Текст книги "Римляне"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Татьяна (держит рюмку). Не надо ничего говорить.

Все встают, молча пьют, садятся.

Максим (ест). Как дела, Вик?

Виктор (уклончиво). По-разному... Жизнь – рулетка. А у тебя?

Максим. Тоже по-разному... От заказа до заказа. Вот делал в прошлом году скульптурные портреты датских королей для казино в Копенгагене...

Виктор. У них что, своих мастеров не нашлось?

Максим. Это рельефы, сложная техника... Разучились, утратили школу...

Виктор (насмешливо). Социалистический реализм?

Максим. Социалистический, капиталистический – какая разница?.. Слова... Просто они больше платят.

Виктор (берет свою бутылку). Попробуем этого? (Открывает.) Максим. Отчего бы и не попробовать – наливай!

Андрей Николаевич (прикрывает свою рюмку ладонью). Cпасибо, у меня еще есть.

Татьяна. У меня тоже.

Виктор наполняет рюмки.

Виктор. За хозяев!

Андрей Николаевич (насмешливо, сдержанно). Благодарю.

Виктор (поднимается с рюмкой в руке). И еще я хочу сказать...

Татьяна (негромко). Вик!..

Виктор (слышит, но не обращает внимания). Я сейчас как во сне... Все так переменилось вокруг: многие уехали, кто-то спился, кто-то умер царство небесное! – записную книжку читаешь как святцы... как синодик... (Замолкает, осматривается, словно хочет еще раз убедиться в материальности окружающей обстановки.) А здесь у вас все как было... Потрясающе... Вроде все обыкновенно, даже, может быть, слишком обыкновенно, вот эти голые еловые веточки, игрушки, сад за стеклами – но вот это-то как раз и берет за душу, за живое... Японское искусство. Икебана...

Татьяна. Ви-ик!.. Ау-у!..

Виктор (словно спохватившись). Нет-нет, другое... "Марсианские хроники".

Бредбери. Вторая экспедиция... Итак – за хозяев!

Пьет, садится. Остальные пригубливают.

Обед продолжается в тишине.

Татьяна (встает). Суп съели?.. Давайте тарелки!.. (Собирает тарелки, Максиму.) Макс, отнеси на кухню!..

Максим берет стопку тарелок, уходит.

Виктор (приглушенным голосом). А Макс, что, так и не женился?

Андрей Николаевич. Пытался – не вышло.

Виктор. То есть?..

Татьяна. Андрей!..

Андрей Николаевич (не реагирует). Познакомился с одной дивчиной журналисткой из Винницы, симпатичная, умница, прожили они тут лето во флигеле, заявление в ЗАГС подали, а потом повезла она Макса в свою деревню на смотрины... К родичам, под Винницу. А там как вышли они из автобуса, теща как увидела: батюшки, нэгр! – и в обморок!.. Инсульт.

Виктор. Ее что, не предупреждали?

Андрей Николаевич. Какое там: писали! даже фотографию посылали, правда, черно-белую... Те: да-да, доченька, привози!.. А как живого увидели... Дикари.

Приближаются шаги Максима.

Андрей Николаевич умолкает.

Татьяна начинает раскладывать по тарелкам второе.

Виктор (едва сдерживается, чтобы не расхохотаться). Отелло!.. Арап Петра Ве-ве-ликого!.. (Хохочет.) Татьяна (строго). Да как ты можешь!.. У человека такое горе...

Виктор хохочет во весь голос, но при этом смех его становится несколько искусственным, нарочитым.

Входит Максим. Смех резко умолкает, а сам Виктор вдруг как бы цепенеет, замирает, глядя в пространство, туда, где находится некая точка, видимая только ему.

Максим. Вот смотрю на тебя и никак не могу понять, изменился ты или нет?

Виктор (по-прежнему глядя в пространство). А что тут понимать? Седина, морщины, мешки под глазами, склеротический румянец – посмотри и увидишь... Старость.

Максим (садится). Я не об этом...

Виктор (отстраненно). Каким в колыбельку – таким и в могилку... Об этом?

Машинально, ни на кого не глядя, наливает себе рюмку коньяка.

Татьяна. Ешьте, остынет!..

Виктор (поднимает рюмку, рассматривает ее на свет). Знаешь, Макс, я ведь и сам не могу понять... Поживите, говорит, с мое, молодой человек, и я посмотрю, как вы изменитесь... Что он имел в виду?.. Это ведь ваш коллега, Андрей Николаевич, может быть, даже друг... За дружбу! (Пьет.) Тишина за столом. Все едят, кроме Виктора.

Андрей Николаевич (громко). Прекрасная курица!

Татьяна. Не суховата?

Максим. Нисколько.

Виктор молча берет куриную ножку, ест.

Виктор (бормочет). Да, ничего... вкусно...

Максим (встает из-за стола, вытирает салфеткой пальцы и губы). Замечательный обед! Спасибо, Таня!..

Татьяна. А чай?

Максим. Попозже, если не возражаешь?

Татьяна. Как хочешь, дело твое...

Андрей Николаевич (встает, отставляет тарелку). Спасибо!..

Татьяна. На здоровье!

Виктор (отодвигает почти не тронутую тарелку). Извини, не могу больше... Все очень вкусно, но никак...

Татьяна. Ты не болен?..

Виктор. Нет-нет, просто устал... Такое чувство, будто я опять на подлодке, в автономке, в кругосветке... Глазами смотришь, понимаешь, что все вкусно, а начинаешь есть – как бумага...

Татьяна. Сходил бы ты к врачу...

Виктор (отмахивается). Оставь, глупости все это...

Встает, наполняет свою рюмку, доливает Максиму и Андрею Николаевичу.

Виктор (держит рюмку). Андрей Николаевич, помните, я написал рассказ, даже почти повесть: глухой хутор, темные срубы на гранитных валунах, лучина, каморка, зыбка с младенцем, ундина за прялкой, лесные братья с трофейными автоматами – тогда еще было в моде жестокое прибалтийское кино – помните?..

Андрей Николаевич. Смутно.

Виктор. Вы мне еще тогда сказали: молодой человек, когда из автомата очередью стреляют по посуде, звона разбитого стекла не слышно – помните?..

Андрей Николаевич. Ну, допустим... Что дальше?

Виктор (оживленно). А то, что вы были правы! Я лично проверял – не слышно!.. Вот он – реализм!.. А мы ведь все тогда были романтики: "Шум и ярость", "Степной волк", портрет Хэмингуэя... Предлагаю выпить за реализм, капиталистический, социалистический – все равно, да, Макс? Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова – ура!..

Смееется, пьет. Максим смотрит на него, отпивает полрюмки. Андрей Николаевич выпивает до дна.

Татьяна задумчиво смотрит на одинокую рюмку посреди стола, затем берет свою рюмку, пригубливает.

Ставит рюмку на стол, берет тарелку Виктора, сбрасывает на нее кости с других тарелок, передает Максиму.

Татьяна (Максиму). Отнеси Дику, только смотри, чтобы он не подавился.

Максим. А если подавится?

Татьяна. Стукнешь его по загривку!..

Максим (скептически). А если ему это не понравится?

Татьяна. Залезешь на сосну! Еще вопросы есть?..

Максим. Никак нет, гражданин начальник! Разрешите идти?

Татьяна. Иди, клоун...

Максим берет тарелку, устанавливает ее на голове и удаляется в сад изящной балансирующей походкой.

Татьяна собирает со стола посуду, ставит все на поднос, уходит через холл.

Виктор и Андрей Николаевич остаются на веранде вдвоем.

Виктор (берет бутылку коньяка, Андрею Николаевичу). Будете?..

Андрей Николаевич. Пропущу... (Набивает трубку.) Виктор наполняет свою рюмку, идет на галерею, залитую ярким послеполуденным солнцем, достает темные очки, протирает, надевает, закуривает сигарету.

Ведет себя подчеркнуто непринужденно.

Виктор (громко). Хорошо у вас здесь... (Отпивает глоток коньяка.) Я тоже иногда думаю, а не плюнуть ли мне на все, купить домик где-нибудь на берегу озера, завести конюшню, псарню с борзыми, пасеку...

Андрей Николаевич (раскуривает трубку). Что мешает?

Виктор. Одно проклятое словечко: завтра... Иногда мне кажется, что я не живу, а только готовлюсь к жизни... понимаете?

Андрей Николаевич. Понимаю.

Виктор (допивает коньяк). Иногда думаю: неужели это и есть жизнь?.. Та самая единственная, неповторимая, та самая, которая дается один раз и которую надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно?..

Андрей Николаевич. Увы...

Виктор (вздыхает). Конечно, вам смешно...

Андрей Николаевич. Смешно?.. С чего ты взял, что мне смешно?

Виктор. Думаете, вот, денег нахапал, решил о вечном подумать...

Резко отбрасывает окурок, идет на веранду, наливает рюмку, пьет.

Виктор. Смотрел по телевизору ваше интервью... Сталин, говорите, поставил грандиозный эксперимент, до него все было как бы в воображении, на бумаге:

"Утопия", "Город Солнца", платоновское государство, а этот решил хватит в эти игрушки играть, вот вам ваше царствие небесное, здесь, при жизни, в натуре!..

(Смеется.) Интересная мысль!.. Но самое смешное во всей этой истории – покаяние!.. Не виноватая я – он сам пришел!.. (Хохочет.) А как же покойнички?..

По одному зэку под каждую шпалу?.. Извините, да?.. Ошибочка вышла?.. Так мы же ее исправляем, у нас же – реабилитация!.. Вставайте, покойнички, воскресайте, мертвые души, – все на смотр, поголовно, все двадцать миллионов! Р-рав-няйсь!..

Смир-рна!.. По порядку номеров – рассчитайсь!.. Нале-во!.. Ша-ам арш!.. И работать, работать, играть, плясать – карнавал в полный рост! Свет!.. Музыка!..

А мы пока партийные денежки перепрячем подальше... И ведь нашлись же идиоты, которые приняли все это за чистую монету...

Андрей Николаевич молча курит трубку.

Виктор. Что вы... молчите?.. Вы со мной не согласны?

Андрей Николаевич. Согласен.

Виктор. Да, конечно, все это слишком очевидно... Банально...

Андрей Николаевич (смотрит на него). Тебе-то, собственно, что до этого?..

Виктор. Просто противно...

Андрей Николаевич. Неужели?

Виктор. Не верите... (Усмехается.) Правильно делаете... (Наливает себе рюмку коньяка, пьет.) Что он – Гекубе?.. Что ему – Гекуба? Н-да...

Пауза.

Виктор (заметно пьянеет). Все такие сделались храбрые, такие умные. Как же – свобода!.. (Выходит на галерею, раскидывает руки, кричит.) Свобода!.. (Вдруг сникает, бормочет.) Живу один посередине сада, огромного, как полная свобода...

И даже если где-то есть ограда, то я сейчас искать ее не буду... (Упрямо повторяет.) Не буду!.. Не буду!.. Азия наползает... Амеба... Тучи саранчи...

Война с саламандрами... (Фальшиво напевает грубым голосом.) По выжженной равнине за метром метр идут по Украине солдаты группы "Центр"... А, кстати, кто командовал группой армий "Центр"?

Андрей Николаевич (язвительно, с иронией). Гудериан.

Виктор (не замечая насмешки). Красивое имя.

Садится на ступеньки, достает из пиджака какую-то упаковку, выдавливает капсулу на ладонь, проглатывает, поднимает очки на лоб, протирает веки, приваливается к столбику веранды, закрывает глаза.

Андрей Николаевич выходит на галерею, докуривает трубку, выбивает золу.

Виктор (не открывая глаз, но совершенно трезвым голосом). Все. Надоело.

Уезжаю...

Андрей Николаевич. Куда ты такой поедешь?

Виктор. В Канаду.

Андрей Николаевич. Ну, разве что в Канаду...

Виктор. Я анкеты привез. Поможете заполнить?..

Андрей Николаевич. Неси.

Виктор. Сейчас... Немного посижу и принесу... Язык ни в зуб ногой...

Засыпает, прислонившись к столбику. За сценой шум мотора, прочие беспорядочные звуки. Все стихает.

Появляется Антон. Беглый взгляд на спящего.

Антон (кивнув на Виктора, Андрею Николаевичу). А это что за дух?

Андрей Николаевич (помедлив). Это наш гость. Не буди его.

Антон (шепотом). Понял...

Тихо, на цыпочках, поднимается по ступенькам, идет на веранду. Андрей Николаевич задумчиво вертит в руках трубку.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Декорация та же, но вся площадка слегка развернута по диагонали, так что холл приблизился к авансцене, а галерея отступила несколько вглубь.

Ранний вечер. Яркие лучи предзакатного солнца освещают фигуру Виктора, спящего на ступеньках, и насквозь простреливают веранду, где сидят и пьют чай Александра Николаевна и Татьяна.

В холле Андрей Николаевич и Максим играют на бильярде, пьют пиво прямо из бутылок. Антон тоже пьет пиво и следит за игрой.

Разговор в холле и на веранде идет параллельно и независимо.

Александра Николаевна. Фонд выглядит ужасно, просто безобразно: лепнина в потеках, краска клочьями, в вестибюле обвалился потолок, торчат балки, дранка, все гнилое... Особняк Белобородовых – подумать только!..

Татьяна. А почему это они должны приводить в порядок наши достопримечательности?..

Александра Николаевна. Я как-то была в этом доме при коммунистах – и то такого не было...

Татьяна. Правильно: потому что его занимал райком партии.

Александра Николаевна (вздыхает). Н-да, может быть, зря мы их так ругаем, может быть, не все было так плохо, а, Таня?

Татьяна. Мне трудно судить, я ведь действительно во все это верила... Впрочем, что теперь вспоминать...

В холле идет игра. Максим и Андрей Николаевич неспешно ходят вокруг бильярда, высматривают шары, примериваются, бьют. Антон увлеченно следит за игрой.

Он ни за кого не болеет, его увлекает сам процесс.

Антон. Макс, вон, гляди – отличный шар!

Максим (кивает головой). Угу... (Бьет, мажет.) Был...

Антон (возбужденно). Отец, во, гляди – прямой!

Андрей Николаевич (примеривается, бормочет). Знаешь первый пункт устава израильской армии?.. (Отказывается от удара, высматривает другой шар.) Антон. Не...

Андрей Николаевич. Не давать советов главнокомандующему хотя бы во время боя...

(Бьет, вынимает шар из сетки.) Антон (хохочет). Отлично!.. Гы-гы-гы!.. (Достает из бара бутылку пива, срывает пробку, пьет.) На веранде.

Татьяна. А что перевод?

Александра Николаевна (машет рукой). Слезы... За этот еще деньги не пришли, новых с русского пока нет, пришлось взять что было: с французского на русский – что-то о ценных бумагах... Облигации, акции, проценты, дивиденды.

Подготовительные материалы к семинару – шесть тысяч за страницу... Рублей.

Татьяна. Издевательство...

Александра Николаевна. Три буханки хлеба.

Татьяна. Все равно.

Александра Николаевна. Вы не знаете, что такое голод... А у нас на колхозном рынке в тридцать первом году человеческим мясом торговали...

Татьяна молчит.

Александра Николаевна. И покупали... Кто-то, может, и в самом деле не догадывался, а кто-то знал, но делал вид, что не знает... (Пауза.) Витя там не простудится? Ты знаешь, с этими весенними сквозняками шутки плохи...

Татьяна. Ты права... (Громко, в холл.) Антон!..

Антон. Да, мама!..

Татьяна. Возьми плед, прикрой нашего гостя!..

Антон. Понял!.. (Стремительно поднимается по лестнице на второй этаж.) Андрей Николаевич (бьет, вынимает шар, опять бьет, опять вынимает). Н-да, Макс, не судьба, видно, нашему теляти да вовка зъисты!.. (Бьет, мажет.) Максим (примеривается). Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати...

(Бьет, мажет.) Андрей Николаевич (примеривается). Нэ кажи гоп... (Бьет, вынимает шар.) Однако, партия!..

По лестнице с пледом спускается Антон.

Андрей Николаевич. Следующий!..

Антон (с азартом). Сейчас!

Проходит через веранду, тихо приближается к Виктору, накрывает его пледом, закутывает, подтыкает со всех сторон.

Виктор (сквозь сон). Отвяжись... Отвали, я сказал... Кострома, стоянку готовь...

(Беспокойно двигается, шевелит руками, как бы обирая, ощупывая себя, и, нашарив под мышкой рукоятку пистолета, успокаивается, засыпает.) Антон осторожно, на цыпочках, удаляется.

В холле Максим садится за пианино, перебирает клавиши, напевает какую-нибудь песенку на испанском или на французском языке.

Александра Николаевна. Им, конечно, нужны переводчики-синхронисты... Для переговоров, для перевода докладов, да и просто для общения после работы... В ресторане, в театре... Но они набирают бойких длинноногих девах с тремя-четырьмя курсами филфака...

Антон (проходя мимо). Увы, тетя Шура, это в порядке вещей!..

Александра Николаевна (вздыхает). Я понимаю... Я все понимаю... Порядок вещей...

Вещей... Люди – вещи.

В холле Андрей Николаевич собирает шары, выставляет пирамидку. Антон берет кий, мелит кончик, устанавливает ударный шар, разбивает.

Андрей Николаевич (ходит вокруг стола, высматривая шар). Рискуешь, дружок...

Антон. Кто не рискует, тот... (Достает из бара бутылку пива, срывает пробку, пьет из горлышка.) На галерее просыпается Виктор. Осматривается, ощупывает плед, наконец-то вспоминает, где он. Поднимается, перебрасывает плед через руку, подходит к застекленной стенке веранды и сквозь стекло смотрит на все, что происходит в доме.

Вся сцена погружается в полумрак, а когда свет включается вновь, за столом на веранде остается только Татьяна.

Она занимается каким-то мелким ремонтом: пришивает пуговицу к рубашке. Ей сейчас двадцать три года.

Виктор стоит на прежнем месте и смотрит на нее сквозь стекло. Он в джинсах, выцветшей рубашке цвета хаки, за плечами полупустой вылинявший рюкзак.

Виктор (тихо стучит пальцами по стеклу). Тук-тук!.. К вам можно?..

Татьяна (вздрагивает, поднимает голову). Ох, Вик!..

Виктор (дурачится). Блю-у кана-ари – вик-вик-вик – па-ра-ра-ра-ра!..

Входит на веранду, сбрасывает на пол рюкзак, подходит к Татьяне, наклоняется, обнимает ее, целует в подставленную щеку.

Виктор. Господи, Таня, как я устал!.. (Обходит стол, падает в кресло-качалку.) Но я хорошо устал, я по делу устал... (Выставляет растопыренную пятерню, загибает пальцы.) Казань, Горький, Харьков, Кишинев – и все за две недели!..

Татьяна. И как?

Виктор. Великолепно!.. Потрясающе!.. "Шива гневающийся", "Наполеон и Жозефина", пепельницы улетали с лотка как... мухи с сахарной головы при появлении гоголевской ключницы... Конечно, с распятиями, волхвами, Христом были проблемы, но... как бы невзначай, из-под полы... Они же там никогда ничего подобного даже не нюхали – край непуганых идиотов, ей богу!..

Татьяна. А как местные власти на это смотрят?

Виктор. Да как везде – даешь милиционеру червонец и час торгуешь без всяких проблем... Потом тебя забирают и ведут в отделение: кто? откуда? покажите товар?.. И тут им сразу всем по пепельнице, барельеф "железного Феликса" на стенку и прочие мелочи... В общем, раздача слонов... И так каждый раз, в каждом городе – даже приедается это однообразие приемов, даже таксы везде одинаковые, как будто они все сговорились!.. (Замолкает, откидывается на спинку кресла, закрывает глаза.) Татьяна. И много ты заработал?..

Виктор (не открывая глаз). Машину... "Тройку".

Татьяна молчит.

Виктор (продолжает говорить, не открывая глаз). Конечно, надо ее еще купить, получить права, но это уже мелочи... Может, через Андрея Николаевича, через Союз писателей, разумеется, не безвозмездно...

Татьяна (сдержанно). Я не думаю, что он на это пойдет...

Виктор (небрежно). Ну, не он, так другой – какая разница? Далеко не всем писателям нужна машина... из тех, кто может ее купить!.. А есть и такие, кто имеет право, но не имеет достаточных средств – я куплю у него это право, точнее, место в очереди!..

Татьяна (холодно). Как ты себе это представляешь?

Виктор (с легким раздражением). Элементарно: машина стоит семь тысяч, я даю господину писателю десять – и все довольны!.. Сейчас это делается запросто...

Татьяна. Если так, то конечно...

Виктор (продолжает уже спокойнее). Могут, конечно, заинтересоваться: откуда у оператора газовой котельной такие деньги – есть у нас такая служба, где работают любители поинтересоваться насчет чужого кармана... (Жестко.) Сунуть свой нос туда, куда их никто не приглашал... А мне, может быть, родственники помогли, тесть в Анголе два года отпахал и решил помочь молодой семье встать на ноги!..

(Короткая пауза.) Можно было бы чуток повременить и взять "Волгу", но уж больно она приметная... Так что на первое время хватит и "Жигулей"... Согласна?..

Татьяна. Согласна.

Пауза.

Виктор (покачивается в кресле). Конечно, дело надо ставить шире... Не отправлять багажом коробки с товаром, а лить все на месте... Снять подвальчик, нанять ребят, поставить над ними своего человека, а отсюда поставлять только формы...

Татьяна. Но ведь надо их научить...

Виктор (отмахивается). Ерунда!.. Готовить жидкий алебастр и разливать его по формам – велика премудрость!.. Обезьяна справится... (Усмехается.) Человекообразная...

Пауза.

Виктор. А как вы здесь жили без меня?.. Не скучали?..

Татьяна. Скучали...

Виктор (с добродушной иронией). Но не очень, как я чувствую...

Татьяна (с готовностью подхватывает). Да, если честно, то время прошло как-то незаметно... На участке так много работы: только собрали последнюю клубнику, как надо уже обрабатывать кусты, обрывать усы, ботву...

Виктор (почти не слушает). Ботва... Хорошее словечко: вот это, мол, дело, а все остальное – ботва!.. Ну и как, оборвали?

Татьяна. Оборвали.

Пауза.

Виктор. Что еще?

Татьяна. Неделю шел дождь, ветром сорвало пленку с парника, пришлось все натягивать заново...

Виктор. И как, успешно?.. натянули?

Татьяна (сдержанно, с легким недоумением в голосе). Натянули.

Виктор (потягивается в кресле). А в Кишиневе такая жарища... На базаре яблоки, груши, дыни, арбузы... Я два контейнера в самолет загрузил, чтобы на себе не тащить... Надо будет вечером в аэропорт прокатиться, забрать... Устроим пир, там еще бочонок вина, три фляги с коньяком... Шашлыков наделаем, поедем на озеро, костер разведем – повеселимся!..

Татьяна (спохватывается). Ты голодный, наверное?

Виктор. Да так, нечувствительно... В самолете кормили.

Встает, прохаживается по веранде, хрустит пальцами.

Татьяна. Не хрусти, ты же знаешь, я не люблю.

Виктор. Прости... (Подходит к ней.) А если бы ты знала, как я соскучился...

(Опускается на пол, кладет голову ей на колени.) Все эти гостиницы, вокзалы, аэропорты, камеры хранения, кабаки... Как меня тошнило от этого убогого шика!

Татьяна (заботливо). Ты не очень много пил?

Виктор (с закрытыми глазами). Да так, слегка, вечерами, чтобы расслабиться...

Все время в напряжении, надо же как-то сбросить...

Татьяна. Да, конечно...

Виктор. Через год квартиру купим... Трехкомнатной, наверное, будет маловато, как ты думаешь?..

Татьяна (равнодушно). Не знаю...

Виктор (продолжает, не замечая ее тона). Лучше, я думаю, четырех-комнатную с большим коридором, чтобы Антон мог кататься на велосипеде...

Татьяна (гладит его по волосам, смотрит куда-то в пространство). В новых квартирах таких коридоров, наверное, не бывает...

Виктор (продолжает мечтать вслух). Родим Антону братика или лучше сестренку...

Оно как-то лучше, когда мальчик и девочка, особенно когда мальчик старше, согласна?..

Татьяна (стирает слезу со щеки). Согласна...

Виктор. Я уже почти не боюсь... Еще вначале боялся, все-таки два с половиной года на атомной лодке, это не хухры-мухры, там почти все лысые, особенно мичмана-сверхсрочники, да и вообще... С семьями проблемы. Они так говорят: я понимаю, она молодая, а тут по полгода в автономке, в кругосветке... Есть у нее кто-то – пусть, я не против, но ты встреть меня по-человечески!.. Потрясающие люди... А сколько их гибнет!.. Чуть что случилось в отсеке: дымком потянуло или еще что – команда одна: задраить отсек наглухо!..

Татьяна. А как же люди?

Виктор (зло). Люди?.. Какие люди?.. Для кого – люди?.. Если бы ты знала, в какие пловучие гробы нас загоняли!.. Мы как-то шутки ради натянули в трюме трос, до упора, как струну, а когда опустились на сто метров – он провис до пола, до сланей... А как эта банка трещит при погружении: симфония!.. Шенберг – "Просветленная ночь"! Только и радости, что раз в шесть дней выпить полтора литра сухого вина...

Татьяна. Как это – раз в шесть дней?..

Виктор. Я рассказывал – ты разве не помнишь?

Татьяна. Я забыла...

Виктор. Все очень просто: за столом шесть человек, в обед каждому положено по стакану вина, и вот сегодня один пьет все шесть стаканов, завтра другой, и так далее...

Татьяна (безразлично). Да, я вспомнила, ты говорил...

Виктор. От радиации, говорят, помогает... Чушь, наверное...

Пауза.

Виктор (продолжает). А может, и правда... Вот (отделяет прядь волос, передает Татьяне) подергай!.. (Она наматывает на палец прядь волос.) Смелее, дергай!..

Ну, давай, не бойся!..

Татьяна (отстраненно, печально). Зачем, Вик?.. Не надо... (Делает слабое движение пальцами.) Виктор (настойчиво). Cильнее, не бойся, не вырвешь!..

Татьяна (смотрит в пространство). Тебе будет больно.

Виктор (блаженно). Господь с тобой, милая!.. Разве ты можешь сделать мне больно?

Татьяна резко, неожиданно дергает прядь так, что Виктор вскрикивает.

Виктор (поворачивает голову, смотрит на нее снизу). Да что с тобой?..

Татьяна (стараясь не встречаться с ним взглядом). Прости, я не хотела... Прости меня...(Проводит ладонью по его лицу, как бы непроизвольно прикрывая глаза.) Виктор (отводит ее руку, приподнимает голову). Ты так странно меня встретила...

Как будто даже испугалась...

Татьяна. Тебе показалось...

Виктор. Показалось?.. Может быть... Все может быть... (Встает, уходит в холл, громко.) Конечно, чего тебе здесь бояться? (Кивает на ружья под потолком.) Вон у тебя сколько стволов!.. (Кричит.) Как у Робинзона Крузо!.. (Меняет тон, жестко.) А где же наш Пятница?.. Наш венецианский мавр?.. Где он?..

Татьяна (сквозь зубы, негромко). Прекрати этот балаган!.. И перестань орать!..

Виктор (ёрничает). А что я такого сказал?.. Я не против, отнюдь... Это Костя говорит, что ему становится тошно от мысли, что каждый четвертый человек на Земле – китаец, а каждый второй или китаец или негр, – а я нет!.. Напротив, мне даже нравится, что человек может быть разным: желтым, черным, красным, белым!..

(Через губу.) Только голубых не люблю... Не понимаю, как это они страдают, мучаются... И, главное, из-за чего?.. Нет, не понимаю... Не разделяю этих возвышенных чувств!..

Татьяна. Ну что ты несешь!.. Что за бред!.. Какие стволы? (Показывает на ружья.) Ты же знаешь, что у них у всех спилены бойки, что это просто палки... из них даже воробья не убьешь...

Виктор (бессильно припадает к дверному косяку, бормочет). Да-да, конечно, мы же такие правильные, такие законопослушные, нам сказали, что в доме нельзя держать боеспособное оружие в готовом к употреблению виде, так мы его малость подпортили... Но это я знаю, а если кто не знает? Вон их тут сколько понавешано

– страшно, аж жуть!.. На кого, интересно?.. Не знаешь?.. Еще не посвятили?..

Смотрит на Татьяну.

Она молча выдерживает его взгляд.

Татьяна. Может быть, ты все-таки сначала поешь?..

Виктор (отворачивается). Я не голоден...

Отступает в холл, встает на табуретку, снимает с балки одно из ружей, спрыгивает на пол, переламывает стволы, осматривает бойки, негромко разговаривает как бы сам с собой.

Виктор. Он ведь так любит эту страну, ее народ, ее законы... Еще бы ему ее не любить!.. Там он был кто?.. Да никто – автослесарь, чужак, черная кость, работяга... А здесь... (Загибает пальцы.) Писатель, лауреат, ветеран войны – знаменитость!.. Причин для патриотизма более чем достаточно... (Смотрит на Татьяну сквозь ружейные стволы.) Ты согласна?..

Татьяна. Нет.

Виктор (щелчком складывает ружье). Что ж, дело твое... Может быть, я и не прав, кто знает?.. Может быть, он там и в самом деле недобитых эсэсовцев выслеживал – кто знает?.. Тайная миссия. Пятая колонна.

Кладет ружье поперек бильярдного стола, идет на веранду.

На Татьяну не смотрит, но она не сводит с него глаз.

Виктор. А почему я не могу свободно продавать людям то, что им нравится?.. Не порнографию, не наркотики – гипсовые копии распятий, где изображен господь наш Иисус Христос в момент принятия им величайших мук и высочайшего страдания?.. Я ведь их не украл, я их сделал вот этими руками. (Вытягивает руки, смотрит на них.) И по какому такому праву любой хам в свинцовой шинели может свести меня в кутузку, где меня могут уделать так, что крестные муки рядом с этой процедурой покажутся семечками?!

Татьяна. Ты и в милиции так объясняешься?

Виктор. Как?

Татьяна. Величайшие муки? Высочайшее страдание?..

Виктор. Конечно. Они ведь тоже в каком-то смысле люди...

Татьяна. Жаль, Костя тебя не слышит...

Виктор. Костя – святой человек. Костю в эти дела впутывать не надо.

Пауза.

Виктор. Где он сейчас?

Татьяна. Костя?

Виктор. Конечно, кто же еще?.. Папа римский?..

Татьяна. На Соловках.

Виктор. Н-да... Впрочем, естественно... Лето... Где ему еще быть, как не на Соловках...

Татьяна. В фольклорной экспедиции...

Виктор (опускаясь в кресло, потягиваясь). Чудесно!.. Поморы... Староверы...

Никаких двойных стандартов. Край земли, человек с собакой, северное сияние и Господь Бог!.. Без посредников... Рерих. Рокуэлл Кент... Как много все-таки на свете хороших людей!..

Откидывает голову, замолкает, закрывает глаза.

Татьяна. Ты очень устал?..

Виктор (улыбается, не открывая глаз). Еще бы... Все время в напряжении... Макс здесь, конечно, тоже не в потолок плевал, но я бы с удовольствием поменялся с ним местами: один, в мастерской, никто не суется, за руки не хватает, льешь себе, красишь – благодать!

Татьяна. Для него это халтура, главное – другое...

Виктор (подхватывает). Искусство – не спорю... Но... (Щелкает пальцами в воздухе.) Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!.. (Смеется.) Как мы с Андреем Николаевичем высчитали, искусство в нашей стране начинает кормить лет после сорока... Кого-то раньше, кого-то позже, бывают, конечно, исключительные случаи, но в среднем примерно так... Про него я не говорю – это просто вне всяких правил, причем все, вся жизнь..

Татьяна (смотрит перед собой сияющими глазами). Удивительный человек!

Виктор (не обратив внимания на ее интонацию, вдохновленно). Ты со мной согласна?.. Пишет он, правда, несколько суховато, я бы даже сказал, не совсем свободно, но это понятно: почти пятнадцать лет вне родного языка, страны, народа...

Татьяна (сдержанно). А мне нравится...

Виктор. Вы библиотекари, начетчики, вам приходится читать столько всякой дряни, которая может совершенно испортить вкус...

Татьяна. Да что ты говоришь?..

Виктор (смеется). Прости, я не имел в виду... (Смеется.) Я так, вообще... У каждой профессии есть своя оборотная сторона, своя, так сказать, профессиональная болезнь... Я знаю одного скрипача, который ненавидит музыку!

(Смеется, покачиваясь в кресле.) Татьяна. Кто это, интересно?

Виктор (шепотом, как великую тайну). Жека Поспелов!..

Татьяна (тоже шепотом). Жека?..

Виктор. Во-во!.. Лихо, да?.. Солист, дипломант, лауреат, да и просто музыкант от бога – и вот такое!.. Только ты тихо (прикладывает палец к губам, шепотом) никому!..

Татьяна (серьезно). Могила.

Виктор опять откидывается в кресле, закрывает глаза.

Виктор (блаженно). Так хорошо, что хочется жить вечно...

Татьяна молча смотрит на него.

Виктор (не открывая глаз). Подойди ко мне!..

Татьяна (оставаясь на месте). Может быть, ты поднимешься наверх, поспишь немного?..

Виктор. И наверх поднимемся, не все сразу... Подойди, что ты там уселась?.. Как чужая, ей-богу!.. Отвыкла, да?.. Ну, это ничего, это пройдет... Иди ко мне!..

Татьяна (смятенно). Сейчас, сейчас... только пуговицу пришью...

Виктор. Ах, пуговицу... (Смеется, не открывая глаз.) Да плюнь ты на эту пуговицу!.. К тебе муж приехал, а ты – пуговицу!..

Татьяна торопливо шьет.

Татьяна (бормочет). Сейчас, Вик!.. Сейчас... Иду... Не сердись!.. (Укалывает палец, вскрикивает.) Ой!..

Виктор (вскакивает). Что с тобой?.. Укололась?.. (Подходит к ней, успокаивает.) Не плачь, мой чижик!.. Не плачь, мой хороший!.. Мой любимый... (Опускается перед ней на колени, целует уколотый палец.) Тебе хорошо со мной?..