Текст книги "Галерея византийских императоров"

Автор книги: Александр Кравчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Посольство возвратилось ни с чем, Вигила впоследствии был пойман людьми Аттилы, а посланцы Аттилы презрительно обвинили Феодосия в том, что он поступает, как подлый слуга, который исподтишка метит в господина, ниспосланного ему самой судьбой.

Осенью 449 или весной 450 года император отправил ко двору Аттилы двух сановников наивысшего ранга – бывших консулов Анатолия и Нома, выполнив то, чего Аттила давно уже домогался. И гунн оказал послам весьма великодушный прием, почти забыв уже о заговоре – вернул римлянам без всякого выкупа большое количество пленников, а самих послов осыпал щедрыми дарами.

Но сделал это Аттила вовсе не из уважения к рангу Анатолия и Нома, как могло бы на первый взгляд показаться. Основной причиной его великодушия стало то, что он уже был нацелен на новые завоевания, куда более привлекательные, чем разграбление и без того опустошенных балканских провинций. Аттила смотрел на Запад.

Хотя и временное устранение той опасности, которую представляли собой гунны, было последним относительным успехом времен правления Феодосия II. 26 июля во время прогулки по окрестностям Константинополя он упал с лошади. Полученный при падении перелом позвоночника оказался смертельным. Через два дня император скончался. Он прожил почти 50 лет, и 42 из них провел на троне. Это было одно из самых долгих и самых неудачных царствований за всю историю и Рима, и Византии.

МАРКИАН

Marcianus

392 г. – 27 января 457 г.

Правил с 25 сентября 450 г. до смерти

Император Феодосий II, умерший 28 июля, не оставил потомка мужского пола, так что законного наследника у него не было. Однако сразу же после его смерти по двору и среди жителей столицы разошлись слухи, позднее пересказанные историками.

Умиравший правитель якобы взглянул на собравшихся у его смертного одра сановников, и взгляд его остановился на Маркиане. Это был уже почти шестидесятилетний мужчина, статный, с длинными седеющими волосами, в свое время служивший на высокой должности в армии при полководце Аспаре, который, впрочем, также присутствовал при кончине императора. Феодосий довольно долго смотрел на Маркиана и наконец изрек:

– Мне было видение, что именно ты станешь моим преемником.

Официальная версия гласила, что воля императора была исполнена, и 25 августа на голову Маркиана была торжественно возложена императорская диадема. В церемонии принимали участие сановники и сенаторы, а также патриарх Константинополя, но не он совершал акт коронования нового правителя.

Видимо, именно тогда было объявлено, что сестра Феодосия II Пульхерия выйдет замуж за нового императора, что вскоре и произошло. Это может показаться просто невероятным, ведь Пульхерии было уже 54 года, и все эти годы она оставалась девицей и жила как монахиня – в полном, впрочем, соответствии с данным когда-то обетом безбрачия. И на брак она согласилась с тем лишь условием, что он останется фиктивным. Маркиан был вдовцом, и от первого брака у него была дочь Евфимия.

Решение Пульхерии было продиктовано политическими соображениями. Она возвела Маркиана на трон, действуя в согласии с Аспаром и иными высокопоставленными сановниками. Тогда и была выдумана история о последней воле Феодосия и устроен брак с его сестрой, чтобы придать хотя бы видимость законности выбору в преемники Маркиана – человека, никак не связанного с правящей династией. В сущности, проблема была в том, что формально с момента смерти Феодосия властителем всей империи становился император Запада – Валентиниан III. И чтобы не допустить предъявления им каких-либо претензий на власть в Восточной империи, было решено поставить его перед фактом, свершившимся якобы по воле покойного и обретшим законную силу благодаря браку с Пульхерией.

Почему, однако, выбор пал именно на Маркиана, если в Константинополе было немало и более знатных родом, и более богатых, и занимавших более высокие посты сановников? Маркиан, родившийся во Фракии или Иллирии в семье среднего достатка, в молодости, как и его отец, был профессиональным военным. Скорее всего, он принимал участие в неудачном походе против вандалов и в течение пятнадцати лет служил офицером в личной охране Аспара.

И именно этот факт сыграл решающую роль. Конечно, Аспар с большим удовольствием возложил бы диадему на собственную голову, однако он считал это невозможным – и не только потому, что он был чужак родом (его семья была из иранского племени аланов), а в первую очередь из-за того, что исповедовал арианство. Поэтому он выдвинул Маркиана как своего человека, который сам по себе не имел никакого веса. Аспар прекрасно знал, что если тот окажется на троне, то не будет ни в чем ему противиться.

Пульхерия же, в свою очередь, согласилась с этим выбором потому, что Маркиан входил в число врагов Хрисафия, а она лютой ненавистью ненавидела этого евнуха, обладавшего столь безграничной властью при Феодосии.

Маркиан и Хрисафий отличались друг от друга даже тем, что поддерживали разные цирковые партии (речь, конечно же, идет о гонках на колесницах), а это в те времена было весьма существенным моментом и имело свою политическую окраску. Евнух, так же как и Феодосии, был ярым сторонником «Зеленых», тогда как Маркиан принадлежал к числу фанатичных приверженцев «Голубых». Как раз к временам правления их обоих относятся первые сведения о той невероятной ожесточенности, с которой бились друг с другом цирковые партии, становясь причиной серьезных беспорядков на городских улицах. В более поздние времена такие битвы стали практически содержанием (или подменой) политической жизни в столице Византийской империи. Феодосий выделил «Зеленым» места напротив своей собственной ложи, публично заявив при этом:

– Хочу всегда иметь перед глазами тех, кого больше всех люблю.

Маркиан, напротив, став императором, открыто поддерживал «Голубых». Был период, когда он особым эдиктом даже запретил сторонникам «Зеленых» занимать должности в армии и в гражданской администрации, признав их тем самым ненадежными и как бы второсортными гражданами.

Как и ожидалось, одним из первых действий новой власти была расправа с Хрисафием. Он был объявлен единственным виновником (обычное дело в подобных ситуациях!) всех неудач и ошибок предыдущего правителя. Подбодренные соответствующими средствами обвинители в массовом порядке подавали на него жалобы, а суды охотно их принимали и рассматривали прямо-таки молниеносно. Частная собственность евнуха была конфискована, а он сам приговорен к смертной казни через отсечение головы, и приговор быстро привели в исполнение. Было совершенно очевидно и повсеместно известно, что так жестоко с ним обошлись в основном по наущению известной своим благочестием императрицы Пульхерии.

Но падение Хрисафия имело также очень серьезные отдаленные последствия в религиозной политике. Пока же до этого не дошло, внимание правительства и народа Восточной империи поглотили иные события и нависшие над страной угрозы временного характера.

Людям суеверным – а таких в те времена наверняка было немало – могло показаться, что правлению Маркиана судьба ворожит недоброе. Уже в сентябре, то есть спустя меньше месяца после коронации, в городе Триполи в Финикии (нынешнем Ливане) ночью случилось землетрясение. Кроме домов, сильнейшими толчками были разрушены бани, именовавшиеся икарийскими, поскольку украшены они были статуями Икара и Дедала.

Однако Маркиана эти дурные предзнаменования ничуть не испугали. Он тут же распорядился восстановить все разрушенные в Триполи здания. Так же решительно и по-мужски он поступал и в дальнейшем, встречая на своем пути серьезные препятствия и опасности. Маркиан оказался правителем энергичным, умным и хозяйственным. Для народа именно эта последняя из всех перечисленных черт его правления оказалась самой важной и ощутимой: Маркиан ограничил чрезмерные траты на содержание двора и широко применял налоговые льготы. Так что нет ничего удивительного в том, что впоследствии это правление, хотя и недолгое, называли золотым веком.

Правда, стоит отметить, что Маркиану несложно было уменьшать тяготы налогового бремени, поскольку Восточная империя в это время нигде не была вынуждена вести серьезные войны. Конечно, в начале его правления казалось, что придется все же воевать с гуннами, но эта угроза исчезла неожиданно быстро и практически окончательно.

Аттила, как только узнал о смерти Феодосия и о том, что на трон взошел новый император, отправил своих послов в Константинополь. Однако вовсе не затем, чтобы, как это было принято в более поздние времена, выразить свое соболезнование, пусть и неискреннее, по поводу безвременной утраты правителя, и пожелать благополучия его преемнику. Он бесцеремонно потребовал от римлян своевременно выплатить ему дань в установленном ранее размере, угрожая в противном случае тут же начать войну.

Однако послы вернулись с таким ответом, который не только разгневал, но и весьма озадачил предводителя гуннов. Им велено было передать, что новый император не чувствует себя связанным взятыми на себя его предшественником обязательствами, но если Аттила будет и дальше хранить мир, он готов по доброй воле посылать ему дары. Если же гунны будут грозить ему войной, то император сам выступит на врага во главе своей весьма многочисленной армии, которая ни в чем не уступает ордам гуннов.

Таким образом Маркиан покончил с проводившейся до сих пор политикой уступок варварам и перекладывания на плечи собственных граждан тягот, связанных со сбором все новых и новых средств для выплаты дани. Но в то же самое время он ясно продемонстрировал, что сам к войне не стремился, и потому отослал к Аттиле своего офицера с богатыми подарками. Посол переправился через Дунай, но не был принят Аттилой, который (возможно, впрочем, что и не без причины) счел себя униженным тем, что римляне внезапно в одностороннем порядке разорвали договор, на котором буквально еще не успели высохнуть чернила. Но, отказав послу императора в аудиенции, Аттила потребовал, чтобы он передал присланные дары, грозя ему в противном случае смертью. Однако римлянин гордо ответил, что все, что он привез, правитель может получить лишь в качестве подарка – либо вырвать у него силой, если рискнет ограбить посла.

И вопреки всем ожиданиям, ничего страшного с послом не случилось. Ему было позволено беспрепятственно вернуться на родину. Но случилось так, скорее всего, потому, что Аттила уже готовился выступить в поход против Западной империи, уже собирался напасть на Галлию и потому предпочел не обострять отношения на своих восточных границах.

Когда же орды гуннов вторглись на земли за Рейном, Маркиан и пальцем не шевельнул, чтобы помочь братскому государству. И у этого равнодушия наверняка было по меньшей мере две причины. Во-первых, чувство облегчения и скрытого удовлетворения тем, что на сей раз вся мощь Аттилы обрушилась, наконец, не на подвластные Константинополю земли, как это почти всегда случалось раньше, при жизни вот уже трех поколений, а совсем в другую сторону. А во-вторых, оказать Западу хоть какую-то помощь Маркиану мешало оскорбленное самолюбие.

Дело в том, что Валентиниан III все еще тянул с официальным признанием нового императора на берегах Босфора, хотя Маркиан в издаваемых им законах и распоряжениях всегда лояльно ставил его имя перед своим – как старшего и имеющего больше прав на первенство правителя. Но Валентиниану этого было мало. Он считал, что после смерти Феодосия как бы автоматически должен был стать главой всей империи или, по крайней мере, иметь право решающего голоса в вопросе выбора его преемника. Таким образом, роковую роль в судьбе обоих государств в этой предельно сложной исторической ситуации сыграло честолюбие.

Однако в начале 452 года ситуация диаметрально изменилась. Валентиниан, которому Аттила угрожал уже в самой Италии, наконец, официально признал Маркиана императором и своим соправителем. Правда, сделал он это крайне неохотно, и в основном по настоянию Аэция – чего он так никогда и не простил своему полководцу. Во всяком случае, лишь после этого Маркиан отправил свои войска к Дунаю, угрожая землям, заселенным самими гуннами. И тогда Аттила, опасаясь удара в спину, быстро отвел свою армию обратно за Альпы, а Маркиан стал истинным спасителем Рима.

Все эти внешние и внутренние события – восхождение на трон Маркиана, его женитьба на Пульхерии, падение Хрисафия, развитие взаимоотношений с Западом – были также неразрывно связаны с вопросами религиозной и внутрицерковной политики.

На первое место в теологических спорах, которые велись среди христиан, постепенно выдвигалась дискуссия о соотношении божественной и человеческой сущностей в фигуре самого Иисуса Христа. Различия мнений по этому вопросу неразрывно переплетались с личными конфликтами, со стремлением одних патриарших престолов добиться верховенства над другими и, наконец, с чисто политическими придворными интригами.

Всемогущий во времена Феодосия Хрисафий был ярым приверженцем учения монофизитов, которые в Христе после его воплощения видели лишь одну природу – божественную. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на созванном в 449 году в Эфесе соборе восторжествовала именно эта доктрина. Однако на этом соборе споры между епископами не раз переходили просто в драку, заседания проходили под давлением вооруженных египетских монахов-фанатиков, а посланники римского епископа, как можно догадываться по сведениям из разных источников, даже вынуждены были спасаться бегством.

Папа требовал созвать новый собор, называя то, что произошло в Эфесе, «эфесским разбоем». Однако Феодосий оставался глух ко всем призывам созыва нового Вселенского собора, а Валентиниан III не имел возможности самостоятельно принять подобное решение.

Совсем иную позицию заняла Пульхерия. Как можно предположить, на это также – а возможно, и в первую очередь – повлияли очень личные мотивы. Ведь монофизитов поддерживал ее заклятый враг Хрисафий, да и императрица Евдокия, жившая в то время в Иерусалиме, благоволила к ним в течение какого-то времени, а, как известно, отношения между сестрой и женой Феодосия складывались не лучшим образом.

Так что, когда император умер и его место занял Маркиан, политика двора по отношению к церкви немедленно изменилась. Уже в 451 году был созван новый Вселенский собор в Халкидоне – четвертый по счету. Его постановления, в полном соответствии с пожеланиями как новых правителей Константинополя, так и римского епископа, осудили и монофизитство, и несторианство, учившее, что в воплощенном Христе были две отдельные природы. Принятая на соборе догма гласила, что во Христе сосуществуют две совершенные природы, неразделимые, но и не смешивающиеся.

Однако постановлений этого собора не признали христиане Египта и Сирии, которые в большинстве своем остались верны учению монофизитов. Этот религиозный раскол стал катализатором для формирования у жителей восточных провинций ощущения своей непохожести на иные регионы империи, что в свою очередь оказывало огромное влияние на политику Византии на протяжении последующих столетий.

Новые правители Константинополя и епископ Рима на этом соборе действовали в полном согласии друг с другом, осудив ересь монофизитов. Однако на том же соборе было принято постановление, известное как «канон 28», которое ущемляло интересы Рима и стало предметом дружных протестов делегатов, присланных на собор папой, тем более что голосование по его принятию было проведено в их отсутствие. В данном постановлении речь шла о том, что патриарх Константинополя, то есть Нового Рима, полностью уравнивался в правах с епископом Первого Рима, а за этим последним остается лишь почетное первенство. При принятии этого канона вносившие предложение ссылались на соответствующее решение Второго Вселенского собора, который состоялся в Константинополе в 381 году.

Эта проблема в последующие годы сыграла огромную роль в развитии взаимоотношений между Западной и Восточной церквями и, в конце концов, довела дело до полного разрыва – знаменитой схизмы, продолжающейся до сих пор.

Императрица Пульхерия умерла спустя два года после Халкидонского собора, который именно ей в значительной мере было обязан своим созывом и таким, а не иным ходом событий. В своем завещании она отписала все свое личное состояние бедным. Пульхерия основала также несколько церквей в столице на берегах Босфора.

Маркиан пережил ее ровно на три с половиной года, продолжая проводить политику мира, стабилизации и рачительного хозяйствования. Умер он в конце января 457 года, оставив набитую золотом имперскую казну – и никого, кто мог бы считаться его законным наследником.

ЛЕВ I

Leo

401 г. – 18 января 475 г.

Правил с 7 февраля 457 г. до смерти

Когда во второй половине января 457 года умер император Маркиан, фактическим правителем Восточной империи стал Аспар, который пользовался огромным влиянием и за которым стояла армия. В сущности, он вполне мог бы облачиться в пурпур сам – никто не осмелился бы на открытое противостояние с ним. Однако Аспару все же приходилось считаться с общественным мнением – ведь он, как следует уже из его имени, был чужаком родом из иранского племени аланов, и к тому же арианином, в отличие от большинства жителей столицы, придерживавшихся православного христианства.

Поэтому Аспар избрал, как ему казалось, более безопасный путь, поступив точно так же, как и семь лет назад, когда после смерти не оставившего прямых наследников Феодосия II посадил на трон своего доверенного офицера – Маркиана. Правда, тогда можно было сослаться якобы на последнюю волю умиравшего императора и в какой-то мере узаконить права Маркиана на престол, женив его на сестре Феодосия Пульхерии. Теперь таких возможностей не было. Хуже того – свои претензии на политическое наследство Маркиана мог выдвинуть его зять, молодой Антемий. Родом он был из знатного сенаторского семейства, и покойный наверняка рассматривал его в качестве преемника, способствуя быстрому продвижению по карьерной лестнице – у Антемия уже был титул патриция, высокая должность, и к тому же он уже успел побывать консулом.

И все же Аспар чувствовал за собой достаточную силу для того, чтобы сделать свой выбор, отбросив все сомнения и даже не утруждая себя поисками предлогов.

По его приказу в Константинополь срочно прибыл Лев, командовавший гарнизоном в Селимбрии – городке, расположенном в одном дне пути от столицы. В то время ему было 56 лет. Он родился во Фракии, в семье бедняков. Предки его, скорее всего, были родом из племени бесов. Он служил в армии, стал приближенным Аспара и дослужился до ранга трибуна. Выбирая кандидатуру Льва из множества возможных претендентов, Аспар, вне всякого сомнения, руководствовался теми же соображениями, которые в свое время оказались решающими при выдвижении Маркиана. Аспар считал Льва человеком преданным, умным, опытным в военных делах, а отсутствие у него семейных связей в высших сферах, группировки личных сторонников и сколько-нибудь значительного состояния должно было еще прочнее связать его с тем, кому он был всем обязан.

7 февраля Лев был провозглашен императором в присутствии выстроенных на площади воинских соединений. Сенат послушно утвердил выраженную таким образом волю армии. Затем состоялась церемония, которая, несомненно, заслуживает звания исторической. Ведь именно она стала образцом для всех последующих церемоний подобного типа.

Патриарх Анатолий в кафедральном соборе возложил венец на голову Льва. Именно в этот момент впервые в истории империи таким образом свершилась сакрализация акта, до сих пор бывшего исключительно светским мероприятием. Ранее достаточно было аккламации нового правителя армией, сенатом и народом, а сам акт ограничивался облачением избранного в пурпурную мантию и возложением венца на его голову кем-либо из присутствовавших. Со времен Юлиана Отступника существовал также обычай поднимать нового императора на солдатском щите. Правда, уже предшественник Льва, Маркиан, удостоился возложения венца в храме, но патриарх при этом был лишь свидетелем, а не участником самого акта. Таким образом, можно смело утверждать, что Лев был первым императором, венчанным на царство во время специальной религиозной церемонии, то есть он был первым, кто мог бы словами, которые впоследствии стали общепринятой формулировкой, сказать о себе, что правит Dei gratis– «Божьей милостью».

Лев оказался верным сторонником ортодоксальной веры. Приверженцам этого учения поддержка тогда была просто необходима, поскольку в то время споры между христианами нередко переходили в кровавые столкновения. Уже в первые месяцы нового правления монофизиты, имевшие подавляющее большинство в египетской Александрии, в одном из православных соборов убили в Рождество и епископа, и его сторонников. Новый же городской епископ, покровительствовавший монофизитам Тимофей, осудил принятые Халкидонским собором в 451 году постановления и потребовал созыва нового собора. Однако против этого выступило большинство епископов, которые в свою очередь потребовали покарать Тимофея. Процесс тянулся долго, и Тимофей был отправлен в ссылку лишь в 460 году. Затягиванию дела, несомненно, способствовал Аспар, который при любом удобном случае поддерживал противников ортодоксии. И это несовпадение мнений в вопросе политики власти по отношению к церкви, несомненно, стало одной из причин серьезных разногласий, возникших между императором и почти всесильным военачальником. Противоречия между ними проявились очень быстро и углублялись с огромной скоростью.

Сохранились указы Льва, направленные против еретиков и подтверждавшие устои и привилегии церкви и духовенства. Один из них заслуживает особого внимания, поскольку именно он привел к возникновению обычая, установившегося впредь на многие века. Этим постановлением строго запрещалось, под страхом суровых наказаний, заниматься в праздничные дни какой-либо работой или административной деятельностью, а также устраивать цирковые игры и театральные представления – даже если на такой праздничный день приходился день рождения императора. Этот знаменательный пример ярко свидетельствует о том, сколь глубинные изменения произошли в отношении к способам религиозного поклонения. Приверженцы старых богов – язычники – проводили праздники в радости и веселье: восхищались физической силой и телесной гармонией атлетов на цирковых аренах, наслаждались красотой музыки, поэзии, театральных пьес. Христиане же, в отличие от них, прониклись убеждением, что их Богу угодно лишь сосредоточенное вознесение ему молитв, а все, что от этого отвлекает, грешно и недопустимо.

Однако язычников в то время было еще немало, и многие из них, порой даже не скрываясь, поклонялись своим богам. В Афинской академии, основанной когда-то Платоном, продолжали обучать языческой по духу античной философии. Во главе академии стоял ревностный язычник Прокл, автор многочисленных собственных трудов, а также комментариев к произведениям Платона. В них он упорно исследовал глубинное, потаенное, мистическое. Он был последним греческим мыслителем, пытавшимся объять и систематизировать различные области философии.

Но в тех же самых Афинах стоявший на Акрополе Парфенон, который в течение многих веков был храмом Девы Афины, уже стал к тому времени христианской церковью Пресвятой Девы Марии. Этот факт имеет не только глубоко символическое значение, но и является очень интересным примером к вопросу об истории формирования и преемственности религиозных культов и понятий.

А с другой стороны, несмотря на все направленные против язычников законы и постановления, несмотря на все преследования, явные и тайные приверженцы старых богов встречались даже при дворе, а порой и занимали высокие должности.

Когда Лев взошел на трон, у Западной империи уже несколько месяцев не было своего императора – полководец Рецимер вынудил Авита отречься от власти еще в октябре 456 года. Поэтому Лев, так же как до него Маркиан под конец своего правления, можно сказать, автоматически стал главой всей империи. Чтобы заявить всем, что именно таково положение дел и что он действительно считает себя законным правителем вновь объединившейся империи, Лев уже в конце февраля 457 года, то есть спустя всего три недели после коронации, объявил о произведенных им двух важнейших назначениях в западных провинциях: Рецимер получил титул патриция, Майориан стал командующим армией, и оба они от имени правящего в Константинополе императора назначались главами западных земель.

Но фактически Запад уже более полувека жил и развивался самостоятельно, и эта фикция продержалась недолго. Уже через месяц, в апреле 457 года, Майориан с согласия Льва был провозглашен императором в Равенне, однако когда чуть позже тот же самый Майориан присвоил себе титул августа и провозгласил себя равным императору Востока, Лев отнесся к этому крайне неодобрительно и просто проигнорировал этот факт. А четыре года спустя он отказался принять к сведению и то, что на Западе императором провозгласили Либия Севера. После смерти Севера в 465 году Лев снова формально стал единственным правителем всей империи и был им на протяжении двух лет.

Весной 467 года император Лев совершил, как могло бы показаться, очень странный шаг: он сам, по собственной воле, возвел на трон Западной империи Антемия, то есть назначил себе соправителя. Это был тот самый Антемий, который, по мнению многих, имел в свое время больше прав, чем Лев, стать преемником Маркиана. Неужели же десять лет спустя император счел целесообразным вознаградить человека, у которого он отобрал трон в Константинополе?

Но причины этого поступка были совершенно иные – менее благородные, зато вполне оправданные с политической точки зрения. Лев решил вступить в войну с вандалами, и ему нужен был кто-то, кто во время военных действий занимался бы вопросами Запада и в то же время был прочно связан с Востоком – происхождением, семейными и имущественными интересами, а также и самим фактом получения пурпурной мантии по милости Константинополя. Антемий соответствовал всем этим требованиям.

Отношения Византии с вандалами складывались по-разному. Своей первейшей обязанностью император Константинополя счел освобождение принадлежавших к правящему дому дам, которые были пленены в Риме в 455 году и вывезены в Африку. Своей цели он добился лишь в 462 году, когда императрица Евдоксия и ее дочь Плацидия смогли вернуться в восточную столицу, однако второй ее дочери, Евдокии, пришлось остаться при дворе вандалов, поскольку к тому времени она уже была женой королевского сына, принца Гунериха.

Но независимо от дипломатических попыток и всяческих иных соглашений Лев, будучи представителем интересов империи, не имел права отказываться от Африки, которая была исключительно важна как основная житница Италии. Впрочем, вандалы тоже не стремились к прочному миру и время от времени нападали даже на греческое побережье.

Лев готовился к войне старательно, не жалея денег на приготовления. Его казна была в неплохом состоянии, поскольку уже не было необходимости платить дань гуннам, но все равно страна в течение еще нескольких лет ощущала на себе тяжесть этого усиленного вооружения.

В 468 году корпус под командованием Ираклия двинулся в поход из Египта и быстро занял Триполитанию – то есть нынешнее побережье Ливии. Одновременно были начаты военные действия на западе. Войска Антемия под командованием Марцеллина вытеснили вандалов с Сардинии, а мощный византийский военный флот, командовал которым зять Льва Василиск, разбил эскадры вандалов и встал на якорь вблизи от Карфагена.

Казалось, что судьба Гензериха уже решена. Поэтому Василиск, уверенный в своей победе и в своем подавляющем преимуществе, согласился на пятидневное перемирие. Король вандалов воспользовался этой передышкой для подготовки предательского удара. Благоприятное направление ветра позволило ему подвести пылающие корабли вплотную к вражескому флоту и разжечь пожар, уничтоживший большую часть судов противника. Так что весь поход закончился совершенно неожиданным позорным поражением.

Василиску удалось спастись, но в Константинополе ему пришлось искать убежища в храме Святой Софии – его повсеместно обвиняли в предательстве, хотя в сущности виной случившемуся была лишь его неопытность. В конце концов, благодаря заступничеству императрицы он все же был помилован. Но тем временем погиб действительно заслуженный полководец Западной империи, Марцеллин – его предательски убили на Сицилии.

В этой ситуации Лев вынужден был пойти на мир с вандалами. Они получили обратно Триполитанию и Сардинию, а впоследствии сумели занять еще и Сицилию.

Вся эта война – как ее начало, так и заключение позорного мира – была тесно связана с внутренними политическими интригами в Восточной империи. Речь идет прежде всего о действиях Аспара. Он изначально был ярым противником войны – и в общем-то, оказался прав, что и показал ход военных действий. Все дело было в том, что никто кроме него не оценил должным образом полководческих талантов Гензериха. Однако в глазах общественного мнения Аспар просто был сторонником германцев.

В 664 году Льву удалось ослабить положение Аспара. Помощь в этом оказал ему князь исавров – народа, заселившего южное побережье Малой Азии. Он прибыл в столицу с документами, якобы свидетельствовавшими о том, что сын Аспара Ардабур, командовавший войсками на восточной границе, вступил в предательский сговор с правителем Персии. Ардабур был отстранен от командования, зато князь получил должность начальника личной охраны императора, а вдобавок еще и руку его старшей дочери Ариадны, при этом он сменил свое родовое имя и стал зваться Зеноном – под этим именем он и вошел в историю.

Именно эти изменения в расстановке сил внутри страны позволили Льву подготовиться к войне против вандалов. Но с другой стороны, ее позорное окончание стало политическим триумфом Аспара.

В борьбе с Зеноном он не гнушался любыми средствами. Когда тот был занят изгнанием из Фракии орды гуннов, Аспар подослал к нему своих людей, и князь едва избежал смерти, а после этого покинул двор и принял командование стоявшими на востоке войсками.

В 470 году Лев под давлением Аспара возвел его сына Патрикия в ранг кесаря, как бы дав понять, что тот станет его преемником. Таким образом, диадема и императорский пурпур были уже практически в руках выходцев из Ирана. Но это назначение встретилось с активным противодействием ортодоксальных христиан столицы – Патрикий, как и его отец, был арианином. Аспар был вынужден поклясться в том, что в нужное время его сын примет господствующую религию. И наконец, старания Аспара были увенчаны женитьбой Патрикия на младшей дочери императора, Леонтии – теперь он был связан с правящим домом семейными узами.