Текст книги "Летний дождь (СИ)"

Автор книги: Александр Дунаенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Супруги Сармутдиновы провожали меня в дверях – глаза Клары светились, она вся была, как маленькое солнце. Восточная женщина тихонько, так, чтобы никто не заметил, прижималась к своему мужчине, а он стоял рядом – лысый, седой и счастливый.

Да… «И оставит он и отца своего. И мать…».

И… жену…

ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА

Начало осени. Ослепительное солнце среди светящейся ярко-жёлтой листвы кленовой рощи. Этими листьями солнце рассыпалось и по веткам, и по земле. Ослепительно-белая у меня в машине Карина, молодая женщина. Белое платье, тонкое, нежное, белое бельё. Как невеста вся. Муж и двое детей у моей женщины. Нет, у нас ещё ничего не было. Будет. Будет…

Карина – жена начальника ЛЭС на газокомпрессорной станции. И муж у неё козёл. Потому что хам. Потому что жрёт водку. Внешне эти его качества до поры ничем себя не обнаруживают. Одет всегда с иголочки. Туфельки всегда начищены, галстучек. Шофёр тщательно следит за состоянием УАЗика, на котором ездит его начальство, Радмил Борисович Гальцин. Внутри – кошма на потолке и дверцах, чтобы не замёрзнуть зимой, флэшки и диски с записями самого лучшего шансона. Ещё эта козлина, Радмил Борисович, маленький, щупленький. Но с подчинёнными требовательный и взыскательный. Особенно, когда выпьет. (Collapse) Тогда Радмил Борисович на подчинённых орут, кроют их матом. Но делают это обычно за пределами газокомпрессорной станции, где-нибудь на выезде, в командировке.

Я так думаю, что и дома. В семье. Когда никто не видит.

Потому что компрессорная станция – это не какая-нибудь забегаловка и даже не уютный тихий офис с клерками. Это организация полувоенного типа. Железная дисциплина, порядок. Там, где газ, сотни тысяч кубометров горючего вещества, которое со свистом проносится по трубам газопровода, там опасность. Малейшая оплошность может привести к катастрофе.

Однажды наша компрессорная проводила испытания ветки газопровода.

Как положено, установили по периметру предупреждающие знаки, перекрыли с гаишниками дороги. Стали поднимать давление в газопроводе. И в одном месте стенка трубы не выдержала.

Это событие потом долго обсуждалось жителями окрестных деревень. Взрыв произошёл ночью. И вдруг вся степь вокруг осветилась, можно стало быстро почитать газету, если под рукой газета, но лучше – о чём сразу подумали очевидцы – прикрыть голову руками, согнуться, прыгнуть куда-нибудь в погреб…

Ослепительное пламя струёй на десятки метров устремилось в небо. Всем, кто это увидел, показалось, что – вот оно, наконец, дождались! – напала на нас проклятая Америка! Или – как вариант – наступил Конец Света. Который уже сколько раз объявляли, и прогноз сбылся.

Только газовики не видели в случившемся событии ничего особенного. Так бывает при испытаниях газопровода. Обычное дело. Для того и проводятся испытания, чтобы проверить, определить слабое место.

Конец Света, как всегда, оказался рукотворным.

Газ перекрыли. На следующий день пришла техника. Из-под земли достали лоскуты изувеченных труб, заменили их на новые.

Газ – это серьёзно, это опасно.

Поэтому, если бы на территории компрессорной нашего Радмила Борисовича застукали в подпитии, то минуты его пребывания в штате организации были бы сочтены.

Ну и – берёгся он.

Пил только дома и в командировках, где он, среди людей, ему подчинённых, мог позволить себе самое свинское состояние.

Я на газокомпрессорной станции был человеком временным. Приехал в глушь, за тысячу километров из Екатеринбурга, поднабраться стажа. В планах был институт, дальнейшее продвижение по карьерной лестнице.

Жил в ведомственной гостинице. Стал немного знакомиться с населением маленького посёлка газовиков.

Однажды в местной столовой начальник ЛЭС, Радмил Борисович Гальцин, отмечал свой день рождения. И там я увидел его жену, Карину. Стройная, худенькая. Тогда я думал, что она блондинка. Карина очень заметна была на празднике Радмила Борисовича: руководила процессом, смеялась и непрестанно говорила о своём муже хорошие, приятные слова.

И я потом, уже узнав Карину поближе, удивлялся этому её качеству: ставить мужа на какой-то пьедестал, говорить о нём всегда хорошее и только хорошее. Вот он – самый умный, самый красивый!

Это чувырло нажиралось, крыло её матом, случалось – и поднимало на неё руку, но всё оставалось в ней, в семье. А на людях, в любой компании – самый лучший! И, конечно – добрый…

Это я узнал уже потом.

Когда оказался для Карины человеком единственным, кому она могла рассказать про и маленькие женские тайны.

Может быть, именно потому, что некому было рассказать о той тяжести, которую Карине приходилось на себе нести, она и стала задерживаться у меня в кабинете. Ещё и потому, что со мной было весело.

Вот есть люди, которым нравится смеяться. Они и сами смеются и любят кого-нибудь развеселить. Их не так уж и много. Не судите по концертам Петросяна.

Я иногда задумываюсь – откуда в нашей стране произошёл смех? Он привозной, или есть свой, отечественный?

И почему в других странах улыбок больше? Может, и раньше они были у нас, как у всех, а потом их взяли, да и повытоптали?..

Может, поэтому у нас в стране можно чаще услышать: «Расстрелять!», чем «Пожалеть…».

Знакомый гей говорил, что он подобных себе угадывает всюду: в кафе, на автобусных остановках.

Я угадываю тех, то любит смеяться. Подобных себе.

И мы с Кариной как-то друг друга угадали. Сколько приятных минут общения подарило нам это взаимное сходство!

Но – вот есть такое понятие – Замужняя Женщина. Это серьёзно, как у Пушкина: «Уйдите, Дубровский, я замужем!». И всё. Замужем – это новое, это совсем другое состояние женщины. Это непрерывная забота о муже, детях. О порядке в доме. О еде, одежде. Это планирование жизни, её распорядка.

Всё-таки, Женатый Мужчина – это нечто другое…

Карина была замужней женщиной и весело, смахивая нечаянные слёзы, тащила на себе весь воз непростых проблем своей семейной жизни.

Вокруг нашей компрессорной посреди степи островками берёзовые, кленовые рощи. Я позвал Карину покататься со мной на машине, она сразу согласилась. И машина заехала в такую красивую рощу.

Конечно, мы очень весело разговаривали всю дорогу, и смеялись ещё, когда остановились. И я дотронулся руки этой женщины, которая мне очень нравилась. И я поцеловал эту руку. А потом в открытую шею. Губы были уже совсем рядом, я стал целовать и их.

Я прислушивался к каждому движению Карины, к её дыханию.

Коснулся губами руки, пальцев – не отдёрнула… Шеи – дыхание участилось, но женщина не отстранилась. И потом, когда губы с губами – как-то нерешительно, осторожно стала мне отвечать…

И я руками под платьем попробовал гладить её голые ноги и всё, что дальше в лес – больше дров…

Я остановил себя. Мы отъехали на минутку. Долгое отсутствие могло навлечь на нас обоих подозрение. Коллектив компрессорной маленький. Это даже не Ленинград…

Я поправил на Карине платье, которого из-за меня на ней до пояса практически не было. Всё нашёл, вернул на место. Шейку, шейку ещё много раз поцеловал…

А уже на следующее утро Карина всей семьёй, вместе с мужем, детьми уехала в отпуск. К Чёрному морю, где находился наш, газпромовский, Дом отдыха.

И вот я – знал, что она уедет, и отпустил? И – ничего не сделал?..

Ну, истолковать так было бы совсем не правильно.

Ведь, не сказать, что я-таки ничего и не сделал.

Шейку целовал, голы ножки трогал. Смотрел на них во все глаза. Ох! Как смотрел! И весь вид мой однозначно говорил о том, что пылает во мне огонь любви, а с ним, рука об руку – огонь желаний. И то, что не поспешил – тоже молодец. Значит, не примитивное у меня плотское влечение, а торжество духовного начала.

Такое может оценить не только мыслящая женщина, но и обыкновенная.

Внутренний голос подсказывал мне, что никуда от меня уже моя Кариночка не денется. И вернётся из отпуска и поедет со мной, хоть на край света. Где можно будет взять её голыми руками. Голую.

И, потом, имея уже некоторый жизненный опыт, я знал, что, если чего суждено, если чего уже прописано в Книге наших судеб, то сбудется оно неотвратимо.

Так же – и не сбудется, если мечты свои ты распространил за пределы расписанного распорядка действий.

И уже в сентябре, когда полетели над полями паутинки. Когда стали вспыхивать в степных наших лесочках, то тут, то там желтые и багряные костры осенних причёсок на берёзах и клёнах…

Карина опять оказалась в моей машине.

Одетая, как невеста, во всё белое. Очаровательная блондинка с короткой причёской. Осенняя вишня.

«Ой! – уже разделся!» – сказала она, открыв глаза.

За окном машины местами золотая осень. И – прямо какой-то солнечный праздник! День совсем не жаркий, но – яркий.

Я остановил машину в глухом, уединённом месте, на поляне среди увядающей травы.

А потом повернулся к Карине и посмотрел ей в глаза. Красивые, тёмно-карие глаза блондинки. Я гладил ей лицо кончиками пальцев, не отрывая глаз. А потом – тело через тонкое платье. И Карина прикрыла веки.

При ярком свете сентябрьского солнца я стал снимать с неё одежды. Красивое белое бельё… Женщины надевают красивое бельё, чтобы в нём их, на какие-то пару мгновений, увидел любимый мужчина.

Всего-то, из-за пары мгновений…

Истекли мгновения, и рассталась Кариночка со своими воздушными украшениями.

Тут она открыла глаза и сказала: «Ой! Ты уже разделся!..».

Конечно, я и себя не забыл…

Оказывается, брюнетка…

И опять я не стал никуда торопиться.

Уже никуда не денется, не убежит эта восхитительная женщина. Эта богиня…

Я ласкал её своим восторженным взглядом. Взгляд – он материален. А обнажённое тело очень остро чувствует прикосновение взгляда влюблённого человека.

А за взглядом следовали пальцы, губы, руки… Пока не забилась, не заметалась, не задёргалась в моих объятиях молодая женщина.

Ещё же и не было ничего…

К самому интиму с женщиной желательно приступать после первого её оргазма. Она вся тогда такая тихая, нежная, и её разгорячённое тело уже совсем готово к любви…

И мы стали встречаться.

У мужа пьянки-командировки. К состоянию жены он не очень присматривался.

А Карина, хоть и не признавалась мне в каких-то чувствах, но стала вся внешне будто бы светиться. Об этом даже стали ей говорить подруги.

И происходил у нас с ней совершенно головокружительный интим.

Ну, не было такой фантазии, такой сокровенной мечты, мелочи, которую бы Карина не хотела бы со мной исполнить. Она всё хотела. И она всегда меня хотела. Кариночка многого не знала, но я находил литературу, во многом помогал Интернет. Вдвоём всё легко осваивалось. К обоюдному восторгу.

Иногда, правда, я робел… – Не бойся сделать мне больно, – говорила она.

Но где тот предел?.. Если ещё сильнее – то сосок можно откусить!..

Я боялся.

А, вообще, конечно, не всё было так просто, так безоблачно.

Измена мужу – это всё-таки не трали-вали, это – измена мужу.

Карина переживала. Терзалась. Вот, всё получилось, как получилось, – но это неправильно. «Другому же я отдана!..».

Была у нас очень бурная, до умопомрачительности, встреча. Как обычно – вырвались с работы днём, будто бы по делам.

На другой день Карина рассказывает: возвращалась она в тот вечер домой. Столкнулась с мужем в подъезде. Не остывшая ещё от моих объятий, в моих запахах, с губами, опухшими от поцелуев…

А муж – трезвый. В чистом своём костюмчике. И Карина тут же, в подъезде, кинулась вдруг к нему на шею. Обнимала, целовала, плакала…

Ну, и как, – скажете вы, – относилось к нашей связи окружающее нас общество? И не хочу ли я сказать, что наши отношения с Кариночкой продолжали оставаться для всех тайной? И это в маленьком-то посёлке! В организации, где штат всего 112 человек!

Скорее всего, многие догадывались.

Но слава у Радмила Борисовича в коллективе была дурная, и Карине сочувствовали. Муж у неё был козёл, и так ему было и надо.

Да, и потом – это же обычное дело – когда все вокруг уже давно всё знают, а родители узнают последними.

А я наслаждался своим общением с Кариной.

Именно – общением, а не только теми краткими минутами наших фантастических безумств наедине.

Она, блин, кроме того, что мать, жена и на все руки и ноги любовница, ещё и умница была! А как она пела!

Карина занимала должность заведующей клубом в посёлке компрессорной.

И был как-то у них междусобойчик среди самодеятельных артистов. В большинстве артисты были женщинами, сотрудницами разных служб газового хозяйства. Я приходил на репетиции, помогал оформлять сцену. Выучил и исполнял в концертах «на бис» «Песенку крокодила Гены». Всё, чтобы рядом возле своей женщины побыть. Произносились тосты.

И Карина сказала обо мне хорошие слова. В общем, я таким замечательным человеком был со всех сторон!

Вот эта у неё убийственная, обезоруживающая, околдовывающая способность находить самые лучшие слова о мужчине, который находится с ней рядом в жизни.

Ведь нам, мужчинам, много ли надо? Нам нужно не много. Нужно, чтобы женщины, замечая наши недостатки, по возможности закрывали на них глаза. А поведение наше корректировали мягко, незаметно. Чтобы голова и не догадывалась о том, куда её поворачивает шея. Чтобы сам процесс её поворота ей нравился. А куда повернёт – это уже и не так важно!..

И – слова! Не только женщины любят ушами. Ласковое слово и мужчине приятно. Нам в жизни так не хватает про нас хороших слов.

Ну, жалко, что ли – похвалить мужа за что-нибудь?

А женщинам в большинстве – жалко. Как-то легче чем-нибудь горяченьким на мозги капнуть.

Откуда у мужчины в таком случае будет долго сохраняться в супружестве потенция?

А потом собирает в телевизоре женщин в кружок пронырливый врач-сексопатолог и рассказывает им про чудодейственные таблетки, которые незаметно можно мужу вкинуть в борщ. И будет им от этого счастье…

И взяла Карина в руки гитару.

И, сидя от меня напротив, запела голосом тихим, грудным:

«Не взыщи, мои признанья грубы,

Ведь они под стать моей судьбе.

У меня пересыхают губы

От одной лишь мысли о тебе»…

Карина пела с лёгкой улыбкой, глядя мне прямо в глаза.

У меня губы пересохли, и готово было остановиться сердце…

Вам пели женщины такие песни?

Говорили ли они вам хорошие слова?..

Гостиница в Екатеринбурге.

Вечер. В ресторане с сослуживцами водка, разговоры. Разговоры были, а водка – нет. Я не пил. У нас с Кариной совпали командировки. Я попросил у неё разрешения заглянуть в номер, когда гостиница уснёт.

Было за полночь. Я прошёл по коридору, вот нужная дверь. Толкнул – она подалась. В комнате темно. Запер за собой на ключ. Уснула? Из окна полусвет, можно сориентироваться. Вот кровать. Привстал на колени, прислушался. Просунул руку под простыню. И рука сказала, что тут лежит моя голая женщина. Ждёт. Не спит…

Сколько поцелуев случилось за эту ночь!

Теперь, когда я хочу уснуть и у меня не получается, я начинаю считать поцелуи, которые у нас были в ту ночь. Один… Десять… Много… Сплю…

Срок моего пребывания на компрессорной подошёл к концу. Уезжать… Да, надо уезжать…

Как быть с моим счастьем?

Счастье – такая категория… оно не просто кончается, оно должно заканчиваться неизбежно.

В конце концов – не могла же продолжаться вечно эта любовь втроём!

У Кариночки было ко мне, конечно, сильное чувство. Искреннее, настоящее. Но никакое постороннее чувство у нормальной женщины не перевесит чашки весов, на которой муж, дети…

Пусть даже этот муж чувырло самое последнее…

Так что варианты с уходом от чувырла даже не рассматривались.

И я уехал в Екатеринбург.

Было ощущение, что ненадолго, не насовсем. Такая любовь, такие отношения! Ну, денёк-другой – ещё увидимся, ещё заживём.

И в голове всё-таки не укладывалось, что так при чувырле своей Карина до конца дней и готова век коротать.

И прошёл год, а за ним другой.

Я уже заочно учился в институте. Меня на работе, в нашем «Уралтрансгазе», авансом повысили в звании. И послали в командировку на ту самую компрессорную, где прошли лучшие дни и ночи моей жизни.

Сразу воспоминания, целая буря чувств. Ехать в поезде всего ночь. Конечно, не спал. Почему-то представлялось, что приезжаю – а там, чуть ли не на перроне – Кариночка моя с цветами, с распростёртыми объятиями. Хотя и не звонил я ей, ни о чём не предупреждал. Мы вообще расстались, как будто обрубили концы. Два года прошло – я ничего о Карине не знал.

Ну, вот такие мы, мужики. То любовь до беспамятства, до гроба, а с глаз долой – и уже чужие мини-юбки манят своими макси-перспективами.

Я, естественно, всё это время не монашествовал, но уголочек в сердце со святыми воспоминаниями от всяких посторонних вмешательств оставался наглухо закрытым.

В посёлке компрессорной поселили меня в ведомственной квартирке-гостинице. Эмилия Павловна, администратор, дала ключи, объяснила, как пользоваться электрочайником. Мы были с ней довольно близко знакомы раньше, поэтому я решился расспросить её о семье Гальциных.

Эмилия Павловна, не моргнув глазом, и ничуть не изменившись настроением лица, с готовностью рассказала, что там всё хорошо.

Сами Радмил Борисович пить бросили. Но – не сами. Их, то ли закодировали, то ли вшили им «торпеду». А, может, и то и другое вместе. И наладилась у них во всём семейная жизнь. Старшенький из детей окончил школу, дочка Альмира перешла в девятый класс.

Хор самодеятельности нашей компрессорной первое место занял на конкурсе. Карине Владимировне грамоту дали. – Телефончик? Да, где-то есть. Вот… Восемь, девять…

Я весь вечер ходил по комнате. Как-то всё неожиданно, всё немножко… не так… Каринка…

И не решался звонить. Два года – это может быть и только вчера и – пропасть, вечность…

Что могу сказать?..

Только к обеду следующего дня решился набрать номер.

Ничего страшного. Знакомый голос ответил сразу.

Поздоровались.

– Как дела?

– Ничего, нормально.

Узнала сразу.

Но звонок почему-то оборвался.

Я стал набирать снова. Я столько хотел сказать… Мне так много хотелось ей сказать!.. Что она, это она – самая лучшая!.. Что я всё время, всё время думал о ней, что нам обязательно нужно быть вместе!.. Муж? Да, конечно… Браки на небесах… Но кто сказал, что на небесах – только с одним. И, если штамп в паспорте, то на небесах? А, если такое, как у нас… то… что это?..

И мы тоже – на небесах!.. И ты, ты – моя жена!..

Нет…

Сколько я ни набирал, сколько ни пытался дозвониться, абонент оказывался вне зоны доступа.

Сентябрь, 2012г.

ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ

Лето. Москва. Я ехал в автобусе на улицу Яблочкова, где собирался пожить короткое время. Автобус полупустой. Одна красивая девушка в тоненьком батнике и джинсах стояла у заднего окна. Глазами если так – быстро по салону пробежать – больше таких красивых не было. Длинные чёрные волосы, чёлка над яркими голубыми глазами. Мельком глазами встретились – и всё. Чужие люди. Разные дороги.

По крыше автобуса забарабанил дождь. Автобус остановился, и нужно было выходить, а тут дождь. Выскочил, пробежал под навес остановки. И красивая девушка тоже оказалась рядом. Вокруг уже настоящий ливень, идти некуда. И даже приятная получалась ситуация. Ведь нам, мужчинам, много ли нужно? Увидел красивые глаза, ноги, уши – и уже счастье. Шофёр в автобусе вешает перед собой фото красавицы из журнала не потому, что он её близко знает. Он её и не знает совсем. А повесил перед собой – и радуется всякий раз, как на неё посмотрит. Даже, если женатый.

И совсем не обязательно, чтобы эта девушка была без одежды. Заглядываешь в её незнакомые глаза – и уже внутри делается как-то счастливо-щекотно. Для нас, мужчин, женщина – это уже произведение искусства. Никогда нельзя привыкнуть к её облику, никогда не надоест на неё смотреть.

И вот оказался я с таким произведением, можно сказать, под одной крышей.

Ничего удивительного, что разговорились. Мне было чуть за тридцать, я знал стихи, от которых девушки улыбались и просили почитать ещё. Стихов я помнил немного, но на один раз хватало.

И вот так, через стихи, через «хи-хи» познакомились. Зовут Оля. Замужем. Приехала в Москву на месяц, на курсы повышения квалификации. Живёт у подруги, хотя есть место в общежитии.

Я предложил добежать до моей квартиры и там переждать дождь. Оля согласилась не сразу, потому что сразу нельзя соглашаться на такие предложения от человека, которого знаешь всего пятнадцать минут. Но через двадцать минут она уже заколебалась. Я так думаю, что мне удалось произвести на неё впечатление порядочного человека. Что, впрочем, всегда удаётся делать особо удачливым маньякам. Ну, и – мы побежали.

Я держал у нас над головой пиджак. Защита от дождя больше символическая, но важно, что я проявлял старания от него мою знакомую уберечь. Оба, мокрые до нитки, вбежали в подъезд, зашли в мою на первом этаже квартиру. Снимал я её за небольшие деньги, поэтому особым убранством квартира не отличалась. Поломанное кресло, поломанный диван, страшненький стол на кухне. Такой – гнутые трубки вместо ножек, сверху пластик. Как в столовой. Но – и креслом, и диваном и столом можно было пользоваться, если соблюдать известную осторожность.

Было всё время почему-то смешно. Что забежали в квартиру. Что оба мокрые.

Я предложил красивой Оле тут же снять с себя мокрую одежду – и под душ. Переодеться в то сухое, что я пока найду, а потом можно быстро просушить утюгом её вымокшие одёжки.

Наверное, из меня получился бы маньяк экстра класса. Потому что Оля не сочла нескромным моё предложение. Как будто мы уже знали друг друга триста лет. Сразу побежала греться под душ. И вот мы уже на кухне. Оля в моём мохнатом халате, у которого, как я хорошо помню, сзади большая прореха. И мы пьём чай. И у меня никаких греховных мыслей, кроме, как уловить момент, когда в прорехе вдруг блеснёт фрагментик прекрасного тела моей гостьи.

Конечно, мне повезло. И я, даже раза два, или три испытал-таки это счастье.

Мы попили чай, высушили одежду. Дождь кончился, и я проводил Олю. Потом ходил по квартире, смотрел на ободранные обои, на разбитый линолеум, но, казалось, уже не замечал этого безобразия. Всё стало другим. Как будто светлее стало. Чище. Как будто пришёл батюшка и по всем углам святой водой побрызгал, освятил помещение.

Мы стали встречаться. Почти случайно. Оказалось, что Олина подруга живёт неподалёку от моего холостяцкого убежища, что у нас один общий продовольственный магазин, куда мы часто забегаем за молоком и булочками. И я как-то увидел там Олю, сказал, что, если попробовать те же самые булочки у меня, они будут гораздо вкуснее. Оля ко мне проявляла обезоруживающую доверчивость, согласилась, пошла однажды кушать булочки.

Ох, как я по кухне забегался! Вспорол вакуумную упаковку на заграничном кофе, включил кофеварку. Булочки нарезал красиво овальчиками, зарядил в тостер. Оля сидела на хромом стуле, прислонившись к стене, улыбалась. На стене, на драных обоях была наклеена иностранная девушка без трусов. Нужно было бы чем-то занавесить – не успел. Да, ладно! Я доставал румяные булочные овалы, наносил на каждый небольшой кубик сливочного масла. Пока он таял, наливал своей гостье кофе. Сумасшедший аромат по квартире. Потом чуть молочка. Кубик сахара… Я же говорил, молоко и булочки у меня в квартире вкуснее…

Оля уходила, когда она уходила, я в полутёмной прихожей сделал попытку выразить свою благодарность за то, что… Да, не важно. В общем, сделал попытку. Женщина уже надела туфельки, собралась выходить, а я положил ей руку на талию. Не удерживая, но, как бы желая чуть приостановить. Заглянул в глаза, а рукой по талии провёл осторожно, благоговейно. Ах! Как я смотрел ей в глаза! Ах! Какие чувства передавались мне от ощущения её прекрасного тела от подушечек, от кончиков пальцев, от ладони через руку, до самого сердца! Я так думаю – Оле просто некуда было деваться и от взгляда и от прикосновения. И от лёгкого нажима она уже придвинулась ко мне и даже чуть прижалась. Мы оба были молодые и не железные. Стали целоваться, и я уже смелее трогал, гладил, пока… Пока Оля, задыхаясь, не сказала: – Нет, не сейчас… Видимо, информация, которая приходила от моих губ и прикосновений, уже содержала вполне определённые призывы перевести наши очень хорошие отношения на качественно иной уровень. Я, конечно, хотел сейчас. И, чем скорей, тем лучше. Но в делах сердечных никак нельзя забегать вперёд паровоза, можно всё загубить безвозвратно. Я отстранился тихонько, помог застегнуть на батнике пуговички. И нашёл, дал расчёску, перед зеркалом Оля привела себя в порядок. – Я приду. Сама приду. Ты послезавтра вечером дома будешь?..

«БУДУ!!!» – всё закричало во мне. Но внешне я ответил очень спокойно, что, конечно, дел у меня, именно послезавтра, совсем нет никаких, что я – всегда пожалуйста! – милости просим! – буду очень рад!

Не удержался – перед тем, как Оля окончательно собралась уйти в дверь, уже приоткрытую, я припал губами к её шее, вдохнул аромат волос, тела…

Нельзя так, знаю. Нельзя перед другим человеком себя обнаруживать, раскрывать. «Всё сказанное, сделанное вами, может впоследствии использоваться против вас…». Но… вот снесло же башню…

Я Олю отпускал, но знал, что она придёт. И она, правда, пришла. Расписано всё было так по звёздам.

Вместо джинсов – мини-юбка. Яркая косметика на лице. А ноги у неё какие длинные!..

Мы долго никуда не торопились. Попили моего ароматного кофею, поразговаривали о мелочах. Опять долго, как будто впереди у нас вообще вечность.

Потом через столик я протянул к Оле руку. Она мне подала свою. Так несколько минут просто – рука в руке. У меня бешено колотилось сердце…

На ней было красивое бельё. Я это заметил уже, когда девушка моя одевалась.

Да, мы стали встречаться.

Но и у красивых сказок бывает конец. Он просто должен быть.

Олины курсы закончились. И ей нужно было возвращаться домой. Там дочка, муж. Она зашла ко мне вечером, перед отъездом. Когда уезжает любимая женщина, когда она уезжает от тебя, быть может, уже навсегда, хочется в эту последнюю встречу вылюбить её всю до дна, до предела. Чтобы уже не осталось её ни для кого. Я не стал предлагать кофе. Я повлёк её к раздолбанному нашему дивану: нужно проститься, для влюблённых нет иного, нет лучшего способа, чтобы прощаться. – Не надо!.. – Оля слабо засопротивлялась. – Почему не надо? Надо! – Возразил я, расстёгивая знакомые пуговички, распечатывая плотно сидящие на бёдрах Оли джинсы. Девушка пыталась руками мне препятствовать. – Не надо… Я приеду домой… Нельзя, чтобы он почувствовал…

Тоже мне, причина. Туда ехать двое суток на поезде. Забудется всё. Сегодня же в последний раз. Может быть, навсегда в последний!.. Джинсов на Оле уже не было. Осталось трусики, лифчик. Нет, ну, чего уж тут сопротивляться. Совсем уже не чужие! Вот так… Видишь – и ничего страшного!..

Целую, пытаюсь заглянуть в глаза, но Оля их прячет.

Она не хочет встречаться со мной глазами.

И вообще – не хочет…

Останавливаюсь. Целую голые плечи, закрытые веки. Нехотя и медленно выскользнул. Ещё поцеловал. – Ну, что ты, милая, ладно… Ну, прости…

Какое-то время лежим молча.

– Оленька, а, давай, я тебя пофотографирую? -???

Я соскакиваю с дивана и бегу к шкафу, где лежит моё недавнее приобретение – фотоаппарат «Зенит-19». Чудо советской техники. Можно снимать при любой освещённости. Десять тысяч срабатываний до первого отказа.

Всё-таки в глазах Оли некоторое недоумение. Я нажимаю на спусковую кнопку – прекрасный, с недоумением, будет портрет.

Я три кассеты нафотографировал тогда с моей Оленькой.

Она, когда уверилась в том, что я не буду её дальше насиловать, вдруг повеселела. Игра в фотомодель ей понравилась. Потом – она же знала, что красивая. Все красивые женщины это о себе знают. А фотокарточек себя, красивой, никогда не видела. Тем более, в запретном, антисоветском стиле «ню». Оля подпрыгивала на диване, окончательно его добивая. Взлетали и замирали веером в блеске фотовспышки её длинные волосы. Оля в моих рубашках. Оля в своих чулках. Оля улыбается. Оля грустит. Оля. Оля. Оля…

Я никогда не был таким уж крутым фотомастером. И голую женщину фотографировал впервые. Но вспоминаю те фотографии и думаю, что и сейчас, когда Интернет и когда всё дозволено, наша с Олей фотосессия как-то выделялась бы из общей массы. Там, в тех фотоснимках, была жизнь. И было чувство. Мало выставить свет. Мало сделать нужный макияж, подобрать фон. Нужно ещё, чтобы у фотографа с моделью был контакт. Чтобы модель глазами, телом разговаривала с фотографом.

Весь вечер моя молодая, моя стройная и прекрасная девушка Оля весело разговаривала со мной…

Помню, в Питере когда-то попал на выставку фотографий, где впервые открыто были представлены снимки обнажённой женской натуры. Кажется, это было где-то в Гостином дворе. Думал – будет красиво. Хотел посмотреть на искусство. А оказалось – просто фото голых баб. Баба в лодке, баба в кустах. Баба на камне. Кто-то из фотографов успел первым проскочить, когда разрезали красную ленточку, обозначавшую запрет, и выставил свои поделки на главной улице Ленинграда-Петербурга. И народ шёл. Потому что было это по тем временам чудо невиданное…

Оля одевалась.

Поезд уходил рано утром, она попросила меня помочь донести до вагона вещи. Как и все «гости столицы», она накупила всякого дефицита, чтобы свою семью угостить, приодеть.

А утро было тихим, с чистым прохладным воздухом. Солнце только-только начало просачиваться через заросли тополей в нашем квартале бетонных пятиэтажек. Мы с Олей загрузили в багажник такси узлы и чемоданы. Потом ехали, молчали. – Как спала? – Ничего, нормально. – Ничего не забыла? – Кажется, нет.

Белорусский вокзал. Таксист постарался подъехать, как можно ближе. Хороший мужик. Вежливый. Денег взял по-божески.

Мы выгрузили вещи из багажника прямо на асфальт. Машина отъехала. Мы взяли вещи, для одной сумки почему-то не хватало руки. Можно как-то изловчиться, захватить. Тяжёлая. – А что у тебя там? – Где? Не знаю. Это не моя сумка. – А чья?..

Развязываю тесёмки – там гаечные ключи, автомобильные свечи, маленький домкрат. Это мы сумку таксиста, вместе со своими вещами, вытащили!.. Что тут делать? Оставили на месте, пошли к поезду…

Оля показала проводнику билет, я занёс вещи в вагон.

Мы постояли на перроне.

Слов никаких не было. Мыслями Оля была уже не со мной и не в Москве.

Когда прощаются, всё-таки, будто положено поцеловаться.

Мы обменялись вегетарианским поцелуем.

Мы не договаривались когда-нибудь встретиться ещё раз.

Мы и не встретились.