Текст книги "Грёнланд (СИ)"

Автор книги: Александр Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

   Несмотря на примирение, норвежцам не стоило радоваться. Они объявлялись вне закона, гренландцам запрещалось продавать им продукты, а при случае их можно было безнаказанно убить. Таким образом, перед купцами встала задача раздобыть пропитание для длительного плаванья. Да и не факт, что погода позволит им скоро выйти в море. Вполне возможно, что еще придется долго ждать на берегу, а значит, провизии нужно запасти как можно больше.

   Еще до рассвета норвежцы снарядили торговую экспедицию за провиантом, отправившуюся пешком к ближайшей ферме. Однако, на поход на рынок она походила мало. В отряде купцов насчитывалось три десятка бойцов, все до единого с топорами и копьями! Некоторые в кожаных куртках, несколько человек в назальных шлемах и войлочных доспехах, а двое даже в кольчугах. Кое-кто и со щитом. Кольбейн свою броню даже на суд не брал, а тут вдруг надел. Ну понятно.

   Спал я беспокойно, и, услышав тяжелые шаги, проснулся сразу. Торговцы шли, сгибаясь под тяжестью добычи, и выглядели весьма довольными. Увидев, что идут свои, итальянец, стойко несший вахту, пока я отдыхал, тут же упал без сил и мгновенно заснул. Меня же заинтересовало, откуда взялись все эти припасы. Вряд ли гренландцы расстался бы с такими сокровищами по-доброму. И главное, как остманы все это объяснят? Ведь хотя по скандинавским обычаям отнимать добро грабежом – это, безусловно, доблесть, но не сразу же после примирения. А воровать тайком – очень подло, это удел трусов. Единственное, что не возбраняется, это подобрать ничейную вещь без хозяина. Впрочем, когда именно так поступили гренландцы с кораблем норвежцев, тем это почему-то не понравилось.

   Окликнув Кетиля, тащившего, как и все, немаленький мешок, я как можно более невозмутимо поинтересовался:

   – Неужто кто-то встретил вас приветливо и согласился продать припасы?

   – Не нашлось там приветствующих, усадьба оказалась заброшена, – также невозмутимо ответил кормчий. – Там жил... эээ... Торарин. Да, Торарин, тот самый, павший на тингвом поле. Нет, обитателей больше не было. Торарин был настолько беден, что не имел слуг.

   Меня уже не на шутку распирало любопытство, как же он отвертится, и я невинно переспросил:

   – Если он жил один и так бедно, то где же вы взяли столько добра?

   Ивар Кольбейнсон в запачканной кровью стеганке хмыкнул, и я, памятуя его боевые навыки, предпочел больше не развивать тему, но тут встрял Кольбейн, севший на своего любимого конька. Скинув свою ношу, он радостно выпалил:

   – Случилось так, что Кетиль нашел пещеру.

   – Вот как, – с трудом сохраняя серьезное выражение лица, переспросил я, – расскажи-ка.

   – Так. Сначала он вдруг прилег поспать под кустом...

   Ага, прямо во время боевого похода лег и уснул, а вся его рать стояла вокруг и смотрела, как он дрыхнет. Весьма правдоподобно! Но на норвежца уже нашло вдохновение, и он самозабвенно продолжал плести прядь своей истории:

   – А когда проснулся, рассказал нам сон, будто под этим кустом скрыт вход в подземелье. И правда, там оказалась огромнейшая пещера, и в этом подземелье прятались несметные сокровища: Шестьдесят туш животных, тысяча фунтов масла и еще много сушеной рыбы.

   Ага, таких замороженных туш, что кровь с них до сих пор капает. Да уж, история про пещеру Кетиля и тридцать викингов ничуть не хуже сказки про пещеру Ходжа-Бабы. В другое время она бы меня немало повеселила, да и сейчас изрядно подняла настроение.

   Но Время меня побери, как же не помочь такому замечательному рассказчику, дав маленький совет на будущее. Все равно я хотел перевернуть весь мир, кардинально изменив будущее. Что там судьба какого-то купца и нескольких его людей. В грядущих норвежских междоусобицах их погибнут тысячи.

   Как только Снеррир закончил повествование, я сразу взял быка за рога, постаравшись донести до норвежца тонкости логического мышления:

   – Кольбейн, друг мой, ты ведь скоро отправишься в Норвегию, и там наверняка добьешься аудиенции у короля?

   Горделиво подбоченившись, остаман довольно кивнул:

   – Конечно, не такой я человек, чтобы конунг отказался меня слушать.

   – Но может быть, гренландский епископ тоже отправит к нему весточку и будет обвинять тебя в прегрешениях. Не знаю, как у вас в Норвегии, но если бы у себя дома я поссорился с бискупом и не желал отправиться в изгнание, то поспешил бы к королю с дарами, покаялся в содеянном, и объяснил, почему не мог поступить иначе.

   Мысль о том, что король может иметь иные источники информации, чем его рассказ, самоуверенному Кольбейну, похоже, в голову доселе не приходила. Однако, обдумав её, он быстро пришел к правильному выводу:

   – Верно, Арнальдр захочет выставить нашу доблесть в самом неприглядном свете, постарается очернить наши добрые поступки, и обелить свои преступления. И Харальд скорее поверит священникам, чем купцам. Тогда стоит продумать, как нам лучше рассказать, чтобы отстоять свое достоинство.

   Приятно, что я сумел сподобить нашего Мюнхгаузена все-таки взяться за ум. Но Ивар, по-видимому, не доверял внезапному озарению отца, вдруг ставшему рассудительным. Паренек положил ему руку на плечо, посмотрел в глаза тяжелым взглядом и твердо сказал:

   – Если мы хотим остаться в Норвегии, то рассказывать все стоит как можно точнее, ничего не утаивая и не приукрашивая.

   Внезапно мир вокруг померк, и я видел лишь чернющий-пречернющий туман, в котором сверкали черные же молнии. Длилось это лишь долю секунды, и норвежцы даже не заметили, что мне стало дурно. Зато Моретти успел проснуться и смотрел на меня встревожено, не понимая, что случилось.

   В это время Кольбейн задумчиво переводил взгляд с Ивара на меня и обратно, пытаясь представить, как это можно рассказывать чистую правду, но все-таки понял:

   – Ты прав, родич, – серьезно ответил Снеррир. – Расскажем конунгу все без малейших прикрас, и тогда удостоимся его почета и уважения.

   Разложив добычу, норвежцы начали снаряжать корабли к долгому плаванью. Они решили выйти в океан и там оставить корабль в дрейфе, выжидая попутного ветра до Исландии. Но нам с Андреа по понятным причинам дожидаться их не стоило. Мы расстались с остманами с добрыми чувствами, пожелав друг другу всего хорошего и обменявшись дарами. Кольбейн и Ивар приглашали нас к себе в Батальд, если нам случится побывать в Норвегии. Наши новые друзья заверили, что хотя сами они редко бывают в своем хуторе, но дом их хорошо обустроен, и у званных гостей будет вдоволь отменного питья, всяческих яств и превосходных кубков. Я обещал приехать при случае, хотя и понимал, что мы вряд ли свидимся вновь.

Новый мир

   К счастью, южный ветер, державшийся долгое время, утих, сменившись попутным северным. Этот же ветер разогнал льдины, закупоривавшие выход из фьорда. Нас быстро несло в море, да еще помогал отлив. Вскоре нам осталось лишь немного довернуть в сторону точки рандеву, и можно будет попрощаться с негостеприимной Зеленой Землей.

   Проверив по прибору положение лодки относительно берега, я открыл сундучок с хрономаяком и без колебаний нажал на сенсор. Мгновенно потемнело, налетел холодный шквал, а лодку сильно тряхнуло. Альберто, имевший солидный опыт хождения под парусами, сразу махнул рукой в сторону открытого моря, показывая, что нужно держаться подальше от берега.

   Мы начали яростно грести, помогая парусу, но весла постоянно приходилось бросать, чтобы вычерпать воду. Помпы нам не полагалось, и мы замучились махать бадьей, выплескивая воду за борт.

   И тут, задыхаясь от усердной работы, я вдруг ясно вспомнил сказание о виденном нами гардарском побоище. Это была даже не сага, а всего лишь прядь, небольшой рассказ, повествующий о Гренландии – «GrФnlendinga ЧАttr». Сейчас я четко помнил каждое слово, и проговорил про себя всю прядь от начала до конца. Там описывались и находка корабля, ставшего причиной спора, и развитие конфликта, и его кульминация, и последующие переговоры. Даже придуманная Снерриром сказка про пещеру с сокровищами тоже вошла в текст. Обо мне, к счастью, там не упоминалось, ибо я и сам не погиб, и никого не убил, а исцеление раненых не считалось деянием, достоянным упоминания.

   Это надо же так оконфузиться! Перечитай я эту прядь перед путешествием, и сразу сообразил бы, что встретился с ее персонажами. Тогда и Алекса бы спас, и епископа предупредил бы, и он счел бы меня провидцем, к которому стоит прислушаться. Но теперь уже ничего не исправить.

   Между тем, штормовой ветер не стихал, вокруг плыли клочья тумана, закрывавшие обзор, а корабля сопровождения все не было видно.

   Не знаю, продержались бы мы до конца бури, но вскоре послышался протяжный гудок и сквозь туман блеснул свет прожектора. Нас наконец-то нашли! Вот только подошедшее судно было каким-то... необычным. Обводы корпуса закругленные, бушприт представлял собой стилизованную голову дракона, а надстройки, сгрудившиеся к корме, отдаленно смахивали на китайские пагоды. И еще расцветка. До сих пор я ни разу не видел, чтобы борта судна раскрашивали вертикальными полосами.

   Нам скинули веревочную лестницу, помогли забраться на палубу и отвели в каюту. Моретти, почти не спавший последнее время, сразу свалился на койку, но меня глодало любопытство. Я хотел изменить время, и очень похоже, что нечаянно мне это удалось. Вот только куда повернул временной поток?

   Спасшие нас моряки выглядели вполне обычно – высокие сапоги, прорезиненные плащи с капюшоном, широкие бороды. А говорили они явно на скандинавском наречии, только сильно исковерканном. Однако большую часть слов я понимал, оставшиеся угадывал по контексту, а иногда переспрашивал, чтобы мне назвали синонимы.

   Для беседы со мной капитан и старпом, оба Харальды, только с разными отчествами – Свенсон и Олаффсон, перешли в кают-компанию, хотя это мог быть и капитанский салон, и мы сразу же приступили к разговору.

   – Откуда вы свалились? – недоуменно вопросил капитан Харальд. – Нет, понятно, что в такой день можно ждать чего угодно. Но радар показывал пустое море, и вдруг из ниоткуда появляется ваше суденышко.

   Про радар я не уверен, может это слово означает сонар, спутниковый навигатор или даже детектор гравитации, но смысл был понятен. Отвечать я тоже старался как можно яснее:

   – Мы из прошлого. Здесь же находится временная червоточина.

   К моему удивлению, капитан и старпом не только сразу поняли про временной туннель, но восприняли новость совершенно спокойно, лишь слегка пожав плечами.

   – Странно, на картах червоточина не указана. Но чему удивляться в такой-то день. А из какого вы века?

   – Год тысяча сто тридцать шестой. Это когда погиб молодой норвежский король Харальд Четвертый Гилли.

   – Харальд Святой!? – одновременно воскликнули тезки.

   Свенсон задумчиво почесал свою густую бороду, и уверенно заявил:

   – Я не историк, но все знают, что этот король умер в глубокой старости во время крестового похода.

   – Так, подождите, – возмутился я. – Когда это Харальд Четвертый успел стать святым?

   – Собственно, при жизни он особой святостью не отличался, – признался старпом, – скорее беззаботностью и любовью к женщинам. Но он удачно избавился от всех претендентов на престол, и за сорок лет его правления Норвегия, уставшая от распрей, стала процветающей державой. Кроме того, Харальд Святой упорядочил запутанную систему престолонаследия, и после него уже не было гражданских войн и раздоров. Норвежцы перестали обращать свою удаль и мужество в дурь и смуту. И при нем же началось освоение Арнальдрии – вот этого вот континента за океаном.

   Стена салона с красочным панно оказалась экраном, и на нем появилась карта мира, на которой Североамериканский континент действительно был обозначен как Арнальдриланд.

   Пока я потрясенно рассматривал карту и читал надписи, выполненные вполне понятной латиницей, капитан подозрительно разглядывал меня. Наконец, он дрогнувшим голосом попросил меня снять капюшон. Я скинул плащ, и моряки дружно ахнули, а старпом даже неумело попытался перекреститься.

   Вместо объяснений, капитан указал на висевшую в углу большую икону, изображавшую сурового вида разбойника в кольчуге, сжимавшего одной рукой короткое весло, а другой меч. Приглядевшись, я понял, что все шрамы на лице иконописного викинга копируют мои, да и другие признаки совпадают – цвет и форма бороды, сдвинутый нос, квадратная челюсть, отступившие со лба волосы. Портрет явно писал человек, не видевший меня вживую, но расспросивший очевидцев.

   Я вопрошающе взглянул на собеседников, и те смущенно пояснили, что это святой Олав Андерсон, покровитель воинов, моряков и морских разбойников.

   Вот спасибо, я в жизни никого не ограбил, и даже в школе не отнимал деньги на завтраки, хотя выделялся среди одноклассников ростом и силой. И меня вдруг записали в покровители пиратов!

   Но старпом меня немного успокоил, заверив, что в европейских водах пиратов давным-давно не осталось. Просто существует древняя морская традиция обязательно держать на борту икону этого святого.

   – Выходит, – сделал вывод Олаффсон, – твой спутник – это святой Андреа, исцеляющий раненых, покровитель военно-полевой медицины.

   – Верно, – улыбнулся я, – вот будет для него сюрприз, когда проснется. А Иса Стейнгрим тоже входит в святцы?

   – Он покровитель острова и вообще всех северных земель, причем в России тоже. Только русские его знают под именем святого Алекса Морозофа. Здесь в Грёнланде ему воздвигнуто святилище, куда съезжаются паломники и из норвежских земель, и из русских. А сам остров по давнему соглашению демилитаризован. На нем нет ни крепостей, ни воинов.

   Ясно. Значит, профессор все-таки проговорился, что он вовсе не германец, а исландцы или западногренландцы это услышали и передали епископу.

   Капитан явно никуда не спешил и, кажется, даже рад был отвлечься от тяжких дум. Поэтому они со старпомом показали мне краткий курс истории Норвегии и мира, добавляя свои комментарии.

   Как мне уже стало понятно, главным идеологом колонизации Америки выступал архиепископ Арнальдр, бывший епископ гренландский. А покровительствовал ему сам святой Олав Андерсон, ведавший будущее. Мероприятию вскоре был присвоен статус крестового похода, и потому для него находились и средства, и люди. Поток поселенцев был небольшим, но постоянным, и из года в год заокеанские поселения росли, как грибы.

   Мелкие племена скрелингов старались крестить и привести к присяге конунгу, а отказавшихся изгоняли или убивали. Когда же накопилась критическая масса, и поселенцы смогли выставить войско в пятьсот копий, не считая крещеных дикарей, то они стали истреблять и крупные племена. После ряда войн туземцы сообразили, что выхода у них нет. Большинство подчинилось пришельцам, а те, что с тяжелым нравом, стали массово мигрировать. К концу правления Гилли процесс колонизации уже стал необратимым, как и было предрешено святым Олавом.

   Разумеется, в последующие века не все у норвежцев шло гладко. Иногда вспыхивали бунты, на троне порой воцарялись слабые короли, при которых правили алчные министры. Но государство стойко переживало тяжелые времена, не распадаясь на части, и упорно продолжало расти.

   Харальд Гилли, расправившись с соперниками, начал активно вмешиваться в датские междоусобицы, и в итоге его сын взял власть в Дании в свои руки. В том же двенадцатом веке внук Гилли сперва устраивал набеги на Шотландию, а после вступил с ней в союз против Англии. Когда же три сына шотландского Вильгельма Льва погибли в битвах или в английском заточении, норвежский король женил своего наследника на Маргарите Шотландской. Момент был выбран весьма удачный. Правивший в это время Иоанн Безземельный, старше своего тезки из нашей истории на два года, но столь же бездарный, проиграл все войны, которые вел. Ему ничего не оставалось, как подписать мирный договор, отказавшись от прав на Шотландию и, заодно, на Ирландию.

   Ставший Норвежско-датско-шотландским королем Харальд VII славных завоеваний не совершал, если не считать мелких стычек в Ирландии, предпочитая улаживать дела миром и сосредоточившись на внутренних реформах. Он опирался на церковь, давал самоуправление городам и не позволял аристократии обезземелить крестьян. Его считали мудрым и дальновидным, и был он по нраву людям. При нем колонизация Арнальдрии получила новый толчок, а Шотландия стала перевалочной базой по пути на запад. Теперь не обязательно было делать огромный крюк через Исландию и Гренландию. Золотой век Гренландии на этом закончился, сменившись Серебряным.

   Для плавания напрямую через океан норвежцы стали строить двухмачтовые корабли, оснащенные латинскими парусами, а примитивный компас вскоре усовершенствовали, посадив магнитную стрелку на ось. Из-за малочисленности населения северного королевства поток в Арнальдрланд был, по меркам нашего Нового времени, небольшим, но постоянным. Крестьяне, безземельная аристократия, купцы и просто авантюристы охотно отправлялись в Новый мир. Всех смутьянов и недовольных тоже ссылали за океан. По соглашению с Норвегией, туда же отправлял своих бунтовщиков и английский король.

   В общем, норвежский конунг мог быть доволен, как желток в яйце. Единственное, что так и не удалось потомкам Гилли, это закрепить унию со Швецией. Попытки объединения предпринимались не раз, но всегда безуспешно.

   В тринадцатом веке в хронологии Западной Европы уже не осталось знакомых имен, но остались государственные интересы и претензии знати, а потому история старалась держаться старой колеи.

   В четырнадцатом веке, когда началась большая англо-французская война, норвежцы активно вмешались. Хотя Англии долго сопутствовал успех, но война стоила дорого. Банкирские дома больше не давали англичанам в долг, а французы смогли организовать успешную оборону и позже перешли в контрнаступление. Благодаря норвежскому флоту, высаживающему десанты на побережье, и ударам шотландцев с севера, английские войска на острове были раздерганы и в итоге разбиты по частям. После полувековой войны Англия, которую наши шотландцы почитали корнем греха, перешла под власть Норвегии, за исключением Плимута и Корнуолла, доставшихся французам. Победитель без ложной скромности воздвиг себе в Лондоне памятник, на котором было высечено: «Король Харальд Девятый пришел в Англию, бился за страну и преуспел».

   С Францией с тех пор воцарился длительный мир, не прерываемый четыре века. Воевать норвежцам в Европе приходилось, в основном, с Германией, хотя и раздробленной, но все еще могущественной.

   Едва восстановив целостность страны, французы тут же заинтересовались новым Светом, и Харальд IX полюбовно поделил с ними области влияния. Франции достались современные мне Флорида, часть южных штатов и низовья Миссисипи. Потомки потом критиковали Харальда за этот «дар», но он поступал сообразно обстановке. Континент казался бескрайним, а норвежские подданные были слишком малочисленны, чтобы заселить его целиком. Гораздо важнее было иметь в Арнальдрии добрых друзей, на которых можно положиться в войне с аборигенами. К тому же, подданным двух стран не возбранялось селиться в колониях соседей, сохраняя при этом прежнее гражданство.

   Пятнадцатый век ознаменовался усилением Испании, тоже пожелавшей себе новые земли. Что примечательно, на Пиренеях история начала меняться сразу после моего вмешательства, буквально через двадцать лет. Хронологию этого века я недавно зубрил, и потому легко смог заметить отклонения. Началось все с того, что молодой принц Санчо Кастильский неудачно отправился в поход и умер на пару лет раньше срока, так и не успев стать королем. В итоге, разделения Кастилии и Леона не произошло, и Испания объединилась на полтора века раньше.

   И вот, в пятнадцатом веке, после долгих споров испанцам подсунули самые завалящиеся земли – нынешнюю Центральную Мексику с набиравшими силу ацтеками и северную часть Южной Америки, покрытую сельвой и казавшуюся бесполезной. Территория нынешних-прошлых Аргентины, Чили и Уругвая пока оставались бесхозными.

   Протестантизм, появившийся немного раньше, в шестнадцатом веке расцвел пышным цветом, неся с собой религиозные войны по всей Германской империи, а иногда и в Испании с Францией.

   По иронии судьбы Нидерланды снова оказались под властью Испании, хотя уже совсем с другой династией. Решимость зарождавшейся буржуазии отстаивать свою независимость автоматически повлекла серию войн, в которых Норвегия как могла помогала Голландии. Иногда дружеским нейтралитетом, а иногда и военным флотом. Как я и ожидал, после обретения голландцами независимости история повторилась, и они начали активно воевать с недавними покровителями, ставшими конкурентами. Несмотря на то, что Соединенное королевство Норвегия была сильнее Великобритании нашей истории, борьба оказалась тяжелой. Норвегии приходилось противостоять Швеции, Испании, немецким княжествам, да еще содержать флот в Арнальдрии. В общем, весь семнадцатый век прошел в серии Голландских войн, закончившихся весьма трудной победой и объявлением Норвегии империи. Это случилось в 1700 году.

   Тут мне стала понятна причина устойчивости Норвежской державы. К примеру, в нашей истории и Англия и Испания не считали американских колонистов полноправными гражданами, не говоря уже о туземцах. На них смотрели исключительно как на источник доходов для метрополии. Не удивительно, что колонии восстали, как только окрепли. Но так исторически сложилось, что для норвежского короля его заморские земли – Исландия, Гренландия и Дания были полноценными частями страны, населенными такими же подданными, и даже говорящими на похожем языке. Поэтому законы действовали одинаково для всех. После присоединения Шотландии законы унифицировали далеко не сразу, но шотландцы с норвежцами все равно были равны перед троном. Новые колонии тоже рассматривались как продолжение страны, и все колонисты, включая крещеных индейцев, обладали ровно такими же правами. Они собирали местные тинги и отправляли представителей в Норвегию на Эйратинг, начавший века с пятнадцатого приобретать черты современного парламента.

   Голландия после присоединения к Норвегии также автоматически уравнялась в правах со старыми провинциями. Ее мануфактуры и купцы получили доступ к рынкам империи, торгово-промышленную верхушку наградили имперскими титулами, а следующее поколение уже предпочитало разговаривать и составлять договора на английском, а не на голландском.

   Тут стоит заметить, что хотя в державе поначалу доминировал норвежский язык, но после присоединения Англии все изменилось. Численность новых подданных составляла едва ли не половину граждан соединенного королевства, и они являлись самой экономически активной частью населения. Что еще важно, к тому времени английская нация, больше не делящаяся на норманнов и саксов, уже вполне сложилась. А английский язык после трехвекового прозябания без письменности значительно упростился. Все юридические и научные термины в нем были взяты из французского или напрямую из латыни. При этом любовь англичан к сокращению слов привела к тому, что тексты на их языке были значительно короче норвежских, гаэльских или голландских. И, вполне естественно, расчетливые купцы предпочитали пользоваться именно английским, легким в обучении, кратким в текстах и весьма распространенным в деловых кругах. Через три века норвежский оставался официальным языком Двора, международным языком на флоте, и... деревенским говором северной окраины. Это все вполне объяснимо. Придворные церемонии всегда очень консервативны, а знать любит изобретать какие-нибудь отличия от простонародья – вычурные непрактичные наряды, сложные приемы столового этикеты и использование в быту иностранного языка. Вот так и получилось, что к восемнадцатому веку двуязычие уже твердо укоренилось в Норвежской империи. Высшая знать кичилась тем, что говорит на непонятном простонародью наречии, а самый последний норвежский рыбак полагал себя благородным потомком викингов, равным королям.

   Вскоре после покорения Голландии взошедший на престол новый король Харальд XIII, жаждущий бранной славы, обратил свой взор на восток. Шведы категорически не желали присоединяться к островной империи, и даже, в пику норвежцам, сохранили у себя католичество. Неизвестно, дошло бы в итоге дело до нападения на непокорную Швецию, но та не вовремя поссорилась с Россией, и вскоре русские уже дошли до Уппсалы.

   – Дошли в буквальном смысле, по льду, во время холодной зимы, – восхищенно заметил капитан. – Шведский король понял, что его дело не слишком хорошо, и воззвал к соседу о помощи. Он не жалел слов, расписывая свои несчастья, и призывал подмогу. Вот поводом «защиты» Швеции Харальд и воспользовался, тут же введя войска на территорию соседа и «великодушно» предложив России оставить за собой Финляндию. Однако, у русских, и не только у них, уже давно накопились счета к норвежцам. Надо признать, мы тогда были крайне заносчивы и склонны к притеснениям. Норвегия не пропускала купцов через свои моря, установив монополию на торговлю в северных водах. И многие страны тогда благосклонно восприняли предложение России о союзе.

   Кстати, замечу, что в нашей истории русский Петр Великий охотно учился у голландцев морскому делу и прочим наукам, но не спешил перенимать у них общественное устройство, самое передовое в мире. А при его наследниках, взявших в привычку совершать дворцовые перевороты, и потому ищущих поддержки знати, крестьян еще больше закабалили. Это замедлило развитие России и потом сильно ей аукнулось. Но в этом мире русские пошли по англо-голландскому пути, и со временем достигли небывалой промышленной мощи, став несусветно богатыми.

   И вот очень быстро образовалась антинорвежская коалиция, включающая Францию и честь германских князей, а в противовес ей выступили Испания, Турция и еще куча мелочи, вроде Богемии. Война шла долго. Члены коалиций не выдерживали и заключали мир, а то и вставали на другую сторону, но соперничавшие державы не сдавались.

   Наконец, через тридцать лет непрерывных сражений император Харальд подумал, что у Норвегии, кажется, не все благополучно. Он, наконец, понял, что нужно уважать права других империй, имеющих в достатке силы, а спорить лишь с теми, кто имеет малое. Поэтому конунг посчитал разумным во избежание зла заключить мир с соперником.

   В 1736 году две великие державы подписали трехвековой мир, которого с тех пор строго придерживались, относясь друг к другу доброжелательно и с уважением. Этот мир развязал сторонам руки. Обе империи не скудно воздали добром верным союзникам, и жестоко отомстили недругам. Россия занялась Польшей и Турцией, вечно несущими беспокойство и злобу, а позже Бранденбургом и Австрией. Норвегия же наконец взялась за Францию. В последней уже давно царил абсолютизм, приведший страну к глубочайшему кризису. Расточительный двор и постоянные войны требовали денег, но налоговые льготы правящих сословий и разорительная система откупов не позволяли наполнить казну, а третьему сословию не давали поднять голову. Дворянство желало забрать у короля власть, а податный люд мечтал о правах, как в Норвегии. Оставалось просто поднести спичку к этой бочке пороха, чтобы она взорвалась.

   Харальд XIII, к тому времени умудренный опытом, уже не был склонен к ссорам, но почитал необходимым отплатить французам, бросившим ему вызов. И ему удалось разгромить французскую армию и даже взять Париж. Но на волне революции к власти во Франции пришли талантливые патриотически настроенные офицеры, сумевшие поднять на борьбу весь народ. Покорение Франции и ее колоний затянулось надолго, и с перерывами длилось до девятнадцатого века. Потом еще были войны с бывшими испанскими колониями, попытка завоевания Индии, ссоры с Китаем, колонизация Африки. Но все войны бушевали где-то далеко, а в Европе последние полвека царили мир и блаженство. До сего дня, конечно.

   – Так, Свенсон, – не выдержал я, – а что тут вообще происходит!? Почему вы все какие-то кислые и постоянно твердите про «такой день». Что происходит в мире?

   Харальды мрачно переглянулись, немного помолчали, и Свенсон печально вздохнул:

   – Я не желаю скрывать от тебя такое известие. Мы упомянули, что три столетия назад заключили трехвековой мир с Россией?

   – Угу.

   – Так вот, договор истекает сегодня, буквально через два часа. А ядерных ракет у русских куда больше, чем у нас.

   – А у вас... а у нас с ними что, какие-то разногласия?

   – Как обычно у больших держав, – пожал плечами Олаффсон, – когда те не могут поделить сферы влияния – в немецких княжествах, в Италии, в западных колониях, в Китае и Африке. А еще торговые соглашения, пошлины, тарифы, квоты. И когда срок мирного договора закончится, а новый не подпишут, это де-юре уже война. Вот мы и болтаемся у нейтрального острова, и не знаем, чем все закончится.

   Карта на экране исчезла, сменившись изображением конференц-зала, и радостный голос дикторши прощебетал:

   – Срочная новость. За два часа три минуты до полуночи представители Норвегии и России в Капстаде согласовали еще один спорный пункт мирного соглашения. Осталось всего восемнадцать.

   Часы в углу экрана мигнули, и на одну минуту осталось меньше.