Текст книги "Спасатель 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Игумен протоиерею решительно не понравился. Если Герман был просто идеальным патриархом для нынешних трудных времен – умным, образованным и при том твердым в вере, то Мефодий явно отставал по всем пунктам. Единственным сомнительным достоинством пресвитера являлась как раз посредственность и бесхарактерность, позволявшая ему стать компромиссным кандидатом, если различные группировки выборщиков вдруг не смогут договориться.

Все воинство вместе с приживалами разместили в монастырском странноприимном доме, хорошенько накормив. Кмети уже было обрадовались, что вместо похлебки из сала смогут питаться вкусным супом, а в придачу еще и вареными овощами с рыбой, но их поджидал новый сюрприз. Для посланников Великого князя приготовили большой дом, видимо служивший в качестве временного пристанища иностранных посольств и рассчитанный как раз на два десятка человек. Вот вся дружина послов там и разместилась, оставив наемников и самозваную свиту в ксенохейоне.

На следующий день вся знать греческой столицы собралась в монастырской церкви Успения Богородицы на благодарственную службу в честь победителей монголов, причем самому протоиерею в молебствии отводилась почетная роль.

Странно, но особого удовольствия от совместного с патриархом молебна, да еще в греческой столице и в присутствии императора, отец Григорий не испытывал. Задумавшись, отчего так, посол вдруг понял, что так и не научился воспринимать Никею как столицу империи. Вот если бы служба состоялась в Царьградской Святой Софии, то тогда бы Григорий, без сомнения, почувствовал умиротворение. Впрочем, содействие в возвращении Константинополя было одной из целей посольства, и осталось только дождаться встречи с императором. К счастью, ждать долго не пришлось. Заинтригованный событиями, творящимися на далеком севере, император Иоанн III Ватац не стал тянуть и назначил аудиенцию буквально на следующий день.

Подарки от великого князя, как водится, выставили для всеобщего обозрения во дворце. Среди даров, конечно, преобладали военные трофеи – украшенные мечи, сабли, брони, шеломы и даже полный конский доспех. Греки, которых недавно тревожили вести о татарском нашествии, с любопытством и тревогой осматривали монгольское оружие, гадая, все ли воины великого хана вооружены так же хорошо.

С утра послы вместе со всем своим вооруженным отрядом и даже с некоторыми добровольными волонтерами, прибившимися к посольству в Никомедии, тщательно принарядились, готовясь предстать пред императором. Вместе с ними собрались идти во дворец и русские купцы, обитавшие в Никее, хотя лишь пара из них могла с некоторым основанием назвать себя подданными Ярослава.

В назначенный час прибыли дворцовые стражники в блестящих кирасах, чтоб сопровождать послов во дворец. Проне и отцу Григорию подвели самых лучших коней, которые только нашлись в имперских конюшнях. Правда, священник немного поколебался, раздумывая, не пересесть ли на ослика, но махнул рукой и поехал на лошади.

Жители Никеи тоже подготовились к празднику и на всем пути ко дворцу русичей встречали радостными криками и вывешенными на окнах узорными полотнищами. Затем посланники вместе со своим немаленьким эскортом проследовали по дворцовым переходам, причем у каждой двери их останавливали придворные и снова чествовали. Наконец утомившиеся путешественники добрались до большого зала, где их взору предстал невысокий помост, на котором за роскошным балдахином скрывался трон.

И вот занавесь раздвинулась, и все пали на колени перед повелителем древней империи.

Первый прием у императора представлял собой чистую формальность. Послы вручили басилевсу грамоту, обменялись с ним подарками и взаимными любезностями, а также ответили на расспросы о здоровье своего князя. После первой, вступительной, части начался пир. Обоих послов, их десятников, а также вятших купцов усадили за Т-образным столом в соответствии с рангом, и гости начали чинно вкушать под торжественную музыку.

Рядовые же члены посольства, равно как и купцы попроще, обедали отдельно. Яства и вина им подавали не такие изысканные, но все равно вкусные, зато обстановка была непринужденнее, а музыка играла повеселее. У византийцев не было привычки есть много мяса, и повара, в основном, готовили птицу и рыбу, но и свиных блюд имелось в достатке, так что жаловаться русичам было не на что. Не обидели никого и после пира, когда рядовым дружинникам отсыпали в подарок немного серебра, а десятникам и важным купцам вручили аж по золотой монете.

По правилам хорошего тона между торжественной встречей и деловым приемом должно пройти хотя бы несколько дней, но василевс Иоанн III Ватац был человеком практичным, весьма ценящим время. Конечно, когда речь шла о войне, он мог месяцами терпеливо выжидать, пока противник не совершит ошибку, чтобы бить врага наверняка. Но в данном случае не было никакого смысла долго тянуть с приемом, и Ватац справедливо решил, что послы не обидятся, если он пригласит их на переговоры прямо завтра.

На следующий день ритуальные церемонии, насколько это возможно, сократили до минимума. Протоиерею снова привели роскошного коня, но ни торжественных криков на улицах, ни цветных полотнищ на балконах больше не было. Не стали послов и задерживать у каждой двери во дворце, сразу поведя в малый зал, в котором, не считая слуг, собралось лишь несколько приближенных императора.

На этот раз в качестве эскорта отец Григорий с Проней взяли лишь шесть человек и то лишь для того чтобы нести поминки. Гостинцы на этот раз были совсем другого рода. На галерее дворца их не выставляли и никому заранее не показывали.

Усадив гостей за маленьким, на этот раз прямоугольным, столом, им подали легкие закуски и налили вино, в то время как гридни скромно стояли в углу.

После краткой вступительной речи Иоанн III провозгласил здравницу Ярославу, а после полюбопытствовал, правда ли, что давеча ангел небесный своим внеземным гласом отогнал никейцев от ворот, очистив дорогу для послов.

Тотчас по мановению руки боярина один из отроков подтащил к столу длинный рупор, бережно завернутый в холстину, и, размотав ткань, продемонстрировал императору нехитрое устройство, способное производить столько шума.

В отличие от малолетних князей, лично испытывающих любую новинку, Ватац не стал ронять свое императорское достоинство и приказал одному из придворных проверить трубу. Ничего сложного в использовании данного устройства не было, и вскоре рупор имел оглушительный успех у византийцев. Особенно загорелся мегадука флота Мануил Контофре, которому Проня пообещал, что особо длинные рупоры смогут вещать в море даже на пять-шесть верст.

Повосторгавшись, придворные смолкли и подозрительно начали рассматривать другие свертки, придерживаемые дружинниками. Выдержав эффектную паузу, Проня снова подал знак и, взяв в руки обзорную трубу, торжественно вручил ее самому императору, пояснив, как ею пользоваться.

По сдавленному вскрику Иоанна его вельможи поняли, что произошло нечто удивительное и тихонько зашушукались, а когда Ватац передал трубу своему полководцу, тот и вовсе не смог себя сдержать, выдав не совсем изысканную фразу из солдатского лексикона.

Протоиерей, сделавший вид, что не услышал грубых лексем, тихонько улыбался, мысленно благодаря стекольщика Лазаря за своевременное создание вогнутого стекла. Когда труба показывает нормальное, а не перевернутое изображение, пусть даже с меньшим увеличением, это производит куда больший эффект на зрителей.

Еще один бесценный дар – небольшой свиток с перечнем санитарных норм, рекомендуемых при скоплении большого числа людей, особенно, в воинских лагерях, фурора поначалу не произвел. Но, проглядев наскоро список пожеланий, могущих снизить число заболевших воинов, Ватац благосклонно кивнул, сделав для себя соответствующие выводы.

Следующий подарок – простую небольшую шкатулку без всяких украшений, Проня вручать не торопился, прежде напомнив, что грекам предстоит строить много крепостей. Затем боярин извлек из ларца нечто, представлявшее собой длинную овечью кишку, на концах которой были вставлены медные кольца. Пока остолбеневшие от такого несолидного подарочка византийцы хлопали глазами, Василий Дмитриевич вместе с гриднем растянули прибор вдоль стола, а дворцовые слуги тем временем притащили воды и налили её в самодельный шланг. Объяснив, что вода в любом сосуде всегда держится на одном уровне, боярин показал на практике, как с помощью гидроуровня можно легко определить, насколько горизонтально расположена данная поверхность.

Существующие в то время приборы – отвесы, угольники и простейшие уровни в виде чаши с водой, в которой плавает капля масла, вполне позволяли успешно строить и высокие башни, и огромные храмы. Но все-таки длинный гидроуровень позволял идеально точно размечать абсолютно горизонтальные линии даже на весьма отдаленных друг от друга поверхностях, что могло внести немалую лепту в строительство оборонительных сооружений империи.

Не все присутствующие постигли, какую пользу несло новое, столь нужное и при том весьма дешевое устройство, но все византийцы с надеждой смотрели на следующий сюрприз – увесистые кожаные мешки, которые подтащили Лиховид с Павшей.

– У великого князя Ярослава к тебе просьба, – смиренно обратился к императору протоиерей, добавив при этом все положенные эпитеты и титулы.

– Я с удовольствием выполню просьбу моего сына Ярослава – архонта Рязани и Городца, – благожелательно отозвался Иоанн, умело скрывая любопытство.

– Здесь пять пудов монет, – указал Григорий на мешочки, – и Ярослав просит тебя кое-кому их передать.

Брови императора поползли вверх, а когда Лиховид развязал кожаные тесемки, открыв горловину мешка, из которого посыпались желтые, тускло блестевшие кружочки, у Ватаца буквально сперло дыхание. Конечно, пять пудов золота – ценность сама по себе не бог весть какая. Серьезные военные компании императора или, к примеру, королей Франции, Англии и Испании обходились в сотню раз дороже. Но все-таки для подарка эта сумма весьма изрядная. Достаточно сказать, что на нее можно приобрести тысячу полных комплектов доспехов – кольчуг, шлемов, поножей и амуниции. Когда недавно константинопольский император Бодуэн все-таки добрался до Лондона, то он смог там выклянчить у короля семь тысяч марок серебра, что в переводе на золото означает пять таких мешков. Но так то же император, да и средства он собирал на крестовый поход, так что пятипудовый золотой подарок можно было воистину назвать царским.

– И кому же архонт просит передать эти эммм… мешочки? – наконец не выдержал Ватац.

Не только император, но также его полководцы и советники сгорали от любопытства, заинтригованные очередной загадкой, преподнесенной им русским посольством, но греки старательно сдерживали проявление эмоций. Лишь царевич Феодор – единственный безусый юноша среди зрелых мужей, порывистый и горячий, нетерпеливо потаптывал красным сапожком, ожидая ответа. Отец Григорий не стал испытывать терпение знатных вельмож и охотно изложил свою просьбу:

– Ярослав просит тебя передать эти монеты в Сирию. Или антиохийском князю Боэмунду, или же одному из сирийских амиров, наиболее страдающему от Иконийской державы персов. (* В указанное время Конийский султанат турок-сельджуков находился на самом пике своего могущества, занимая большую часть территории современной Турции и ведя успешные захватнические войны со своими соседями. Лишь с Никейской империей был установлен прочный мир после того, как в 1211 году конийский султан погиб в битве с греками. Примечательно, что сами византийцы очень часто именовали конийцев персами, потому что государственным языком в султанате являлся персидский и большинство чиновников были персами. Также надо заметить, что турки-огузы, живущие в центральной Анатолии и сохранившие кочевой образ жизни, часто по привычке грабили окрестное население и неохотно подчинялись сельджукскому правительству.) Впрочем, Ас-Салих – сын египетского султана, занятый нынче защитой сирийских рубежей, тоже подойдет.

– Но падишах не собирается расторгать мир с египетским правителем, – возразил великий доместик Андроник Комнин Палеолог. – Предыдущий персидский государь Алаэддин Кейкубад действительно имел такое намерение и год назад собрал со всех своих подвластных земель огромную армию, но… – византийский главнокомандующий немного помялся и неохотно закончил. – Но внезапно умер.

– Султана отравил его стольник, сразу после того, как падишах объявил своим наследником младшего сына, – брякнул, не подумав мегадука флота Мануил Контофре. – Эмиры захотели посадить на трон старшего царевича Гияседдина Кейхусрева, полагая, что он ни к чему не способен и потому не помешает им самим править страной.

Услышав крамольные речи о том, что государя, пусть и мусульманского, могут отравить его собственные приближенные, византийские сановники недовольно покосились на охальника, а Андроник даже цыкнул на своего протеже. Однако Ватац деликатно сделал вид, что не заметил нетактичности своего флотоводца. Ну чего взять с западного варвара. Контофре, а вернее, Годфруа, так его раньше звали, всего лишь лет пять служил у императора, и пока еще не обучился приличным манерам подобающим сановнику высокого ранга.

– Узурпатору, ставшему новым персархом, – продолжил свою мысль Палеолог, – недосуг было затевать тяжелую войну. Его больше заботило укрепление своей власти. Да и советники иконийского султана понимали, что Гияседдин Кейхусрев не в состоянии совладать со столь серьезным противником, как египтяне, и поспешили замириться с соседями.

– Ты прав, так и было до недавнего времени, – слегка склонил голову в знак согласия протоиерей. – Но скоро грядут перемены. Насколько нам стало известно, египетский султан аль-Камил совсем плох, а после его смерти новым правителем, безусловно, станет не ас-Салих, имеющий больше прав на престол, но находящийся в почетном изгнании, а тот сын, что сидит в столице и пользуется поддержкой дворцовой стражи, то есть аль-Адил. После воцарения брата ас-Салих превратится из наследного принца в несчастного изгоя, все соседи которого постараются разделить его владения, и персы первыми ринутся за добычей. Так что у всех мелких владык в Сирии имеются серьезные основания опасаться персидского султана.

– Да, имеются, – согласился греческий полководец. – Но разве кто-нибудь из них осмелится первым начать войну с Иконийским султанатом?

Услышав слово “война”, Василий Дмитриевич не удержался и затараторил на ломаном греческом:

– Среди эмиров никто не решится бросить вызов шаху. Но есть один человек, который эту войну скоро начнет, да так, что вся Персия содрогнется!

Великий доместик внимательно посмотрел на боярина, в котором даже без доспехов нетрудно было угадать человека, искусного в битвах, и без тени иронии спросил боярина:

– Скажи же нам, игемон, кто этот умелый стратиг, что увлечет персов в годину бедствий?

– Баба Исхак! – торжествующе воскликнул Проня.

Андроник немного подумал и недоуменно пожал плечами:

– Не слышал о таком.

– Я слышал о нем, – выступил вперед Димитрий Торник Комнин – главный советник императора. – Это знаменитейший проповедник в султанате. Он известен своими добродетелью и благочестием, слывет аскетом и весьма почитаем турками. И кочевые туркоманы, и турки-землепашцы считают шейха едва ли не пророком.

– И о чем же проповедует этот басурманский лжепророк? – поинтересовался Мануил Контофре.

Ответ на этот вопрос отец Григорий знал очень даже хорошо, потому что долго обсуждал иконийскую проблему с Гавриилом:

– Исхак учит, что в султанате царят безбожие и произвол, и многие жители ему верят, потому что недовольны правителем. Земледельцы страдают от поборов, а кочевники раздражены притеснениями, которые они терпят от государя. К тому же султана считают схизматиком за то, что он суннит, а сами турки исповедуют шиизм, перемешанный с ересями и языческими обрядами. Свои проповеди Исхак ведет давно, почти с тех пор, как латиняне захватили Царьград, и за это время он обрел множество учеников, которые ходят по стране и привлекают новых последователей, строя козни против государя. Очень скоро они начнут открыто подстрекать к мятежу.

– Если этот баба поучает турок уже тридцать лет и три года, – насмешливо спросил царевич Феодор, – то почему же только сейчас решил призвать народ к неповиновению?

– Причин тому несколько, – терпеливо стал объяснять посол. – Как вам известно, с тех пор, как два века назад турки-огузы захватили новые земли, они постепенно переселялись в Анатолию из своих пустынных степей. Все это время султаны постоянно враждовали со своими дикими соплеменниками, непостоянными и своенравными, пытаясь привести их к полной покорности, посадить на землю и заставить выплачивать подати. Но с недавних пор число туркоманов сильно выросло. Напомню вам, что монголы, коих вы обычно называете тохарой или тахарюй, недавно уничтожили державу хорезмшаха, и тамошние турки устремились на восток, к своим сородичам. За последние годы в Анатолию прибыло не меньше семидесяти тысяч шатров, и эти привыкшие к вольной жизни кочевники, и без того склонные к мятежам, очень сердиты попытками властей призвать их к порядку. Не последней причиной стало и воцарение нового падишаха, неспособного управлять страной, чей произвол разозлил даже робких подданных, в чьих душах накопилось много горечи. Видя все это, Исхак заявил, что Гийас ад-Дин (* византийцы пишут и произносят это имя слитно – “Гияседдин”, но козельский священник говорит так, как его учил Гавриил) свернул с пути, начертанного Аллахом, и баба именем всевышнего приказал всем туркам вооружаться. Теперь все начинают продавать скот и покупать оружие, чтобы повернуть его против персов. Всех, кто откажется присоединиться к восставшим, объявят неправедниками. Их будут убивать без жалости, а имущество убиенных “праведники” заберут себе в качестве награды. Как поведал вещий Гавриил, восстание начнется следующей весной в верховьях Евфрата, где расположено особенно много кочевий туркоманов. Бунтовщикам удастся разгромить войска персидских наместников, и они устремятся к Амасии, где обитает их самозваный пророк.

– До Амасии им придется пройти больше двух тысяч стадий, – прикинул великий доместик, – чрез многие препятствия, мимо сильных крепостей, беспрестанно подвергаясь нападениям наместников.

– Боярин Гавриил, чьими советами мы смогли одолеть монгольского царя, заверял, что турки без труда пройдут эти четыре сотни верст, выиграв все сражения и взяв по пути города Самосата, Кахта, Мелитена, Савастию и Токкат.

– Значит, семьдесят тысяч шатров одних только беженцев? – переспросил Андроник и начал считать. – Каждый шатер – это в среднем два всадника, да плюс не меньше соберется турок-старожилов. А у султана всегда под рукой постоянное войско в десять тысяч латников, хорошо обученных и вооруженных не хуже латинян. При необходимости персидские наместники могут за неделю созвать сорок или даже пятьдесят тысяч всадников, а в случае крайней нужды персы еще наймут латинянских рыцарей. Понятно, что сколько бы не насчитывалось возмутившихся крестьян и кочевников, против опытного и хорошо оборуженного войска, ведомого умелыми стратегами, им не устоять. Но дело в том, что персы очень боятся тохаров и держат основные силы на восточной границе, у Эрзерума. Полагаю, что ваш Гавриил прав. Повстанцы действительно смогут одолеть отряды местных эпархов и захватить несколько городов, пока страх султана перед возмутившимися поданными не пересилит страх пред монголами, и Кейхусрев не прикажет армии двинуться на Амассию. Но если он будет долго тянуть, то бунтовщики перебьют ополчения эпархов поодиночке, ослабив силы шаха, и победа достанется ему дорогой ценой. Для нас это хорошо.

– Туркоманы безмерно отважные воины, знающие многие воинские хитрости, а их лошади видные и быстрые, – поддержал тестя Никифор Тарханиот. – Если снабдить турок прочными доспехами, а всем восставшим крестьянам раздать шлемы, щиты и надежное оружие, то шахская армия, подавляя мятеж, понесет очень большие потери, и от этого урона персы оправятся не скоро.

– К тому же, без сомнения, подчиненные султану владыки мелких государств воспользуются моментом и изменят клятвам, – заметил начальник дворцовой стражи Михаил Ливадарий.

– А если сирийцы еще снабдят мятежников хорошими советами, – добавил Димитрий Торник, – и дадут им начальников, знающих воинское искусство и умеющих располагать войска, то персидский царь придет в уныние. Отчаявшись в спасении, он даже может покинуть страну или же обратится к нам, уступив в благодарность за помощь какой-нибудь город, например, Лаодикиею.

– Может быть так и будет, – не стал отрицать император. – Подарок моего сына великого архонта Ярослава поможет туркоманам получить тысячу доспехов, а если я прибавлю к этому немного золота, да еще ас-Салих и амиры, не склонные терпеть других владык над собою, внесут малую лепту, то войско шаха встретит сильный отпор. Возможно, оно и вовсе будет рассеяно. Но стоит ли подрывать силы Иконии, если она стоит щитом между нами и торхарами?

– Монголы разрушали куда более сильные державы, – напомнил протоиерей, – а с султанатом они справятся всего лишь парой туменов. Сделать это им тем проще, что Гийас ад-Дин не склонен прислушиваться к советам своих опытных полководцев. Да и вообще, страна персов в любом случае со временем распадется на части – и под ударами соседей, и стараниями эмиров, каждый из которых мечтает создать свое княжество. Но для нас будет лучше, если развал султаната начнется скорее – не через десятилетия, а в ближайшие годы.

– Верно, персы всегда угрожали напастями нашему отечеству! – с пылом воскликнул Феодор. – Пока они нас боятся, хотя и обладают бесчисленным войском, но лишь по той причине, что помнят, как мой прославленный дед своей рукой отрубил голову неблагодарному султану, осмелившемуся пойти на него войною после всех оказанных благодеяний.

– Никто не видел, кто отсек голову падишаху, – мягко поправил своего нетолерантного сына Ватац. – Император лишь сверг его с коня, а кто нанес убийственный удар – доселе неизвестно. Наверно, какой-нибудь франк-наемник. И пока Иконийский султанат наш союзник, негоже вспоминать об этом случае.

– Да, отец, – послушно согласился Феодор и продолжил эмоционально излагать свои доводы. – Но не всегда они будут нашими союзниками и рано или поздно попытаются овладеть Грецией. Как говорится, кривому дереву не быть прямым, а эфиопу не бывать белым. Пусть даже не скоро, но когда-нибудь обязательно появится новый султан, алчущий эллинских земель. И в любом случае, негоже допускать того, что агаряне властвуют над христианами. Все римские земли издревле являются отеческим наследием императора, и нам надлежит вернуть их под руку законного владыки!

Когда Феодор закончил свою речь, все сановники еще раз по очереди высказались, хотя и более сдержанно, чем юный царевич, но единодушно поддерживая предложение оказать тайную помощь повстанцам. Ватац внимательно слушал рекомендации своих приближенных, а после закончил мозговой штурм автократической царской резолюцией:

– Значит, вы все склоняете меня к оказанию помощи туркам, и ни один не высказался за то, чтобы отклонить меня от такого решения. Хорошо, я обдумаю ваши советы.

Поставив точку в дискуссии, Иоанн III снова обратился к послам:

– Какие еще вести вы принесли нам от своего князя?

Отец Григорий, ожидавший скорого ответа на предложение поддержать цветную революцию турок, невольно отвел взгляд от императора и насупился. Поняв состояние посла, Ватац мановением руки предложил ему присесть, а затем воздал хвалу многомудрому Гавриилу, знающему, что творится в дальних землях.

Слегка отпив из роскошного кубка, протоиерей взял себя в руки и перешел к следующему пункту повестки переговоров:

– Теперь скажу о другом нашем вороге – республике святого Марка. Несколько лет назад Венеция подло нарушила договор с империей и поддержала мятежного наместника Льва Гавала на Родосе, осмелившегося самозвано назвать себя цезарем.

– О, помню! – радостно воскликнул Мануил Контофре. – Я как раз пребывал на службе у Гавала, когда к нему прибыли венецианские послы. Правитель им столько торговых привилегий наобещал, что жадные торговцы не выдержали и отреклись от соглашений с ромейским императором.

– Это деяние было не только бесчестным, но и весьма немудрым шагом, – заметил великий доместик Палеолог. – Венецианские купцы утратили понимание реальных выгод и, как говорится в пословице, растоптали ногами бокал, тем более что наш флот все равно без труда вернул Родос. И с тех пор венецианцы наши враги.

– Впрочем, избегнуть войны с Венецией вам все равно не удалось бы, – заметил Проня. – Они владеют греческими островами и отдавать их добром не намерены, а значит, миру с ними не быть.

Византийцы речь боярина хотя и с трудом, но поняли и согласно покивали.

– И еще венецианские галеры начали заплывать в Черное море, – добавил протоиерей, – и скоро попытаются основать там свои торговые фактории. А учитывая, что на востоке идет постоянная война и лишь в Великой степи установилось затишье, то караванные пути вскоре переместятся на север, и за черноморские порты начнется серьезная борьба.

– И ведь верно, – согласился Дмитрий Торник Комнин, после чего пустился в рассуждения о том, какой благоприятной зоной для развития торговой деятельности станет в скором времени черноморский регион.

– И, самое главное, – продолжил Григорий. – Весь православный мир, безусловно, желает, чтобы славнейший император Иоанн приобрел себе трон Великого Константина в том городе, который изначально избрал Всевышний.

– О да, – без тени сомнения подтвердил Торник. – Мы все печемся о том, чтобы вернуть Константинополь, а венецианцы, владеющие частью города, этому противятся насколько могут.

– Это все понятно, – нетерпеливо тряхнул рыжими кудрями Контофре. – Но скажи, святой отец, как же твой князь и его советники предлагают управиться с Венецией? Флот у латинян сильный, я это хорошо знаю.

– Для борьбы с торговой республикой грекам было бы удобно использовать их конкурентов – генуэзцев. И, насколько нам известно, Генуя уже выслала к вам посольство, которое возглавил… – протоиерей достал грамотку и прочитал непривычное латинское имя. – Бонусвассиалус Усусмарис.

– Генуэзцы – враги римского император, – напомнил Ватац, – и заключить с ними узы дружбы мы не можем.

– Вы, если конечно такова будет ваша воля, отправите в Геную уполномоченное посольство и там оговорите условие, что предлагаемый союз не направлен против римской империи. Среди генуэзских благородных семей немало сторонников Фридриха – Грили, Дориа, Спинола и много других родов. Они охотно замирятся с императором, чтобы уничтожить своих извечных торговых соперников – венецианцев. Но сделать это надлежит как можно скорее. Латинянский архиерей, – голос священника при упоминании римского папы гневно задрожал, – восседающий на кафедре ошибочной догмы, настраивает всех подданных императора против своего господина и пытается объединить сильнейшие морские державы Италии – Геную и Венецию.

– Гавриил предрек, – воскликнул на ломаном греческом Проня, – что если вы не договоритесь с генуэзцами до зимы, то потуги римского бискупа увенчаются успехом!

На этот раз Иоанн Ватац откладывать дело в долгий ящик не стал. Если, к примеру, Иконийская держава могла послужить грекам оплотом против татарского нашествия и к вопросу о ее судьбе стоило отнестись взвешенно, то с генуэзской проблемой все было проще. Лучше вместе с Генуей воевать против Венеции, чем враждовать с обеими республиками сразу.

– До зимы ждать не станем, – констатировал император. – На днях снарядим посольство и немедля отправим в путь.

Византийские вельможи молча переглянулись, прикидывая, кто лучше подойдет для такой миссии, а Ватац ласково поблагодарил посланцев великого князя и объявил, что желает почтить их по достоинству. Тотчас слуги внесли две хлены – роскошные пурпурные мантии, вытканные золотом. Послы поднялись, и им на плечи накинули царские подарки. В теплом плаще боярину сразу стало жарко, но он понимал, что этот дар свидетельствует об особой чести, оказанной императором, и потому продолжал обливаться потом, не осмеливаясь скинуть мантию.

Некоторое время о делах забыли. Все собравшиеся с аппетитом ели изысканные яства, запивая их дорогими винами, но потом снова потихоньку принялись обсуждать мировые проблемы.

– Как я слышал, – начал издалека отец Григорий, – султан разрешил Мануилу покинуть Атталию.

– Верно, – подозрительно прищурился император, сразу поняв, о каком Мануиле идет речь. – Мануил Дука Комнин, наш дорогой родич, гостит у нас. Мы встретили его с честью, подобающей деспоту (* титул Мануила), и сейчас он развлекается охотой где-то в горах.

– И наверно, – предположил посланник, – он просит дать ему полдюжины длинных кораблей и отрядить несколько сотен воинов, чтобы вернуть Фессалонику, откуда его изгнали негодные братья.

– Был такой разговор, – с улыбкой признался Ватац, вспоминая, как семья Мануила отправила несчастного деспота к туркам, надеясь никогда больше не увидеть. Но султан, на удивление, отнесся к изгнаннику на диво милостиво, а потом и вовсе отпустил в Никею. – Он клялся подчиняться мне во всем и подвести свои отвоеванные владения под мою руку. Правда, я не очень-то этому верю.

– Его брат – Феодор Ангел Дука Комнин Эпирский уже давал клятву верности никейскому императору, – напомнил Димитрий Торник Комнин, – и не сдержал ни одного слова. Вряд ли Мануил окажется честнее.

– Безусловно, – подтвердил отец Григорий. – Когда за Мануилом будет стоять верное ему войско эпирцев, то его братья Феодор и Константин сразу вспомнят о родственных узах и предложат брату полюбовно разделить владения. Тогда он непременно помирится со своей семьей, а союз с Никеей разорвет не задумываясь.

– Значит, советуешь Мануилу не помогать, верно я тебя понял? – уточнил Андроник Комнин Палеолог.

– Не совсем, – с лукавой хитринкой улыбнулся протоиерей. – Нам же возвращать Грецию под руку василевса все равно нужно, не так ли?

– Разумеется, нужно, – возмущенно вскликнул великий доместик, – однако это не просто. Посчитайте, уважаемые послы, сколько наших врагов ныне обитает в Элладе: Латинянская самозваная империя в Константинополе, франкские княжества в Ахайе и Аттике, болгары во Фракии. А в Эпире и средней Греции целых четыре повелителя: Феодор Дука Комнин – бывший император. После того, как болгары его ослепили, титул императора Солуньского (* Солунь – сокращенное название Фессалоники) он передал своему сыну Иоанну Дука, а сам остался править Македонией. Константин Комнин Дука – господин Никополя. Михаил Комнин Дука – государь Эпира, нагло величающий себя “моя царственность”.