, этот раствор не успевал схватиться, но стоило королю на минутку замереть – и – оп-па! влип!!! Да еще как влип-то – посудите сами, египетские пирамиды потому и простояли семь тысяч лет, что камни в них скреплены меж собой раствором, куда входит желток страуса и сперма фарао– нов. Разумеется, бедняга-король не ведал, что он заново от– крыл утраченный секрет пирамид, ведь рядом не было придвор– ного алхимика, чтобы растолковать Луи всемирное значение его королевского опыта. Но даже если бы ему вручили за это за– служенную Нобелевскую премию, разве это утешило бы несчастно– го короля?

Конечно, нет! – король, как ни пытался, не мог освобо– диться от цепкой хватки коварной дырки. А он и так ужасно устал стоять на цыпочках, а тут еще на него почему-то напала страшная чесотка. Чесалось, впрочем, не то место, которое бы– ло скрыто в дупле, а около него. Но поскольку последним решительным движением король прижал себя к вязу тесней некуда, то теперь пальцы его рук еле могли протиснуться туда, где чесалось, и несчастный Луи никак не мог почесаться от души и унять этот кусачий зуд. Король уже по-всякому пробовал осво– бодиться – то шевелил телом вправо, то влево, то пытался расслабиться и съежить застрявшее в дупле до самого маленького размера – но все без толку: застрявшее-то съеживалось, но все равно оставалось сцепленным с дуплом.

– Сенешаль! – воззвал, наконец, отчаявшийся король. – Мой верный сенешаль, где ты?

Ответом было молчание.

"Нет, надо говорить так, чтобы он думал, будто ничего особенного не случилось",– решил король.

– Сенешаль, а, сенешаль! Хочешь, скажу чего-то? Ты с катушек повалишься, в натуре!

Но сенешаль почему-то не заинтересовался.

– Сенешаль! Падла! С тобой король говорит, кажется! – взревел наш кроткий король Луи.

Но и гнев монарха не впечатлил сенешаля. И тогда Луи испугался: не круто ли он берет с сенешалем? И наш милосерд– ный король сменил тон:

– Сенешаль, голубчик, ты, поди, на меня из-за кобылы обиделся? Так я пошутил, ты не думай!

– ...

– Если хочешь, так можешь моего жеребца трахнуть,– пожа– луйста, я слова против не скажу,– предложил великодушный мо– нарх.

– ...

"Нет, наверное, он мальчиками не интересуется, раз кобы– лу держит для этого дела",– сообразил мудрый король.

– А то приходи на мою конюшню, у меня там много кобыл. Я скажу конюхам – они тебя всегда пустят.

– ...

– Что? Не хочешь? Ну, тогда... тогда... эй, сенешаль, так и быть, мы ведь друзья! Ты, верно, о мадам Помпадур взды– хаешь, да? Да ведь?

– ...

– Ну, так и быть: я с ней поговорю – она тебе даст разо– чек! Что, здорово? Что молчишь? Мало? Ну, хорошо – три разоч– ка!

– ...

– Ну, как? А? Ладно – так и быть – твой каждый четверг!

Однако и ложе с мадам Помпадур каждый четверг не заста– вило откликнуться сенешаля.

– Сенешаль, а ты точно фуфло,– стал сердиться король. – Какого же хрена тебе тогда надо, а?

– ...

– Сенешаль, я ведь и башку тебе могу отрубить, понял?

– ...

И окончательно выйдя из себя, король заорал:

– Сенешаль говно! Говно! Говно!

Увы – и этот вопль остался без ответа. А дело было в том, что королевский шпандох затянулся, и сенешалю надоело делать в кустах зарисовки. Он утомился, прилег в тенечке головой на пенек, выдул фляжку бургундского да и заснул себе. И если его августейшего сюзерена не отпускал вяз, то сенешаля не менее крепко повязал сон. Поэтому как ни напрягал свою глотку король, он по-прежнему не мог дозваться изменника-се– нешаля.

Зато произошло другое: вопли короля привлекли внимание бурого медведя, который лакомился неподалеку малиной. Ему стало любопытно: что это за додиков принесло к нему в лапы? Медведь пошел на крики и, миновав спящего сенешаля, направил– ся к вязу, давая о себе знать ласковым ревом. Король обернул– ся на этот рев, увидал медведя и решил, будто бурый хищник, не иначе, слопал сенешаля – то-то он и не отвечает! – а те– перь косолапый, верно, подбирается, чтобы сожрать и его, ко– роля Луи! – и наш добрый король обделался со страху. Конечно, кто-нибудь другой на его месте рванулся бы посильней и, наве– ки расставшись со своим застрявшим, скрылся бы в чаще леса. Но наш храбрый король до того обессилел, что отважно остался у вяза.

А мало кто знает, что все крупные хищники, особенно ме– дведи, большие любители дерьма, особенно человеческого. У львов, например, рацион на пятьдесят процентов состоит из не– чистот, а у медведей, особенно французских, и на все семьде– сят. Вот и этот бурый мишка был сущим говноедом – он обожал говно даже больше меда, да и вообще нрава был совершенно до– бродушного. Но наш король не знал об этом, и когда медведь подошел к нему вплотную, то короля прошиб приступ болезни, медвежьей во всех смыслах. А косолапый очень обрадовался, обнаружив целую кучу любимого лакомства и тут же все слопал

– и тут ему прямо в пасть посыпалась новая порция. Медведь решил, что добрый король нарочно его угощает, и стал ждать добавки и проглотил ее в один присест, а после даже вылизал королю угощальное место. Косолапому нетрудно было это сде– лать – ведь зад короля не прикрывали штаны,– они болтались у него между ног внизу. Потом медведь подождал еще немного – не будет ли чего на десерт? – но Луи изверг уже все, что на– копил со вчерашнего ужина. И тогда наш милый бурый мишка встал на задние лапы и с истинно галльской любезностью обли– зал лицо короля справа, а затем зашел с другой стороны и вы– лизал лицо короля слева. Нечаянно он зацепил языком парик и стащил его, а когда из-под парика показалась королевская лы– сина, то медведь и ее облизал с величайшей признательностью, а потом уже ушел к себе в лес.

Наш грозный король Луи стоял не в силах поверить в свое чудесное спасение. "Какой странный медеведь",– размышлял Луи, – "сенешаля сожрал, а меня пощадил. Интересно, чем это я за– служил его милость?"

Но время шло, и радость короля мало-помалу улетучилась. Хорошо, сейчас-то он спасся, но что дальше? Откуда ждать подмоги? Ведь сенешаль мертв – так полагал король – и некому привести людей на выручку. А если его так и не найдут в этой бескрайней Булонской глухомани? И кроткому королю Луи до слез стало жаль себя. Он уткнулся лицом в ствол и плакал.

"Вот так и буду стоять тут",– говорил себе храбрый ко– роль,-"подобно Прометею, прикованному к скале, только к Про– метею летал орел, а ко мне будет ходить медведь. Но скоро и он перестанет навещать меня, ибо я помру от голода у этого проклятого вяза, и никто так и не узнает об ужасной трагедии, разыгравшейся в дебрях Булонского леса. Может быть, потом, когда-нибудь лет через десять, к этому гадкому дереву придут девушки на свой веселый праздник... Как, должно быть, их ис– пугает мой прислоненный к дереву скелет! Возможно, по остат– кам одежды люди и поймут, что это их бедный король, но кто растолкует им всю эту загадочную историю? Кто поведает им о терзаниях несчастного короля, о его муках, о..."

– Боже, да что ж это так оно чешется! – вслух возопил король.

И тут проснулся сенешаль. Он выглянул из кустов, увидел, что его любимый король по-прежнему находится у вяза и в ве– ликой тревоге вскричал:

– О сир! Поберегите свое здоровье! Вы до того колебали злосчастное дерево, что у вас мозги вылезли из-под черепа!

– О нет, дружок,– печально отвечал Луи,– это не мозги, это меня облизал медведь-говноед, я думал, что он и тебя съел, сенешаль, как я рад, что ошибся.

– Медведь?!. – изумился сенешаль. – Я спал и ничего не заметил... Но почему же, ваше величество, вы не укрылись от него на дереве?

– Я не мог,– по-прежнему печально отвечал Луи,– мой су– чок прилип к дуплу.

И король поведал о своем бедственном положении.

– Я немедля протрублю в свой рог! – вскричал сенешаль, уразумев, в чем заковыка. – Звуки этого рога собирали в гроз– ный час весь цвет французского рыцарства, все дворянство, все войско Франции! Мы спасем вас, сир!

– Мне не очень хочется, чтобы сюда собиралось все дво– рянское ополчение,– отвечал наш скромный король,– но делать нечего,– труби, только сначала подложи мне хворосту под пят– ки, а то веришь ли, дружок,– я уже изнемог висеть на... сто– ять на носках, я имею в виду.

Сенешаль так и сделал, а потом поднес к губам свой зна– менитый рог сенешаля Франции. Но он не успел еще подуть в него, как вдруг на поляну высыпала вся пропавшая свита, а во главе ее – кто бы вы думали? – мадам Помпадур!

Помните о крике, который испустил клюнутый дятлом ко– роль? Этот вопль достиг аж Версаля, и мадам Помпадур своим чутким женским сердцем поняла, что с ее милым произошло что– то неладное. Она тут же поскакала в Булонский лес, разыска– ла заблудившуюся свиту, возглавила поиски пропавшего короля

– и, как видите, ее женская интуиция безошибочно вывела ее к месту пленения несчастного короля Луи.

Усилиями множества слуг король был выпилен из злополуч– ного дерева, причем главное королевское сокровище, к счастью, ничуть не пострадало. Порученное заботам мадам Помпадур оно уже через неделю могло радовать всех подданых подвигами во славу Франции и любви. Но, увы, всегда найдется какая-нибудь дур устроила ни в чем не повинному королю разнос, допытываясь, от какой это дряни он принес ей гадких насекомых. А это были дятловошки, они прямо-таки кишели в пухе дятла, том са– мом, что верный сенешаль достал для короля из дупла. Когда же им стало тесно на новом месте, то все дятловошки дружно перебрались на королевский кустик, а уж оттуда и к мадам Пом– падур, так что всему виной была нечистоплотность дятла, а никакая не дрянь, да только мадам Помпадур не желала ничего слушать. И тогда наш справедливый король, разгневавшись, при– казал вырубить повсеместно во Франции все вязы до единого, и вот почему на месте бескрайних вязовых рощ нынче во Франции одни пеньки.

– Ах, какой сумасброд этот король Луи! – крутя головой и посмеиваясь, произнес император Некитая, выслушав рассказ. – Подставить член под клюв дятлу! Ну и ну!.. Хоть бы наперсток сначала одел на конец! Экий он...

– Незадачливый,– подсказал аббат.

– Да какое там незадачливый... Не король, а... прямо додик какой-то, получается!

– Совершенная истина, ваше величество,– немедленно согласился аббат Крюшон,– додик, каких поискать, да и только.

– А этот хмырь сенешаль – он ведь тоже додик? – спросил император.

– А как же, ваше величество! Наш король таких себе и подбирает – сплошь додики,– подтвердил аббат.

– Ну, если так, то не удивительно, что в вашей Франции все с ума посходили,– резонно заметил владыка Некитая. – Немцам все войны проиграли, туркам зад готовы лизать, тебя вон в аббаты поставили, рецензента Мишо – в педирасы... то есть наоборот,– педираса Мишо – в рецензенты...

– Совершенная правда, ваша величество,– сокрушенно согласился аббат,– у нас во Франции куда ни плюнь всюду додики. Но,– сделал паузу аббат Крюшон,зато граф Артуа – он святой, истинно святой, ваше величество!

– Ну, граф Артуа,– протянул император и развел руками – тут уж ему крыть было нечем. – Да, если бы не граф Артуа... я бы давно всыпал вашей Франции и всей Европе... святой человек, что говорить!..

И получалось так, что, несмотря на плачевное состояние дел во Франции и Европе, тот факт, что там мог родиться и явиться миру такой светоч святости как граф Артуа, сводил на-нет всю эту европейскую ущербность и безделоватость. Недаром говорится, что один святой весь мир перетянет! (вот только куда?)

А на следующий день аббат пустился в воспоминания о святом отце Жане, игумне его монастыря, и вдруг икнул, всхлипнул – и снова замолчал с лицом, печатлеющем скорбную задумчивость.

– Что такое, аббат? – забеспокоился император. – Опять брат Изабелла?

– Ах, нет, ваше величество. Я тоскую о судьбе моей милой Франции что-то станется с ней и ее лесами из-за бесчинств нашего сумасбродного короля!

– А что такое? – удивился владыка Некитая.– Ты же сказал, что там уже вырубили все вязы до единого, на том и конец?

– Вот вы говорите, что на том и делу конец, а дело этим вовсе не кончилось,– жарко возразил аббат.

– А что еще произошло? Неужели Луи снова поехал на охоту?

– Проницательность вашего величества бесподобна,– воздал должное аббат Крюшон. – Именно так и поступил наш незадачливый король, едва только вывел этих мерзких дятловошек.

– Но куда же он мог податься? Не к дереву же любви? – недоумевал император.

– Нет, его срубили вместе со всеми вязами Франции.

– Ага!

– Но,– добавил аббат,– наш король направился вместо этого в дубовую рощу. И там он со своим верным сенешалем остановился возле большого дуба.

– Зачем?

– Наш обожаемый король Луи захотел познать его дупло как мужчина познает дупло... ну, вы поняли...

– Не может быть! – изумился весь двор вместе с императором Некитая. Разве Луи забыл про пакостного дятла, что клюнул его так неудачно в прошлый раз?

– Нет, он не забыл, поэтому заранее послал сенешаля проверить, все ли в порядке, и подготовить своему королю рабочее место. Сенешаль же предусмотрительно захватил с собой длинный шест и с его помощью лихо махнул на ветку дуба.

– Вот как!

– Да, а потом он своей рукой повышвыривал из дупла всякий мусор вроде ненужных белок и дятлов и постарался, чтобы все было в идеальном порядке, включая увлажнение и отсутствие древесной стружки. Затем наш добрый король был поднят вверх с помощью системы блоков и тросов.

– Что, они тоже оказались с собой у преданного сенешаля?

– Да, он учел упрек короля в недальновидности и стал с тех пор ужасно запаслив, сопровождая короля на охоту. Даже лошадь брал с собой непременно обученную, хотя этого королю уже не требовалось.

– Но зачем же Луи все же понадобилось чпокать дупло дуба?

– Он не мог вынести прошлой неудачи и решил взять реванш за фиаско у вяза. А впрочем,– добавил аббат,– не исключено, что король стал с тех пор древосексуалистом и изнывал от страсти повторить божественные ощущения единства с природой.

– Так, и что же было дальше?

– Увы,– вздохнул аббат,– нашему королю вновь не повезло. Веревочная система была не отработана, и несчастный король Луи с первого раза не попал в дупло.

– Но куда же он попал, в таком случае?

– Сначала он с размаха треснулся о ствол своим телом и... соболезнующе вздохнул аббат,– немного ушибся. Затем, когда король слегка попенял сенешалю за неточность прицела, сенешаль отрегулировал высоту блоков и с помощью осевого троса направил обожаемого короля точно к дуплу. На этот раз Луи попал в него...

– Ну, слава Богу! Все-таки сумел! С какого же расстояния?

– С четырех метров. Он висел на ветке соседнего дуба,– пояснил Крюшон,а сенешаль качнул его к дуплу с помощью осевого троса. И король запросто залимонил точно в дупло, правда,– тяжело вздохнул аббат,– не тем, чем хотел.

– Не тем, чем хотел? – переспросил в недоумении император. – А чем же? Чем он хотел и чем он попал?

– Наш король,– охотно разъяснил аббат Крюшон,– всегда хочет одним и тем же местом. Однако в дупло он попал головой.

– О!

– Да, но худшим было не то, что он туда попал головой, а то, что он не мог оттуда головой выпасть.

– То есть он опять застрял?

– Именно, ваше величество!

– Какой ужас! Что же было потом?

– Потом прибежал медведь-говноед и стал требовать своей доли.

– Вероятно, он сидел с раскрытой пастью под дубом и громко ревел? предположил валдыка.

– Сначала да, но заминка была в том, что наш обожаемый король забыл загодя снять штаны, и все лакомство настырного медведя попало в них, не достигая вожделеющей пасти хищника.

– Так, так!

– Ну и,– продолжал аббат,– медведь полез вверх и принялся лапой стаскивать вниз угощение, которое он уже считал принадлежащим себе стаскивать, разумеется, вместе с тем, где они находились.

– А что же сенешаль?

– Сенешаль упал в обморок на соседнем дереве и ничем не мог воспрепятствовать не в меру сластолюбивому медведю. И медведь буквально выгрыз в штанах короля огромную дыру. К счастью, наш находчивый король Луи, для которого нет безвыходных положений, догадался, вися головой в дупле, руками приспустить свои штаны. А то бы этот навязчивый хищник выгрыз бы и ту промежность, что они облегали.

– А что же дятловошки, дятел? – расспрашивал чрезвычайно заинтересованный император. – Или в этот раз их не было?

– Не было,– признал аббат. – В этот раз были муравьи. Они ползали туда-сюда по дубу и мимоходом покусывали зад несчастного короля. А проклятые дрозды, охотясь за муравьями, так и норовили склюнуть муравьев с нежного королевского тела.

– Ай, ай! – сочувствуя собрату по королевскому ремеслу, стал сокрушаться император. – Но что же свита?

– Свита подоспела как раз вовремя, чтобы отогнать зарвавшегося медведя-говноеда. Потом, конечно же, они вынули нашего страдальца-короля из дупла, потом распутали сенешаля, хотя король Луи и велел его оставить болтаться на канате под соседним дубом.

– Почему же не было исполнено высочайшее повеление? – нахмурился император.

– О, это вышло совершенно непроизвольно,– заверил аббат Крюшон. Просто когда стали перерубать веревки, опутавшие короля, то сенешаль сам полетел вниз и рухнул на землю.

– Рухнул? А что же – он так и не очнулся от обморока?

– Очнулся, ваше величество! В полете сенешаль вскрикнул, хотя и несколько истошно, что выдало полную ясность его сознания. Правда, соприкоснувшись с землей, он вновь его несколько затуманил.

– Ну, а мадам Помпадур?

Аббат только развел руками.

– Она, увы, была вне себя. Нашему доброму королю едва удалось ее умиротворить – он был вынужден подарить ей манто из пингвиньих лапок и половину Тюильри.

– Ну, славу Богу, все окончилось благополучно! – вздохнул император Некитая. – Отчего же вы плачете, аббат?

– Я... – отвечал Крюшон голосом, прерывающимся из-за рыданий,– я... о-о-о... скорблю... о-о-о... дубовых... рощах... а-а-а... Франции! Они пали жертвой любострастия... а-а-а... нашего возлюбленного монарха-а-а!..

– Так что же,– поразился император, его супруга и весь двор,– король Луи и теперь велел срубить все дубы до единого?!.

– О да,– заливаясь слезами, отвечал аббат. – Все до единого!

– Ну и древосек же ваш король Луи! – от души высказал император свое заключение.

– Истинная правда, ваше величество,– тотчас признал аббат. – Абсолютный древосексуал, иначе и не скажешь.

– А этот Версаль, придворные, свита,– они что – тоже древосеки?

– Ну, конечно, ваше величество! – подтвердил аббат гениальную догадку некитайского властителя.

– Ай, ай! – сокрушенно качал головой император.

– Да у нас в Париже, почитай, все древосеки,– присовокупил аббат. Древосеки да гомосеки. Додики, одним словом.

– Ну и место же этот ваш Париж! – удивился государь. – Одни додики!

– Зато граф Артуа... – напомнил аббат Крюшон. – Он святой!

– Граф Артуа,– с благоговением повторил император. – Ну, граф Артуа...

И опять этот козырь крыть было решительно нечем.

На следующем приеме аббат опять заплакал среди разговора с императором.

– Что, опять безумный король Луи? – догадался государь.

– О да, ваше величество! – плача отвечал аббат.

– Но что же на сей раз выкинул этот сумасброд Луи? – вскричал император в величайшем изумлении.

На сей раз сумасброд Луи отправился в ореховую рощу. По повелению мадам Помпадур по всему пути следования короля заранее были вырублены все деревья выше человеческого роста. Про место охоты и говорить нечего – там деревьев не осталось вообще, одни пеньки да кустики. Разумеется, это не остановило удальца-короля – он оторвался от свиты и с гиканьем устремился в сексуальную атаку на зорко замеченный большой пень. Все придворные ловили своего монарха по всему полю между торчащих пней и остатков орешника, но неудержимый король, как заправский регбист-форвард, прорвался сквозь все заслоны и с сенешалем, висящим на пятах, попытался овладеть пнем. По несчастью, в пне оказалась большая щель, и туда-то и угодил невезучий Луи – угодил, естественно, тем, чем он всегда хотел. И тут как тут подлый крот,– впрочем, нет, это был коварный удод – своим твердым и наточенным как игла клювом долбанул несчастного короля Луи в то, чем король всегда хотел. Сделав это, удод улетел, король же остался на месте, несмотря на свое желание догнать удода и обсудить с ним кое-какие личные вопросы. Точнее, Луи был вынужден остаться, потому что в предательскую щель пня был изменнически воткнут топор, оставленный там каким-то ротозеем-древосеком. И вот этот-то топор и схватил так опрометчиво несчастный король, корчась от неприятных ощущений и желая отомстить за них удоду. После этого щель сжалась; то, чем король, всегда хотел, оказалось защемлено пнем; вопли короля резко услилились; медведь-говноед был тут как тут – бегал вокруг пня, отгоняемый алебардами подоспевших стражников, и недовольно ревел; вскоре из Тюильри прибыла мадам Помпадур; она была крайне разочарована произошедшим; орешник исчез с лица Франции. Ну и, разумеется, после этого в Некитае окончательно выяснилось, что король Луи – бесподобный, непревзойденный, неповторимый додик; его придворные – додики; все подданные – додики; мать короля – додик; отец короля – додик каких свет не видел; Париж – додик; мадам Помпадур – тоже додик; кардинал Ришелье – отпетый додик. Зато граф Артуа – святой: он ни разу не онанировал.

Прошла неделя. Бескрайние леса Франции косила гигантская коса. В считанные дни французскую землю покинули бук, тисс, граб, клен, сосна, береза, ива, акация, липа, тополь, каштан, самшит, осина, ольха, баобаб, эвкалипт и все остальные деревья. Гибельное дыхание смерти уже нависало и над кустарниками, так как в последний раз неудержимый король Луи в своем древосексуальном бесчинстве попытался овладеть кустом шиповника, но был вероломно поранен шипами. Хуже того, дело шло к тому, что аббат Крюшон вскоре начнет сокрушаться о судьбе не одной только Франции, но всей Европы.

В последний раз, рыдая в конце своего рассказа о горькой доле прекрасных шиповников Франции, аббат был спрошен потрясенным императором Некитая:

– А что же, этот додик Луи один такой у вас в Европе или другие есть такие же?

– Что вы, ваше величество,– отвечал аббат, живо вытерев слезы. – Другие короли в Европе не то что такие, а гораздо того такие!

– Неужели все додики? – поразился император.

– Именно так, – заверил аббат Крюшон. – Поголовно все додики или хуже. Да они и сами не спорят: мы, говорят, додики. Бывало соберутся где на конференцию, поглядят друг на друга, да только рукой махнут – мол, додики мы тут все, чего с нас взять – головы понурят да и по домам. Вот спросите хоть нашего барона или лорда Тапкина. Они про своих королей тако-ое знают!

Оба названных от неожиданности коротко хрюкнули, но тотчас замолчали, опустив головы.

– Взять, к примеру, германского императора Барбароссу,– продолжал аббат.

Фон Пфлюген подскочил на месте, коротко взвыв, но тут же осел и опустил голову – он вспомнил, чья очередь завтра вечером везти во дворец аббата.

– Или вот еще,– продолжил аббат,– есть Дания, там принц та-акой додик! Недаром Гамлетом зовут. Затеет, значит, театр. Сару Бернар там пригласит, этуалей всяких. Ну, съедутся короли чужие, пресса. А он, стервец этакий, могилы разроет, а потом на спектакле выскочит из-за кулис, череп достанет и давай им в гостей кидаться! Мать ему: страмина! Мы тут сидим тихо, культурно, а ты что? А он: сама виновата – тебе лучше знать в кого я такой додик уродился! И привидение-то свое с поводка спустит. Все визжат, а он череп целует: папа, папа! бедный папа! быть мне или не быть?

– Ай, ай! – вздыхала императрица. – Это так с матерью разговаривать! Неужели в Европе не понимают строгого воспитания?

– Ну, не то чтобы совсем,– отвечал аббат. – Вот, к примеру, взять эту англичанку королеву Елизавету,– добавил он, кинув взор в сторону подпрыгнувшего на скамье Тапкина. – Она на гвардию такого шороху может навести – куда наш Луи.

– А что же – английская королева тоже древосек? – поинтересовалась императрица.

– Ну, не то чтобы древосек,– отвечал аббат. – Она, ваше величество, скорее сучкоруб.

– Нежели она лазит по деревьям и ищет сучки? – поразился император.

– Не то чтобы лазит,– отвечал аббат. – Королева в поисках сучков ходит по земле, а именно – по своей любимой аллее, где растут молодые кленки. Она это делает, направляясь к купальне. При этом королева так спешит окунуться в воду, что обнажается еще в начале аллеи. Ну, а после купания она берет в руки садовые ножницы и возвращается к месту, где сбросила свои одеяния. И если по пути августейшая садовница замечает на кленках сучки, то собственноручно скусывает их ножницами, огромными и острыми как бритва.

– Но, аббат, а вы не находите такую прогулку по аллее несколько опасной для ее величества? – поинтересовался Ли Фань. – А вдруг кто-нибудь кощунственно соблазнится наготой королевы и дерзнет напасть на беззащитную женщину?

– Да, разумеется, опасность есть,– признал аббат,– но все предусмотрено – между кленками расставлена цепь гвардейцев, которые стоят на страже их августейшей и возлюбленой госпожи.

– Погодите-ка, аббат,– спросил государь,– неужели же им не возбраняется созерцать августейшую обнаженность?

– Конечно же, возбраняется,– заверил аббат Крюшон. – Гвардейцам дан строжайший приказ крепко зажмурить глаза и бдительно нести охрану. Королева лично взяла на себя воспитание гвардии и сама проверяет соблюдение этого приказа.

– Каким же образом? Вероятно, королева, возвращаясь с купания, вглядывается им в лица?

– Ну, не совсем в лица,– уточнил аббат. – Все гвардейцы, в целях проверки исполнения приказа, раздеты снизу до пояса. Королева же, проходя по аллее кленков, зорко вглядывается в стволы и, если замечает где строптивый сучок, то немедленно удаляет его ножницами.

– Вот как! Но ведь членкам... то есть кленкам это же больно! вскричала императрица. – Мне кажется, что английская королева излишне ревностный сучкоруб.

– Возможно,– отвечал аббат,– зато как это служит для воспитания в гвардии выдержки и боевого духа! Недаром полк молодых членков... – то есть кленков,– поправился аббат,– их так и зовут в народе, "кленки" – недаром полк кленков так и просится на поле боя и готов рвать своего противника в клочья буквально голыми руками. Это с их помощью англичане дали шороху врагу при Гастингсе и под Дюнкерком!