Текст книги "Мешок историй про шалого малого"

Автор книги: Александр Мешков

– А ты! Ты почему в таком виде? – Николай тыкал пальцем в ее грудки.

– В какого?

– В трусах!

– А что, я, по-твоему, должна быть без трусов в присутствии постороннего мужчины? Так?

– Что? – не понял Краснососов.

– Я должна, по-твоему, без трусов находиться в присутствии сантехника?

– Нет. Но почему топлесс?

– Я что: без трусов должна… Я спину ему терла! Без трусов, что ли, я должна тереть мочалкой? Он попросил спинку потереть. Я сняла халат, пердечно чтоб не обрызгаться бздешник мочалкой от засор! Что тут непонятного говно засор потереть нельзя? Тереть мочалкой нельзя уже спину потереть засор что бздешношч совсем без трусов! Спину уже нельзя потереть! А что? Нельзя? Нельзя халат снять? Я же в трусах же!

– Я вообще… Это какое-то… Я не понимаю.

– Разрешите, дамы и господа, я пройду? – спросил преувеличенно деликатно волосатый мужчина, уже одетый в штаны и свитер, протискиваясь между Николаем и Мариной, – Мне пора…

– А где ваш инструмент? – воскликнул Краснососов, – Где ключ разводной? Где молоток? Чем вы пробивали засор?

– Ну что, хозяйка? Все нормально я пробил? Претензий нет? – не обращая внимания на здоровое любопытство Николая, обратился мужик к Марине, надевая дубленку.

– Нет претензий! Все вы нормально сработали! Пробили на славу! Спасибо! – ответила Марина, пожимая руку сантехнику.

– Ага! Вы еще поцелуйтесь на прощание, голубки! – иронично, как ему показалось, подсказал Николай.

– Не умно! – с укоризной сказала ему Марина.

– Если снова прорвет – вызывайте! – сказал нежно сантехник. – Пробьем!

– Обязательно вызову, как только прорвет! – пообещала Марина.

– Что-то у тебя раньше не прорывало, – недовольно пробурчал Николай, когда за сантехником закрылась дверь.

– Не бурчи, Колька! – смеясь, шлепнула его ладошкой по носу, – Ты во всем видишь измену! Во всем! Тебе надо обратиться к психоаналитику! Да, да! Прошлый раз к разносчику пиццы меня взбздешно приревновал! Смех, да и только! Это не цивилизованно – ревновать! Это становится смешным! Ты сам себе не смешон?

– Я? Себе? Нет! Нисколько! Не смешон!

– Но ты Отелло! Ты страшный ревнивец!

– Правильно! Приревновал! Он ведь без трусов спал в нашей койке!

– Ну, ты посмотри на него! Как тебе не стыдно? – в отчаянии хлопнула в ладоши Маринка, – Этот несчастный узбек целый день пиццу разносил! Целый день на ногах! Он мог ведь устать? Ты-то сидишь у себя в офисе, а он все время на ногах!

– Ну, поинтересоваться я ведь должен? Если бы ты увидела в койке голую девушку, ты бы тоже поинтересовалась бы, как она там оказалась?

– Ну, полно об этом, Колька!

– Хорошо, – Николай стало сел в кресло, – Хорошо. Но ты обещай, что такого больше не повторится!

– Такого больше не повторится! – эхом повторила Маринка.

– Ну, давай, рассказывай быстрее! Как твои пробы? Ты была на пробах?

– Бука, бука! Ревнивая бука! – дразнясь, подпрыгивая, кружась жизнерадостной бабочкой вокруг мужа, хохотала раскрасневшаяся Маринка, ставшая ему вдруг еще ближе, роднее и милее, чем раньше.

– Ты сегодня такая возбужденная! Ты получила роль? – чувствуя, как проворные ручки жены расстегивают зиппер на его джинсах, растерянно бормотал Николай. «Какое это счастье – любить и быть любимым!» – чуть не плача от переполнявшего его счастья, думал Коля Краснососов, падая в бездонную пропасть неземного наслаждения, пытаясь поймать неуловимую, ускользающую от него, словно видение, Маринку.

6.

В предрассветной мгле, над тихой заводью, в зарослях багульника и пидры болотной, раздавались утренние, призывные трели лазоревого дрока. Розоватый цвет облаков отражался в прозрачной, спокойной воде. Неподвижными корабликами на рейде стояли поплавки среди кувшинок и лилий. Приятный драматический тенорок напевал незамысловатую русскую песнь:

 
– Тут папа Римский с лежанки поднялся,
Он узорный надел свой пиджак,
Он чугунною мантией покрылся
И поскорее спустился в бельведер.
И сказал кардиналу тот папа
– Не ходи в Колизей ты гулять!
Я ведь твой незаконный папаша,
Пожалей хоть свою римскую мать.
Кардинал не послушался папу
И пошел в Колизей по грибы,
Там он встретил монашку младую,
И забилося сердце в груди.
Кардинал был хорош сам собою,
И ту монашку отъебал кардинал,
Но недолго он с ней наслаждался,
В ней под утро сеструху узнал.
Тут порвал кардинал свою рясу,
Об сестру он гитару разбил,
Рано утром ушел с Ватикану
И на фронт добровольцем пошел…
 

– Эх! Русь! Матушка-Русь! – раздался из кустов надрывный богатырский голос Николая (Николая несло. Он уже пять раз отлучался в кусты по нужде), – Как все-таки здорово, вот так просто, забыв о пустой суете, посидеть у чистой русской речки, в предрассветной мгле, глядя на отражение в воде розоватых облаков, слушая трели лазоревого дрока, вдыхая полной грудью терпкий запах пидры болотной, неспешно ожидая наступления нового, удивительного дня, наблюдая плавное течение этой жизни. Как жаль, что такие моменты бывают в нашей жизни нечасто.

– Да! Епть! Но, если бы они были частыми, они стали бы обыденностью, унылой, зловонной и серой, как застиранные и обосранные трусы старого большевика, – Матвей достал фляжку и сделал мощный и шумный глоток, – Будешь?

– Давай! – Николай, застегивая штаны, появился сбоку, поспешно, опасаясь, что Матвей передумает, протянул руку.

– Показательна, братишка, в этом смысле история другой сластолюбивой месопотамской красавицы Нефертити (настоящее имя – Тадучепа), – продолжал лекцию Матвей, – Эту 15-летнюю смуглянку египтяне обменяли на тонну золотых украшений. Прикинь! Тонну! А ведь она была рядовой женой, ожидающей своей очереди в огромном гареме Аменхотепа III. Его сынишка, после смерти своего распутного, неуемного батьки, безрассудно и тупо распустил весь отцовский гарем, оставил только эту прекрасную иноземку.

Интересно отметить: он был болезненным юношей, одержимым коммунистическими идеями всеобщего равенства, братства и пролетарского интернационализма. Похоже Маркс и Ленин тайно черпали свое вдохновение из этого колодца. Так вот эта смуглянка устраивала чудесные оргии, совращала юношей, и трудно сказать, какая из ее многочисленных дочерей родилась от семени фараона, а какая от прекрасного случайного юноши. Но ее тоже ожидала позорная ссылка. Муж ее выгнал за кольцевую дорогу, где она в загородном доме воспитывала мальчонку Тутанхамона, предназначенного в мужья ее дочери.

Эти распутницы, несомненно, были связанны между собой какой-то непостижимой космической нитью. В длинном списке великих распутниц Клеопатра стояла бы не на последнем месте. Батюшка ее Птолемей…

– А что это за непостижимая нить? – перебил Николай, вытягивая пустой крючок.

– Вполне возможно, что все бляди: Клеопатра, Нефертити, Мессалина, Сара Бернар, Мария Магдалина, Елизавета Вторая, Олька Ебоду-хова и прочие необузданные, сумасшедшие вагины имеют единый корень, общее происхождение, от неземного существа.

– Ты веришь в эту нелепую гипотезу? Ты же ученый! Брат! – рассмеялся Николай, – Ты же – доктор наук! Профессор!

– Да. Я доктор. И именно с позиции доктора наук, и я осознаю, что это уже не гипотеза, – серьезно ответил Матвей, – Существует много материальных признаков присутствия внеземного разума на Земле. И этот разум не только присутствовал на Земле, но и влиял на ее формирование. Так вот, батюшка Клеопатры, Птолемей, однажды сыграл в ящик. А по обычаю того времени, его старшие дети должны были пожениться и стать правителями Египта. 15-летняя Клеопатра стала женой 13-летнего Птолемея-Диониса. Ну, какой может быть секс у половозрелой, налитой, словно дыня, девицы, с каким-то хлюпиком с детским свистулькой? Естественно, разнузданная плоть всегда грязь найдет. Клеопатра содержала целый мужской серальчик из красавцев-самцов, накаченных, откормленных, как какой-нибудь Тарзан. Кстати, это не воспрещалось законодательством. Есть бабки – содержи хоть два сераля, а нету – заведи свинарник или простую пони. Потом она повздорила с братом-мужем из-за престола. Ему, видите ли, не нравилось, что жена-сестра ведет, как ему кажется, распутный образ жизни. Какие мы нравственные! Но тут вмешался Цезарь. После нескольких терок базар был улажен. Все наладилось. Правда, Птолемей утопился. Да не беда! Клеопатра вышла замуж за следующего брата, тоже Птолемея, ХII. Там тогда все были Птолемеи. Плюнь, в Птолемея попадешь. Да только кто ж тебе даст плюнуть в Птолемея! Этот Птолемей был еще тщедушнее своего покойного братца. Еле душа в теле держалась. Не везло с братьями сладострастной Клеопатре. Она сошлась с крепким, похотливым, баболюбцем Юлием Цезарем. Приехала к нему в Рим. Он ей виллу отгрохал на берегу Тибра. Тут же родила от него сынишку. Цезарь души в ней не чаял. Собственно, отчасти из-за нее его и грохнули. Не возлюбили отчего-то римляне эту грудастую эмигрантку. Хитрющая была слишком. Марка Антония так окрутила хитростью и уловками, что он готов был на все. Она не соглашалась допустить его к своему телу до тех пор, пока он не признал ее сынишку Цезариона законным наследником Египетского престола, а младшую сестру по его приказу пришили в Милете.

7.

С некоторых пор Николай стал мучиться необъяснимой ревностью. Это болезненное и жгучее, словно удар раскаленным свинцовым молотом по жопе, чувство сводило его с ума, не давало спокойно мыслить, работать, спать. Николай не мог сосредоточиться, не мог читать, смотреть кино, наслаждаться музыкой, танцами. Он постоянно видел перед своими глазами трясущиеся в такт фрикциям грудки Маринки, ее задранные белые ноги и незнакомых здоровенных мужиков, попирающих ее одновременно с нескольких сторон. Впрочем, даже если бы это были и маленькие мужички, и знакомые, ему легче бы не стало. Парясь в сауне, он представлял, что в это время в другой сауне, здоровенные мужики, пыхтя, потея и крякая от страсти, попирают впятером его Маринку. Но самое страшное в его фантазиях было то, что Маринка кричит от восторга. Да! Он прекрасно понимал состояние неугомонного старика Отелло, на закате дней своих сошедшего с ума от этой страшной неизлечимой болезни ревности.

В четверг он решил сделать себе сюрприз и нагрянуть домой пораньше, сразу после обеда! И он сделал это. В лифте он встретил совершенно бухого соседа Леню Козолупина.

– Маринке? – спросил заплетающимся языком Леня, кивнув на букет цветов в руке Николая (Кивок получился несоизмеримо мощнее, чем предусматривалось, и Леня чуть было не упал).

– Да, – ответил сухо Николай.

– Ну-ну, – сказал Леня.

Николай вышел из кабины и достал ключи от квартиры, чтобы войти незаметно. Неожиданно двери отворились сами собой, и из квартиры вышли два кекса, один из них, длинноволосый блондин, качок, похожий на Тарзана, другой худенький негр, похожий на Тимати.

– Привет, – небрежно бросил, походя, тот, что похож на Тарзана.

– Что? Я не понял… Каково? Вы что тут делали? – возмущено спросил Николай.

– Ебались! – ответил второй, похожий на Тимати, и гулко засмеялся. «Тарзан» подхватил. Смех доносился снизу до тех пор, пока не хлопнула входная дверь подъезда.

– Кто эти люди? – взревел Николай, врываясь в спальню. Марина лежала в кровати, сладко глядя на него медовыми глазами.

– Ты? – удивленно спросила она, – Здесь?

– Что делали в моем доме эти недоноски? – Николай в гневе затопал ногами. – Какое?

– Эти двое, что вышли из квартиры моей…

– Может быть, ты бздливо пердешно разуешься? – участливо спросила жена.

– Я тебя спрашиваю…

– А почему это они вдруг – недоноски-то? – нахмурилась Марина.

– Вопросы здесь задаю я! – рявкнул Николай и топнул ногой, – Что делали эти негодяи в моем доме?

– Ничего! Просто приходили в гости…

– А это что за мокрые пятна на простыне? Это же… – он нагнулся и понюхал влажное пятно.

– Вы его еще лизните, Холмс! – подковырнула ехидно Маринка.

– Это мужская сперма! – торжествующе воскликнул Колька.

– А че – еще женская сперма бывает? – хохотнула Маринка.

– Мои подозрения подтвердились! Ты спала с ними!

– С ними заснешь, как же! – вульгарно расхохоталась Маринка.

– Ты мне изменила? – губы Кольки предательски задрожали. Глаза заблестели лихорадочным блеском и тоже задрожали, – Это подло! Подло! Подло! Мерзость! Фу! – он упал на кровать и, накрывшись подушкой, глухо зарыдал.

– Ну-ну-ну… – ласково гладила его по спине Маринка, – Кто тут у нас плачет? А где наш пупырышек? Вот он наш пупырышек! Ух, какой сонный, сердитый пупырышек! Пупырышек-пупырышек! Как тебя зовут?

Николай чувствовал, как проворные и ласковые ручки жены, словно коварные, райские змеи, лезут ему в штаны, пробуждая целиком его трепетное естество, и в эти волшебные мгновения он был готов забыть все обиды и унижения и простить все…

8.

Тусклым серебром шумели над головой листья столетних пихт. Медуница пахла так сильно, что солнечный свет, затопивший дали срединной России-матушки, казался жидким, вишневым киселем. Вокруг гулко жужжали шмели, и трещали кузнечики. Зыбкий розовый дым висел над лугом позади Прорвы. Сквозь этот дым просвечивалась бледноватая синева, а над седыми ивами висело желтое солнце.

– Я раньше не понимал женщин и не понимаю их сейчас. И, наверное, никогда уже не пойму! И ты не пытайся, братишка, – сказал Матвей с необъяснимой вселенской печалью в голосе, – Я всегда с трепетом относился к супружеским узам, считая их священными. Полагаю, в одной из прошлых жизней я был священником, жрецом, Посвященным…

– Может, Римским Папой или Кардиналом Ришелье? – хохотнул Колька.

– Может быть, – серьезно ответил Матвей, – И в этой жизни, всякий раз после того, когда мне выпадало испытание пасть жертвой сексуальных домогательств замужней женщины, я плакал в подушку. Но самое страшное, что женщины всегда находили логичное, с их точки зрения, обоснование своим изменам. Однажды у меня произошел повальный грех с женой моего друга, умнейшего, прекрасного человека, преуспевающего бизнесмена, который к тому же занимался программным обеспечением моего компьютера. Я хотел от отчаяния уйти из жизни, но у меня было много долгов, я не мог уйти вот так, по-английски, не расплатившись. Тогда я сказал этой изменщице, когда она в очередной раз пришла вкусить от запретного плода (от меня то есть):

– Ступай прочь! Блудница! – сказал я твердо, указуя ей перстом на дверь. Твердости моего духа мог позавидовать в тот момент Муций Сцеволла (тот, который за правду руку себе сжег). И знаете, брат мой, что она молвила? «Если ты меня сейчас выгонишь, я устрою твоему другу такую жизнь, мало не покажется! Я стану гремучей змеей от отчаяния, боли и тоски. И в этом будешь виноват ты! И наоборот: если ты будешь со мной весел, нежен и обходителен, я буду порхать вокруг него, как батерфляй! Между прочим, в Индии, мужчин, отказавшихся от близости с женщиной, казнили!»

У этой мадам Батерфляй все было. Ей просто от жира хотелось приключений, флирта, азарта, цветов, тайных свиданий, поклонников, много секса. И я, стиснув зубы, шел на это во имя сохранения спокойствия моего друга. А все равно, думал я, если не я, то какой-нибудь развратный негодяй, а то, не приведи Господь, сразу несколько мерзавцев наставят рога моему лучшему другу. Уж лучше – я один. И я сохранил эту семью! Сохранил для будущего. И оно будет прекрасно, потому что этот союз был основан на разумном практицизме обоих супругов. Ревностью там не пахло. Оба прекрасно понимали, что жизнь коротка и надо взять от нее по полной, не навредив при этом близкому человеку!

– Ты тоже так думаешь? – спросил Николай, – Как можно ли прощать измену своей любимой женщине?

– Можно, братишка. А, может быть, и нужно… Как-то одна девушка, с которой меня связывала крепкая любовь, позвонила и попросилась в гости. Ей было грустно в тот день: она поссорилась с родителями, подруга замуж выходит, пломба выскочила, цепочку золотую потеряла. Но в этот вечер я читал лекции в Академии Культуры, и поэтому я вежливо отказался.

– Меня пригласил поужинать один молодой человек, – сказала тогда она, – Ты не возражаешь?

Прикинь, братишка, ее пригласил молодой человек! Другой бы на моем месте возмутился, но я не видел ничего предрассудительного в совместном приеме пищи. Я сам не раз питался в ресторане с девушками и даже пару раз с парнями. Я и подумать не мог о том, что в ужине есть что-то порочное. Кроме того, моя девушка доселе зарекомендовала себя настоящей Пенелопой: звонила мне по десять раз на дню, кормила меня из рук, встречала меня из странствий на вокзалах и аэропортах. На следующий день мы встретились, как ни в чем не бывало, и неплохо оттянулись на ниве секса. Я даже не спросил про давешний ужин. Забыл. А через месяц я узнал, что тот молодой человек был мой знакомый профессор кафедры геронтологической проктологии и что ужин в ресторане плавно перешел в завтрак в постели.

– Но почему? – спросил я Пенелопу растерянно.

– Мне было одиноко и больно, – ответила она. Причем, она до сих пор считает, что один раз изменой не считается. Но ведь и от одного раза могут быть дети! Зная о генетической предрасположенности женщин к измене, я за два дня заливал грусть ящиком «Шабли» в «Приюте рогоносцев» и все простил. Ну, плохо человеку было! К тому же, в тот вечер, после лекции, я тоже провел в обществе одной нигерийской студентки. Так что фактически счет был: 1:1. Ничья. Игра продолжается. А суть этого вида измены проста: никогда не отказывай, братишка, девушке в близости, потому что тут же найдется другой. Невостребованное женское лоно может взбеситься. У ленивых пастухов волки всегда сыты. Конечно, осадок остался. Простить я простил, как Менелай, но забыть измены так и не смог. Мужчина никогда этого не забудет, запомните это, изменщицы! Все в этой жизни можно отложить, брат мой, кроме секса и любви! Даже уборку урожая яровых, запуск космического корабля, ловлю кальмара, заготовку леса, встречу с друзьями, если они мешают сексу!

– Брат! А спой песню! – попросил Колька, – Помнишь, ты пел с Аароном Израиличем? Про пиратов!

– А! Нашу, студенческую? – оживился Матвей, – Хорошо! Только, чур, ты в припеве – подпевай!

Он сбросил с плеч на сырую землю телогрейку, сделал несколько гимнастических упражнений и запел чистым, красивым драматическим тенором:

 
Море черное угрюмо,
За волной бежит волна…
По волнам несется шхуна,
Шхуна «Черная Пизда».
Капитан на этой шхуне —
Джон Кровавое Яйцо.
Словно жопа крокодила
Капитаново лицо.
 
 
Весь заросший и усатый,
Нос повернут на Восток,
Колбасою волосатой
Хуй свисает между ног…
Между тем на полубаке
Старый боцман дядя Сэм
(Разъеби его, собаки).
Он рассказывает всем.
 
 
– Дело было лет за двадцать
До Кровавого Яйца.
Золотца пудов на двадцать
Отхватили у купца.
В трюме мы нашли сто сорок
Негритянок молодых
И, взорвавшись, словно порох,
С ревом бросились на них.
 
 
Мне досталась молодуха
Лет под восемьдесят пять,
И, согнавши с хуя муху,
Я начал ее ебать.
Черножопая блядина
Хуй зажала между ног,
Откусила половину,
Я взревел как носорог
Йо-хохо! Йохохо-хохо!
Йохо-хо! Ебена мать!
Тут команду кто-то дернул
Над рассказом хохотать…
 

9.

– Так! Внимание! Я даю реплику! Мотор! Реплика: О! Боги! Рыбу раскумарит от несносного дарования сонма импрессионизма!?

– Беги! Боги! По Чайковскому не до дыр! На-кося, выкуси-ко ужо!

– Ура-а-а-а! Эврика! Чистой совестью нахлынуло полстакана! Всякому!

– Легкий сумрак эрмитажных залов, тронутый позолотой сиреневых трусов человеческого гения! До слова нет!

– Ой, Роза, дорогая! Прошу вас на танго однушечко!

– Я не Роза! Урод! Запомни это! Природа не бывает безобразной, Из жопы мед дает пчела, Любовь не бывает грязной, Она просто бывает зла!

– Великолепно! Марина! Но этого же нет в тексте!

 
– Не знает совести собака,
Нет убеждений у сопли,
Я, как цветок пурпурный мака
В бескрайнем море конопли.
 

– Браво! Браво! Мариночка! Браво! Гениально! В бескрайнем море конопли! Это чье?

– Мое!

– Гениально! Вы – Комиссаржевская! Вы – Пастернак! Да, да! Ну что вы…Что вы делаете? Не надо… Не надо же… Же… Ой-ей-ей-ей-ей… О-о-о-о-о-о… Давай, вот так. Сюда… Сюда… Ага вот так вот, пониже… Ага… Хорошо… Умница моя… Прелесть какая… не торопись, моя хорошая… Аркашка! Давнович! На помощь!!!! Двери закрой… Ага… На ключ… Давай, сюда…

10.

По небу бежали рваные облака, своим стремительным движением перемешивая на земле все краски. Путаница багреца, червонного и белого золота, малахита и пурпура, и синей тьмы качалась в лесных далях. Изредка солнечный лучик, прорвавшись сквозь тучи, падал на отдельные березы, и они вспыхивали одна за другой, как золотые факелы, и тотчас гасли. Предгрозовой ветер налетал порывами и усиливал эту сумятицу красок в оловянной ряби реки Прорвы. От созерцания этой красоты в душе возникала неясная тревога, которая предшествует обычно внутреннему очищению чресел. Приятный, красивый тенорок органично вплетался мягким ветерком в этот шум живой природы, добавляя в ее звуковую палитру еще несколько ярких цветов:

 
Тут раздался мат ужасный.
Это славный капитан.
Он заметил судно вражье
Сквозь густой морской туман.
Это был фрегат военный,
Многопушечный фрегат.
Он гонялся за «Пиздою»
 Ровно тридцать лет подряд.
– Ах, разбойнички, вы бляди,
Разъеби вас бегемот!
И какого хуя ради
Разъебашились вы в рот?
Я клянусь пиздой гориллы,
Оторви мне яйца гром,
Сто хуёв вам всем на рыло,
Что пред вами – не гондон!
Я сейчас их охуюжу,
В рот ебать такой бардак!
Вынимай хуи наружу
И пошли на абордаж!
В воздух взвилась волосата
Капитанова ялда…
Тут раздался треск ужасный,
И фрегатику – пизда!
Йохо-хо! Йо-хо-хо-хо-хо!
Ийохо-хо! Ебена мать!
Хуем нам топить фрегаты —
Что два пальца обоссать!
 

– Уф! Брат! Скажи мне, – вытирая слезы, отсмеявшись, спросил Матвея Колька, – А кто это сочинил? Это же прелесть, а не песни! Ну, почему мы вынуждены слушать какие-то бездарные песни, когда в нашей народной культуре есть такие шедевры?

– Это, братишка, великий народ наш, русский, сочиняет такие песни. Только народ способен на великие дела, – отвечал Матвей.

– А разве народ – это не каждый из нас? Ты? Я? А? Мотя? А? Разве это что-то особенное?

– Так эти песни и сочинили ты, я, он, она! Ее пели еще в середине прошлого века на нашем факультете, во время студенческих пьянок. Ну, что? Закусим чем Бог послал? А? Братишка? Пока гроза не началась! Гляди-ка, на небе что!

Матвей достал из холщовой сумки две бутылки виски Chivas, одну початую до половины бутылку ликера Baileys, две сосиски, головку чеснока, копченое филе шотландского лосося, размером А-4, сырок «Новость», лопатку ягненка конфи, томленую в провансальских травах, помидорку, морские гребешки а ля планша, яичко вареное вкрутую, солюшко в спичечной коробочке, картошечку вареную в мундире.

– Ты накрывай, я сейчас… – сказал Колька и скрылся в кустах. Матвей с крестьянской аккуратностью расстелил газету на траве. Выставил банку маринованных грибочков, банку черной икры, порезал хлеб. Где-то неподалеку крикнула сойка, квакнула лягушка, пукнул братушка.

– Так, все-таки ты мне не ответил, почему бабы такие ебливые, брат? – спросил Колька, возвратившись из зарослей крапивы, после удачной, быстрой и, в то же время, правильной с точки зрения физиологии, дефекации, поеживаясь от нахлынувшей прохлады. Матвей, поморщившись от запаха, который донес от кустиков грозовой ветерок, вздохнул тяжело, словно усталый дровосек.

– Главная причина неуемной женской ебливости, братишка, конечно, это врожденная планетарная гиперсексуальность, либидо через край, мужа не хватает, да еще пьет, скотина такая. И, конечно, не забывай о преимуществе женской физиологии. Женщины получают больше удовольствия в силу строения своих половых органов. Кстати, у тебя максимально: сколько раз было за ночь?

– Семь, наверное… – немного подумав, ответил Колька, – Не помню точно…

– Помнишь. Такие вещи мужчина, как правило, запоминает. У меня 14, – по-мальчишески похвастал Матвей, – Причем это случилось, когда мне было уже за сорок! Она была управляющей банка из Ельца. Приехала на экономический семинар. В Ельце вообще девчата необыкновенной красоты. Петр Первый их свозил туда со всей Руси для улучшения русской породы. С нами был еще третьим – Петр, депутат Воронежской областной думы. Петр после первого раза заснул, а мы кувыркались до рассвета. 14 раз! Я бы сам не поверил, если бы кто рассказал! Хуй пополам! Пизда в дребезги! А вот абсолютный рекорд количества половых актов для закрытых помещений у мужчин принадлежит порноактеру Джону До. Он за один день совокупился и кончил с 55 женщинами. Наибольшее количество половых актов среди баб – у леди Хаусон из холодной Норвегии. В 1999 году она сумела в присутствии комиссии ЮНИСЕФ удовлетворить за 10 часов 620 мужчин. Чувствуешь разницу? Оргазм у женщин может длиться до 40 секунд. А у мужчин в среднем 3–8 секунд. А вот свиньи могут испытывать оргазм до получаса. Поэтому предлагаю тост! Давай-ка, Колька, выпьем, за женщин, будь они неладны! Сколько из-за них горя, но зато – сколько радости и оргазмов!

– Давай! За женщин! Будь они не ладны! Прозит!

– Ух! Хороша! Грибочки попробуй, братишка! Сам солил!

– Да ладно! Ты гонишь!

– Факт – сам солил! – Матвей вытер уста рукавом телогрейки, – Так вот, Колюшка, зачастую необузданная страсть к ебле и измены женщины происходит из-за ее позднего вхождения в сказочный и манящий мир секса, – Матвей с аппетитом набросился на ягненка, что не мешало ему рассуждать, – Аппетит приходит во время еды, братишка. Хочется наесться до отвала, до блевотины. Бабенки, познавшие сполна радость плотских утех в браке, немного успокаиваются. Остывают. Им обрыдло. Но ненадолго. Могут наши девочки изменить нам из-за мести. Ты мне – я тебе! Непременно наставят рога из-за сексуальной неудовлетворенности: муж отдает себя, себя, себя, себя работе, работе, работе, вечно в командировках и вечно пьяный. Хороший повод – желание получить порцию адреналина. (Матвей заговорил писклявым голоском) Ой, мамочки, что будет? Он выебет меня сразу или потом? Новый партнер, кудрявый мачо, тайное свидание, новые руки, жаркие поцелуи. Ах! А вдруг мой узнает? Жена одного моего приятеля, йога, любила заниматься этим с его друзьями на кухне, пока тот медитировал. Кроме меня, у йога было еще много друзей. Некоторые приходили в гости по два раза в день. Йоги! Будьте осторожны с медитациями! Берегитесь друзей! Кстати, на работе поебываешь кого-нибудь?

– Нет! – твердо сказал Колька. – Зачем? Я же начальник! Это ж какие проблемы потом будут… Суды…

– Молодец! – похвалил Матвей, – Так держать! По статистике, большинство измен происходит именно в трудовом коллективе. Именно там закручиваются служебные романы. Так что же, на работу не пускать? Пусть в тереме сидит? Но домой электрик или сантехник может прийти, а также полотер, массажист, инструктор по фитнесу, домашний доктор, друг дома, в конце концов. Волевая женщина-диктатор имеет больше шансов завести себе кого-то на стороне, чем покорная, бессловесная рабыня. Долой диктатуру! Жен к ногтю! У тебя Маринка диктатор?

– Диктатор! – согласился Николай.

– Любишь ее до сих пор?

– Безумно, – потупил глаза Николай.

– Хреново, брат. Очень хреново. Чем больше женщину мы любим, тем больше у нас шансов стать обладателем ветвистых рогов. Молодые девчонки, только что выскочившие замуж, с еще нерастраченной сексуальной энергией, также скорее наставят вам рога, чем изнуренная бытом старушка. Но самый опасный возраст – это 35 лет. Муж уже опостылел, да она ему тоже, а хочется ласки и оргазма. В 35 за женой глаз да глаз.

– Маринке 35 лет, – вспомнил Колька.

– Ну, все! Считай, что у тебя рога, брат мой! К тому же, образованные жены чаще изменяют, чем дуры неграмотные. Она же у тебя – актриса?

– Актриса.

– Ну все! Пиздец! Ты – попал!

– Ну, прекрати, Мотька! Что ты дразнишься? – рассмеялся Колька.

– Долой образованных женщин! За верность, олень! Выпьем за это!

Они чокнулись. Выпили. Посидели дружно, помолчали.

– Подружки ходят к ней? – спросил, деловито закусывая, Матвей.

– Нет. Только друзья.

– Друзья? Хорошенькое дело. Симпатичные друзья-то? А то ведь наличие раскованной незамужней подружки тоже может подтолкнуть твою жену к измене, – продолжал рассуждать Матвей, – Незамужним подружкам свойственно хвастаться сексуальными победами и делиться радостью постыдных утех. Что вызывает нездоровую зависть у вашей неудовлетворенной половинки.

– А вообще, брат, есть такие женщины, которые не изменяют?

– Теоретически – есть, братишка. Но только потому, что нет возможности, объекта, благоприятного стечения обстоятельств. Каждая может признаться себе, что хотела бы изменить, да страшно.

11.

В тот памятный день Николай жопой (или как говорят ханжеские снобы – сердцем!) чуял неладное. Еще бы! После обеда его пронесло. Пронесло, как сопливого мальчишку! Вроде не ел ничего особенного: лангусты, фаршированные ананасом, почки гамадрила, запеченные под сыром, лягушачьи окорочка в чесночном соусе, сасими из яичек рыбы фугу. Едва его немного отпустило, после того, как он дважды проблевался, Николай вызвал такси и поехал домой. Какая-то непонятная тревога хватила его и не отпускала в течение всего пути. Лифт не работал. Николай бегом поднялся на свой девятый этаж и, тяжело дыша, открыл двери. В коридоре стояли два мужика в оранжевых жилетках, судя по характерному разрезу глаз – представители одной из восточных окраин бывшего Советского Союза. Один из них был без штанов. Николай, уже плохо соображающий от такого поворота дел, с размаху въехал ему в глаз и повернулся, чтобы въехать второму, но тот охнул и шмыгнул мимо Николая в двери. На кухне сидели человек шесть мужчин азиатского вида, без штанов, но в форменных, оранжевых куртках с надписью «РосПромАвтодор», выдающих в них дорожных рабочих, и пили чай из блюдечек.

– Здиравствути! – приветливо сказал самый старший из них, бровастый старик в чалме.

– А ну-ка вон отсюда! Быстро! – взревел Николай.

– Марина! – закричал он, бросившись к двери спальни. То, что он увидел, не поддавалось никакому логическому объяснению. Его Маринка… Его Любимая Маринка… Она… Она была… О! Нет! Николай оторопел и обессилено сполз по стенке…

12.

Высоко, высоко в небе весело и жизнеутверждающе верещал жаворонок. В камышах громко, болезненно и безобразно кричал баклан. В небе парил серый вихляй и пестрый полевой бздунок. Невдалеке в густой траве пищала серуха. Ей вторили головач, иволга и болотный яйцелом. Издалека доносилась грустная незамысловатая русская песня. То пели свою печальную песнь одинокие русские бабы на покосе: «Расскажу тебе я, Вася, как я с милым наяблася-а-а-а-а…» Васильки кивали в такт простому мотиву своими печальными, синими головками. В кустах багульника трещал кузнечик. Легкий, игривый ветерок играл в прятки с травой и приносил из кустов запах человеческого говна.