Текст книги "Детектив Клуб - 2 (Сборник)"

Автор книги: Александр Кривенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Ефрем Пантелеевич в очередной раз перевернулся к бочке другим боком, поплотнее запахнул полушубок и, не открывая глаз, что-то пробурчал сонным голосом.

– Не спится на ходу, Ефрем Пантелеевич? – обрадовался Шепелев возможности хоть немного поговорить.

– Да вот соображаю, сколько у него патронов осталось… Выходит, что есть еще один!

– Значит, будем рассчитывать на один патрон, – сказал Шепелев.

– В магазине токма пять патронов, а стрельнул он четыре раза… – пояснил Ефрем Пантелеевич.

В кузове подозрительно запахло паленым, как будто горела изоляция на проводах. Шепелев перегнулся в кабину к Семену:

– У тебя пахнет?

– Однако, нет.

– Тормози, – неожиданно заорал за спиной таежник, – брезентуха горит! Опер, прыгай назад!

Рядом с раскаленной трубой выхлопа, обогревающей салон, развевались яркие языки пламени. Кусок горящего брезента упал рядом с бочкой. Моментально полыхнул жаром залитый соляром пол. Огонь стремительно расползался по всему кузову. Горело все: пол, стены, потолок.

Старик стремительно выхватил нож, располосовал пылающий брезент и выбросился наружу. Его валенки, прихваченные пролившимся топливом, пылали, как два факела. Он топтался в сугробе, пытаясь сбить пламя. Во все стороны от его ног сыпались искры. Из кабины стремглав вылетел Леверьев и начал судорожно пригоршнями метать в кузов снег.

– Начальник-то где? – пронзительно заорал Семен.

– Сгорит к чертовой матери…

Шепелев собрался было выскочить из кузова следом за Ефремом Пантелеевичем, но какое-то шестое чувство остановило его. Бочка! Если ее оставить в кузове – рванет. Отличный таежный пожар гарантирован. Зимой тайга горит не хуже, чем летом.

Он схватил бочку за дно, сунув руки в самый огонь, приподнял ее… Трос мешает. Надо его отцепить… Судорожными движениями открутил раскаленные куски проволоки, снова схватил бочку за самое дно, напрягся до треска в суставах, до ломоты в затылке и перевалил ее через борт. Прогоревший брезент не выдержал и, рассыпая снопы искр, бочка покатилась по снегу, оставляя за собой широкую колею. Следом за ней выпал и покатился по снегу комок пламени.

Ефрем Пантелеевич подскочил к Шепелеву и, оттащив его в сторону, накрыл своим полушубком. Даже сквозь овчину он чувствовал, как извивается уполномоченный.

– Отпусти, – прохрипел Шепелев. – Сбили пламя!

Едва встав на ноги, он посмотрел на свои руки. На черных, покрытых копотью и сажей кистях расплывались огромные пятна обожженной кожи.

Он сбросил на снег тлеющую шапку. На лбу обозначилась резкая белая полоска кожи.

– Милай, – сказал, словно выдохнул, таежник, – и щеки погорели…

– Сколько осталось до тракта? – превозмогая боль, запекшимися губами прошептал Шепелев, глядя на догорающий тягач.

Из– за останков вездехода понуро вышел Семен:

– Около двадцати… Половину проехали, однако.

За его спиной, там, где раньше была кабина, раздалось несколько громких хлопков.

– И пукалку спалил? – презрительно спросил старик водителя. Тот угрюмо кивнул. Ефрем Пантелеевич сбросил рубаху.

– Лицо шарфом закутаешь, – назидательно сказал Шепелеву, – а руки бинтовать надоть. Ни в одну варежку их не всунешь. Отморозишь совсем.

Шепелев молча подчинился. Его руки, обмотанные сначала подобием бинтов из рубахи, а потом шарфом, разорванным надвое, походили на две огромные культи.

– Идти сможешь? – спросил Ефрем Пантелеевич, набрасывая вновь полушубок.

– Смогу, – с трудом ответил Шепелев.

Каждый шаг отдавался болью. Нестерпимо раздирало обожженное лицо. Шарф от дыхания стал мокрым, задубел от мороза, обжигал щеки. Километр за километром оставались за спиной. Распухшие от волдырей руки, казалось, распирали повязки.

Шепелев, опираясь на руку Ефрема Пантелеевича, продолжал идти. Впереди прокладывал дорогу Леверьев.

– «Сейчас, – уговаривал себя Шепелев, – только дойду до той сосенки, и можно будет отдохнуть… -

Он, шатаясь, доходил до намеченного ориентира и выдвигал новую цель. – Еще хоть немного… Чуть-чуть еще… Скоро будет привал, отдохну, и станет легче…» – хотя отчетливо представлял себе – легче не будет!

В глазах мутилось от напряжения, расплывались противные сизые круги. Он все больше и больше наваливался на таежника, который, превозмогая усталость, тяжело дыша, почти тащил его на себе.

– Все, – выдохнул Шепелев и упал лицом в снег. – Кажется, больше не могу…

– Погоди, опер, – Ефрем Пантелеевич наломал сосновых лап, сделал подобие подстилки и перетащил на нее Шепелева, – отдохни чуток…

Затеплился крохотный костерик из собранного Леверьевым валежника. Запахло дымом. Весело потрескивали сучья.

– Сейчас перекусим, – сказал Ефрем Пантелеевич, доставая из кармана сверток с остатками зайчатины.

– Только бы до тракта добраться, а там прямо в больницу тебя доставим…

– Сначала в милицию, – слабым голосом сказал Шепелев. Рядом на снегу сидел Леверьев.

– Отчего вездеход сгорел? – пристально посмотрел на водителя Ефрем Пантелеевич.

– Хвоя между брезентом и выхлопом, однако, загорелась.

– Хвоя, – неодобрительно передразнил таежник, – чего ж ты глядел? За один день, поди, не набьется…

Леверьев молчал, ковыряя снег ногой.

За спиной хрустнула ветка. Шепелев обернулся и медленно начал приподниматься на подстилке. Ему в лицо уставилась черная дырочка дула.

– Не смотри так, зенки повылазят! – хрипло, с угрозой пробасил подошедший.

Из– под мохнатой шапки на Шепелева смотрели злые глаза.

– Все ж довелось нам с тобой встретиться, оперок!

Не ожидал?

– Рановато тебе, Фоменко, по тайге гулять. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, только бог не фрайер… – подошедший кивнул в сторону Леверьева. – Отскочи, парень, в сторону. Вон к тому дереву, – он показал глазами на отдельно стоящую лиственницу. – У меня с тобой делов нет.

Леверьев нехотя поднялся и ушел к указанному бандитом месту. Шепелев проводил Леверьева долгим взглядом.

– Не паскудь оружия, – обратился к Фоменко таежник. – Не бери грех на душу, Матвей. Я ведь твои следы еще там, около избы, признал…

– И ты, Ефрем, отвали в сторону. Мне с опером пообщаться надо.

Таежник медленно отошел на несколько шагов.

– Взял золото из подвала? – напрямик спросил Фоменко.

Шепелев, набычившись, молчал, глядя на своего бывшего подопечного.

– Что молчишь? Может, оно у тебя, Ефрем?

Таежник молча глядел на Фоменко. Бандит нехорошо улыбнулся и направил ствол карабина в сторону Леверьева.

– Тогда у тебя?

Тот съежился при виде наведенного карабина и, вспомнив про единственный патрон, кивнул в сторону Шепелева.

– У него!

– Давай, опер, червонцы, и топайте дальше. Гарантирую, что больше мы с тобой не встретимся ни на том, ни на этом свете…

– Куда уж мне, Фоменко, такими руками в карман лезть… – Шепелев поднял над головой обмотанные шарфом руки, грустно улыбнулся. – Обгорел сильно, видишь, как получилось… Бери сам. – Он кивнул на карман куртки.

– Нашел дурака, – осклабился Фоменко. – С тобой с трех метров только и можно общаться. – Он махнул рукой старику. – Давай, Ефремушка, работай, я понимаю, ты задержанный… Все одно тебе срок тянуть, аль со мной пойдешь?

Таежник задумчиво потеребил бороду, медленно подошел к Шепелеву. Тот глазами показал на правый карман куртки. Ефрем Пантелеевич достал из него тряпицу, развернул и с сожалением бросил коробку прямо под ноги Фоменко. Коробка скользнула в сторону и зарылась в снег.

Бандит медленно, не спуская наведенного на Шепелева карабина, наклонился, и в этот момент уполномоченный, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, сбил его с ног, с хрустом обрушив при этом обожженные кисти рук на его голову.

– Ах ты, – прохрипел Фоменко, пытаясь выкарабкаться из-под оперативника. – Убью, сволочь!

Подоспевший Ефрем Пантелеевич отбросил в сторону карабин, медвежьим обхватом обнял Фоменко, оторвав его от земли, с силой швырнул на землю и придавил своим могучим телом.

– Где у тебя браслеты? – Ефрем Пантелеевич, тяжело дыша, повернулся к лежавшему на снегу и изнемогавшему от боли Шепелеву.

… И снова они шли. Впереди маячила понурая фигура Фоменко. Опираясь на плечо Ефрема Пантелеевича, ковылял Шепелев. Таежник, придерживая одной рукой карабин, другой цепко обхватил пошатывающегося оперативника. Сзади, помахивая веткой, шел Семен.

– Слухай, Шепелев, – повернулся лицом к нему старик, – звать-то тебя как? Неудобно – все опер да опер…

Шепелев, едва разжав зубы, назвал себя.

– Александра Никитич, – повторил таежник. – Терпи, сынок. Видишь, огни мелькают? На тракт выходим. Значит, все в порядке,…

Татьяна Моспан. БЛАГОПОЛУЧНЫЙ ПОКОЙНИК

Такого сволочного утра я уже давно не помнил. Вчерашний день выдался на редкость насыщенным по части возлияний. Человек я тренированный и здоровый физически, но даже мне, с некоторой подготовкой, стало муторно, особенно после того, как в конце дня заявился Валентин с объемистой коробкой – купил-таки видеомагнитофон, одолел финансовые трудности и, как честный человек, выставил угощение. Поэтому голова у меня не то чтобы сильно, но трещала. Я вспомнил своего шефа, который по поводу любой головной боли говорил, что пить надо чистые напитки. С тех пор как мы с женой, официально не оформив развод, жили в одной квартире как соседи, я все делал сам. Впрочем, и не будучи соломенным вдовцом, я частенько самостоятельно готовил завтраки. Было бы из чего. Сегодня, заглянув в холодильник, я с грустью заметил, что все мои припасы кончились, потому что по безалаберности начисто забыл о хлебе насущном. На выделенной мне полке в кухонном столе сиротски стояла поваренная соль рядом с повидлом, судя по окаменелости, очень давнего происхождения. Здесь же валялась четвертушка хлеба – об дорогу не расшибешь. На него бы и мышь не позарилась. Оставалась, правда, какая то пайковая крупа, но не кашу же мне варить поутру, с бодуна?! Надо было идти на поклон к жене. Желудок укоризненно урчал, сетуя и жалуясь мне же. Он живо чувствовал разницу и скучал по налаженному домашнему очагу и по тем припасам всякой всячины, что заготавливала моя добычливая супружница. Только сумасшедший в наше время не делает припасов. Или самоубийца. Меня, скорее всего, можно было отнести к первой категории, потому что я работал в уголовном розыске, в отделе по особым… хотя, думаю, это неважно. Завтракая милостью своей жены, я всерьез подумывал о том, что надо бы, в конце концов, выяснить с ней отношения. Или замириться, или развестись к чертовой матери. Заниматься ни тем, ни другим мне было некогда, а главное, не особенно хотелось. Сегодня первый раз выпал снег, резко похолодало, и, наверное, по этому случаю отключили горячую воду. День начинался таким образом, что ничего хорошего ожидать не приходилось.

Я знаю за собой дурацкую особенность. Стоит повалить первому снегу, как у меня появляется тоскливое настроение, неотвратимое, как любой физиологический процесс. Я занимаюсь самоедством и прикидываю: и это не успел, и то опоздал. Подвожу итоги, одним словом. Откуда взялась эта вредная привычка, я не помню. Подозреваю, что, несмотря на свою профессию, у меня была душа тонкого лирического поэта, а может, как всякий непутевый мужик, я тосковал по упорядоченной жизни. Это настроение прорывалось наружу в самое неподходящее время и требовало к себе уважительного отношения. Пренебрегать им я бы сам себе не посоветовал.

Чтобы встряхнуться, нужна была разрядка. Я надеялся на что-то чрезвычайное, но то, что ожидало меня впереди, переплюнуло все самые смелые предположения, будь они у меня тогда.

На работу я выехал минут на десять раньше обычного времени, но это вовсе не означало, что доберусь туда вовремя. Мой «жигуленок» давным-давно нуждался в починке, но дать ему настоящий, хороший ремонт я не мог: мне всегда не хватало двух-трех часов в день, чтобы жить по-человечески. И денег.

Недавно мой начальник, выслушав про очередное дорожное происшествие, съязвил: «Слушай, Агеев, мне кажется, в следующий раз, судя по тому, как развиваются события, вместо тебя в отдел принесут мешок с костями, и это будет все, что от тебя останется». Мой шеф, конечно, несколько сгустил краски: в таком случае могут вернуть лишь джинсы с кроссовками – это будет профессиональным подходом к делу. Впрочем, отдаю должное, с юмором у него полный порядок, но он был недалек от истины. Правда, и выполняя свои непосредственные обязанности, я мог закончить с таким же результатом.

Еще издали я понял, что гаишник, торчавший на раз вилке перед Кутузовским как похабный кукиш, ко мне привяжется. Оперативное чутье меня никогда не подводило.

Гоняя на служебной машине, иногда приходилось выделывать такие виражи, что у бывалых водителей испарина появлялась. В такие моменты правила дорожного движения только мешали и выполнялись лишь в случае крайней необходимости. У нас всегда был творческий подход к работе. Сейчас я обиделся: едешь чинно-благородно, не нарушаешь, а тут… Нашел, едреныть, кому хвост защемлять. Бог подаст…

После утреннего унижения перед женой я решил взять реванш. И повел себя вызывающе. Газанул так, что у будочника глаза на лоб вылезли от моей наглости. Наверняка он принял меня за ненормального. И оставил в покое, излив свой праведный гнев на шедшего следом «вольво». Правильно, отец, с меня ты шиш чего получишь, а там, глядишь, и пополнишь свои кровные, трудовые…

Если бы я остановился, как законопослушный гражданин, то опоздал бы на работу. И уж, конечно, пропустил карауливший меня телефонный звонок.

Еще на пороге комнаты я услышал, как заливается телефон на столе. Вроде бы и некому, прикинул я, не торопясь кинуться к трубке. Звонки не прекращались. Кто-то домогался меня со страшной силой.

Ровно в девять мог звонить человек, хорошо осведомленный о распорядке дня, потому что, как правило, лишь с утра меня можно было застать на месте, если я вообще находился в Москве. Отлавливать оперативника в течение рабочего дня – все равно что пытаться залучить в сачок солнечный зайчик.

Я снял трубку и услышал до боли знакомый Зойкин голос. Его я мог узнать всегда, в любое время дня и ночи.

– Родион!

Я сразу понял, что случилось что-то необычное. Мы расстались больше года назад, и с тех пор она не звонила ни разу. Ее манера вести разговор ничуть не изменилась. Ни тебе здравствуй, ни мне до свидания. Я сам приучил ее разговаривать именно так – соблюдение этикета не входило в число моих добродетелей.

Зойка мало походила на других знакомых мне дам. Я не знал другой женщины, которая могла бы в течение минуты высказать все, что о тебе думает, или быстро и точно изложить цель своего звонка. Наверное, специфика работы играла здесь не последнюю роль – Зойка трудилась в рекламном агентстве. Она имела кучу преимуществ перед другими женщинами прежде всего потому, что, как и я, не выносила скандалов и долгих разбирательств. Она не терпела занудства и, если обижалась на что-то, быстро отходила. Мы прекрасно ладили друг с другом, пока были вместе.

– Родион! – Зойка повторила мое имя, что тоже не в ее привычке, и вдруг заплакала.

Это было совсем паршиво. Выжать из нее слезу не легче, чем воду из камня.

Наконец она заговорила. То, что я услышал, сначала пригвоздило меня к месту, а потом заставило усомниться в ее нормальности. Меньше всего это походило на розыгрыш.

– Какой тру… – заорал было я, но тут же прервал себя на полуслове, потому что в комнату входил мой сослуживец.

А Зойкин голос продолжал биться в трубку и молить о помощи.

– Я буду у тебя через сорок пять минут. – Я нарочно говорил грубо.

– Подожди! – По ту сторону стало тихо, словно она осмысливала услышанное. – Ключ от моей квартиры у тебя?

– Да. – Я ответил слишком быстро, потому что точно это знал.

– Сделай так, чтобы тебя по возможности никто не видел. Сейчас это будет и в твоих интересах.

Я хотел сказать, что в моих интересах лучше всего заниматься служебными делами, а не нестись стремглав выручать женщину, которая меня бросила год назад. Но это было бы нечестно, и я слишком хорошо знал об этом, потому что в нашем разрыве виноват был сам.

С моим начальником можно уладить любой вопрос. Я не часто этим пользовался, и потому сейчас был отпущен без сопровождающих и напутствующих слов.

– Серегин чтоб на месте сидел, на случай, если будут звонить от заявителя, – бросил шеф, но вопросов никаких задавать не стал.

Может у человека, в конце концов, что-то произойти в семье?! Уточнять, что неприятности случились у моей бывшей любовницы, я не стал. Не люблю быть мелочным.

– Думаю, что они сегодня не объявятся. – Я отвечал на его вопрос о вымогателях, терроризирующих директора коммерческого банка.

– Ну, ну, – то ли одобрил, то ли нет мои соображения начальник, и под это напутствие я двинулся навстречу тем самым приключениям на собственный зад, от которых таких, как я, предостерегать бесполезно.

Я решил не рисковать и взял служебную машину. Ни один гаишник с нашими номерами связываться не станет.

Выполняя Зойкину просьбу, незаметно, как Штирлиц, поднялся на восьмой этаж, держа наготове ключ. Тихонько открыл дверь и натолкнулся на нее прямо в прихожей.

В первую минуту я опешил – до того она изменилась. Но, присмотревшись, понял, что это страх и растерянность до неузнаваемости изменили ее лицо. Это была все та же длинноногая стройная женщина с длинными – ниже плеч – каштановыми волосами. Сейчас они были спутаны, вряд ли она сегодня занималась прической; но даже и в таком виде Зойка была чертовски красива и притягательна. Таким, как она, требуется очень мало времени, чтобы навести глянец и иметь товарный вид.

Глубокий вырез халата не скрывал полную красивую грудь, при виде которой у любого мужика с нормальными инстинктами появляется первобытный интерес. Но Зойка меньше всего сейчас думала об этом. У нее был взгляд загнанного и смертельно перепуганного животного, которого привели на бойню и оно знает о собственной участи.

Еще я заметил, что она едва держалась на ногах. Принюхавшись, я учуял довольно сильный запах спиртного. Это было странно и непохоже на нее.

Она поняла мой немой вопрос и замотала головой.

– Нет, нет! – Голос, несмотря на доносившееся амбре, был трезв.

Она потянула меня на кухню, едва я разделся, и, опустившись на стул, некоторое время молчала.

Если бы она сразу повела меня в комнату, кто знает, как бы я поступил.

Передо мной сидел человек, для которого утро началось не в пример хуже, чем для меня. И это было еще мягко сказано.

Я переоценил себя, думая, что раз и навсегда выбросил ее из своей жизни, и злился из-за того, что приехал, но еще больше – что не могу воспринимать ее как постороннего человека. Мужское самолюбие нашептывало мне: надо плюнуть на все и уехать к чертовой матери.

Мы расстались год назад. Странно, но четко определить причину я не могу и теперь, ведь это не было моим очередным оперативным заданием, Я был женат, как, впрочем, и в настоящее время, но Зойка не настаивала на разводе; могу поклясться, она никогда не заговаривала об этом. Наши отношения ее вполне устраивали. Она просто хотела, чтобы я был рядом, а в качестве мужа или нет, ей это было без разницы. Так живут многие, и это считалось нормальным. Я тоже тогда думал так и, как видно, ошибся.

В свои тридцать лет Зойка уже вдоволь хлебнула замужней жизни, разведясь три года назад. У нас все было хорошо, пока… Пока в один прекрасный день она не сказала, что с нее довольно, и она хотела бы как-то прояснить ситуацию. В общем, повела себя так, как обычно ведут женщины, с этим я уже сталкивался.

Надо отдать должное ее долготерпению. Она не устраивала ни скандалов, ни разбирательств, в ней, действительно, было очень мало этого самого бабства, что очень хорошо знакомо мужикам, которые ведут соответствующий образ жизни. Сказала – и как отрезала. Она права, нельзя потребительски относиться к женщине, которая тебя любит.

Когда через месяц я позвонил ей, она сообщила, что у нее есть другой мужчина, и меня больше просит не беспокоиться. Тихо, без надрыва, интеллигентно.

С тех пор я не беспокоюсь, так и не определившись с собственной жизнью. И, в конце концов, все оставил, как есть, махнув рукой и на недовольство жены, и на маячивший впереди развод. Есть люди, которым лучше всего жить одним. Я причислял себя к таким типам.

Теперь Зойка попала в беду, и, как я понял, из-за того самого мужика, ставшего моим преемником.

Сейчас во мне бурлили противоречивые чувства. Я, конечно, человек современных нравов, но не до такой же степени. А главное, эта женщина не стала для меня пустым местом, хотя я очень этого хотел.

Зойка всегда умела вести себя с мужиками. Если бы сейчас она заговорила про остаток былого чувства (вспомнив о моем существовании в связи с возникшими у нее проблемами) или сделала хотя бы одно вульгарное движение, пытаясь заинтересовать собой, собственным телом, намекая на то, что сумеет быть благодарной, я бы поднялся и ушел. Но она не сделала ни того, ни другого.

Это я, как кретин, сидел и пялился на ее полуголую грудь. Не думаю, чтобы она отказала мне, но даже сейчас в ней было что-то такое, что заставит любого уважающего себя мужика не быть скотиной и вести себя достойно.

Затянувшееся молчание нарушил ее голос.

– Будет лучше, если я расскажу тебе все, как есть.

Трудно спорить против такого разумного предложения.

– Сегодня я проснулась в жутком состоянии. – Она замялась, но тут же продолжила на одном дыхании:

– Я напилась вчера, как это ни пошло звучит. – Я не перебивал, у меня была своя манера вести переговоры. – Ночью я проснулась, потому что почувствовала себя очень плохо, дико болел желудок, казалось, я умираю, меня вытошнило. Даже «скорую» хотела вы звать, но… – Зойка стиснула пальцы рук так, что они побелели, – было стыдно за свое состояние, я… В общем, «скорую» оставила на самый крайний случай.

Через какое-то время стало легче, и я уснула.

«Не вижу никакого криминала», – хотел ввернуть я, но не успел, Зойка будто подслушала мои мысли:

– Я понимаю, это не повод, чтобы срывать человека с работы, но, к сожалению, на этом неприятности не закончились. Когда я проснулась, то увидела, что в комнате не одна. – Она подняла на меня глаза. – На полу… – Следующие слова Зойка выдавила через силу:

– Лежал мертвый Аркадий.

Честно говоря, я обалдел. Когда она позвонила по телефону, я ничего не понял. Труп, мертвый… Она больше плакала, чем говорила. Я не думал, что все это напрямую касается ее. Ничего себе, неприятности, которые тянут на двенадцать лет тюрьмы!

– То есть как это «лежал»? – переспросил я и метнулся из кухни, зацепив ногой стул, на котором только что сидел.

Рывком распахнул дверь комнаты. На полу аккуратно расположился тот, кого Зойка называла Аркадием. На вид ему было лет пятьдесят пять. Ноги, обутые в фирменные башмаки, машинально отметил я, руки, вытянутые вдоль туловища, дорогое коричневое кожаное пальто было распахнуто и не скрывало добротного, индивидуального пошива костюма. Голова была немного повернута влево, и я видел упитанную, отливающую синевой рыхлую щеку.

Я знал и не таких благополучных покойников. Насмотрелся за двадцать лет работы. В такой позе – один к одному и желательно крупным планом – режиссеры леденящих кровь телесериалов любят показывать своих погибших героев. Этот тоже с экрана выглядел бы неплохо. Но он лежал неподвижно на ковре посреди комнаты в Зойкиной квартире. В том, что он мертв, мог сомневаться разве что совсем уж законченный оптимист. Я им никогда не был. Меня можно смело причислять к неисправимым циникам.

Этот дядечка, судя по всему, был отравлен.

Я не ангел и не стремился им стать. Моя работа требовала от меня других качеств. Притворялся, врал, умалчивал я не больше, чем другие. Во всяком случае, это никогда не являлось для меня самоцелью. Грань, что можно, а что нельзя, устанавливал я сам. В силу обстоятельств. И сам расплачивался за свои ошибки. Но вот чего я не любил, это чтобы из меня делали дурака. Никогда не любил.

А сейчас меня принимали за идиота. Или за слабоумного, что одно и то же. Для Зойки такая глупость была непростительна. Помнится, это она однажды мне сказала, что ей жаль тех людей, которые, обманутые моей добродушной внешностью – эдакий русоволосый голубоглазый увалень с ленцой – принимали меня за недоумка-мента, щедро одаренного природой силушкой и прочими мужскими достоинствами и – увы! – страдающего врожденным слабоумием. Этих людей, говорила Зойка, ей просто жалко физически.

И это было правдой. Вряд ли она предполагала, что за год с небольшим я в чем-то изменился. Сейчас я не понимал ее; а еще, глядя на мужика в дорогом костюме, я подумал о том, что он и Зойка были очень близки, она сумела расшевелить его, разжечь огонь в этом крупном теле. И он отвечал ей тем же.

При одной мысли об этом мне стало противно до тошноты. Я имел право на эмоции, в конце концов, я находился не при исполнении служебных обязанностей.

Внезапно за спиной почувствовал какое-то движение. Зойка наклонилась, потянувшись к небольшому предмету, неприметно валявшемуся возле стенки.

Реакция у меня мгновенная. Я схватил ее за руку.

– Стой так, чтобы я мог тебя видеть.

– Но это не мое. – Она уставилась на меня ничего не понимающими глазами. – Этот пузырек не мой. – В ее глазах застыл испуг.

– Тем более не надо трогать.

Я осторожно, обернув пальцы краешком носового платка, подобрал то, что заинтересовало ее. Это был маленький пузырек с серой завинчивающейся крышкой и небольшим количеством таблеток, видневшихся сквозь темное стекло. Кажется, насчет отравления я не ошибся. Этикетки на пузырьке не было, но подобные штучки видеть доводилось. И тех, кто отправлялся в мир иной в результате употребления оного.

– Теперь тебе придется рассказать все еще раз, но с учетом того, что в квартире находится труп знакомого тебе мужчины.

Я старался говорить равнодушно, но голос выдавал меня.

– Вчера вечером он был жив? – Более дурацкий вопрос мог задать только следователь, но сейчас это приходилось делать мне.

Зойка замотала головой, выглядела она странно, но я не обратил на это внимания.

– Нет, ты не понял. Когда я ложилась спать, его здесь не было. Его вообще здесь не было вчера.

Я не пытался скрыть удивления. А ее слов оказалось достаточно, чтобы я не выдержал и взорвался.

– Ты что, сумасшедшая? Или, может, у тебя временное помутнение в голове? Давай уж сразу говори, что ты хочешь от меня, а то я как-то не понял, для каких целей меня пригласили. Полюбоваться на твое го мертвого любовника и засвидетельствовать, что умер он сию секунду на моих глазах? А может, мне надо выйти на улицу и пригласить для верности парочку свидетелей, сказать, что вот, мол, немножко умер человек, а вы уж мне поверьте на слово, что случилось это самым естественным образом, так все натурально, что беспокоиться не о чем. – Я завелся как следует, но остановиться уже не мог. – А может, вот удачная мысль! – перебил я сам себя, – умер он не вполне самостоятельно, и мне надо сыскать того, кто все это организовал в твоей замечательной квартире, а?

Зойка метнула на меня такой взгляд, что я счел за лучшее заткнуться.

– Последняя мысль, действительно, очень удачная, – сказала она, и устало провела рукой по волосам. – Думаю, тебе лучше уйти: я сейчас позвоню в милицию.

– Уже позвонила, – буркнул я, остывая.

Я считал, что неплохо разбираюсь в людях, Зойку я знал достаточно хорошо; но прошло больше года, и человек за это время мог измениться. Например, раньше она никогда не позволяла себе напиться до такого состояния, чтобы, как говорят у нас мужики, из ушей пахло. И еще, прежде она никого не боялась, почему же теперь настойчиво советовала мне никому не попадаться на глаза? Были и другие моменты, требующие прояснения. Я сознательно не задавал себе главного вопроса: почему она избавилась от бывшего любовника.

– Ты не сомневаешься, что это сделала я?

– А ты? Советую не тянуть время понапрасну, детка. – Я редко бывал так серьезен, как в этот момент.

– Его вчера здесь не было, – она тщательно выговаривала каждое слово. – Не было.

– Злые люди подкинули.

– Прекрати ерничать или убирайся.

– Ну да, еще скажи, что я бездушная скотина, которая бросает беззащитную женщину в беде. Нет, моя дорогая. – Я решительно взял ее за руку и потащил на кухню. – Сейчас ты мне расскажешь все. Я не зря сорвался с работы и гнал машину через всю Москву.

Ты раньше любила говорить, что я никогда ничего не делаю просто так. Тебе придется быть откровенной, и, пожалуйста, не ограничивай свой рассказ тем, что ты вчера напилась и ничего не помнишь. Кстати, а по какому поводу надралась? – спросил я как можно не принужденнее.

Зойка медлила с ответом, а я уже прокручивал для себя ситуацию, профессионально сортируя все увиденное и услышанное. Сейчас то, что я слишком хорошо знал эту женщину, мне скорее мешало, чем помогало. Я чувствовал себя скованным по рукам и ногам. Не знаю, как бы я поступил, окажись на ее месте другая. Сейчас я сам устанавливал для себя ту самую грань, что можно, а чего нельзя. Одно я знал наверняка: помогать убийце не стану.

В той информации, которой я располагал, кое-что было очень любопытным. И из этого следовало…

– День такой выдался, – прервала мои размышления Зойка, отвечая на поставленный вопрос.

– Кстати, был бы очень обязан, если бы ты угостила меня кофе, – вставил я.

Распивать кофе в квартире, где лежал труп, мне не улыбалось, но я уже составил некоторый план действий.

– С коньяком? – Она задала вопрос, которого я ожидал. Если у нее не изменилась привычка, она всегда пила кофе с хорошим коньяком.

– Если осталось.

Зойка вспыхнула.

– Честное слово, я выпила вчера совсем немного, не понимаю, что со мной произошло.

Когда она поставила бутылку на стол, я увидел, как напряглось ее лицо.

– Подожди. – Она остановила мою руку и внимательно стала разглядывать этикетку на коньячной бутылке.

– Ты что, раздумала меня травить? – поинтересовался я. – Прием был топорный, но другого под рукой не было и выбирать не приходилось. Я должен был вывести ее из себя. – Представляешь, сенсация в газетах: «В квартире такой-то найдены трупы ее любовников – один в комнате, другой в кухне. Предполагается отравление!!!» И – яркими красками всю подноготную. Досадно, что ты решила ограничиться од ним трупом, вполовину лишила читающую публику удовольствия.

Переваривать мою манеру разговаривать дано не каждому. К сожалению, Зойка относилась к тем немногим, которые воспринимали меня таким, как есть. Мне не удалось ее даже разозлить.

– Это не моя бутылка, – сказала она удивительно спокойным голосом. – Кофе тебе придется пить без коньяка.

– Ты уверена? – Ход моих мыслей перепутался, и я не пытался этого скрыть.

В глазах женщины появилась надежда.