Текст книги "КГБ: приказано ликвидировать (Спецоперации советских спецслужб 1918-1941)"

Автор книги: Александр Колпакиди

Соавторы: Дмитрий Прохоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Впрочем, в сентябре 1930 года мемуары Агабекова под названием «ОГПУ» все-таки были опубликованы в парижской эмигрантской газете «Последние новости». А в 1931 году они вышли отдельной книгой на английском языке в Нью-Йорке и назывались «ОГПУ: русский секретный террор». Вскоре после этого вышел и русский оригинал книги, подготовленный к печати при помощи русских эмигрантов, проживающих в Берлине.

Появление книги Агабекова для очень многих обернулось трагедией. Так, в Иране она вызвала настоящий переполох. Дело закончилось тем, что в июле-августе 1932 года власти арестовали более 400 человек, связанных с советскими спецслужбами. (250 в Тегеране, 130 – в Хорасане, 50 – в Западном Азербайджане). Четверо из них были расстреляны, а 27 приговорены к тюремному заключению. А до этого, 1 июля 1931 года, был принят «Закон о наказании лиц, занимающихся деятельностью, направленной против безопасности и независимости страны», наказания по которому предусматривали осуждение на срок от 3 до 15 лет и смертную казнь. Результатом этих действий властей стал разгром в Иране просоветского коммунистического и национально-освободительного движения. Другим важнейшим последствием выхода в свет мемуаров Агабекова стало то, что доверие правящего в то время в Иране Реза-шаха Пехлеви к СССР было подорвано, и с его стороны были приложены немалые усилия к тому, чтобы по возможности в наибольшей степени сократить сотрудничество с Москвой.

Кроме того, за всеми сотрудниками советского полпредства в Иране был установлен жесткий контроль, что очень затрудняло работу резидентур ИНО ОГПУ и Разведупра РККА. И это только в одном Иране. А ведь не следует забывать, что Агабеков сдал всю известную ему агентурную сеть не только в Иране, но и на всем Ближнем Востоке и в Центральной Азии.

Впрочем, в ИНО ОГПУ старались преуменьшить значение разоблачений Агабекова. Так, в докладной записке на имя начальника ИНО А. Артузова о мемуарах Агабекова говорилось таким образом:

«Он (Агабеков – авт.) останавливается на некоторых „фактах“, оценка которых, по нашим данным, может быть дана следующая:

История с Захаридисом. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в аппарате, ни в составе сети на Ближнем Востоке и в Аравии Захаридиса не было и нет. Торговая операция с Захаридисом – сплошная выдумка.

„Убийство“ Белова. Данные об „убийстве“ члена нашей организации Белова – сплошная выдумка.

Палестинские события. Плохое изложение газетных информаций о деятельности Коминтерна на Ближнем Востоке.

История с Жиро. Ничего подобного в нашей работе на Востоке не было. Факт выдуман.

Агентурная работа. В воспоминаниях А. пишет о своей работе в Константинополе. В бытность в Константинополе никаких агентурных разработок не вел и никакой сети не имел. Все сообщенное им в материалах сплошная выдумка.

Нач. 5-го отделения ИНО ОГПУ Федоров»[147]147
  Там же.


[Закрыть].

Думается, не лишним будет привести здесь и заметку «Агабеков», опубликованную 15 августа 1936 года в парижской эмигрантской газете «Возрождение» под рубрикой «Письмо в редакцию». Автор заметки – князь Г. Львов, в прошлом глава двух кабинетов Временного правительства:

«Милостивый государь, господин редактор! Два дня назад я получил от своего приятеля, живущего в Персии, человека с большим положением в прошлом и безупречной репутацией, письмо, содержащее характеристику личности Агабекова. Вот выдержка, касающаяся этого человека:

„В последних номерах „Возрождения“ и „Последних новостей“ много пишут об Агабекове… Этот мерзавец теперь перебежал к эмиграции и выпускает книгу на русском, французском, английском и персидском языках о деятельности большевиков на Востоке и в Персии. Агабеков большой негодяй, и ему никто не должен верить. В Персии хорошо знают этого мерзавца, потому очень интересуются его книгой. В Тегеране он гордо заявил, что собственноручно расстрелял не менее 50 человек“.

Подобная, более чем определенная, характеристика, быть может, послужит вам, господин редактор, для целей установления роли этого перебежчика…»

Несмотря на стремление приуменьшить последствия измены Агабекова, в ОГПУ после публикаций мемуаров не собирались прощать ему предательства. Уже 2 июля 1930 года во все резидентуры были разосланы шифротелеграммы с перечнем оперативных сотрудников и агентов, которых было необходимо отозвать в Москву или временно заморозить их деятельность. Тогда же было принято решение о незамедлительной ликвидации изменника. Вначале с этой целью в Париж выехали сотрудники Спецгруппы во главе с Я. Серебрянским. Потом такое же задание получил нелегальный резидент ИНО в Италии Е. Мицкевич.

Но с наскока убрать Агабекова не удалось, поскольку французские власти, не желая осложнять дипломатические отношения с СССР, выслали его в августе 1931 года в Бельгию. Поэтому в конце 1931 года в ИНО ОГПУ была разработана операция «Филомена», имевшая целью заманить Агабекова в Болгарию, там похитить и доставить в СССР.

При осуществлении этого плана было решено использовать советского эмигранта греческого происхождения Нестора Филию, который стремился вывезти из СССР свою жену Евдокию и дочь Анну, оставшихся в городе Николаеве. Пытаясь найти людей, которые могли бы помочь ему, Филия познакомился с французским инженером Александром Огюстом Лекоком и уроженцем Одессы, греком Жаном Паниотисом, оказавшимся агентом ОГПУ. Узнав о том, что жена Филии имеет в одном из женевских банков счет на 100 миллионов франков, Паниотис рассказал об этом другому агенту ОГПУ в Париже Сергею Минцу.

Убедившись, что счет мадам Филия в Женеве не фикция, они сообщили об этом в Москву, где решили использовать сложившуюся ситуацию для похищения Агабекова. Предполагалось, убедив его в подлинности истории Нестора Филин, предложить ему как бывшему работнику ОГПУ организовать за приличную плату побег двух женщин из СССР, заманить в ловушку и вывезти в Москву. Паниотис и Минц привлекли к операции своего знакомого англичанина Альберта Стопфорда, который в конце сентября 1931 года встретился с Агабековым и сначала попросил только совета – как добыть заграничные паспорта в Москве.

Но уже спустя несколько дней он предложил Агабекову самому организовать выезд двух женщин из России, разумеется, за соответствующее вознаграждение. В середине октября в Брюсселе состоялась еще одна встреча Агабекова со Стопфордом и другим агентом ОГПУ, действовавшим в Швейцарии под псевдонимом Отто Эгер. Последний, якобы, должен был финансировать операцию.

Месяц спустя Агабеков выехал в Болгарию. По дороге он нанес ОГПУ целый ряд ощутимых ударов. Так, будучи в Вене, он задержался на 10 дней, дав показания австрийской полиции по так называемому «делу Земмельмана». Кроме того, он назвал имя бывшего резидента ИНО в Вене М. Горба, работавшего под прикрытием атташе по печати в советском полпредстве в Вене, и его помощника И. Лебединского, занимающего должность заведующего паспортным отделом. Но по прибытии в Софию его вызвал к себе шеф болгарской полиции Прелявский, который заявил, что в интересах самого Агабекова следует немедленно покинуть Болгарию, не заезжая в Варну – конечный пункт его путешествия. В результате Агабекову ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно в Брюссель.

Однако на Лубянке решили не отказываться от намеченного плана, заменив Варну румынским портом Констанца. Но на этот раз Агабеков заподозрил неладное и поставил в известность о предложении Филии своих покровителей из западных спецслужб, после чего 23 декабря выехал из Брюсселя в Бухарест. В это время ОГПУ тщательно готовилось к похищению. В Марселе было зафрахтовано греческое судно «Елена Филомена» с командой в 20 человек, из которых семерых сразу же заменили агентами ОГПУ. Капитаном судна был грек Катаподис, с которым находилась и его «невеста» – немка по фамилии Гаублер.

В конце декабря 1931 года Агабеков одновременно с Лекоком прибыл в Констанцу. Здесь Лекок представил предполагаемой жертве еще одного компаньона – болгарина. На самом деле это был советский разведчик, резидент нелегальной резидентуры в Турции Г. Цончев, действовавший под прикрытием владельца фирмы «Цончев-Герон». Но Агабеков уже не сомневался, что все дело Филии – провокация советской разведки с целью его похищения.

9 января 1932 года в Констанцу прибыла «Филомена». На ее борту находился агент ОГПУ Г. Алексеев, которому была отведена роль исполнителя похищения или, в зависимости от обстоятельств, убийства.

Однако в течение следующих двух дней заманить Агабекова на борт судна не удалось. Румынская секретная служба, установившая постоянное наблюдение за Агабековым с момента пересечения им границы, вечером 11 января задержала с поличным Алексеева возле ресторана «Юбилейный», когда тот пытался застрелить Агабекова. «Филомена» была конфискована, ее команда во главе с капитаном арестована, также были задержаны Цончев и Лекок. Кроме того, во время следствия были разоблачены еще несколько советских агентов в Бухаресте, Стамбуле и некоторых других европейских столицах.

Здесь интересно будет добавить, что история с «Филоменой» снова всплыла в 1934 году, когда судно зафрахтовал «Совторгфлот» для перевозки леса в египетский порт Александрия. Прибыв в Египет в феврале, капитан Катаподис вместо того, чтобы сдать груз заказчикам, заявил, что продаст лес с аукциона в возмещение убытков, понесенных при попытке похищения Агабекова. Советские официальные представители в Египте были вынуждены обратиться в суд, после чего вновь разразился громкий скандал.

Что до Агабекова, то после очередного провала почти всей агентуры ОГПУ на Балканах и продолжающихся публичных разоблачений оставлять его безнаказанным с точки зрения руководства страны и ОГПУ, разумеется, было нельзя. Поэтому охота за ним не прекращалась и длилась еще девять лет, закончившись только весной 1938 года.

Убийство в Булонском лесу

Если Агабекову удавалось до 1938 года избегать мести со стороны советских спецслужб, то другие чекисты и работники Разведупра РККА, заподозренные в измене, в большинстве своем были безжалостно ликвидированы. Так, 22 мая 1932 года в Гамбурге был убит курьер ИНО ОГПУ Ганс Виссингер. Обстоятельства его ликвидации до сих пор в деталях неизвестны, но если верить Яну Валтину (Рихарду Кребсу), немецкому коммунисту, одному из руководящих работников Коминтерна в Германии, порвавшему с советским режимом в марте 1938 года, убийство Виссингера совершил агент ИНО ОГПУ американец Джордж Минк. А произошло оно следующим образом:

«В начале 1932 года произошел следующий инцидент, в котором Минку была отведена вполне конкретная и зловещая роль.

Капитан находившегося в море лайнера „Милуоки“, принадлежавшего компании „Гамбург – Америка“, получил шифровку, в которой сообщалось, что трое стюардов лайнера: Фердинанд Барт, Камилло Ф. и Карл Р., являются агентами ГПУ и везут с собой шпионские материалы. В каютах стюардов был произведен обыск, который выявил огромное количество спрятанных в матрацах фотопленок, машинописных документов, чертежей, кодированных сообщений и т. п. – результат работы советского шпионского аппарата в США всего лишь за один месяц. Стюардов арестовали и передали полиции для допроса. Один из членов гамбургского „аппарата“, обеспечивающего этот канал, на следующий день после инцидента подал в отставку. Но функционерам ГПУ, которые знают секреты, никогда не позволяют уходить в отставку.

Этому человеку, которого звали Ганс Виссингер, предложили поехать в Советский Союз, но он отказался. Было принято решение ликвидировать Виссингера. Среди тех, кому поручили эту миссию, были Гуго Маркс и Джордж Минк – ягоды одного поля.

ГПУ совершенно не интересовало, был ли Виссингер виновен в чем-то. Утром 22 мая Ганса Виссингера нашли мертвым в постели в его квартире на Мюленштрассе… Чтобы сбить людей с толку, коммунистическая пресса писала, что убийство Виссингера – дело рук нацистов.

На следующий день я встретился с Минком на проходящем как раз в тот момент в Гамбурге Международном конгрессе моряков. Он сидел в ресторане, довольно пьяный и веселый, в компании партийных стенографисток. Мне удалось на короткое время оттащить его от этих девиц.

– Ты знал Виссингера? – спросил я.

– А почему тебя это интересует? – нагло ответил он.

– Может быть, он ни в чем не был виноват. Может быть, ты совершил ошибку.

– Мы никогда не ошибаемся и никогда не наказываем невиновных, – был стандартный для ГПУ ответ»[148]148
  Валтин Я. Из мрака ночи. М., 2000. С. 261–262.


[Закрыть].

Другая малоизвестная до настоящего времени история связана с именем нелегала Разведупра Витольда Штурм де Штрема. Родившийся в Польше, Штурм де Штрем в молодости вступил в партию Ю. Пилсудского (ППС – Революционная фракция), занимавшую правый фланг в движении социалистов, но в 1919 году перешел в компартию Польши. В апреле 1921 года, будучи одним из руководителей военного аппарата партии и кандидатом в члены ЦК, он участвовал в переговорах о создании так называемой «социалистической организации в войске», на базе военного аппарата компартии и офицеров-пилсудчиков из числа членов Польской организации войсковой (ПОВ). Кроме него в переговорах участвовали В. Гжех-Ковальский от компартии, а от ПОВ его брат Тадеуш, С. Воевудский и другие. Но из этой затеи ничего не вышло, и уже в 1922 году Штурм де Штрем работает в Разведупре РККА, где становится разведчиком-нелегалом.

Но в 1933 году в СССР органы ОГПУ начинают раскручивать «дело ПОВ», после чего репрессиям подвергаются бывшие сторонники Пилсудского, якобы специально засланных в ряды ВКП(б) со шпионскими заданиями. Среди них – бывший участник упомянутых выше переговоров С. Воевудский, а также бывшие соратники Штурм де Штрема по ППС – Т. Жарский, Е. Чешейко-Сохатский, П. Ладан и другие. Сам Штурм де Штрем был убит в декабре 1933 года в Вене. Точные причины его ликвидации неизвестны. Но примечательно то, что в ней принимали участие другие будущие «невозвращенцы» – В. Кривицкий и Н. Рейсс, о которых речь пойдет дальше. По позднейшему признанию начальника внешней разведки ОГПУ-НКВД А.Х. Артузова (в письме Н.И. Ежову в ноябре 1936 г.) в операции против Штурм де Штрема участвовал К. Баранский, в то время – начальник 4-го отделения ИНО ОГПУ.

Иностранные коммунисты, находившиеся в политической эмиграции в СССР и считавшиеся по каким-либо причинам «уклонистами», становились объектами интереса советских органов безопасности и даже ликвидировались. Не всегда это проходило открыто. Характерна история гибели Макса Гельца.

Родившийся в 1889 году в крестьянской семье, ставший рабочим, Гельц вступил в компартию Германии сразу после ее основания. В 1918–1919 гг. он возглавлял рабочий совет в городе Фалькенштейне. В 1920 году он командовал вооруженными отрядами рабочих в Фогтланде, воевавшими с войсками генерала Каппа, попытавшегося осуществить военный переворот. Во время мартовского восстания 1921 года Гельц в Мансфельде во главе рабочих отрядов сражался против правительственных войск и жандармерии. За нарушения партийной дисциплины Гельц был исключен из партии, но в 1922 году, находясь в тюрьме, куда был заключен по обвинению в убийстве, вновь вступил в КПГ. Гельц был приговорен к пожизненным каторжным работам. После кампании протеста в СССР и европейских странах (в его защиту выступили Б. Брехт, К. Кольвиц, Т. и Г. Манны, А. Эйнштейн, очерк в «Правде» напечатал М. Кольцов, получивший разрешение германских властей на встречу с Гельцем в тюрьме) немецкий коммунист был освобожден и приехал в Москву. Ранее, 7 ноября 1927 года, Гельц, вместе с Кларой Цеткин, был награжден орденом Красного Знамени. В СССР были напечатаны его книги «Жизнь-борьба» и «От белого креста к красному знамени». Его имя в Советском Союзе присваивалось рабочим бригадам, школам, заводам, колхозам, он стал почетным красноармейцем, чекистом и милиционером, почетным депутатом Ленинградского совета, посетил множество городов, где выступал на митингах, партийных и советских форумах.

Но была и другая сторона жизни Гельца. Никогда не отличавшийся послушанием, он не поддержал тельмановское руководство КПГ, и искал, уже в московской эмиграции, таких же оппозиционеров. 5 марта 1933 года в Москве на квартире супругов Германа и Эльзы Таубенберг Гельц присутствовал на встрече немецких коммунистов. Товарищи по партии собрались для того, чтобы послушать по немецкому радио результаты выборов в рейхстаг. На встрече был и Эрих Волленберг, немецкий коммунист, занимавшийся в партии военной работой, критически относившийся не только к руководству КПГ, но и к Сталину и другим советским вождям, которых он знал лично. О собрании стало известно ОГПУ.

В сентябре 1933 года в советских газетах появились некрологи Гельца, утонувшего 15 сентября в реке Оке во время своего пребывания в Горьком. По свидетельству перебежчика В. Кривицкого, работавшего в то время в ИНО ОГПУ и лично знакомого с Тельцем, последний хотел выехать за границу, что и послужило причиной его ликвидации чекистами. Вопрос об обстоятельствах гибели Макса Тельца остается открытым. Следует отметить, что Волленберг в 1934 году, используя иностранный паспорт, сумел выехать из СССР, где был позднее объявлен троцкистом и фашистским агентом, а их единомышленница Ценцла Мюзам, вдова убитого нацистами в концлагере поэта-анархиста Эриха Мюзама, приехавшая в 1936 году из Праги в Москву, была арестована НКВД.

Впрочем, целью спецопераций были далеко не только разведчики-«невозвращенцы» и отклонившиеся от «генеральной линии» иностранные товарищи. Так, в ноябре 1936 года ИНО НКВД, возможно, готовилась операция против бывшего председателя Учредительного собрания Виктора Михайловича Чернова. Будучи весьма популярным революционером, защищающим в первую очередь интересы российских крестьян, он не принял взятого большевиками курса, и, находясь в эмиграции, начал искать пути «исправления ошибок революции». Несколько раз он писал Сталину, а в ноябре 1926 года в Праге даже встречался с его личным посланником и вел переговоры по поводу своего возможного возвращения в СССР. Однако, посчитав, что его просто хотят заманить в Москву и расстрелять, от дальнейших контактов с советскими представителями Чернов отказался.

В дальнейшем Чернов возглавил «конструктивное» крыло эсеров и начал искать альтернативу большевистской политике в России. Благодаря его усилиям в конце 20-х годов стала выходить газета левых эсеров «Знамя борьбы», в которой печатались такие острые статьи, как «Голос революционеров из российских тюрем», «О причинах кронштадтского восстания», «О задачах левонародничества» и другие, получившие широкий резонанс среди русских эмигрантов. Но с началом в СССР коллективизации Чернов почувствовал за собой слежку со стороны агентов ОГПУ. Вот что пишет об этом Д. Волкогонов:

«Из архива ИНО ОГПУ явствует, что за Черновым следили сразу несколько агентов: „Лорд“, „Лоуренс“, „Лука“, „Сухой“. В сводке „Лорда“ от 30 ноября 1936 года подробно рассказывается, например, как с помощью дворника Г. Фурманюка установлено постоянное наблюдение за квартирой В.М. Чернова по улице короля Александра, 17, в Праге.

Подробно описываются соседи, окружение, подходы к дому, пути быстрого ухода из квартиры. Видимо, готовилась „акция“, но Чернов почувствовав неладное, выехал из города»[149]149
  Волкогонов Д. Троцкий. Т. 2. М., 1997. С. 192–193.


[Закрыть].

Благодаря тому, что Чернов вовремя сменил место жительства, ему удалось избежать гибели от рук советских агентов. А вот невозвращенцу Дмитрию Навашину повезло меньше, и в январе 1937 года он был убит в Париже в Булонском лесу. Это убийство, как и похищение генерала Кутепова, так и не было раскрыто французской полицией, что породило несколько версий гибели Навашина. А поскольку в советской и российской прессе о Навашине публикаций практически не было, то мы посчитали необходимым рассказать об это деле как можно более подробно.

Дмитрий Сергеевич Навашин родился в 1889 году в семье известного киевского профессора-ботаника, специалиста в области цитологии и эмбриологии. Решив в молодости стать юристом, он начал изучать юриспруденцию в Киевском университете святого Владимира. Тогда же он увлекся поэзией и приобрел некоторую известность как молодой поэт-символист. Позднее, уже будучи в Москве, он посещал московский Литературно-художественный кружок, где иногда читал свои стихи. Сохранилось даже письмо Валерия Брюсова Андрею Белому, написанное 4 апреля 1909 года:

«Дорогой Борис Николаевич!

Позвольте рекомендовать вам Дмитрия Сергеевича Навашина, молодого поэта, который читал мне свои очень интересные стихи и сказки. Надеюсь на ваше к нему внимание. Ваш всегда Валерий Брюсов».

Впрочем, Андрей Белый довольно сдержанно отзывался о произведениях Навашина: «…единственное их достоинство, – писал он, – та юная свежесть, которая присуща и многим другим начинающим, не попавшим однако на страницы „Северных цветов“».

Несмотря на поэтические упражнения, Навашин не забывал и о грубой прозе жизни. После окончания университета он некоторое время работал помощником присяжного поверенного в Москве, а затем поступил на службу в Петроградское отделение Главного управления Красного Креста на должность представителя Союза городов. Перед Первой мировой войной ему удалось сколотить некоторый капитал на финансово-промышленных операциях в Сибири, а когда начались боевые действия, его направили представителем Красного Креста в Копенгаген. В 1916 году он вернулся в Россию и тогда же вступил в масонскую ложу «Астрея», оставаясь с тех пор до самой смерти в радах «вольных каменщиков».

Когда произошла Октябрьская революция, Навашина чуть было не расстреляли. Как позднее рассказывал он сам, в связи с покушением 30 августа 1918 года на Ленина, совершенного Ф. Каплан, его арестовала ВЧК. Однако после того, как он пообещал чекистам «чудодейственные» планы экономического и финансового возрождения России, его под честное слово отпустили домой. И тогда он во избежание неминуемого расстрела немедленно бежал в Стокгольм. Но весной 1921 года Навашин неожиданно возвратился в Советскую Россию, где при содействии Л. Красина начал работать в наркомате внешней торговли. А затем после короткой командировки за границу его назначают директором Промбанка, которым он руководит в течение трех лет.

В начале 20-х годов Навашин был направлен в командировку в Париж. Официально он занимал должность технического советника торгпредства СССР и вице-директора (а позднее и директора) советского банка «Банк де Пэи дю Нор» на авеню де л’Опера, через который шла вся франко-советская торговля. Но кроме того, он являлся информатором ИНО ОГПУ и, как сейчас говорят, «агентом влияния». Вот что, например, пишет об этом в своих мемуарах Г. Беседовский:

«Помимо секретных сотрудников он (сотрудник парижской резидентуры ИНО ОГПУ Янович, он же 3. Волович – авт.) пользовался услугами некоторых чиновников торгпредства и банка, по роду своей деятельности встречавшихся с разными французскими политическими деятелями. Эти чиновники, под страхом увольнения, обязаны были представлять ему подробнейшие сообщения в письменной форме обо всех своих разговорах с иностранцами. Среди лиц, писавших такие сообщения, был и директор советского банка в Париже Навашин»[150]150
  Беседовский Г. Указ. соч. С. 320.


[Закрыть].

Надо отметить, что Навашин был достаточно ценным «агентом влияния», особенно в области экономики и финансов. Приехав в Париж, он на короткое время вернулся в масонскую ложу «Астрея», в которой состоял в России в 1916–1917 годах, однако затем перешел во французе кую ложу. Так что неудивительно, что вскоре у него завязались громадные связи во французских деловых и политических кругах. Среди его ближайших друзей были не только масоны Великого Востока и видные банкиры, но и министры и сенаторы Франции, например, министр путей сообщения Анатоль де Монзи, благодаря которому он вошел в местную ложу. При этом вокруг Навашина, по словам де Монзи, крутились десятки дельцов, занимавшихся учетом советских векселей на крайне выгодных для них условиях, поскольку в те годы советские векселя не учитывались в Банк де Франс. Не забывал Навашин и о научной деятельности, и, живя в Париже, выпустил две книги по политэкономии на французском языке, а также периодически публиковал статьи во французских журналах.

Но после бегства Г. Беседовского о связях Навашина с ОГПУ стало известно в эмигрантских кругах. А неутомимый разоблачитель советских провокаторов В. Бурцев в 1930 году на страницах газеты «Общее дело» открыто обвинил его в сотрудничестве с Москвой. После этой публикации состоялась личная встреча Навашина с Бурцевым, во время которой Навашин, якобы, не отрицал преступления сталинского режима и даже согласился с тем, что похищение генерала Кутепова – дело рук агентов ОГПУ. Но подобные акции он, по словам Бурцева, «находил неизбежными в условиях тогдашней русской жизни и говорил, что это только и позволяет большевикам спасать Россию». «О себе он говорил как о небольшевике, – пишет далее Бурцев, – но что он ради России должен поддерживать большевиков… Особенно он возражал мне, когда я называл его помощником чекистов»[151]151
  Бурцев В. Загадочное убийство Навашина. Конец карьеры видного агента Москвы // Иллюстрированная Россия. Париж. № 8. 13 февраля 1937.


[Закрыть].

Интересное описание деятельности Навашина во Франции было дано после его убийства и в статье «Таинственный Навашин», опубликованной в эмигрантской газете «Меч» от 13 марта 1937 года:

«В 1922 году мы застаем Навашина уже в Париже, в качестве агента „КРО“ – отдел экономической и финансовой разведки Чека. Начальником этого отдела был Артузов. Навашин за свою работу в Париже получал хорошее вознаграждение – около 800 долларов в месяц. Деньги он получал через небезызвестное общество „Аркос“, во главе которого стоял Скобелев, бывший министр временного правительства Керенского. Сам Скобелев был назначен на свой пост благодаря влиянию Навашина. В это время финансовой работой большевиков за границей заведовал Красин. Общество „Аркос“ служило ширмой для коммерческой работы большевиков во Франции, где в 1923 году они не могли еще выступать открыто.

Задачей Навашина было устройство коммерческих дел и примирение левых французских кругов с большевиками. В обоих отношениях Навашин преуспевал. Участие СССР в известных Лионских ярмарках началось благодаря его стараниям. Он же добился расширения франко-советского товарообмена.

Политическая работа Навашина сводилась к пропаганде в масонских кругах. Навашин был видным масоном. В это время масонство в СССР подвергалось сильному преследованию. В 1924 году, когда во Франции пришел к власти левый картель, Навашин процветал. Он вращался в правительственных кругах. Масонам он обещал, что в СССР их деятельность снова будет разрешена. Чека согласилась на это, желая поднять авторитет Навашина во французских кругах. Видные масоны в СССР были выпущены из тюрьмы. Ложи в Москве и Ленинграде были восстановлены. Но одновременно эти ложи были взяты под пристальное наблюдение Чека. Специальный отдел Чека под руководством Пивоварова проводил это наблюдение.

Когда советские масонские ложи в Москве и Ленинграде хотели восстановить связь с ложей „Великого Востока“ во Франции, то эта связь осуществлялась через двух доверенных курьеров – Окурко и Богуна, – оба агенты Чека. Эти люди втерлись в масонскую организацию через посредство „брата Навашина“. Таким образом, Пивоваров и его высшее начальство, Дзержинский, были в курсе дел не только русских, но и французских масонов»[152]152
  Масоном был, например, Г. Бокий, старый большевик и начальник Спецотдела при ОГПУ-НКВД с 1921 по 1937 год.


[Закрыть].

Деятельностью Навашина во Франции интересовались не только русские эмигранты, но и, весьма вероятно, представители западных, в том числе британских, спецслужб. Прямых доказательств тому нет, но в цитируемой выше статье «Таинственный Навашин» по этому поводу говорится следующее:

«Таким образом, Навашин успешно вел в Париже свою работу, что в конце концов обратило внимание могущественной и деятельной английской контрразведывательной организации, известной под именем „Интеллидженс Сервис“. Эта организация постановила привлечь Навашина к сотрудничеству. Тут, по-видимому, были пущены в ход сразу две пружины. Во-первых, Навашин имел какие-то связи с „Интеллидженс Сервис“ еще во время великой войны в России, где эта организация работала очень энергично, и роль ее была довольно двусмысленной. Навашин сохранил связь с этой организацией и впоследствии, в первое время революции. Таким образом, Навашин был, вероятно, в ее руках. С другой стороны, „Интеллидженс Сервис“ решило воздействовать на громадное честолюбие Навашина, который мечтал о политической роли. Перед ним раскрыли самые радужные перспективы, если он согласится работать на постепенное „примирение большевиков с Западом“.

Тем крупным агентом английской организации, которому было поручено привлечь Навашина, был бывший офицер английской армии Виктор Лич. По поручению своей организации, он вел ожесточенную борьбу с большевиками в первые годы революции. Он последовательно участвовал в попытках переворота – латыша Берзина, в восстаниях в Ярославле, Самаре, Казани, Пензе. Он помогал в организации и снабжении антибольшевиков деньгами. Он принимал деятельное участие в работе „Центрокаспа“ – якобы независимого правительства, обосновавшегося при английской поддержке в Баку. Все эти попытки провалились. Теперь он явился к Навашину в Париже, переговорил с ним, и, после некоторых колебаний, Навашин согласился сотрудничать с „Интеллидженс Сервис“ – все в той же экономической области. Он должен был снабжать английскую разведку данными об экономике СССР…

Навашин стал агентом английской разведки „№ 178“. Он продолжал свою работу, систематизируя для англичан сведения об экономике СССР и ведя пропаганду во французских кругах. В скором времени Навашин был вызван в Берлин, в советское полпредство. Его хотел видеть крупный чекист-ревизор Гольденштейн, приехавший за границу, чтобы наводить порядки среди агентов. Но сам Гольденштейн не стал разговаривать с Навашиным, а сдал его на руки одному из своих помощников Миронову. От этого последнего Навашин узнал, что ему нужно выехать в Москву. Навашина пожелали видеть стоявшие в то время у власти Ягода и Трилиссер.

Навашин опасался ехать в Москву. Он испросил разрешение предварительно закончить некоторые дела в Париже, что ему было позволено. Тут Навашин встретился с Личем и сообщил ему о вызове в Москву. „Интеллидженс Сервис“ дало Навашину крупные деньги (5000 фунтов) и указало, что в СССР он должен войти в связь с двумя агентами английской разведки – Василием Шпиреном и Андреем Чернухиным, из которых последний был служащим Наркомвнешторга. Навашин поехал в Москву».

Впрочем, в Москве Навашин долго не задержался, и вскоре вернулся во Францию. Но оба английских агента, Шпирен и Чернухин, были расстреляны ГПУ (в 1928 и в 1929 году). Разумеется, эта поездка в Москву не была для Навашина единственной – за время работы в Париже он неоднократно бывал в СССР по служебным надобностям. Однако в 1931 году, когда ему предложили вернуться в Москву и занять высокий пост в одном из комиссариатов, он вдруг решил остаться во Франции. Впрочем, невозвращенцем он стал без лишнего шума, уволился из банка и ушел в частную жизнь.