Текст книги "Грёнланд (СИ)"

Автор книги: Александр Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

   Видя, что я порываюсь возразить, епископ предостерегающе поднял руку:

   – Не буду больше молотить длинную солому. Ты, Олав, совершенно прав, ратуя за колонизацию Маркланда. Но идти она должна под твердой рукой короля и церкви, которые одни смогут избавить нас от напастей. Да и тем не стоит спешить. Как ты знаешь, Александр конунг быстро подчинил себе все народы в мире, но не смог их удержать. Не кажется мне, что мы прогадаем, если не станем торопиться. Я напишу норвежскому конунгу, чтобы весной прислал больше кораблей. А покуда держи язык во рту, и не обещай никому золото и зеленые леса.

   Несмотря на всю мягкость и доброжелательность епископа, у него был вид человека, не привыкшего к отказам. И потому мне действительно оставалось только молчать. Аудиенция, похоже, была закончена, а моя миссия провалена. Толку-то от письма. Нынешний король скоро будет мертв, а ближайшие сто лет норвежцам станет не до экспедиций.

   Однако, собеседник еще не считал разговор оконченным:

   – Олав, сейчас мне нужно помочь Сокки разобраться с последствиями одного беззакония. – Арнальдр ждал, что я спрошу, какого, но так как я промолчал, то он сам объяснил. – Норвежские торговцы потребовали церковное имущество – найденный на берегу корабль без владельца, а когда суд им отказал, испортили его. Я объявил норвежца Эцура вне закона, но тот продолжал упорствовать, отказываясь примириться. Пришел в собор во время богослужения и скандалил, понося церковь. Тогда Эйнар сын Сокки взял топор и зарубил скандалиста.

   О, что-то такое я читал в сагах. Там тоже речь шла о береговом праве, по которому бесхозный корабль принадлежит тем, кто его нашел. Но точно не помню. Меня сильнее интересовал ранний период, и эту сагу я давненько не перечитывал. Однако, раз я угодил в гущу события, следует все хорошенько выяснить:

   – Неужто Эйнар специально принес в церковь оружие, чтобы совершить убийство?

   – Нет, – твердо ответил епископ, – ничего такого он не замышлял, а топор взял у одного из богомольцев. Убийство не было запланированным, и свершилось сгоряча.

   Эта история начинала меня интересовать все больше.

   – И что произошло дальше?

   – Друзья и родичи убитого стали распускать сплетни, что это было сделано чуть ли не по моему наущению, а после я якобы отказывался отпевать Эцура. Нам еле удалось уговорить остманов получить выкуп. А мне сказали, ты приплыл вместе с ними. Пойдем, надо проследить, что примирение пройдет должным образом. Трудно ждать хорошего, когда имеешь дело с остманами. Я опасаюсь, что дело может закончиться новой сварой.

Тяжба

   Мы пошли к берегу, и мысли у меня перескочили с Маркланда на тяжбу. Надо же, как плохо я подготовился. Хроники учил, а художественную литературу за этот период перечитать забыл! Похожую историю я вроде бы знал, но читал про нее больше десяти лет назад, и на фоне множества саг и тысяч имен она просто затерялась в памяти. А ученые, собиравшие хронологию двенадцатого века, полагали меня лучшим в мире знатоком саг, и в эту область не лезли.

   Между тем на тинговом поле уже приготовили лавки для зрителей. Люди хевдинга расставили козлы, из клети притащили столешницы, и Сокки со своим младшим сыном Тордом раскладывали на столах меха для выплаты возмещения. Оценивали стоимость товаров Хермунд Кодрансон и Кетиль Кальфсон, причем последний то и дело причитал, какой тяжкий урон им нанесен, и каким видным человеком был убитый Эцур.

   Сам Эйнар – высокий черноволосый человек средних лет, приметный и на вид незаносчивый, восседал на лавке рядом с епископом и сиял оптимизмом.

   Другая тяжушаяся сторона в лице Симуна нервно расхаживала взад-вперед по полю, глядя исподлобья и бормоча ругательства. Истец производил на всех впечатление человека буйного и злого на язык, но свой тяжелый нрав он пока сдерживал.

   К этому времени на лавках и прямо на склонах уже собралось сотни две зрителей. Прибывшие на процедуру примирения люди не были вооружены. Никто из торговцев не взял с собой щиты, шлемы, луки, копья и мечи. Топоры, естественно, имелись у большинства, но и их держали открыто, а не прятали под плащами. Лишь у предводителей на боку висели саксы, такие же, как и у меня.

   Пока все выглядело мирно, но чувствовалось, что мы явно оказались внутри каких-то серьезных разборок. Надо хорошенько вспомнить нужную сагу, точнее, всего лишь прядь, и прямо сейчас. Я схватился за лоб, приговаривая, как Морозов, «думай голова, шапку куплю». Однако, вспоминалось плохо. Вроде бы там присутствовал один злонравный персонаж – Кольбейн Торлётссон. Мне уже приходилось слыхать о нем, и чаще дурное. Он лезет во все дырки, всюду сует свой нос, все его знают, и почти все ненавидят, кроме таких же, как он, дружков-отморозков. Он походя убил главного героя повествования вместе с его с братом, а в эпилоге еще и прикончил норвежского короля. Впечатляющая биография! Хотя, если верить хроникам, а к ним у меня доверия куда больше, чем к байкам, конунга убил его сынок Ивар Кольбейнсон. Стоп-стоп, так это же мой дорогой юный друг! О, ну зная последнего, я охотно поверю, что он сможет убить хоть десяток королей.

   У меня в голове закрутилась какая-то важная мысль, и я вдруг понял, что все пазлы давно бы стали на место, если бы я не думал постоянно о рыбе и заокеанских колониях.

   Подойдя к столам, я тихонько спросил у исландца, придирчиво осматривающего очередную шкурку:

   – Скажи, Хермунд, как Снеррира назвали при рождении?

   – Кольбейн сын Торльота, – кратко ответил кормчий, не отрывая взгляда от меха.

   Меня будто иглой укололи. Неужто, наш Мюнхгаузен и в самом деле редкостный удалец?

   Но потенциальный убийца сидел под холмом со своими людьми, спокойно переговаривался с Алексом, топором пока не размахивал, и даже не думал подходить к гренландцам. Из норвежцев лишь Ивар стоял рядом с епископом и, почтительно нагнувшись, о чем-то его расспрашивал.

   Странно, но ничего ужасного пока не происходит. Сокки с помощниками все раскладывал меха, коих накопилась немалая груда, и расхваливал товар, не жалея слов. Оценщики же называли стоимость шкурок, судя по лицу хёвдинга, явно заниженную. Но запас шкур у владетеля Браттахлида был бесконечным, а под конец он достал кожаный мешок, горделиво объявив, что у него имеется редкостный доспех.

   При словах о доспехе я живо навострил уши. Мне мигом представился ламелляр, примерно такой же, как найденный в Бирке: ряды доспешных пластинок, соединенных шнуровкой, такие же оплечья, и при этом пластинки не одинаковы, а разной формы и толщины, в зависимости от расположения.

   Но, открыв мешок, гренландец гордо выложил на стол черную кольчугу, всю блестящую от постоянного смазывания жиром. Впрочем, а чего еще ждать? Ведь в сагах пластинчатые доспехи начнут упоминаться только в следующем веке.

   Впрочем, у норманнов раннего средневековья любая броня была в дефиците. Помню, как еще в детстве смотрел русско-норвежский фильм про викингов «Пленник дракона». В России он, кажется, назывался «Деревья на камнях». И вот там очень правдоподобно показывалось, что кольчуги и железные шлемы у морских разбойников являлись редкостью.

   Так, а если хорошо подумать, то эта кольчуга у Сокки, сына Торира, сына Торкеля, сына Лейфа, сына Эйрика должно быть принадлежала еще первым поселенцам. Глаза у меня разгорелись еще сильнее, чем прежде. Не в силах отвести взор от древнего сокровища, я подошел ближе и дрогнувшим голосом спросил:

   – Сокки, скажи, это броня самого Эйрика?

   Хёвдинг, весьма невзлюбивший меня за революционное предложение начать ловлю рыбы, все-таки печально улыбнулся, узрев во мне знатока древностей, и покачал головой:

   – Нет. Эйрика хоронили по языческому обряду, и с ним в курган положили все его доспехи и оружие. А это кольчуга Лейфура Эйриксона.

   Ничего себе артефакт! За кольчугу самого Лейфа Счастливого я готов отдать все, что у меня есть в лодке, да и саму лодку в придачу. И как только Сокки решился с ней расстаться!? Это же явно последняя кольчуга на острове. Все остальные давно пушены на перековку. Хотя, если присмотреться, то и у этой несколько нижних рядов колец отчекрыжено. Верно, гренландец желает передачей фамильной ценности продемонстрировать готовность к примирению.

   Паче чаяния, неуступчивые оценщики, рассмотрев кольчугу, отозвались о ней нелестно, обозвав никчемным ржавым куском железа. При этих словах я чуть за сердце не схватился. Впрочем, общая сумма имущества уже превысила оговоренную выплату, и тяжбу можно было завершать.

   Однако, негативный отзыв оценщиков послужил спусковым крючком, и гигант Симун, расхаживающий взад-вперед вдоль столов с ценностями, возмущенно схватив кольчугу, бросил ее на траву:

   – И это барахло мне предлагают за Эцура! – заорал норвежец, явно не привыкший смирять свой нрав. – Я-то надеялся при встрече с Эйнаром накрыть его труп камнями, а вместо этого мне хотят всучить всякую дрянь!

   Сокки от такого поведения истца встревожился не на шутку. Опасаясь, что кровник передумает мириться, он торопливо напомнил:

   – Я сполна выложил оговоренную виру. Когда же ты ее возьмёшь?

   – Когда Чистый четверг выпадет на Страстную пятницу! – завопил Симун так, что его было слышно на всем тинговом поле.

   Хёвдинг отчаянно сделал последнюю попытку к примирению, призвав норвежца к благоразумию:

   – Симун, ты отвечаешь дурно и недостойно.

   Но неуступчивый норвежец, водрузив стопу на ближайший камень, торжественно провозгласил:

   – Я никогда не протяну руку Эйнару-убийце. Скорее, я готов обагрить его щеки в крови. За его поступок нет возмещения!

   Принеся нерушимую клятву на камне, Симун выхватил топор у одного из своих людей и яростно зашагал к недругу, а Сокки бессильно выкрикнул ему вслед проклятие:

   – Смотри, остман, как бы ты сам не подавился своей кровью до того, как Эйнар падет на землю. Не судьба тебе стоять над его трупом!

   Эйнар действительно не желал пасть в битве. При виде Симуна, приближающегося явно не с миром, он вскочил на ноги и живо изготовился к обороне.

   До галантного века, когда дуэлянты могли любезно развлекать друг друга беседой, было еще далеко. Но скандинавы, тем более знавшие друг друга лично, зачастую перед битвой обменивались парой фраз. И острое словцо тут ценилось не меньше хорошего удара. Вот и сейчас длинных приветствий не было, и тяжущиеся говорили кратко:

   – Эйнар, – закричал норвежец, приближаясь быстрым шагом – выбери место, где упадет твоя голова.

   – Место моей голове там, где она растет, и от одних слов она не упадет, – не остался в долгу гренландец. – И я еще посмотрю, как ты и твои родичи будете валяться в крови.

   Свидетели начинавшегося поединка стояли или сидели, кто молча, а кто возмущенно крича, и лишь Ивар решился действовать. Юноша, вытащив топорик из-за пояса, кошкой скользнул за спину Эйнара, но наносить удар не спешил, ожидая момента, когда сможет убить хёвдинга на законных основаниях.

   Симун, то ли полагаясь на преимущество в силе, то ли не соображая от ярости, сделал широченный замах топором, которым мог бы разрубить Эйнара пополам. Однако гренландец легко уклонился и опередил соперника, ударив того сбоку в висок.

   Едва только брызги крови упали на лицо Эйнару, как в спину ему нанес свой мощный и хорошо поставленный удар Ивар. Сын гренландского вождя выронил из рук секиру, медленно осел и свалился на землю.

   Увидев умирающего брата, к нему немедленно бросился Торд, но гнев слишком сильно помутил ему рассудок. Вместо того, чтобы осторожно приблизиться к опасному противнику, гренландец просто бежал наобум вперед, одновременно занося оружие для косого удара. Ивара таким примитивным приемом было не взять. Резко присев, он вытянул левую руку с топором вперед, словно колол мечом, одновременно правой ладонью упираясь в торец топорища, и углом лезвия пронзил гренландцу горло.

   Вот тебе и примирение. Несколько секунд, и на земле лежат один убитый и двое умирающих. А дальше события помчались, как при ускоренном просмотре.

   Арнальдр в гневе вскочил, требуя остановиться, и Ивар покладисто опустил оружие. Но к нему уже мчался, выхватив по пути дровяной топор из ближайшей поленицы, следующий родич убитого, судя по крикам с мест, Тормод.

   Кто сказал, что кистевое вращение тяжелым топором невозможно? Вполне возможно, если сил много... а ума мало. Изображая из себя то ли вертолет, то ли мельницу, Тормод демонстрировал свою огромную силищу, но исход стычки сомнений не вызывал. Движения остмана были коротки и предельно экономны, он мог бы так сражаться часами. А вот его соперник совершенно не думал об экономии сил и ритме дыхания, которые являются основой исторического фехтования. Провести такого соперника смог бы и подросток.

   Неудивительно, что парень «наивно» принял пятую, хм... сабельную защиту, если так можно выразиться о топоре. В общем, Ивар принял защиту Святого Георгия, воздев древковое оружие, прикрывая голову. Он как будто говорил гренландцу – «Боже мой, смотри, я такой неумелый, что пытаюсь поставить жесткий блок одной рукой на пути тяжелого топора. Вокруг столько места, но я стою столбом и не пытаюсь уйти от прямого удара. Ну, так бей же!» Тормод от души и замахнулся обеими руками, намереваясь перерубить норвежца пополам. Замах длился столь долго, что Тормода можно было прикончить хоть два раза подряд. Спасло гренландца только присутствие епископа. Ивар лишь схватил противника за локоть и поддел его топором под колено, опрокинув на землю.

   Арнальдр мог бы быть доволен, на этот раз все обошлось ушибами, без малейшего кровопролития. Но оказалось, что епископ уже упустил ветер. Норвежцы не захотели остаться в стороне от драки, да и гренландцы тоже не были смиренными ягнятами. Конечно, обычно островитяне ведут себя не столь скверно, как остманы, если их не задирают. Но сейчас их задели, и многие аборигены приготовились биться.

   Ждать битвы долго не пришлось. Гости острова, едва увидев неуспех тяжбы, мигом ополчились, достали топоры с саксами, и во всеоружии приступили к плану "Б". Хорошо еще, что они не побежали к кораблям за щитами и копьями. То ли боялись, что их перебьют в спины, то ли считали применение тяжелого вооружения на тинге незаконным.

   Гренландцы тоже похватали топоры, ножи и палки. Тесаков у них не имелось, лишь хозяйственные ножи с коротким лезвием. Саксы в хозяйстве не нужны, и тратить дефицитный металл на них слишком расточительно. К тому же для выковки и закалки даже однолезвийного тесака требовалось слишком много угля. Этого в условиях строжайшей экономии не могли позволить себе и местные хёвдинги. В Гренландии даже правильный топор и то не могли сделать. Все местные топоры, за исключением импортных, были примитивными, перекованными из дрянного металлолома и без всякой закалки.

   Но даже без современного оружия гренландцы были настроены весьма решительно. Ни вожди, ни епископ не могли остановить кровопролитие, и началась потасовка. Больше полусотни человек, рассыпавшись по полю, стали яростно лупить друг друга своим примитивным оружием.

   Меня, с детства воспитанного на реконструкциях средневековых сражений, просто замутило от этой деревенской драки топорами и дрекольем. Я привык к правильному бою, когда воины спокойно выстраивают стену щитов, ощетинившуюся копьями и мечами, а потом, согнувшись так, что видно лишь макушку шлема, медленно сближаются приставным шагом. Здесь же просто две толпы в беспорядке смешались, и фермеры с торговцами лупасили друг друга чем попало.

   Гренландцы, неробкие по нраву, были отважны и ловки, но не слишком сноровисты в ратном деле. В правильном бою или в поединке норвежцы, привычные умерщвлять, легко одолели бы их. Но бой сразу рассыпался на отдельные даже не поединки, а схватки, лишенные малейших признаков благородства. Не зря в сагах подчеркивалось, что задуманные убийства старались совершать наверняка, подкарауливая соперника в засаде или нападая на дом ночью, и желательно имея численное преимущество. Нынешняя стычка исключением не стала. Все старались наброситься на противника вдвоём-втроём, и лучше со спины, так что воинских навыков и отваги норвежцев было недостаточно для победы. Хотя многие остманы с детства привыкли прикрывать щитом и разить копьем, но сейчас ни того, ни другого у них не имелось.

   Замечу, что здешнее архаичное фехтование не ведало отработанных защит при бое без щитов, и заменяло их активным перемещением. Поэтому норвежцы, немного владевшие рассыпным боем вне строя, умело уклонялись от ударов, бросали на топоры гренландцев свои плащи, перехватывали рукой палки и пинали противников ногами. Но все их воинские навыки и отвага лишь нивелировали численное преимущество противника. А гренландцы, охотившиеся без лука на тюленей, моржей и северных оленей, были весьма проворны. Видя, что остманы, сражаясь без доспехов, предпочитают держать дальнюю дистанцию, совершая редкие выпады, они наоборот старались сблизиться, и рубили часто. Конечно, удар топором не провести скрытно. Его слишком легко предсказать, а повернуть топор после начала взмаха слишком трудно. Но от диагонального удара, да еще на короткой дистанции уйти сложнее, особенно когда тебя рубят сразу с двух сторон.

***

   Будучи не раз в прошлом... точнее, в будущем, судьей на реконструкциях, я привычно охватывал взором сразу всех состязающихся. Вот Кетиль Кальфсон, спрятав за спиной лангсакс и выставив вперед левую руку с топором, медленно отступает от наседавших гренландцев.

   Вот Снеррир-Кольбейн, перехватив оружие за середину топорища, а в левой руке зажав плащ, вертится как юла, буквально разбрасывая противников в стороны своими длиннющими руками. Вроде бы хвастун-хвастуном, но в бою держится отменно. Но даже войдя в раж, норвежец остался верен себе и громко похвалился, что его встреча с грёнлендингами была бы короче, будь при нем меч, или если бы ему не пришлось отбиваться от многих противников разом.

   Вот рядом остман Торир Смурный, не успевший снять чехол с топора, мощно рубит обеими руками. Его соперник расторопно делает шаг вперед, гася встречным импульсом тела энергию удара, но все-таки валится контуженным, без единой раны став непригодным к бою. Однако, товарищ упавшего прибегает к старом надежному приему фиксации противника с последующим нанесением удара. Схватив Торира за ворот, он быстро колит его в шею своим коротеньким ножиком и сразу отскакивает, уворачиваясь от убийственного топора.

   Маленьким островком стабильности, или скорее утесом, стали Эйвинд Бочонок и Рунольф Сходня, занявшие круговую оборону. Они стояли не спина к спине, а с интервалом, достаточным, чтобы спокойно скользить в стороны, пропуская удары.

   Так, а где же наш северный витязь Ивар? Он мог бы уже упокоить еще десяток противников. Но парнишка продолжал спокойно стоять на месте рядом с епископом, державшим умирающего Эйнара, и испытывающе смотрел на меня. Он как бы спрашивал, на чьей стороне я выступлю.

   Да ни на чьей! Однако, мне действительно надо что-то делать. На крики епископа, тонущие в общем оре, никто внимания не обращал. Ратоборцев нужно силой развести в разные стороны, но соваться в эту свалку – чистое самоубийство. Впрочем, далеко не все присутствующие заразились яростным безумием, и несколько человек все же попытались разнять дерущих. Это были исландцы братьев Кодрансонов и западногренландцы. Они-то все рассчитывали на мирное тинговое состязание, и война им совершенно не нужна. Мир, как говориться, тесен, и других рынков сбыта и сырья у них просто нет. Поэтому исландцы осторожно подступали к краю бранного поля, прикидывая, как им получше разнять буянов. Но пока островитяне примерялись, Морозов решил действовать радикально, и его высокая фигура вдруг метнулась прямо в центр сражения.

   – Алекс, куда! – Мой крик потонул в общем гвалте, и я почувствовал лед в животе. Его же сейчас затопочут! Так, мне нужно быстро найти что-нибудь длинное и прочное, вроде оглобли. Но пока я растерянно крутил головой, Альберто сообразил первым, и уже мчался ко мне с длинной жердиной наперевес. Я взялся за другой конец жерди, и мы с Моретти навалились на спины дерущихся. Начало было неплохим, но свалив несколько человек мы остановились. Ладно, попробуем-ка взять пониже, на уровне лодыжек.

   Осторожно, чтобы не нанести увечья, мы начали подсекать ноги драчунам, и дело пошло веселее. С другой стороны поля брани мирные гренландцы повторили наш прием, а исландцы притащили невод. Слава Времени, тут нашлись разумные рыбоеды, и их рыболовные сети оказались весьма к месту.

   Когда бойцы переместились на землю, драка сама по себе затихла, и тут уже голос Арнальдра прогремел, как божий глас, повелев всем бросить оружие. А следом и я поднапряг свои легкие, предложив всем невредимым отойти в сторону, а раненым остаться на месте для лечения.

Последствия тяжбы

   Недавние ратоборцы, пошатываясь, вставали и уходили прочь, а я бросился искать Алекса. Увы, но среди вставших его не оказалось. Он получил колотое ножевое ранение аорты, и умер меньше, чем за минуту, пока мы утихомиривали буянов. Впрочем, даже если бы я подошел сразу, то ничем не смог бы помочь. Спасти его могло бы лишь хирургическое вмешательство в стационаре.

   Мы с Альберто молча принялись осматривать пострадавших, дезинфицировать раны, фиксировать их хирургическим пластырем и перевязывать, не забывая об антибиотикотерапии.

   Итоги недолгой, но весьма кровавой схватки оказались печальны. По случаю летней погоды все участники сражения были облачены в тонкие куртки и легкие шерстяные шапочки. Щитов, шлемов и корпусных доспехов никто с собой не взял, следствием чего были многочисленные глубокие раны, порой смертельные. Помимо убитых в самом начале Симуна, Эйнара и Торда, гренландцы и норвежцы потеряли в бойне по два человека, а еще по одному смертельно раненому с каждой стороны умрет до вечера.

   Некоторым пострадавшим мы разрешили уйти домой, других просили отнести в помещение и оставить там рядом с собором, чтобы клир присматривал за ними до исцеления. Когда аптечки опустели, а неперевязанные раненые почти закончились, мы дали служкам краткие инструкции, как чистить раны. Говорить приходилось, в основном, мне. Альберто разбирался в медицине получше меня, но местные слушали его неохотно, полагая чужаком и колдуном.

   Когда инструктаж уже закончился, раздался громовой голос Арнальдра:

   – Где Олав Андерсон?

   – Здесь он, – мрачно отозвался я, заканчивая бинтовать последнего бедолагу, и втайне мечтая, что архиерей передумает и отменит запрет на рыболовство.

   Но епископ подошел лишь поблагодарить за оказанную помощь, и мы не сказали друг другу много слов.

   После я добрел до нашей лодки и устало уселся на сундук, потерянным взглядом уставившись в просторы фьорда. Мне хотелось кусать траву от досады. Свою миссию я выполнить так и не смог, и даже если попытаться снова лет через тридцать, то ничего не получится. Поступиться властью здешние правители не захотят. И из-за них же погиб Алекс! Как, однако, все неудачно складывается! Не удивлюсь, если на обратном пути лодка перевернется, и здесь в фьорде мои неудачи и закончатся.

   Из прострации меня вывел Кетиль Кальфсон, смущенно трепавший бороду и не знавший, как начать разговор:

   – Хм, Олав. Не знаю, кто нанес удар твоему Иса Стейнгриму, но обвинят нас, остманов. Ведь это Симун начал битву. Скажи, придется ли тебе по нраву, если за его убийство ляжет вира? У нас хватит средств дать за него надлежащую цену. Три сотни бледного серебра!

   Необычная щедрость для норвежцев. Впрочем, попробовали бы они поскупиться, если неподалеку крейсирует мой дромунд, набитый редкостными удальцами, искусно владеющими оружием, и он вот-вот может показаться на рейде. По крайне мере, так считают остманы.

   Мне, конечно, было чихать на выкуп, но я машинально ответил вызубренную роль:

   – Ближних родичей у Айсмана на корабле нет, а дальние согласятся взять виру.

   Погрузив на суда своих погибших и раненых, норвежцы немедля отчалили, но у меня еще оставалось одно дело. Вообще-то, на случай трагического исхода была заранее заготовлена легенда, что у нас на корабле есть мед, в котором мы сможем доставить погибшего домой. Но мне показалось правильным оставить его здесь, и Альберто был со мной согласен. Всех павших гренландцев уже перенесли в церковь и приготовились отпевать. Но я попросил епископа провести отпевание профессора по самой ускоренной процедуре, дабы мы смогли как можно скорее сняться с якоря.

   Арнальдр оказался в затруднении, но нас выручил, как ни странно, мой недруг Сокки:

   – Не Стейнгрима сейчас очередь, – мрачно заметил старый вождь, – а сынов хёвдинга. Но мне понравилось бы, если бы ты как можно скорее уехал, а вернулся бы как можно позже.

   Я вежливо ответствовал, что мы весьма желали бы тут и вовсе не появляться, и что мало здесь у меня хорошего, с чем мне пришлось бы расстаться.

   Когда начались светлые сумерки, мы уже плыли вслед за остманами. Снеррир, как ни в чем не бывало, снова включился в нашу команду. Он ждал все это время в лодке, и гренландцы его не трогали, потому что на борту суденышка норвежец считался нашим гостем. А мы оставили очень хорошую репутацию лекарей, если не чародеев, и аборигены нам благоволили.

   Разумеемся, при всем своем тщеславии Кольбейн остался не только затем, чтобы побольше рассказать нам о своих подвигах, о которых мы после поведаем в Миклгарде. Он вовсе не тратил время зря и узнавал новости у исландцев, став как бы лазутчиком во вражеском лагере.

   Ветер нам препятствовал, вынуждая браться за весла, но плыть было недалеко – всего лишь на ту сторону залива. Стоит ли говорить, что всю дорогу Кольбейн неуемно хвастал, расписывая свою удаль и отвагу. Оказывается, сегодня он повстречал немало врагов, и все они остались на месте. И как ни сильны были грёнлендинги, как ни искусно владели оружием, никому из них не суждено видеть Снеррира у своих ног мертвым. Зато многих из них не миновала его секира.

   Много раз прорывал он вражеский строй, рубя шеломы и пронзая щиты. Битва была столь суровой и ужасной, что море далеко от берега окрасилось кровью. Счет сраженных им лично недругов перевалил за три десятка, причем каждому остман успевал перед убийством сложить вису, соответствующую обстоятельствам.

   Торлётссон был так убедителен, что мы с итальянцем даже начали сомневаться, все ли хорошенько рассмотрели. Еще немного, и мы стали бы почитать за правду то, что он поведал о битве. Про убийство Эйнара норвежец тоже не забыл, прозрачно намекнув на свое участие в нем короткой висой:

   Стоял недалече я,

   когда пал хевдинг.

   Оба норвежских корабля бросили якорь в маленькой заводи, на берегу которой не было ни жилья, ни причального знака, и мы пристали рядом, наполовину вытащив лодку на берег. Работа на веслах и занимательная история немного привели меня в чувство, и высадившись на землю, я занялся бытовыми хлопотами. Ставил с Альберто палатку, таскал хворост из низенького лесочка, варил похлебку.

   Между тем норвежцы готовились к следующей битве, но меня эти приготовления уже не трогали. Как же меня это все достало! Эти цепляющиеся за власть хёвдинги и церковные магнаты, эти жадные торговцы, эти ложные правила чести. Тот, кто действительно проявил благородство – русский профессор, погиб из-за них, а они даже не чувствуют вины. И вот для этих людей я старался? Да пусть поотдают друг друга троллям, я вступаться не стану.

   Остманы провели всю ночь на кораблях, громко похваляясь, что у них все до единого удалые храбрецы, которых не надо подстрекать бить врагов, а грёнлендингам будет скорая погибель, если они сюда сунутся.

   Но новая битва не состоялась. Гренландцы понимали, что брать на абордаж высокобортные корабли пришельцев, забитые исполчившимися воинами с хорошим оружием, им придется очень дорогой ценой. Даже одной битвы с неодоспешенными норвежцами хватило, чтобы остудить горячие головы. Да и епископ предпочитал решить дело миром. Остманам же хотелось убраться подобру-поздорову из враждебной страны, пока Сокки не разослал ратную стрелу по хуторам. Ну, или что тут у него на острове вместо стрелы. Поэтому, когда показался знакомый парус вестрибигдаров, явно везущих парламентеров, норвежцы долго не раздумывали.

   Кетиль, правда, храбрился, уверяя что на кораблях у остманов такая сила, что ни один грёнлендинг не осмелится бросить в них копье. Но говорил он как-то неуверенно. И даже легкомысленный Снеррир задумчиво заметил, что в Гардар съехались люди, и их отнюдь не мало. И коль скоро в фьордах станет известно о немирье, то соберутся сотни боеспособных мужей. При таком настрое неудивительно, что остманы охотно приняли парламентеров, сошедших на берег.

   Делегацию возглавлял некий Халль, уполномоченный епископом замириться любой ценой, даже если Сокки это не понравится. С таким настроем стороны быстро провели переговоры и пришли к компромиссному решению. Что касается виры, то гренландцы рассчитали все так, чтобы снизить ее до минимума. Вождей Эцура и Эйнара посчитали равными по стоимости. Алекса, которого здесь знали как Иса Стейнгрима, справедливо сочли жертвой норвежцев, а по статусу приравняли к Симуну. Еще три погибших гренландца – Бьорн, Торд и Торфинн, стоили трех убитых остманов – Крака, Торира и Вигхвата. Наконец, неоплаченной осталась смерть самого бедного и неимущего из погибших туземцев – некого Торарина Ловчилы. Вот за него и следовало выплатить небольшую виру, благо, что близких родственников, готовых мстить, он не имел.

   Такие византийские хитрости помогли обеим сторонам сохранить лицо. Счет убийств закрылся. Епископ остался при своем, как бы подтвердив свое береговое право, да еще взял с бузитеров пусть символический, но штраф. Это стало полной победой епископства, победой закона над беззаконием.

   Остманы же вполне удовлетворили свою кровную месть. Мало того, раз им официально засчитали больше убитых врагов, чем противнику, то они вышли победителями, причем почти что абсолютными, ибо отделались лишь мизерной вирой. Ведь у скандинавов считалось особой доблестью не просто убить человека, но еще и не заплатить за смерть. А за бойню, устроенную прямо на тинге, цена вышла небольшой.

   Переговорщики тут же пересчитали монетарное серебро, и стороны расстались весьма довольные, хотя и без малейшей приязни. На прощание Халль изыскано пожелал остманам, чтобы их плаванье было плохим и недолгим. Те не остались в долгу, спрогнозировав грёнлендингам неудачную охоту и плохую траву, а персонально Арнальдру предсказали, что у него выпадет вся борода. Впрочем, пожелание было высказано чисто для проформы, ибо епископ, соблюдавший каноны недавних соборов, бороду и не носил.