Текст книги "Римляне"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Волков А
Римляне

Александр Волков

РИМЛЯНЕ

Драма в трех действиях

Действующие лица

Крушинин Андрей Николаевич – писатель, 68 лет.

Крушинина Александра Николаевна – его сестра, 65 лет.

Максим – ее сын, скульптор, 47 лет.

Татьяна – жена Крушинина, библиотекарь, завотделом, 38 лет.

Антон – ее сын от первого брака, 20 лет.

Виктор Чирвинский – бывший муж Татьяны, 38 лет.

Факир, Алим – бандиты, на сцене не появляются.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Веранда загородного дома Крушининых. Меблирована скупо и довольно безвкусно разномастной бросовой мебелью. Сразу чувствуется, что хозяева не уделяют быту ни малейшего внимания и пользуются вещами до тех пор, пока они не приходят в полную негодность. Центр веранды занимает широкий прямоугольный стол на четырех тонких и шатких ножках. Посередине стола небольшая керамическая ваза, из которой торчит несколько засохших зонтиков борщевника. Рядом с вазой электрический самовар, увенчанный заварочным чайником, и три пустых чайных чашки от разных сервизов.

Вдоль левой глухой стены веранды стоит старый продавленный диван, чуть подалее, слева от широкого дверного проема, соединяющего веранду с низким и просторным холлом, – громоздкий телевизор на тумбочке. В углу над телевизором помещена большая застекленная икона "Богоматерь с младенцем", почти сплошь закрытая тусклым окладом. По правую сторону проема обшарпанный буфет со стеклянными полками, уставленными тяжелым монументальным хрусталем – шеренгами бокалов, кратерами ваз, рюмками. Впрочем, хрусталь тоже не составляет единого ансамбля, а являет, скорее, вид хоть и подтянутой, но изрядно поредевшей армии, составленной из различных родов войск. На средней, наружной полке буфета – черный эбонитовый телефонный аппарат, на верхней деке – широкогорлая китайская ваза, покрытая местами выщербленной перегородчатой эмалью, и высокие часы в простом темном деревянном корпусе с неподвижно замершим в нижнем окошке маятником. Из вазы торчит несколько засохших облетевших еловых веток, все еще украшенных новогодними игрушками – большим пыльным шаром, серебряным дирижаблем и двумя витыми морковками. Между засохшим лапником и корпусом часов висит на выцветших обоях фотография в овальной раме – усатый красноармеец в буденовке и девушка с цветком в прическе и брошью, скалывающей треугольник скромного декольте.

Фотография изрядно выцвела и порыжела от времени. Правая стена веранды застеклена и со стороны сада вся оплетена засохшими стеблями дикого винограда, сквозь которые просвечивает редкая прозрачная зелень оживающего после зимней спячки сада. Со стороны сада веранду опоясывает неширокая дощатая терраса, соединенная с верандой облупленной одностворчатой дверью. Слева, на краю террасы, у подгнивших перил кресло-качалка с брошенным на спинке клетчатым шерстяным пледом. В глубине сцены широкий холл, заставленный столь же беспорядочно, но гораздо более экзотично, что даже придает ему некое подобие стиля. Здесь и фортепиано с укрепленными на передней крышке бронзовыми канделябрами, и открытый, приколоченный к голой бревенчатой стене бар в виде половины бочки, заставленной пустыми и початыми бутылками, и большой бильярд в центре, освещенный конусом слабого света из-под потолка, и сложенный из небольших гранитных валунов камин у задней стены. Потолочные балки холла оставлены открытыми, и на них тускло поблескивают стволы и приклады нескольких охотничьих ружей. Над камином вдоль стены широкая лестница, ведущая на второй этаж. Справа в полумраке угадываются очертания письменного стола и еще какой-то небольшой столешницы, служащей, по-видимому, для приготовления кофе и коктейлей.

В глубине сцены раздается протяжный мерный скрип половиц, и по лестнице начинает спускаться в холл Александра Николаевна.

Старая седая женщина в длинном халате из темно-синего шелка, в глубоких ниспадающих складках которого теряются разрозненные детали вышитого традиционного китайского пейзажа "Горы и воды". Прихрамывая, опираясь на палку, она пересекает холл, веранду и выходит на галерею.

Александра Николаевна (трогает рукой брошенный на спинке кресла плед). Cовсем отсырел...

Прислоняет палку к стене и неловкими движениями пытается разложить плед на перилах.

Из сада на веранду поднимается Максим, светлокожий мулат.

Одет в брезентовый комбинезон, перепачканный глиной и гипсом.

Максим. Только не здесь, мама... Перила и так едва держатся.

Забирает у нее плед. Осторожно трогает рукой темный от сырости столбик веранды.

Александра Николаевна (тяжело опускается в кресло). Яблони цветут... В прошлом году вот так же цвели, цвели, а яблок не было.

Максим (очень удивлен). Разве?.. А мне кажется, что были, и довольно много...

Александра Николаевна. Да что ты говоришь?.. А, впрочем, может быть и были, не помню...

Пауза.

Максим. Странное время весна... Смотришь на эти цветы, на молодую траву, и поневоле начинает казаться, что и в твоей жизни тоже должно случиться что-то светлое и радостное... А на деле выходит шиш... (Смеется. Александре Николаевне). Как ты себя чувствуешь?..

Александра Николаевна (отмахивается). А... Принеси мне лучше газеты...

Максим (перебрасывает плед через плечо). Если их еще не сперли.

Уходит.

Александра Николаевна (негромко, сама себе). Старая... Беспомощная... Больная...

Смешно.

Небольшой балкончик над галереей, огороженный резными перильцами, шершавыми от выгоревшей, полопавшейся на солнце краски.

Появляется Андрей Николаевич. Крупные, грубоватые черты.

Широкая грудь, сильные руки. Большой покатый лоб, лицо изрезано глубокими морщинами, седые усы прокурены до рыжины, серые от седины волосы падают почти до плеч. Одет в клетчатую рубашку и джинсы, подпоясанные широким ремнем.

Слышит бормотание снизу, перегибается через перила.

Андрей Николаевич. Доброе утро, Шурочка!.. Ты что-то сказала?

Александра Николаевна (вздрагивает от неожиданности). Я?.. Я нет... Я ничего...

Андрей Николаевич. Не могло же мне послышаться!..

Александра Николаевна. Почему это тебе не могло послышаться?

Андрей Николаевич. Что ж, все возможно... Все возможно... Сейчас слышал по радио, что где-то на Алтае пастухи поймали снежного человека в тот момент, когда он пытался подоить яка. Навалились, скрутили, связали, затолкали в багажник "Жигулей" и повезли в милицию... (рассказывая, набивает трубку).

Александра Николаевна. И что?

Андрей Николаевич (раскуривает трубку). Ничего... Сбежал по дороге.

Александра Николаевна. Господи, какая чушь!..

Андрей Николаевич (курит, смотрит на цветущий сад). Может быть... Все может быть... (видит идущего от калитки Максима). Максим, доброе утро!.. Почта есть?

Максим (останавливается перед галереей). Хелло, Джей!.. Нет. Только газеты и повестка из военкомата... А ты что, ждешь каких-нибудь вестей?

Андрей Николаевич. Нет, я так, по привычке...

Максим. Тебе принести газеты?

Андрей Николаевич. Нет. Оставь на бильярде. Я скоро спущусь... А что за повестка? Антону?..

Максим. Антону.

Андрей Николаевич. Что ж, придется служить...

Максим. Конечно, придется. Куда же он денется?..

Александра Николаевна. Дай мне газету!..

Максим. Какую?

Александра Николаевна. Все равно.

Максим. Такой ответ поставил бы тупик самого Сократа! (Смеется.) Александра Николаевна (с легким раздражением). Но мне действительно все равно! К тому же я забыла наверху свои очки.

Максим. Я принесу.

Хочет пройти мимо нее.

Александра Николаевна. Оставь мне все газеты!

Максим. А как же очки?

Александра Николаевна. Пока ты ходишь за ними, я буду читать заголовки. Надо же как-то убивать время...

Максим оставляет ей пачку газет, проходит через веранду, холл, поднимается по лестнице на второй этаж.

Александра Николаевна (просматривает газеты, чуть шевеля губами, негромко). Мы уже не можем позволить себе выписывать такие дорогие газеты... Но он не хочет этого понимать, не хочет.

Андрей Николаевич. Кто не хочет понимать? Чего?

Александра Николаевна. Я говорю: Антон не хочет понимать, что с армией шутки плохи.

Андрей Николаевич (энергично затягивается трубкой). Антон многого не хочет понимать! Но приставить ему свою голову я не могу, а слова... Что слова?..

Александра Николаевна. С твоей головой тоже не все в порядке... Особенно в последнее время.

Андрей Николаевич. В каком смысле?

Александра Николаевна. Жили в нормальной стране, так ведь черт дернул...

Андрей Николаевич. Я никогда не считал, не считаю и не буду считать наше возвращение ошибкой. Этого очень хотела мама, решение мы принимали вместе, и ты прекрасно помнишь, как это было и что творилось на улицах...

Александра Николаевна (без всякого раздражения, буднично). Но нас-то все это никак не касалось, Джей...

Андрей Николаевич (выбивает трубку о перила). То-то и оно, что не касалось...

Чужаки. Иммигранты. Изгнанники. Беглецы. Русская... э-э... не фракция... не община...

Александра Николаевна. Партия?

Андрей Николаевич. Да при чем тут партия?.. Группа эмигрантов, объединившаяся по языковому, этническому и прочим культурным признакам?..

Александра Николаевна. Мафия.

Андрей Николаевич. Вот-вот, мафия!.. Совсем ум за разум зашел! Рассуждаешь, как тетки в очереди... Тем тоже везде мафия мерещится: ларек по пьянке спалили – мафия, сахара нет в магазине – опять мафия... Первобытное мышление. Пещерная логика.

Александра Николаевна. Весь твой пепел на мне!..

Андрей Николаевич. Извини... Это ветер.

Александра Николаевна. Не чувствую никакого ветра.

Андрей Николаевич. Потому что ты сидишь внизу и защищена кустами, а здесь, наверху, гуляют легкие сквознячки... Партия?.. Нет... Каста?..

Александра Николаевна. Диаспора.

Андрей Николаевич. Диаспора!.. Словечко-то какое зоологическое!.. Спора.

Мицелий. Трутовик. Трутень... Смачное словечко!

Александра Николаевна (пародируя интонацию брата). Слова, слова...

Андрей Николаевич (смеется). Русская диаспора!.. У гриба, оказывается, тоже может быть национальность!.. Испанский мухомор! Английский груздь – полезай в кузов!

Громко, заразительно хохочет.

Александра Николаевна. Конечно, что нам еще остается?.. Только хохотать!..

Швейцарская поганка – какая чушь...

Прыскает смехом. Возвращается Максим с очками.

Максим (подозрительно). Что это вы тут заливаетесь?

Андрей Николаевич. Бельгийский... (смеется) опенок!..

Александра Николаевна. Молодость вспомнили...

Достает из складок халата платок, вытирает слезы.

Максим. Вот твои очки.

Александра Николаевна. Спасибо, дорогой... А теперь помоги мне встать. Я, пожалуй, выпью чаю... (Громко.) Джей, ты будешь чай или кофе?

Андрей Николаевич. Кофе.

Александра Николаевна с помощью Максима выбирается из кресла, берет палку и уходит на веранду.

Александра Николаевна (Максиму). Принеси воды.

Максим. Сейчас.

Уходит.

Андрей Николаевич (громко). Я ни о чем не жалею, Шура, ни о чем!.. (Тише.) Это было бы слишком глупо.

Александра Николаевна. Ничего не слышу... Совсем глухая стала...

Составляет чашки и блюдца на небольшой поднос, подвигает поднос к краю стола, берет его одной рукой и, опираясь на палку, уходит через холл куда-то в глубь дома, дребезжа чашками.

Сверху спускается Андрей Николаевич.

Проходя мимо бильярда, машинально берет кий, бьет раз, другой, третий, забивает шар, кладет кий поперек бильярда. Подходит к бару, достает початую бутылку коньяка, идет на веранду, ставит бутылку на стол.

Входит Максим с ведром. Большим ковшом заливает воду в самовар.

Андрей Николаевич молча втыкает вилку в розетку где-то за буфетом, попутно достает две большие пузатые рюмки и ставит их на стол.

Андрей Николаевич (берет бутылку, Максиму). Присоединишься?..

Максим. Лей.

Андрей Николаевич разливает коньяк по рюмкам.

Андрей Николаевич (держит рюмку). Сейчас стали говорить: удачи тебе! Эдакое простецкое бытовое напутствие с легким флибустьерским акцентом... Пусть, мол, тебе повезет! Стивенсон. Майн Рид. Фенимор Купер.

Максим. А пить тебе...

Андрей Николаевич. Не занудствуй! Твое здоровье!..

Максим (усмехается). Удачи тебе!

Пьют.

Андрей Николаевич. Будем считать, что я выкарабкался... Последняя кардиограмма показала вполне приличную динамику, так что еще поживем.

Максим. Да уж куда-куда, а в гроб мы всегда успеем!

Оба смеются.

Андрей Николаевич. Никак не могу привыкнуть к мысли, что мне чего-то нельзя:

колоть дрова, скажем...

Максим. Перед приступом ты как раз этим и занимался.

Андрей Николаевич. Да, я помню.

Максим. И если бы не Таня...

Андрей Николаевич. Н-да!..

Максим. Пойду еще поработаю.

Уходит. Андрей Николаевич наливает рюмку коньяка, выходит на галерею, ставит рюмку на перила, садится в кресло и, слегка покачиваясь в нем, начинает неспешно набивать трубку.

В глубине холла появляется Александра Николаевна с трясущимся, громыхающим чашками подносом. Доходит до стола, ставит поднос на угол.

Александра Николаевна (достает из буфета банку кофе). Тебе подать кофе на веранду?

Андрей Николаевич. Да.

Александра Николаевна готовит кофе.

Андрей Николаевич раскуривает трубку.

Александра Николаевна (идет на веранду с чашкой). Ты совершенно определенно хочешь вогнать себя в гроб!

Ставит чашку рядом с рюмкой.

Андрей Николаевич. Иногда я думаю, что все, что я мог сделать в этой жизни, я уже сделал!..

Александра Николаевна. Абсолютно дурацкая философия!

Андрей Николаевич. Это не философия, Шура, это – реализм. Вот (стучит себя по лбу костяшками пальцев) – пусто! Ни одной мало-мальски приличной идеи за последние пять лет. А заниматься голым плетением словес, да еще на пустом месте, я не умею!

Александра Николаевна (уходит на веранду, говорит, стоя к Андрею Николаевичу спиной). Учись.

Андрей Николаевич (с легким раздражением в голосе). Не болтай ерунду!

Александра Николаевна (невозмутимо). Надо же как-то поддерживать разговор на эту душеспасительную тему.

Андрей Николаевич. Ты что, нарочно?.. Решила позлить меня с утра?..

Александра Николаевна (наливает себе чай). Какой ты смешной иногда бываешь, Джей... Особенно когда начинаешь злиться.

Андрей Николаевич (отпивает глоток коньяка). Это не злость, Шура, это какое-то другое чувство...

Александра Николаевна. Какое?

Андрей Николаевич (пьет кофе). Грусть... Тоска... Хандра... А может быть, просто... страх, а?..

Александра Николаевна. Страх?

Андрей Николаевич. Да!.. Я ведь все помню, все свои ощущения: сначала онемела левая рука, ночью я проснулся от того, что у меня как будто затекло плечо, и вдруг эта страшная давящая боль в груди...

Александра Николаевна. Все мы герои, ибо умеем забывать, что приговорены к смерти. Кто это сказал?

Андрей Николаевич. Не помню. Саму фразу помню, а вот автора забыл.

Александра Николаевна надевает очки, разворачивает газету, углубляется в чтение.

Андрей Николаевич. А потом были моменты, когда я словно видел себя со стороны:

неподвижное тело, над ним склонились головы в белых колпаках, похожих на поварские...

Александра Николаевна. Что?

Андрей Николаевич. Блюдо, говорю, для червей.

Александра Николаевна (не отрываясь от газеты). У каждого человека бывают периоды душевного смятения... Когда я вспоминаю, какой я была в те годы, когда работала манекенщицей, мне тоже становится грустно. Верится с трудом... Кажется, что этого не было никогда. Сон. Мираж.

Андрей Николаевич. Я утром вспомнил, как мы в Брюсселе по крышам уходили от особистов из репатриационной комиссии. Как они подстрелили танкиста на пожарной лестнице, как он цеплялся за мокрые от дождя железные прутья, а потом все-таки оборвался и молча полетел вниз, на дно двора... Я видел все из чердачного окошка, слышал глухой удар тела об асфальт... А ведь человек всю войну прошел.

(Допивает кофе, коньяк, выколачивает трубку о перила, встает.) Прогуляюсь до телефонной станции, спрошу, что у нас с телефоном.

Проходит в холл, надевает кожаный пиджак.

Александра Николаевна. Возьми Дика.

Андрей Николаевич. Да, конечно...

Проходит через веранду, спускается в сад, кричит: "Дик!.. Дик!.. Ко мне!.." В ответ слышится заливистый радостный лай.

Александра Николаевна углубляется в газету, шевелит губами, покачивает головой.

Неподалеку слышится скрип калитки, шаги по садовой дорожке.

На веранду поднимается Татьяна.Она в трауре: строгое черное платье, тонкая кружевная шаль, один конец которой перекинут через плечо.

Устало опускается на ближайший стул.

Александра Николаевна откладывает газету, снимает очки, смотрит на Татьяну.

Александра Николаевна. Все?

Татьяна (глядя куда-то в пространство). Да, Саша, все. (Пауза.) По первому разряду... Митрополит, двенадцать архиереев, хор – как христианского мученика...

Александра Николаевна. Народу много было?

Татьяна. Много, полная церковь, и еще на паперти... Телевидение приехало.

Александра Николаевна. Покажут, наверное, в вечернем выпуске...

Татьяна. Наверное, покажут... Он был довольно известным в городе человеком.

Александра Николаевна. Пусть земля ему будет пухом.

Татьяна. Тридцать восемь лет... Вдова осталась с четырьмя детьми куда они пойдут? что с ними будет?!

Александра Николаевна. А церковь? неужели они не позаботятся?..

Татьяна. Церковь нищая. Они даже нормальное следствие оплатить не могут.

Александра Николаевна (крайне удивлена). Как это – оплатить?..

Татьяна. Очень просто... Как такси. Как вызов телемастера или водопроводчика.

Александра Николаевна. Подумать только!..

Татьяна. Нечего тут думать, Саша, нечего... Отпели, зарыли, поставили крест – и все, как не было человека... И даже если они вдруг – о, чудо! – найдут убийцу – что из этого?.. Ему заплатили сколько там у них положено платить за такие дела – он пошел и убил... Сволочи, подонки!.. (У нее на глазах появляются слезы, она вытирает их концом шали.) И ведь за что!.. За какую-то кирпичную двухэтажную коробку под дырявой крышей...

Александра Николаевна. Через год-полтора ее отремонтируют, откроют магазин, ресторан, гостиницу, казино; хозяин возведет особняк на берегу залива, личный причал, купит яхту...

Татьяна. Иногда мне так хочется взять ружье...

Александра Николаевна. Глупости все это.

Татьяна. Да, конечно... (Вытирает слезы. Встает.) Поднимусь наверх, переоденусь... Вся пропахла свечами, землей, хвоей, ладаном – ужасный запах.

Александра Николаевна (тянет носом воздух). Ничего не чувствую.

Татьяна. В нашем военном городке о покойнике в доме узнавали по разбросанному вокруг подъезда еловому лапнику... Любой мог войти в подъезд, подняться в квартиру и посмотреть, кто умер. Знакомый, незнакомый – не важно... Заходи и смотри, если тебе интересно... Некоторым это очень нравилось, особенно старухам...

Проходит через холл, стягивая на ходу шаль с головы. Поднимается по лестнице.

Александра Николаевна опять надевает очки и принимается за газету.

Из сада на веранду стремительно вбегает Антон.

Антон (не переводя дыхания). Отец дома?..

Александра Николаевна (глядя на него поверх очков). Пошел на телефонную станцию.

А что?

Антон. Мне машина нужна!..

Александра Николаевна. А что электричка? Опоздал?

Антон. Хуже. Ночью ветром на провода повалило сосну – все поезда отменили.

Александра Николаевна. Догони Андрея, спроси... Он тебе никогда не отказывал.

Антон собирается убегать так же стремительно, как появился.

Александра Николаевна. Антон!

Антон. Да.

Александра Николаевна (чуть-чуть боясь отказа). А если я попрошу тебя взять меня с собой...

Антон. Ну, если очень надо...

Александра Николаевна (поспешно). Нет-нет, я не настаиваю... (меняет тон на просительный) Но на прошлой неделе фонд общественных инициатив обещал мне перевод, и я бы не хотела его упускать, потому что раз упустишь, два упустишь, а в третий раз не обратятся, как в той самой сказке про мальчика и волка...

Антон (чуть покровительственно). Ладно, тетушка, собирайтесь!

Убегает.

Александра Николаевна (вслед ему, негромко). Нам сейчас нельзя упускать возможности заработать... (Встает, отыскивает свою палку, идет к лестнице, бормочет.) Ни малейшей возможности нельзя упускать...

На верхней ступеньке появляется Татьяна.

Останавливается, прислушивается.

Александра Николаевна (продолжает сама с собой). Человек живет до тех пор, пока он в состоянии себя прокормить, да... А если он уже не может, тогда... разные, конечно, бывают случаи, нельзя всех одним аршином...

Татьяна начинает спускаться по лестнице с нарочитым шумом.

Она в вылинявшем от частых стирок сатиновом халате, с потрепанной канцелярской папкой в руках.

Татьяна (громко). Первый по-настоящему весенний день! Солнце светит прямо в окна... Наверху так душно, прямо сил нет!

Александра Николаевна. Поеду в город с Антоном. Фонд обещал перевод.

Расходятся у подножия лестницы. Легкая заминка.

Татьяна (удивленно). А разве он не уехал?..

Александра Николаевна (поднимается по лестнице). Всё отменили... Электричка упала на провода... Джей даст машину.

Уходит.

Татьяна освобождает угол стола, раскрывает папку, раскладывает какие-то бумаги. На глаза ей попадается повестка из военкомата.

Она бегло просматривает ее и откладывает в сторону.

Из сада на веранду поднимается Антон.

Он молча обходит стол и садится напротив самовара.

Антон. Порядок. А у тебя, мама?

Татьяна (продолжает просматривать бумаги). Я недавно пришла.

Антон. Ясно... Тетушка одевается?

Татьяна. Да. (Короткая пауза.) Ты в военкомат так и не ходил?

Антон (открывает банку кофе, накладывает в чашку, наливает воду из самовара). За каким чертом я туда попрусь?

Татьяна (показывает повестку). Ты вот это видел?.. Это уже третья.

Антон. Да брось ты, мать! Сейчас по повесткам являются только полные кретины...

Или психопаты, которым очень хочется показать, какие они герои: в камуфляже, в брониках, с автоматом, во рту дымится сигарета... Солдаты Киплинга!.. (Смеется, размешивает кофе в чашке.) А потом на тропинке к сортиру он задевает сапогом растяжку, и ему отрывает ноги по самые...

Татьяна (резко перебивает). Откуда ты знаешь? Ты там был?..

Антон. Еще чего не хватало!..

Встает, достает из буфета рюмку, наполняет ее коньяком.

Татьяна. Ты что, собираешься пить коньяк с утра?

Антон. Не коньяк, а кофе с коньяком.

Татьяна. А как же ты поедешь?

Антон. Как все. Молча.

Отпивает глоток из рюмки, запивает кофе.

Татьяна. Антон, прекрати!.. Это, в конце концов, начинает действовать мне на нервы!

Антон (искренне удивлен). О чем ты, мать? Доказано, что небольшая доза алкоголя растормаживает сдерживающие центры и улучшает реакцию водителя...

Татьяна. Ты никуда не поедешь!

Антон. Это еще почему?

Татьяна (жестко). Потому что я пока еще твоя мать, и я не хочу, чтобы мой сын садился за руль пьяный!

Антон (отодвигает от себя недопитую рюмку). Да ты с ума сошла!.. Кто пьяный?

Встает, шарит по карманам, достает смятую пачку сигарет, шарит в ней, высыпает в ладонь труху.

Татьяна (старается говорить предельно спокойно). Сядь.

Антон опускается на стул.

Татьяна. Что это за тон?.. Мать... С ума сошла?..

Антон (хмуро). Ладно, проехали... У тебя сигареты есть?

Татьяна (даже несколько опешив). Да что с тобой, мой милый?.. Ты же совершенно обнаглел!.. И потом ты же знаешь, что я не курю...

Антон (тихо, глядя в сторону). Прости... Я забыл...

Татьяна (глядя на сына). Ты не забыл, ты забылся.

Антон (морщится). Ну, забылся... Какая разница?

Татьяна (с нажимом). Большая, я бы даже сказала: существенная...

Антон. Постараюсь не путать.

Татьяна. Да уж постарайся.

Пауза.

Татьяна. И дай мне слово, что ты никуда не поедешь!..

Антон (сквозь зубы). Из-за такой капли – какая чушь!

Татьяна (тихо, отчетливо). Когда один мой знакомый первый раз сел за руль, выпив перед этим бокал шампанского, – он продал машину... Он был великолепным водителем, гонщиком на авторалли. Но он знал, что стоит один раз переступить эту черту...

Антон. Скажи это Андрею Николаевичу...

Татьяна. Что?

Антон. Ах да, конечно!..

Татьяна. Да, представь себе! Хорошо, что у тебя еще хватает ума, чтобы это понимать!

Антон (смотрит на мать). Что... понимать?

Татьяна (выдерживает его взгляд). Крушинин – достаточно известная личность.

Антон (неопределенно). Ну, если так рассуждать...

Татьяна. Я, кажется, перестаю понимать, о чем мы спорим...

Антон (медленно, подбирая слова). Я бы сказал, но боюсь, что ты...

Татьяна. Что?

Антон. Обидишься...

Татьяна. Да что уж там, говори.

Антон (встает, подходит к застекленной стенке, смотрит в сад). Кроме того, я могу ошибиться...

Татьяна. Если ты ошибешься, я поправлю.

Антон (барабанит пальцами по стеклу). Говорят, можно бесконечно долго смотреть на три вещи: на огонь, на море и на то, как работают другие...

Татьяна. Тонкое замечание.

Антон (медленно, как бы рассуждая сам с собой). Хотелось бы мне знать, как долго можно притворяться, будто ты не замечаешь того, что происходит вокруг?..

Антон проходит в холл, снимает со стенки мачете, делает несколько резких сильных взмахов над бильярдным столом, возвращает мачете на место.

Антон. Контракты... Переговоры... Архивы... Кому все это нужно?

Татьяна молча смотрит на него.

Они встречаются глазами.

Антон (с усмешкой). Можно, разумеется, утешаться всем этим балаганом до бесконечности и при этом играть на бильярде, пить пиво, курить трубку, сидя на балконе и просматривая газеты с жирными шапками на трех европейских языках, уходить с собакой в лес и возвращаться с птичьей или звериной тушкой...

Татьяна. Да как у тебя язык поворачивается говорить такое... такую чушь!.. да ты в этом доме палец о палец... ты... ты мизинца его...

Антон выходит на веранду, морщится, делает примирительные, успокоительные жесты. Хочет пройти мимо матери и выйти на галерею.

Татьяна (встает, останавливает его). Кто научил тебя водить машину? А языки?..

Кто вечерами читал тебе в подлиннике Гофмана, Майн Рида, Жюль Верна?..

Антон (примирительно). Я не об этом, мама... Это все так, я очень благодарен, но это все другое, это было раньше, тогда...

Татьяна. Не понимаю...

Антон. Поверь, мама, мне очень не хотелось говорить все это, но мне кажется, что это понимают все: и ты, и тетя Шура, и прежде всего он сам... Конечно, тяжело признаваться себе в том, что твое время прошло, но что делать, если это действительно так?.. что?

Татьяна (тихо, почти шепотом, в ее голосе слышатся умоляющие нотки). Замолчи!..

Ты ничего не понимаешь, ничего!..

Антон (пожимает плечами). Да уж где нам, дуракам, чай пить...

Татьяна (холодно, в упор глядя на сына). Тебе до него как до звезды небесной, щенок!..

Тихая, напряженная пауза.

Антон (складывает руки на груди, стоит перед матерью, покачиваясь с носков на пятки). Я мог бы поймать тебя на слове...

Татьяна смотрит на него вопросительно, но с невольной опаской.

Антон (неторопливо продолжает). Сказать: от кого, мол, слышу... Или еще что-нибудь в этом роде...

Татьяна. Болтун. Болтун и трус... Все у него психопаты, дебилы... А Андрей в шестнадцать лет на фронт ушел. Подделал документы и ушел...

Антон. Сравнила...

Татьяна. Ты хочешь сказать: времена другие?..

Антон. Все другое.

Татьяна. Это не оправдание.

Антон. Я не оправдываюсь... Я просто стараюсь называть вещи своими именами. Я хочу прожить свою жизнь, а не чью-то чужую, придуманную для меня злыми взрослыми дядями в обляпанных жестяными звездами костюмах болотного цвета.

Татьяна. Но ведь они могут просто прийти за тобой.

Антон. Чепуха. Уйду через сад.

Татьяна. Не знаю, что тебе сказать... Просто не знаю.

Антон. Не надо ничего говорить, мама.

Выходит на галерею, садится в кресло-качалку, раскачивается.

По лестнице начинает спускаться Александра Николаевна.

Она в брючном костюме, больших слегка тонированных очках в тонкой изящной оправе и в голубой газовой косынке вокруг шеи. Та же трость плюс маленький плоский портфельчик из черного заменителя.

Александра Николаевна (кричит). Анто-он!..

Антон (не вставая с кресла). Я ту-ут! Вы готовы?..

Александра Николаевна. Вполне.

Антон (выбирается из кресла). Выходите на дорогу.

Уходит.

Татьяна смотрит ему вслед.

Подходит Александра Николаевна.

Александра Николаевна (трогает ее за плечо). Что с тобой, Таня?

Татьяна (не оборачиваясь). Ничего, Саша, все в порядке...

Александра Николаевна. И ведь самых лучших, честных, чистых...

Татьяна (не сразу поняв, о чем идет речь). Не только...

Александра Николаевна. Ну те-то пусть хоть заживо друг друга сожрут не жалко!

Невдалеке за сценой шум мотора, затем гудок.

Татьяна. Иди. Ты же знаешь: наши мужчины не любят, когда их заставляют ждать.

Александра Николаевна. Антон – мужчина!.. с ума сойти!..

Идет к двери.

Татьяна (ей вслед). Скажи Антону, чтобы он не гнал!

Александра Николаевна (вздыхает). Сказать я, конечно, скажу...

Уходит.

Татьяна подходит к буфету, снимает сверху китайскую вазу, достает из нее пачку сигарет, зажигалку, выходит на галерею, закуривает.

Из сада на галерею поднимается Максим.

Некоторое время стоят молча.

Максим. Какая-нибудь фотография есть?

Татьяна. Кажется, где-то была... Сейчас посмотрю. Подержи сигарету...

Отдает Максиму сигарету, идет на веранду, ищет в папке. Максим наблюдает за ней сквозь стекло, курит ее сигарету. Татьяна достает из папки фотографию, возвращается на веранду.

Татьяна (протягивает снимок Максиму). Только такая.

Максим. Где это?

Татьяна. Кижи.

Максим. Никогда не был... А жаль, надо бы как-нибудь... (Рассматривает фотографию, указывает пальцем.) Это он?

Татьяна. Он. А ты разве не помнишь? Он ведь заходил к нам...

Максим. Так, мельком... В самых общих чертах: длинные волосы, перехваченные кожаным ремешком, изможденное обветренное лицо, борода... Интересный тип, колоритный, но...

Татьяна (рассеянно). Что – "но"?..

Максим (пожимает плечами). Немножко пижон... (Смотрит на фотографию.) А это что за публика?

Татьяна. Новые паломники, по большей части бывшие наркоманы, алкоголики...

Максим (вздыхает). Бог в помощь...

Татьяна (убежденно). Но некоторые действительно исцеляются!..

Максим. Значит бог есть.

Татьяна (настороженно, опасаясь подвоха). Почему ты так думаешь?.. какая связь?..

Максим (вполне серьезно, но в то же время так, как если бы он говорил с ребенком). Потому что это чудо, а ничто так не убеждает в существовании бога, как чудеса.

Татьяна (глядя куда-то в пространство). Многим из них просто некуда больше идти... Некуда и не к кому.

Максим. Это второе доказательство.

Татьяна (c легкой усмешкой). А не нужно никаких доказательств...

Максим (подхватывает). Все просто: в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой...

Замолкает, глядя на Татьяну. Она едва сдерживается, чтобы не заплакать, вытирает ладонью набежавшие слезы, отворачивается, бросает в кусты окурок, уходит на веранду.

Пауза.

Максим рассматривает фотографию.

Максим (негромко, но так, чтобы она слышала). Никогда не делал надгробий...

Когда-то давно, еще в Академии, звали на лето подхалтурить, я даже согласился, но у них что-то там обломилось, вошли, как сейчас говорят, в чужую тему...