Текст книги "Летний дождь (СИ)"

Автор книги: Александр Дунаенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Александръ Дунаенко
ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ

УБИЙСТВО

А мама меня и спрашивает: – Когда кошка у вас приносит котят, вы что с ними делаете?

Маме за 80. Досуг неограниченный. Хочется иногда с нами, детьми, пообщаться. Тему находит, как ребёнок, интуитивно – ту, которая может задеть, встряхнуть. Вопрос в отношении котят мама уже задавала. Мне удавалось заметить в этот момент, что закипел чайник, уронить на пол кастрюлю, перевести разговор на другую тему. Но рано или поздно должен был наступить момент, когда все уловки оказываются исчерпанными, и возникает та самая пауза, которую – хочешь, не хочешь – а надо заполнять ответом по существу. Иначе через день-другой мама снова, как будто в первый раз, утречком, размешивая в чае ложечкой кипячёное молочко с пенкой, спросит: – Саша, а что вы делаете с котятами, когда…

И я ответил: – Убиваю, мама, убиваю!..

Мама приходит в ужас: – Да ты что?! Молчит минуту-другую, размачивая в чае печенку и кушая потом вначале печенку, а потом чай. – А вот у нас, когда была кошечка, – говорит мама, с укоризной глядя на своего сына-убийцу, – когда наша кошечка приносила котят, то я брала ведёрко с водой, клала туда соломки и их, ещё слепеньких, туда кидала. Они же ещё ничего не понимают…

У меня две коровы – Фёкла и Яночка. А также куры и сарайная кошка – Чернушка. Мне кажется, что население сарая знает меня лучше, чем самые близкие люди. Когда я сажусь доить Фёклу, я её глажу, похлопываю по бокам и говорю ей: – Ах ты, моя маленькая, моя красивая! И она верит. Я воспитал её с младенчества. Фёкла верит, что она красивая и до сих пор думает, что она маленькая. Хотя уже три раза телилась. Но кто может сказать ей о возрасте? Зеркало? Боли в суставах? Нет у Фёклы на морде пока ни одной морщинки и, стоит её выпустить за ворота, как начинает она резвиться и скакать, как глупый двухнедельный телёночек.

Когда я говорю Фёкле, что она у меня маленькая и красивая, то она мне верит. А летом я должен её продать. Или зарезать. Эта мысль свербит у меня в голове всегда, я чувствую своё лицемерие. Когда я сдаиваю молоко, сжимаю Фёклины соски, я вспоминаю, как позапрошлым летом резаки купили у нас норовистую Зорьку. Зарезали тут же, за забором. Мясо увезли, а вымя и ноги оставили. Вкусное было вымя у Зорьки.

Слышит ли Фёкла мои мысли?

Её сын, Педрито, уже лежит у нас в морозильнике. Погиб мужчиной. Его не кастрировали, и Педрито сделался первым парнем на деревне, как только чуть подрос и встал на задние ноги. А когда он ещё подрос, и наступили первые заморозки, за ним пришли два молодых парня из нашего посёлка – резаки. Педрито всегда отличался кротостью нрава, миролюбием, но тут он заподозрил неладное. Перемахнул через ограду и отбежал от убийц на приличное расстояние.

И вот они, убийцы, мне и говорят: «Дядя Саша, возьмите верёвку, пойдите, накиньте ему на рога… Ведь он вас знает…».

Нет, я всё понимаю. Педрито должен стать мясом. Для этого его и держали. И я сам этих резаков позвал. Убьют, порежут на куски – скажу большое спасибо.

Но вот это… Да, Педрито меня знает. Я его всегда чесал за ушком, делал ему уколы, когда он стал покашливать. Когда Педрито был маленьким, я приучал его пить из ведра молоко, и он доверчиво сосал мой палец.

Теперь я должен взять верёвку и, сладенько улыбаясь, подойти к животному, которое мне доверяет, и заарканить его для убийства. Вот такое вот чистоплюйство. Сам позвал убийц, и сам же отворачиваюсь, как будто не имею к этому делу никакого отношения.

В общем, замялся я. И ребята поймали бычка сами. Но они бы никогда его не поймали. Потому что Педро очень их боялся и убежать мог очень далеко. И он уже собрался далеко убежать, как на пути ему попалась группа симпатичных тёлок. Педрито замедлил ход, жадно потянул, зашевелил ноздрями. Остановился у самой стройной, с белым пушистым хвостиком. Потянулся к хвостику носом и зажмурил глаза от предвкушения счастья.

Тут его и повязали.

С кошкой Чернушкой у меня отношения. Причём, инициатива с её стороны. Стоит мне в сарае замешкаться, бросить вилы, задуматься о чём-то, опершись о стенку деревянной клетки, как Чернушка тут как тут – трётся обо всё, до чего у меня дотянется, чёрной блескучей своей шубкой, мурлычет, пытается что-то прошептать мне на ухо. Ей всегда хочется со мной целоваться. Холодным мокрым носиком она касается моей щеки, бороды. И – в общем-то, ладно, я не против. Но чувства переполняют мою чёрную красавицу, и она неожиданно кусает меня. Иногда до крови. Ведёт себя, как настоящая женщина. Но я не люблю, когда мне делают больно. Не люблю этих ремней, плёток, цепей, кожаных фуражек. И тогда я беру Чернушку за шкирку и скидываю на пол – мол, милая, тут нам не по пути – мы из разных клубов.

Но потом всё как-то забывается, Чернушка снова где-нибудь подкарауливает меня и снова осторожно пристаёт ко мне со своими ласками, мурлычет на ухо всякие глупости и потом старается заглянуть мне в глаза: услышал ли я? Понял ли?

И вот она мне даже как-то приснилась. Естественно, не в кошачьем своём обличье. На то он и сон. Моя Чернушка оказалась красавицей-брюнеткой в прозрачном чёрном пеньюаре. Длинные, рассыпающиеся по плечам, смоляные волосы. Глаза подведены чёрным, так, что подчёркивалось кошачье происхождение искусительницы. Было на ней ещё и чёрное тонкое бельё, отделанное серебряными кружевами. Сон опускает подробности – каким это образом моя Чернушка оказалась рядом со мной уже в таком наряде, который подразумевает, даже требует от меня вполне определённых, конкретных, действий. Ну, что ж, – чего тут тянуть – время во сне ограничено. Раз уж для меня так оделись, то нужно и ответ держать. А женщина уже опередила меня: она трётся щекой о моё лицо, ищет губами губы, осторожно, прислушиваясь ко мне, расстёгивает на мне одежду. На пеньюаре нет пуговиц – только маленькая брошка вверху, он свободно распахивается.

Ну, что тут дальше рассказывать? Мужчины, особенно пятнадцатилетние, знают, чем кончаются такие сны.

Почти неделю молодая женщина-кошка не давала мне покоя. Свидания оканчивались привычным конфузом: то приходилось просыпаться в момент, когда я освобождал изнемогающую от страсти красавицу от её, рвущихся под моими руками, кружевных нарядов, то, уже освободив, я делал неверное движение… В общем – неделя ночных свиданий только измучила меня. Но однажды…

Я целовал её полноватую, мягонькую грудь, стараясь вобрать в себя не только сосок, но и как можно больше околососкового пространства, даже всю грудь целиком. На мне ничего не было. И вокруг нас валялись успешно разорванные части черных нарядов уже совершенно голой моей женщины. И всё располагало к тому, чтобы, как обычно, завершиться моим мальчишеским позором, но тут… Тут она сама пришла ко мне на помощь. Моя ночная красавица быстрым, коротким движением обхватила ладонью моего, напряженного до предела, страдальца и точно приставила туда, к себе, а потом даже слегка придвинулась к нему навстречу. Я сделал только одно движение вперёд, но – до конца, до упора – и задергался в мучительных и сладких судорогах.

Пробуждение наступило, как обычно. Тут, как говорится, комментарии излишни. Ночь ещё не закончилась. Мне ещё очень хотелось её, мою женщину-кошку. Но в жизни её не было, а сны, даже самые хорошие, особенно – хорошие – нельзя досмотреть, как любимую киноленту, опять положив голову на подушку и повернувшись на правый бочок.

Остаток ночи прошёл без волнующих сновидений, я будто куда провалился и открыл глаза уже, когда в комнате рассвело. Меня разбудило нежное мурлыканье. На коврике, возле постели, сидела моя очаровательная Чернушка и внимательно на меня смотрела. Проснулся я скорее не от мурлыканья, а от этого немигающего взгляда широко открытых зелёных глаз. Поза у Чернушки была такая, какую кошки обычно принимают на дипломатических приёмах, когда присутствуют на чьих-либо помолвках или днях рождения: она сидела, грациозно выгнув спинку, приподняв головку так, чтобы видно было белую манишку на красивой шее и прикрыв полукругом пушистым своим хвостом задние и передние лапки.

Причина для такой торжественности была весьма значительной: Чернушка принесла мне мышь. Жирненькую, ещё в конвульсиях. Чтобы я, значит, на завтрак полакомился свежатинкой.

Кофе в постель, кофе в постель… Вам утром на завтрак в постель когда-нибудь мышей подавали?..

А потом наступила весна. Для кошек самое напряжённое время года. Один день в марте – целый год воспоминаний. Оно не сказать, что в остальные месяцы года кошки себя блюдут в каком-то особенном целомудрии, но март – это для них святое.

В марте у нас во дворе завыли коты. А, нужно отметить, что воют коты не от хорошей жизни. И не от того, что их, разномастных развратников, вдруг ни с того ни с сего потянуло на клубничку. Милая моя Чернушка, взглянув на календарь, высунула на улицу мордочку и как-то по-особенному мявкнула. И тут началось! Коты серые, белые с чёрными пятнами, дымчатые, полосатые, юные и уже в летах – сбежались к моей Чернушке женихи со всего света. Даже от директора школы, от Маркина, почти приполз его старый сиамский кот Маркиз с предложением лапы и сердца – авось чего обломится.

Должен со смущением признаться, что Чернушка в своих мартовских связях однолюбкой себя не показала. Хотя коту Маркина так ничего и не попухло. Мало того, что Чернушка при всех сказала этому ветерану труда чего-то обидное, ему вслед ещё смеялись все окружающие коты – беспородная мелочь. Он таких в молодости по дюжине валил одной лапой. А тут… Ничего, и к ним придет старость. Время, когда, если перед тобой возникает выбор – кошка или блюдечко молока, то кошку уже можно оставить и на потом.

Наши отношения с Чернушкой сохранились на прежнем уровне. Она по-прежнему ко мне ласкалась, старалась носиком прикоснуться к открытым участкам тела. Мы даже молча с ней разговаривали. Сидя на заборе и глядя мне прямо в глаза, Чернушка говорила: – Знаете, дядя Саша, эти коты… у меня с ними несерьёзно…

– Да, – так же молча отвечал ей я. – Я знаю.

Нужно верить в то, что говорят женщины. А они должны верить нам. В основе у нас очень похожие тексты.

А кошек можно вообще не принимать во внимание. Мало ли чего они там наговорят!..

Чернушка окотилась в конце мая. Четверо котят – три мальчика и одна девочка. У меня уже стояло наготове ведро с водой, куда я насыпал ещё соломы. Одного котёнка, мальчика, оставил, остальных унёс в коридор и там побросал в ведро. Стараясь не смотреть, большим пучком соломы придавил сверху обречённый приплод и скорее ушёл обратно в дом.

Через дверь услышал крик, от которого заледенела кровь в жилах. Вернулся к ведру. Один котёнок выплыл и в ужасе барахтался среди соломы.

Нет, мама, вы не правы. Они всё понимают…

Я придавил котёнка сверху ещё одним пучком соломы и для верности выдержал паузу. Вот и ладненько. Тихо всё стало и спокойно.

Позже, уже ближе к вечеру, вышел с ведром в огород. Там с краю растёт молодой клён. Я выкопал ямку, опрокинул туда ведро. Хотел уже присыпать, как – случайный взгляд – я не хотел смотреть – чисто случайно глаза дёрнулись туда, в ямку. И… Там среди соломы лежали три человеческих младенца. Три трупика. Два мальчика и одна девочка. Да, два мальчика и одна девочка. Маленькие, но не зародыши – нет. Вполне сформировавшиеся человечки. Такие, как в родильном доме в самый первый день. Сморщенные, чуть похожие на старичков. Темноволосые. На личиках гримаски, как будто каждый из них вот-вот собирается заплакать. Маленькие, согнутые в коленках, ножки…

У меня на секунду всё поплыло перед глазами. Я сел прямо на землю, потом вскочил и бросился в дом, туда, к Чернушке.

Она спокойно лежала в картонном ящичке и кормила оставшегося своего детеныша. Обыкновенного полосатого котёнка. Чернушка лежала свободно, раскинув в стороны чёрные, в белых носочках, лапки, красиво приподняв голову. Когда я вошёл в комнату, она, как мне показалось, чуть напряглась. Она кошка – не человек, но она посмотрела на меня, как человек. Как женщина, которая узнала, что по отношению к ней совершено какое-то предательство. Может быть – даже преступление. Чернушка лежала, смотрела на меня, не мигая, через свои узкие вертикальные зрачки, и – то выпускала из передних лапок когти, вонзая их глубоко в мягкую подстилку, то – прятала их обратно.

Да нет же – котёнок у неё, котёнок! И те остальные… Что-то совсем у меня крыша стала ехать. Я повернулся и вышел из дома, обратно в огород, говоря себе, что всё это у меня от нервов. И даже не торопился – ведь я был абсолютно уверен, что мне померещилось, глупости – видимо, чего-то съел.

Но мне не удалось до конца себя в этом уверить. Как и убедиться в обратном: в огороде, возле опрокинутого ведра, крутились, облизываясь, две соседские собаки.

Я их прогнал.

Но ни в ямке, ни около неё уже ничего не было…

21 – 23 февраля 2006 г.

КАК Я ЧУТЬ БЫЛО НЕ ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ

Поговорил по телефону. Как близко, оказывается. А голос-то такой родной. Думаю: чего ж это я мыш ловлю? Нужно ехать туда, к ней. Скорей!

Сейчас, сегодня уже не получится. Побегу в кадры, договорюсь насчёт отгулов.

Перед обедом забежал к Любови Ивановне, нашей кадровичке, с цветами и шоколадкой: Любочка! (мы ровесники). Любочка! Вопрос решается жизни и смерти! Люба смотрит на меня с укоризнами: «Тебе сколько лет?». И дальше – совсем к делу не относящееся: «Месяц назад у тебя уже решался вопрос жизни и смерти. Вижу – живой. И полгода назад тоже. Отгулы у тебя – они не резиновые. Да и сердце бы уже надо поберечь. Не мальчик уже».

Сам знаю, что не мальчик. Могла бы и не напоминать. А сердце… Откуда наперёд знаешь – что ему будет легче перенести – поездку к Диане, или же непоездку. Расстались десять лет назад. На полуслове. И не любовники. И не друзья. Друзья… Друзья? Может ли красивая женщина быть просто другом? Зачем красивая женщина просто друг? Для приличия нужно, конечно, притворяться, что видишься ты с ней только чтобы о делах поговорить, да о последнем кинофильме. Для приличия нужно делать вид, что всё человеческое тебе чуждо. И на груди её ты внимания не обращаешь. И на ноги. Которые без всякого стеснения легко представляешь себе во всю их длину и без брюк и без платья.

Этак вот попредставляешь её себе в разных ситуациях – и какой же она после этого друг?

Поезд в три часа ночи. Ехать семь суток. Маленький вокзал, где поезда останавливаются всего на одну минуту, от моего посёлочка в двенадцати километрах.

Уложил в рюкзак запас картошки, сахару, чаю, соли. Кипяток на любой станции, можно сбегать. Сейчас с этим у нас не проблема. С солью была проблема, но правительство с успехом его решило. Оно, правительство, всегда руку держит у народа на пульсе. Как чего не хватает, оно тут же тебе – руку на пульс и – на! Может ли теперь кто-нибудь сказать, что у нас в стране нету соли? Даже Голос Америки и тот замолчал. Бубнит что-то про дефицит алкоголя в России.

Завидно, видать, стало, что обратило у нас правительство внимание на здоровье нации и перестало покупать всякие ядовитые вина из недружественных нам стран. А вино будем теперь покупать в Белоруссии, Иране, Северной Корее. Деньги на виноградники мы им найдём. Тому же мильёнщику Вексельбергу, только свистни – и куда он денется?

Договорились уже (ну, это дело прошлое) с Саддамом Хусейном насчёт прямых поставок в Россию шампанского Абрау-Дюрсо, так поганая Америка дорогу перешла – поймала и арестовала Хусейна.

А ведь у нас хорошие ядерные ракеты. Самые лучшие в мире. Нам только один раз промахнуться и попасть, к примеру, не в мыс Дежнёва, а в Оклахому. И посмотреть, как они все там забегаются со своей хвалёной демократией.

Что это я? Какой Саддам, какая Америка? Я к любимой женщине еду. Все мысли о ней должны быть. А они уже не только о ней. Неужели возраст?

У нас разница с Дианочкой лет в двадцать. Чепуха, в принципе. Но сейчас ей уже сорок, а мне… где-то тут у меня был калькулятор… А… Вот он… Так… Мне тогда было… Значит… Нет. Тут что-то не так. Или батарейки сели. Или кнопка заедает. Чушь какую-то показывает эта японская машинка. Выкинуть нужно её подальше. А то кто-нибудь ещё на ней возьмётся считать мой возраст и будет введён в заблуждение. Так как ничего не знает про эту японскую неисправность.

Да… Тут среди картошки небольшая коробочка была. Куда я её задевал? Ага… Нашёл. На видное место её надо. Она всегда должна быть под руками. Я на всякий случай в нашей аптеке «виагру» купил. Одну таблетку. Всё-таки на свидание еду.

Конечно, может всё так сложиться, что даже и до поцелуя дело не дойдёт. Мы с Дианочкой только собрались в первый раз поцеловаться, как пробили склянки, и мне нужно было прямо с теплохода прыгать в воду, чтобы не уплыть вместе с ней. Так мы с ней расставались.

Может, нужно было всё-таки поцеловаться и никуда не прыгать? Нет, прыгать бы всё рано пришлось. В каюте сидел Дианочкин муж. Замешкайся ещё я на минуту-другую, он бы обязательно вышел, но до берега мне уже было бы не доплыть…

А сейчас мужа у Дианы нет. Вот я и подумал: а почему бы не съездить, не попробовать дочитать вместе с ней любовную страничку, которая закрылась перед нами на самом интересном месте…

А вдруг сюжет нашей с Дианочкой истории станет развиваться для меня самым благоприятным образом? Вдруг, да и скажет она мне, распахнув объятья: – Милый! Только тебя я ждала всю мою жизнь!!! Как хорошо, что ты приехал! Как это неожиданно!

А потом где-нибудь в уединении, может даже – у неё дома – глубоким вечером она вдруг обмякнет у меня в руках и позволит отнести в опочивальню.

Вот тут-то и понадобится «виагра». Дело в том, что у меня с первого раза никогда с женщинами не получалось. Где-то со второго, третьего. Иногда – с пятого. Иногда – чего уж тут греха таить – и совсем не получалось. Как говорил друг Павлик, пенис – существо одушевлённое. И не всегда его поведение можно объяснить. Ведь, случается, встретится женщина обыкновенная, и любви к ней никакой, а напряжётся, вздыбится вдруг в брюках к ней этот твой самый близкий друг – и никакого с ним сладу. Тут же ему вынь, да подай. Бросаешь всё и бежишь за этой женщиной следом: – Ой!-й!-й!-й!!! – Как вас зовут, сударыня! Можно ли хоть рядом возле вас пройтись?! – Ой!-й!-й!-й!!! – А не хотите ли золотые горы?..

И несёшь, несёшь всякую дребедень, только бы угодить этому типу в штанах, только бы дать возможность ему успокоиться…

А женщина вроде – так себе…

И – другой случай – влюбляешься, души не чаешь, боготворишь, а, когда на все твои ухаживания женщина отвечает согласием, оказывается, что это её согласие тебе уже будто бы и ни к чему…

У меня на поездку всего две недели. Неделю на дорогу туда – неделю обратно. На свидание только день и ночь. Тут нет времени на ошибку. Если вдруг Диана… Конфуз может оказаться смертельным для наших с Дианочкой хрупких отношений. Это для женщины отсутствие оргазма в первую встречу – дело почти обыденное. А для мужчины, если у него в первую встречу, извините, «не встал» – любовной карьере практически конец.

Мне же рисковать нельзя. Жили бы в одном городе, в случае неудачи попытку можно повторить. Купить цветов. Хорошую книжку. Диана любит хорошие книжки. Поговорить на отвлечённые темы, но – обязательно – чтобы смешно было и весело. И, как бы, между делом – повторить попытку.

Но во второй раз я смогу выбраться не раньше, чем опять лет через десять. Это сколько ей тогда будет, моей любимой?..

А – мне?..

Значит, всё нужно успеть сделать сейчас, за один день.

Наконец, собрался. Рюкзак сложил. Ничего не забыл? Конечно, забыл. Тут где-то у меня валялся мой чёрный пояс. Может понадобиться. Ага… Здесь он, за диваном. Давненько я его не надевал. Жизнь потому что спокойная, чёрный пояс вроде бы и ни к чему. Ну, а тут, конечно, надо. Мало ли что может случиться.

Посидел на дорожку на завалинке. Подошла Фелиция, молодая вдова. Она у меня убирается в квартире раз в неделю. Ну и – заодно. Для здоровья. Я ей доплачиваю. Один раз купил ей сатину на платье, так бедная женщина даже расплакалась. Хотела остаться на ночь. А ночью с женщиной нужно разговаривать.

Я сослался на головную боль.

Я попрощался с Фелицией, попросил присмотреть за домом. Перекрестился и – на шоссе, ловить попутный транспорт.

А – вот это для меня – самое сложное. Не берут меня попутки. Не останавливаются. Я уже и внешность пробовал менять. И бритым выходил, и с бородой. И в джинсах. И в штанах стёганых. Нет – не останавливаются. Не берёт ни одна зараза. Четыре – пять часов приходится ходить по асфальту, рукой махать. Наверное, через пять часов что-то меняется в моём облике и машина, наконец, останавливается. Особенно это приятно в сорокаградусные морозы с ветром.

Бывает, конечно, что уехать так и не удаётся.

Тогда иду домой, успокаивая себя философски – знать, не судьба…

Поэтому сейчас, когда я увидел своего хорошего приятеля, Кеншилика, который ехал по делам в райцентр на верблюде и предложил мне к нему подсесть – я и минуты не раздумывал. Тише едешь – дальше будешь. Тем более – не февраль, а самая середина лета. Тепло. Лёгкий ветерок пахнет подсохшими травами. К часу ночи я буду на станции. А поезд – в три.

Верблюд оказался спокойным. Мягким. А Кеншилик – хороший попутчик. Дорога с ним прошла незаметно. Кеншилик рассказал, почему у его соседа такая некрасивая жена. Когда-то у него была красивая. И Кеншилик её соблазнил. После Кеншилика она почувствовала вкус к внебрачной жизни и вообще пошла по рукам. Мужа бросила. Зачем муж, если этого добра и так навалом на каждом углу?

А потом прекрасная соседка уехала из посёлка с каким-то армянином.

Нет, не зря, всё-таки у нас в народе не любят этих кавказцев…

Вот… А сосед Кеншиликовский взял себе другую жену. Маленькую. Страшненькую. И так и сказал: – Теперь, мол, Кеншилик её не тронет.

Кеншилик, когда увидел новую жену соседа, тоже решил, что у него теперь в голове о преступлении против соседа не будет даже никаких мыслей.

Их потом и не было.

За разговором я даже не заметил, как и на поезд сел. И как доехал до города, в котором жила она, моя желанная Диана. Поезд, правда, опоздал. Был уже вечер.

Город прославился тем, что в нём пребывал в тюрьме писатель Достоевский.

У нас в России, чтобы обозначить в истории какой-нибудь город, особенно в глубинках или неудобных для жизни большого начальства климатических зонах, давно прибегают к способу, который не требует особых затрат. Так, достаточно было услать Тараса Шевченко к чёрту на кулички, в пустыню, на побережье Каспийского моря, и место, где ему люди, старшие по званию, били по зубам, стало исторической достопримечательностью. Марину Цветаеву вынудили повеситься в зачуханной деревушке – и теперь толпы любителей литературы совершают туда паломничества. На городе Горьком (ныне Нижний Новгород) следовало бы прибить табличку: «Здесь пребывал в ссылке академик Сахаров». Можно составить очень даже приличный список таких достопримечательностей. И ведь – практически – без никаких трудов, не построивши башни, красивей которой ни у кого нет, ни моста, ни дворца – можем мы, россияне, любую географическую дыру заставить гордо зазвучать на весь мир.

Прихлопнули Михоэлса в Минске – вот тебе и достопримечательность.

Правда, Минск не дыра, но славы, благодаря смекалке наших спецслужб, мы ему всё-таки прибавили.

Ну и, значит, я в Омске. Знаменитый острог уже идти смотреть некогда. Смеркается. Где-то у меня на клочке бумаги адресочек Дианы написан. Домашнего телефона не знаю. Придётся идти без звонка. Вот будет сюрприз!

Остановил такси. Водитель спросил адрес. Потом переспросил: – А ты, мужик, ничего не напутал?

Я не знаю почему, но меня почему-то кругом принимают за человека без ПМЖ. Как бы я не выбрился, какие бы ни надел свои лучшие штаны с пиджаком – всё равно какой-нибудь чуть начальник или, вот – таксист – начинает говорить со мной на «ты», а тут, ясное дело, уже просто необходимо для весу ещё и матерное добавлять.

Вот таксист так, с добавлением и спросил: – А ты, мол, ничего не напутал?

Дело в том, что моя Дианочка, оказывается, поселилась в весьма престижном районе города Омска. Там живут бывшие бандиты, действующие и здравствующие госчиновники и недобитые бизнесмены. (И в этом осином гнезде – моя Диана?!). Но разбираться некогда. Я сунул таксисту денег и пообещал ещё пол-литровую баночку домашней сметаны, если он не будет ко мне принюхиваться, и довезёт по указанному адресу.

А ведь и правда, пахнет от меня коровами (а теперь, наверное, ещё и верблюдом), за дорогу не выветрилось.

Ничего. У Дианочки, я надеюсь, будет ванна, глинтвейн.

Подъехали. Я как высокий металлический забор увидел, так подумал, что есть у неё ещё и бассейн и джакузи. Намылюсь хорошенько «Кометом» с хлоринолом – все запахи с меня – как рукой.

Интересно, есть ли во дворе собаки? А то ведь ещё дополнительно вспотею.

Кто-то возле забора японский бульдозер «Коматцу» оставил. Вот и славненько. А по ту сторону – платан роскошный с ветвями до самого дома.

Так я и перелез, по узловатой ветке, прямо в раскрытое маленькое окошко на чердаке. В спину мне пели сверчки, какие-то ночные насекомые. В другое время я бы присел, насладился, но тут некогда было. А темень, темень-то какая!

На чердаке я взял в зубы фонарик, разложил на полу содержимое рюкзака, выбрал самое необходимое: капсулу с «Виагрой» и чёрный пояс. Капсулу – как профессор Плейшнер – в рот, за щеку, чтобы раздавить зубами в самый решающий момент.

Ну и подвязался поясом.

И не зря. Когда стал пробираться по коридорам в поисках Дианочкиной опочивальни, завидел издали в анфиладах мордоворота. Черный костюм, галстук, голова бритая – как в кино. Видать, из охраны. Вечерний обход делает. Я в нишу отступил и за гипсовую статую спрятался. А когда этот дуболом мимо проходил, я ему с одной стороны свою шляпу взял и показал. Ну, лысый Сталлоне голову просунул, чтобы посмотреть, чья это шляпа. А я с другой стороны прыгнул, правой рукой его шею в замок и чуть крутанул против часовой. Шея, как и положено, хрустнула. Тело я обнял, бережно опустил, чтобы не было шума, прислонил за статуей.

А вдруг я его отключил, но не до конца? Отвернусь, пойду по своим делам, а он вдруг как вскочит, да как за мной погонится! Подумаешь – голова набок. Он и боком может побежать.

Может, ему для верности хоть одну ногу сломать?..

Нет, это уже совсем не по-человечески.

Я всё-таки обхватил охранника за голову и, напрягшись, повернул её для верности ещё дальше носом за плечо. Шея опять хрустнула.

Вот так человек ходит в садик, учится в школе, дёргает девчонок за косички, учится драться и курить. Заканчивает ФЗУ(так раньше называли колледжи и лицеи), выступает в спортивных соревнованиях по кик-боксингу.

Потом делает удачную карьеру – поступает в охранники к бизнес-леди. Работа – не бей лежачего. Сутки походил по коридорам – двое дома. Можно покупать квартиру и даже жениться.

И тут приходит неизвестно, кто и ломает тебе шею.

Я вытер с лица капельки пота. Нужно бы отдышаться. Здоровый всё-таки лоб. А годы-то, годы у меня уже не те. Вот иду сейчас к Дианочке, а ещё и думаю: ведь у нас, у мужиков после пятидесяти, взгляд на любовь уже несколько иной. Более приземлённый, что ли. Знакомишься с женщиной, начинаешь с ней дружить, но вместе с восторгами задумываешься параллельно и о перспективах: а будет ли кому лет через пять – десять тебе в кровать стакан с водой поднести?

Тут не путать – кофе в постель – это одно. А стакан с водой – это совсем другое.

Я знаю – Дианочка – она хорошая. И она меня, если у нас всё получится в интимной жизни, никогда не бросит.

А ведь, правда, как это прекрасно – лежишь в кровати, старый, поношенный, весь в морщинах. Под кроватью утка, судно. А ты лежишь, хоть и немощный, но в чистеньком, хрустящем, пахнущем «Кометом», белье. И, слабым голосом, зовёшь: «Диана!..». И она вбегает в спальню, красивая, стройная, в наспех застёгнутом халатике, и – уже со стаканом прохладной воды в вытянутой руке.

А на ночь она читает вслух Ренара или Монтеня и даёт себя потрогать.

А, представить, как в бледности и печали, одета простенько, но со вкусом, во всём чёрном, идет потом восхитительная Диана за гробом своего любимого, то есть меня?

Это ли не счастье?

Всё. Надо бежать. Время, время… Комнаты, коридоры… Нет, не понимаю – зачем столько комнат?.. Туалет один, второй, третий… Что у них, у этих, кто теперь живёт в таких роскошных коттеджах, такие уж проблемы с кишечником? Чтобы через каждые десять шагов, да ещё и на каждом этаже?..

И – ни одного указателя, где тут спальня находится. Так бежишь, бежишь, а тебе навстречу – Минотавр…

О! Кажется, нашёл! Евродверь с евротабличкой: Диана. Так и есть. Спальня. А за ней – она, моя любимая. Ох! Что-то аж дух перехватило. Неожиданно как-то. Не верится, что сейчас нужно просто нажать на ручку двери, и можно войти и увидеть её.

Так… Главное – не терять темпа. Разгрызаю капсулу, открываю дверь и – вперёд!

Нет. С капсулой нужно подождать. А вдруг Диана просто уехала в командировку? Или – задержалась в своём офисе? Или – решает свои деловые вопросы в ресторане с друзьями-бизнесменами за чашечкой лобстера?

А я тут заскакиваю к ней в спальню – здравствуйте, подушки!

Нет. Я тихонько надавливаю на ручку двери, она, разумеется, абсолютно бесшумно, открывается, и – делаю шаг в полумрак…

Да… Впереди в слабом желтоватом освещении большая кровать. И в ней кто-то спит. Я осторожно, на цыпочках, подхожу ближе.

Нужно ли добавлять, что я давно уже разулся и бесшумно подкрадываюсь в новых и очень модных носках?

Зубы – на капсуле.

Боже мой! Чудо!!! Она!!!!!

В тёплом свете ночной лампы, свободно раскинув руки – волосы в беспорядке, голые ноги чуть прикрыты простынёй – лежала моя Диана…

Восторг ты мой…

Мечта моих бессонных ночей…

Родинки… Да, ну, хоть на родинку ещё, была б ты менее прекрасной…

Пока ты спишь… Пока ты спишь, Диана, позволь скажу тебе то, о чём я всё время думал все эти десять лет? – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

Я потом скажу тебе это ещё много раз, когда ты проснёшься, я буду говорить тебе это, повторять всю жизнь…

Всё. Ладно. Кусаю капсулу…

Нет. Ещё один взгляд.

Стоп. А что это рядом за холмик? Что это за груда постельных принадлежностей? Шевелится. Она ещё и дышит!

Вглядываюсь повнимательней – тень, плохо видно. Рядом определённо кто-то есть. Нет, мне не кажется. Рядом с Дианой, рядом с моей Дианой, укрытый отдельной простынёй, лежит мужик. И спит. Гад.

От потрясения я чуть не раздавил капсулу. Что в данной ситуации оказывалось совершенно не к месту.