Текст книги "Сталин против партии. Разгадка гибели вождя"

Автор книги: Александр Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ввиду того, что генеральным] секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК.

Прошу дать отпуск для лечения месяца на два.

По истечении срока отпуска прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу.

Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма.

Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма.

С коммунистическим] прив[етом] И. Сталин.

19/VIII 24 г.

Т. Куйбышев! Я обращаюсь к Вам с этим письмом, а не[к] секретарям ЦК потому, что, во-первых, в этом, так сказать, конфликтном деле я не мог обойти ЦКК; во-вторых, секретари не знакомы с обстоятельствами дела, и не хотел я их зря тревожить» [16]16
  Там же. С. 137.


[Закрыть].

Как видим, Сталин не просто угрожает отставкой с должности генерального секретаря, о чем говорится во всех учебниках истории того периода, а заявляет о снятии с себя полномочий члена Политбюро. Безусловно, что причина столь решительного демарша Сталина кроется не в обиде за вынесенное ему порицание, это, скорее всего, лишь послужило поводом. Судя по тону письма «дуумвират» здорово «достал» генсека и он решил действительно уйти из Политбюро, видя всю беспомощность своих усилий по предотвращению грозящей катастрофы.

Иосиф Виссарионович уклонился от объяснений истинных причин своего демарша– умные поймут, а для помешавшихся на «коллегиальности»– это крик вопиющего в пустыне. Как им иначе растолковать, что восхваляемый ими принцип рано или поздно приведет к гибели Республики, что попытки расправиться с Троцким– опасны, ибо способны резко приблизить момент катастрофы? Ведь не поверят, пока гром не грянет… Между тем Сталин устал в одиночку бороться с проклятой системой. Неизвестно, какой зигзаг сделала бы история России, если бы Пленум ЦК удовлетворил просьбу Сталина, которому в таком случае уже никогда не стать «Монархом», диктатором, который спас Россию на, без малого, целых тридцать лет от катастрофы, по своим последствиям куда более грозной, чем трагедия 37-го года.

Благодаря усилиям Куйбышева, Орджоникидзе, Ворошилова и Рудзутака удалось убедить Сталина в пагубности для судеб страны его столь мужественного, честного, но, тем не менее, опрометчивого шага. Опрометчивого, потому, что летом 1924 года из всех «выдающихся вождей» РКП(б) лишь Сталин обладал политическим талантом, необходимым для успешного противодействия надвигавшемуся краху советской власти. И спасибо четверке медиаторов, сумевшей в течение 19 августа помирить Кобу с «Григорием» и «Каменюгой»: «товарищеский суд», возобновивший свою работу поздним вечером после очередного заседания Пленума, склонил-таки обе стороны начать движение навстречу друг другу. Зиновьев согласился исключить из статьи «К вопросу о диктатуре пролетариата и диктатуре партии», намеченную к публикации по завершении Пленума, главу «Об ошибке т. Сталина». Генсек, в свою очередь, не настаивал более на собственной отставке.

«Таким образом, на исходе августа 1924 года в коллективном руководстве установился худой мир, обещавший быть продолжительным. Ведь и Каменев, и Зиновьев теперь поостерегутся вновь провоцировать войну с Троцким, имея за спиной независимого Сталина. Троцкий сам без причины на дуэт не нападет, и, кажется, у генсека будет время, чтобы поразмышлять на досуге над тем, как «худой» мир превратить в «вечный» и что делать дальше с неуклюжей сетью коллегий. Ни Сталин, ни Зиновьев, ни Каменев еще не знали, что в ту последнюю августовскую неделю в Москве, в доме № 7 по Никитскому бульвару разыгрывается трагедия, которой вскоре суждено опять поднять на дыбы огромную страну и перечеркнуть с таким трудом и такой дорогой ценой добытое 19 августа всеобщее умиротворение» [17]17
  Там же. С. 139–140.


[Закрыть].

А случилось вот что. Второго сентября 1924 года, секретарь Пред реввоенсовета М. С. Глазман покончил жизнь самоубийством, судя по всему из-за вердикта Московской Контрольной Комиссии, исключившей его на днях из партии якобы за недостойный коммуниста образ жизни, а именно: пользование превышающее норму жилплощадью (в коммунальной квартире) с интерьером бежавшего буржуа, протекцию родственникам, наем прислуги и занятие спекуляцией.

Обвинения – из разряда клеветнических передергиваний завистливых соседей по коммунальной квартире. Партколлегии МКК, конечно, надлежало тщательно разобраться с жалобой жильцов. Однако пролетарии, заседавшие в комиссии, рубанули с плеча, даже не поинтересовавшись анкетой с легендарным революционным прошлым помощника Троцкого и мнением тех, кто подсудимого знал не понаслышке. Сам же Михаил Соломонович из скромности постеснялся хвалиться перед партийным трибуналом чинами и дружбой с членом Политбюро.

Каменев сразу понял, какой будет реакция Наркомвоенмора, отдыхавшего в Кисловодске. Троцкий, памятуя о предыдущих провокациях Зиновьева с Каменевым, разумеется, расценит изгнание Глазмана из РКП(б) как продолжение политики давления на «выдающегося вождя» со стороны потерявшего чувство меры дуэта. В феврале неразлучная пара расправилась с первым заместителем Председателя РВС – Склянским. Теперь довела до самоубийства секретаря главы РВС, человека большой «нравственной силы, революционного долга, честности, высшего бескорыстия». И если с увольнением первого Троцкий, скрепя сердце, смирился, то за смерть второго, несомненно, предъявит Политбюро счет. Назревал грандиозный скандал, который Каменев, чувствуя за оппонентом моральную правоту и безусловную поддержку партийного общественного мнения, постарался предотвратить.

4 сентября он, Молотов, Дзержинский и Калинин постановили от имени Политбюро:

«а) Признавая ошибкой исключение из партии т. Глазма-на, просить ЦКК произвести тщательную проверку этого дела и сообщить на следующем заседании Политбюро, б) Похоронить т. Глазмана, как члена РКП»’.

Президиум ЦКК, разобравшись в сути дела, квалифицировал решение партколлегии МКК «совершенно неправильным», а «тов. Глазмана, как члена партии, считать неопороченным». Виновных в драме завистливых жильцов, двух партийных и одного беспартийного, строго наказать (исключить из партии и привлечь к суду за клевету). 11 сентября Политбюро в составе: Каменев, Молотов, Калинин и Дзержинский резолюцию ЦКК приняло к сведению. Однако усилия двух коллегий по предупреждению конфликта Троцкого не удовлетворили. Он требовал полной статисфакции – оргвыводов в отношении бездушных членов МКК и обнародования в прессе всей правды о трагической гибели своего ближайшего товарища. Троцкий лично написал некролог на смерть Глазмана, в котором указал на истинную причину трагедии – верного партии большевика погубила «чудовищная ошибка» судей из партколлегии МКК. Члены редколлегии газеты «Правда», куда была направлена рукопись статьи, обратились в Политбюро за советом: печатать или не печатать, некролог. Высшая инстанция своим решением от 11 сентября статью опубликовать позволила, но «за исключением тех строк, которые могут подать повод к созданию, по мнению Политбюро, толков вокруг признанной уже ЦК и ЦКК ошибки». Таким образом, Каменев предпочел защищать честь мундира. Троцкого, защищавшего честь друга и соратника, позиция тезки возмутила и в Политбюро была направлена гневная телеграмма Троцкого:

«Политбюро признало исключение Глазмана ошибкой. Но партия об этом не знает. Если постановление Политбюро не будет напечатано, то его значение будет равно нулю. Предупредить «толки» можно только гласным наказанием виновных в заведомо преступном исключении Глазмана из партии.

Только этим можно предупредить повторение подобных исключений. Печатать мою статью с умолчанием о причинах самоубийства, значит бросать тень на Глазмана вместо того, чтобы открыто и точно сказать, кто и как довел до самоубийства этого прекрасного партийца, работника и человека. На это я не могу согласиться. Если Политбюро не сочтет возможным пересмотреть свое решение, о чем я ходатайствую, то прошу мою ненапечатанную статью разослать всем членам ЦК и ЦКК с приложением настоящей моей телеграммы. 12/ IX/24 Л. Троцкий».

Каменев упрек Предреввоенсовета проигнорировал. 17 сентября члены Политбюро, прибегнув к опросу, санкционировали: «Ввиду телеграммы т. Троцкого от 12/IX с.г. статью не публиковать, разослав ее, согласно просьбе т. Троцкого, всем членам и кандидатам ЦК и ЦКК вместе с его телеграммой» [18]18
  Там же. С. 143.


[Закрыть].

Коллегиональное большинство равнодушно отмахнулось от проблемы, совершив тем самым непоправимую ошибку, стоившую в конечном итоге Каменеву статуса лидера, а Троцкому кресла Наркомвоенторга. Ограничившись посмертной реабилитацией несправедливо осужденного, Политбюро не стало привлекать к партийной ответственности столичных инквизиторов. Видимо, столь откровенное, хотя и негласное, заступничество за лиц, повинных в смерти Глазмана, и побудило Троцкого дать звонкую пощечину испугавшемуся правды наследнику Ленина.

Тем самым Лев Давыдович совершил свою главную политическую ошибку, которая расчистит Сталину путь наверх, к статусу неформального лидера Политбюро. Впрочем, пенять за нее Троцкому вряд ли стоит. Да, как политик он, конечно же, оплошал. Зато как человек и искренний друг, оказался на высоте.

«Звонкая пощечина» заключалась в следующем:

12 октября 1924 года на четвертой полосе «Правды» читатели обнаружили средних размеров рекламу Госиздата: «Собрание сочинений Л.Д. Троцкого. Вышел из печати т. Ill, ч. I. 1917. От Февраля до Октября со специальным введением (3 печатных листа) «Уроки Октября», написанным для данного тома.

Ч. II. От Октября до Бреста выйдет из печати 22 октября».

Особо анонсированное предисловие попало на глаза тому, кому предназначалось, в считанные дни, и эффект произвело тот, который автор, несомненно, и ожидал. Товарищ Каменев разгневался не на шутку. Троцкий за сокрытие от партии малой неприглядной правды отомстил ему публичным напоминанием о неприятной для того правде большой. Увы, попытка замолчать трагедию М.С. Глазмана дорого стоила Льву Борисовичу. «Уроки Октября» довольно убедительно разъясняли и партии, и обществу в целом, что Республику Советов возглавляет человек, отличающийся политической недальновидностью, ибо именно Каменев в 1917 году упорно настаивал на легальных методах борьбы за власть, активно сопротивляясь ленинскому курсу на восстание. Не кто-нибудь, а Каменев от Февраля до Октября уверял всех, что не надо рисковать, что авторитет большевиков среди граждан России растет быстрыми темпами и вскоре РСДРП (б), завоевав парламентское большинство, сможет сформировать собственное социалистическое правительство.

То есть, Троцкий «раскрыл глаза» партии и народу на сущность «октябрьского эпизода» Каменева и Зиновьева, которые накануне Октябрьского переворота опубликовали в печати свой взгляд на «вооруженное восстание», выдав, таким образом, сроки его начала. Каменев призрачный политический намек Наркомвоенмора уловил. Мотива же, подтолкнувшего Троцкого на исторический выпад, похоже, не разглядел, хотя Лев Давыдович наверняка не случайно поместил после скандального введения «Два слова об этой книге», где помимо прочего обмолвился: «Особо я хотел бы сказать о громадной работе по подготовке этого тома, как и других моих книг, которую выполнил мой ближайший сотрудник М.С. Глазман. Я дописываю эти строки с чувством величайшей скорби по поводу беспримерно трагической гибели этого прекрасного товарища, работника и человека» [19]19
  Там же. С. 146.


[Закрыть].

«Уроки Октября», судя по итоговой распечатке книги, начаты 13, закончены 15, «отшлифованы» к 22 сентября 1924 года. Никакой политической цели они, естественно, не преследовали. Троцкий просто отдал дань уважения погибшему другу и предупредил Каменева о факторе, сулящем тому в будущем более крупную неприятность, чем критические стрелы неудобного правдолюбца, – потерю доминирующего положения в Политбюро. А фактор этот – неумение заместителя Ленина правильно оценивать складывающуюся политическую конъюнктуру, точно распознавать, чьи симпатии-антипатии и когда определяют, кому и как долго быть лидером партии и страны. В октябре 1917 года выбор личности, возглавляющей государство, зависел от рабочих окраин и военных частей Петрограда и Москвы. Спустя месяц центр тяжести переместился бы в сотни тысяч российских сел и деревень. Ну а осенью 1924 года правом присваивать почетный титул персоны номер один всецело располагало всего тринадцать особ – семь членов и шесть кандидатов в члены Политбюро: Н.И. Бухарин, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, А.И. Рыков, И.В. Сталин, М.П. Томский, Л.Д Троцкий, Ф.Э. Дзержинский, М.И. Калинин, В.М. Молотов, ЯЗ. Рудзутак, Г.Я. Сокольников, М.В. Фрунзе.

Еще около ста человек– членов и кандидатов в члены ЦК– обладали полномочиями утверждать или отклонять решения чертовой дюжины. Однако за редким исключением резолюции ЦК неизменно совпадали с вердиктами Политбюро. Так что задача перед Каменевым вроде бы стояла не в пример Ленину нетрудная – постоянно учитывать мнение двенадцати коллег по ареопагу и, опираясь на них, управлять Россией либо пока коллегиальный режим полностью не исчерпает себя, либо до окончания собственной жизни, если повезет превратиться в харизматического вождя.

То есть Троцкий упрекнул Каменева в том, что ему в сложившейся после гибели М.С. Газмана ситуации было гораздо легче сделать «правильный выбор», чем В.И. Ленину в октябре 1917 года, взявшему курс на вооруженное восстание. Действительно, проследим за мыслью Троцкого в «Уроках Октября»:

«Основное воззрение правых (т. е. Каменева и Зиновьева. – А.К.)состояло в том, что революция ведет неизбежно от Советов к буржуазному парламентаризму, что «Предпарламент» является естественным звеном на этом пути, и что незачем уклоняться от участия в Предпарламенте, раз мы собираемся занять левые скамьи в парламенте, завершить демократическую революцию и «готовиться» к социалистической. А как готовиться? Через школу буржуазного парламентаризма, ведь передовые страны показывают отсталым образ их будущего. Низвержение царизма мыслится революционно, как оно и произошло; но завоевание власти пролетариатом мыслится парламентарно, на основах законченной демократии. Между буржуазной революцией и пролетарской должны пройти долгие годы демократического режима» [20]20
  Там же. С. 144–145.


[Закрыть].

Критика со страниц предисловия звучала справедливая. Товарищ Каменев в 1917 году действительно не замечал, не хотел замечать, что авторитет большевиков рос, как на дрожжах, но только лишь в Москве и Петрограде, в промышленных городах, однако в крестьянских общинах по-прежнему оставался на очень низком уровне. Между тем судьба выборной кампании в парламент – Учредительное собрание – зависела исключительно от позиции основной массы избирателей аграрной России – крестьян, сочувствующих эсерам. Посему победа на каких-либо выборах во всероссийском масштабе большевикам никак «не грозила».

В то же время крестьянство– наиболее политически пассивный слой населения. Ему в принципе без разницы, кто рулит государством. Лишь бы преемники царя не ущемляли интересы жителей деревни, и тогда они «проглотят» любой государственный переворот. Вот почему Ленин был прав, когда торопил ЦК с вооруженным выступлением, утверждая, что вопрос о власти решается сейчас (в сентябре и октябре 1917 года) не в парламентах, а «в рабочих кварталах Питера и Москвы», что промедление воистину смерти подобно. И верно, после 12(25) ноября 1917 года, после обнародования результатов выборов в Учредительное собрание лозунг свержения кабинета А. Керенского силой утрачивал актуальность. Рабочие и солдаты вслед за крестьянством потянулись бы к новому, причем легитимному, объекту доверия – к обосновавшимся в Таврическом дворце депутатам. Но пока выборы не состоялись, а итог голосования не вполне ясен, те же рабочие и солдаты, раздраженные беспомощностью и нерешительностью министров-капиталистов, с готовностью подставят плечо обещающим золотые горы большевикам и помогут им взять страну под контроль. Так что торжество ленинской гвардии, возможно, никогда бы и не произошло, прислушайся ЦК РСДРП(б) в октябре 1917 года не к мнению своего прозорливого вождя – Ленина, а к уговорам умного, теоретически подкованного оппозиционера – Каменева. Догматичность подвела Льва Борисовича в 1917 году, и как знать, не сыграет ли оно с ним злую шутку вновь, что небезопасно для страны, которой руководит такой лидер.

К сожалению или к счастью, Каменеву октябрьский урок Троцкого не пошел впрок. Вместо того чтобы поблагодарить оппонента за конструктивную критику, намотать ее на ус и впредь не допускать роковых промахов, Лев Борисович поступил иначе. Обиделся и внял легкомысленным призывам Зиновьева, убеждавшего воспользоваться атакой Наркомвоенмора для реализации старой идеи фикс – изгнания «перманентного» скептика из Политбюро. Для чего требовалось развязать новую жаркую дискуссию, неважно какую, пусть бы и литературную.

Уже 24 октября в преддверии открытия очередного Пленума ЦК дуэт попробовал прозондировать отношение к опусу «Л.Д.» семерки. Проект резолюции Пленума ЦК РКП(б), адресованный соратникам, гласил:

«1. Выпущенную т. Троцким к 7-летию Октябрьской революции статью об «Уроках Октября» Пленум ЦК рассматривает, как сознательное извращение истории партии, направленное к достижению обходным путем фракционных целей т. Троцкого, отвергнутых партией после зимней дискуссии.

2. ЦК констатирует, что статья т. Тр[оцкого], не имеющая ничего общего с действительно партийным и действительно научным изучением Октябрьской революции, направлена к возобновлению дискуссии в партии и возлагает на т. Троцкого ответственность за (фраза не окончена, похоже – «последствия». – А.К.)…» [21]21
  Там же. С. 147.


[Закрыть]

Члены семерки, очевидно, желанием ломать копья из-за «Уроков Октября» не горели. По крайней мере, на Пленуме, длившемся три дня (25–27 октября), данный вопрос в повестку дня не вносился. Симптоматичная уклончивость товарищей по Политбюро нисколько не смутила и не насторожила ни Каменева, ни Зиновьева. Оба, не собираясь более терпеть Троцкого в Политбюро, вознамерились во что бы то ни стало выжить его из высшей коллегии. И для начала они решили «помириться» со Сталиным, а точнее вынудить его «помириться» с дуэтом на почве естественной неприязни Сталина к «троцкизму», а стало быть и к самому Троцкому, которого Сталин всегда считал «меньшевиком».

26 октября на Пленуме кандидат в члены ЦК РКП(б) В. Иванов обратился к Сталину с «провокационным» вопросом, правдивы ли слухи о том, что он якобы стремится блокироваться с Троцким в связи с развернувшейся дискуссией вокруг «Уроков Октября». Встревоженный этим вопросом, явно инспирированным кем-то из сотрудников «дуэта», Сталин решил выступить с заявлением, направив в ЦК письмо следующего содержания:

«Сегодня тов. Иванов (член ЦК РКП от Украины) заявил мне, что на Украине среди членов ЦК КПУ существует мнение о том, что Сталин думает блокироваться с Троцким. Источником такого мнения служат сообщения Петровского о трениях внутри фракции, проявившихся на Пленуме фракции два месяца назад. По поводу этого заявления тов. Иванова считаю нужным сообщить следующее.

1) Попытки к блоку с Троцким у меня не было и не могло быть, ибо блок с небольшевиком Троцким я считаю, и считал всегда противоестественным и антипартийным. Достаточно вспомнить последнее письмо Ленина с характеристиками отдельных лиц, чтобы понять, что такой блок неестественен не только по мотивам принципиальным, но и по характеру личных отношений между мною и Троцким.

2) Оттенки между мною, с одной стороны, и Зиновьевым и Каменевым, с другой стороны, конечно, существуют. Оттенки всегда существовали в верхушке большевиков, как до Октября, так и после Октября. Об этом знают все большевики. Но умозаключать отсюда в пользу блока с Троцким, с которым имеются коренные разногласия, – значит говорить заведомую неправду.

3) Попытки к блоку с Троцким действительно имели место после Xll-го съезда, но не с моей стороны, а со стороны Зиновьева и некоторых других товарищей. Зиновьев предлагал тогда составить Секретариат ЦК из Зиновьева, Троцкого и Сталина, на что я тогда же ответил несогласием и своею готовностью уйти из Секретариата, чтобы дать товарищам возможность испытать на деле блок с Троцким. Блок этот не состоялся тогда ввиду моего протеста. Об этом знают Молотов, Рудзутак, Куйбышев, Фрунзе, Бухарин, Ворошилов, Орджоникидзе, ленинградские товарищи. Товарищам, распространяющим теперь нелепые слухи, достаточно хорошо известна история с этим несостоявшимся блоком. Я думаю, что попытки свалить с больной головы на здоровую, не послужат к укреплению нашей фракции.

Обо всем этом, я считаю своим долгом сообщить фракции для того, чтобы дать ей возможность оценить должным образом действительный смысл нелепых слухов» [22]22
  Там же. С. 148–149.


[Закрыть].

В тот же день двадцать три экземпляра обращения Сталина разошлись по рукам участников Пленума. Каменев с Зиновьевым могли поздравить друг друга, поскольку Сталин принародно отмежевался от Троцкого и, судя по тексту заявления, настолько «испугался», что, защищая себя, не постеснялся перевести стрелки на тех, кого не без основания заподозрил в распространении слуха, – на «Каменюгу» и «Григория».

«Проглотив» на их взгляд незаслуженный упрек Сталина в распространении слухов, «дуэт» в своем обращении к членам «семерки» постарался убедить их, что подобные слухи могут распространяться только злостными врагами большевиков – троцкистами, поскольку говорить о сближении Сталина с Троцким выгодно только фракции Троцкого.

Таким образом, маневр двух партийных вождей увенчался полным успехом. Хотел того Сталин или не хотел, но ему пришлось формально примкнуть к дуэту (раз ты не с Троцким, то во имя единства партии обязан идти в ногу с большинством), чтобы вскоре в добровольно-принудительном порядке принять участие в расправе над угодившим в опалу военным наркомом.

Первый, предупредительный залп альянс трех обрушил на Предреввоенсовета 2 ноября 1924 года. «Правда» опубликовала статью «Как не нужно писать историю Октября». Подпись отсутствовала. Но догадаться, кто автор, легко. В статье дважды встречается выражение «в этом… гвоздь» – одно из любимых словосочетаний Г.Е. Зиновьева. Григорий Евсеевич, следовательно, и вручил через газету Льву Давыдовичу ноту об объявлении войны: «После того, как итоги истекшего года доказали всю неправоту нашей партийной оппозиции, после того, как факты доказали еще и еще раз правильность руководства в нашей партии, тов. Троцкий вновь поднимает дискуссию, но уже «иными средствами». Предисловие к книге (а в этом предисловии, равно как и в примечаниях к ней, ее «гвоздь») написано полуэзоповским языком, так что для совсем неопытного читателя пройдут незамеченными намеки и полунамеки, которыми наполнено это предисловие. Этот своеобразный шифр (процветающий у тов. Троцкого, несмотря на требование «критической ясности») необходимо все же расшифровать. Ибо работа тов. Троцкого, претендующая на роль спутника в деле «изучения Октября», грозит превратиться в спутника «всякой настоящей и будущей дискуссии». Она ведь берет на себя, по сути дела, ответственность за выступление против линии, взятой как партией, так и Коминтерном. Причем она вовсе не носит характера теоретического анализа, а больше похожа на политическую платформу, на базе которой можно будет вести подкоп против точных, принятых соответствующими съездами решений…

Волей-неволей приходится отвечать на эту книгу, ибо партия не может допускать, чтобы без возражений оставалась пропаганда, направленная против решений, которые партия с такою дружностью и таким единодушием принимала…» [23]23
  Там же. С. 151.


[Закрыть]

Затем Зиновьев в общих чертах обрисовал те «эпизоды» «небольшевизма» Троцкого, которые атакующая сторона намерена обнародовать, то есть, все моменты разногласий Троцкого с Лениным и в дооктябрьскую, и в послеоктябрьскую эпохи. Особенно автор статьи «нажимал» на смертельный грех «народного трибуна», отрицавшего ведущую роль партии в дни Октября. Финал статьи звучал угрожающе, в том духе, что можно ли доверять тем, кто не выдержал проверки «Октябрем 1917 года». «Партия хочет работы, а не новых дискуссий. Партия хочет подлинного большевистского единства», – гремел автор в заключение статьи.

Парадокс ситуации заключался в том, что «новых дискуссий», угрожающих единству «семерки», Троцкий не только не требовал, а на все вызовы «дуэта» хранил молчание, чем наглядно демонстрировал, что им «Уроки Октября» хорошо усвоены и поддаваться на провокацию и ввязываться в бесспорно проигрышную для него дискуссию он не намерен.

Не дождавшись ответной реакции Троцкого на первый выпад, 12 ноября центральный печатный орган РКП(б) позволил себе новый агрессивный выпад против «неугомонного» народного трибуна, хотя «трибун» молчал, словно набравши в рот воды. На этот раз по вчерашнему кумиру ударило молодое поколение – ЦК, МК и ЛК ВЛКСМ:

«Тов. Троцкий сбрасывает партию со счетов борьбы и доходит до прямого поклепа на большевистскую партию. В «Уроках Октября» дело идет не об объективном изложении прошлых ошибок, а об архирезкой полемике против двух занимающих в нашей партии руководящие посты товарищей… которая по существу является не чем иным, как попыткой после поражения в партийной дискуссии использовать старые споры для того, чтобы добиваться изменения политики нынешнего дня… Тов. Троцкий оправдывает и затушевывает свои прежние ошибки, тов. Троцкий искажает историю и уроки Октября. Поэтому мы вынуждены заявить: тов. Троцкий мешает молодежи правильно понять историю партии. Статьи и выступления тов. Троцкого, посвященные прошлому нашей партии, препятствие в деле большевистского воспитания молодежи…» [24]24
  Там же. С. 153.


[Закрыть]

Однако и этот комсомольский наскок не произвел на вчерашнего кумира впечатления. Он упорно молчал. Не откликнулся он и на ряд других статей, опубликованных в «Правде», в которых Троцкий обвинялся в «искажении фактов». Стало ясно, что соперник «дуэта» с «примкнувшим» к ним генсека не случайно, а вполне обдуманно уклоняется от дискуссии, прекрасно понимая, чем та ему грозит.

У зачинщиков акции оставался единственный путь – подвергнуть оппонента массированной безжалостной травле в надежде на то, что Троцкий, не выдержав всеобщей истерии, сорвется и возразит публично, дав тем самым дуэту основание внести на рассмотрение Пленума ЦК вопрос о выведении настырного спорщика из Политбюро.

17 ноября на заседании Политбюро Каменев начал действовать в данном направлении, попытавшись путем опроса выявить мнение соратников относительно наказания Троцкого. Получив по записке согласие Сталина и Зиновьева, Каменев неожиданно получил отпор от Бухарина, который не поленился на опросном листе написать поверх автографа председательствующего:

«1) Формально, я против таких шагов помимо формального решения семерки.

2) По существу, я против постановки на голоса резолюций. Ставить что-нибудь на голоса, когда голосующим ничего не читали, неудобно, нецелесообразно, потому что может вызвать небезосновательные нарекания.

Наконец, товарищам известно, что я против дискуссии, против перенесения на голоса и за всемерную разъяснительную работу. Друг[ими] словами, я за дело, против шума (кот[орый]тоже «дело», но иная его «форма»). Н. Бух» [25]25
  Там же. С. 154.


[Закрыть].

На этом голосование вкруговую прервалось: записка вернулась к Каменеву. Вето одного члена Политбюро вынуждало вынести инициативу непосредственно на совещание семерки. В этот же вечер такое совещание состоялось, и в нем большинство санкционировало развязывание антитроцкист-ской агиткампании. К мнению Бухарина не прислушались, но Сталин тут же сообразил, какую тактику следует применить, чтобы сокрушить не Троцкого, а зачинщика всей этой свары – Каменева.

Буквально на следующий день 18 ноября 1924 года после доклада Каменева на собрании московского партактива, в котором Троцкий подвергся уничижительной критике, в партийной прессе началось подлинное «линчевание» троцкизма. Ключевая роль в нагнетании истерии принадлежала естественно «Правде», регулярно размещавшей на своих полосах статьи, осуждающие «Уроки Октября». И ежедневно под рубрикой «По поводу выступления тов. Троцкого», извещающей читателей о принимаемых парторганизациями страны резолюциях, солидарных с резолюцией МК или схожих с ней. Резолюция Московского Комитета РКП(б), принятая по докладу Каменева в общем-то была достаточно взвешенной. В ней собрание партактива Москвы обращалось в ЦК с просьбой обсудить вопрос о Троцком на ближайшем Пленуме ЦК, а также:

«а) принять решительные и исчерпывающие меры к тому, чтобы под флагом партии не извращались основные идеи большевизма, история партии и история революции;

б) принять меры к широкому распространению среди членов партии правильных сведений об истории нашей партии, ее борьбы с троцкизмом, действительной истории Октября и пр.» [26]26
  Там же. С 155.


[Закрыть].

Москвичей «переплюнули» ленинградские коммунисты, естественно при прямом посредничестве своего лидера – Г.Е. Зиновьева. 21 ноября «Ленинградская правда» опубликовала резолюцию Пленума ЛК партии от 10 ноября, в которой уже явно проступала «жажда крови»:

«1. Просить ЦК поставить вопрос о выступлении т. Троцкого (предисловие к книге «1917 г.») на ближайшем Пленуме с тем, чтобы, не допуская до широкой дискуссии, принять самые решительные и исчерпывающие меры для зашиты ленинизма, против извращения истории партии и истории пролетарской революции.

2. Просить ЦК срочно выпустить сборник по вопросам, затронутым в книге т. Троцкого, освещающий ошибки т. Троцкого.

3. Просить ЦК принять более решительные меры по удалению из партии тех элементов, которые после XIII съезда партии высказались против его решения о мелкобуржуазном уклоне и продолжают открыто вести активную работу против решений съезда» [27]27
  Там же. С. 156.


[Закрыть].

Третий пункт резолюции открыто призывал к исключению Троцкого, по крайней мере, из Политбюро. После столь резкого выступления ленинградцев у многих высокопоставленных коммунистов возникло сомнение по поводу столь суровой критики в адрес Троцкого, который в течение всей этой кампании продолжал упорно хранить молчание. С недоуменными вопросами к Каменеву, как закоперщику травли бывшего народного любимчика, обратился член Политбюро Я. Руд-зутак и кандидат в члены Политбюро ГЛ. Пятаков, который прямо заявил: «Я Вас не понимаю. Если Пленум питерского губкома уже поставил вопрос об исключении, Глебов-Авилов уже заявил на фракции, что Тр[оцкий] – враг партии, в районах уже ведется кампания, то, ведь это не из-за «1917 года»! Ведь все это имеет какую-то политическую цель? Я привык трезво смотреть на вещи и называть вещи своими именами» [28]28
  Там же. С 163.


[Закрыть].