Текст книги "Распущенные знамена"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Погоди, погоди, а может, оно и вправду так? Я не про хулиганку, я про отсутствие цели. Может, нафантазировал ты себе невесть что, и товарищей своими фантазиями заразил. Может, не стоит так рьяно сучить большевиков и эсеров в надежде получить прочный политический канат, который вытащит матушку Россию и иже с ней в светлое будущее. Может, следовало тупо мочить всех левых лидеров, включая Керенского и даже Львова (не Кравченко – премьера) и открыть дорогу к власти «сильной руке», вроде Корнилова. И пусть он, опираясь на штыки верных полков и сидя на деньгах господ Путилова, Рябушинского, Нобеля, и прочая и прочая, привёл бы Россию в объятия европейских и заокеанских «братьев».

Вот только не верю я в такую перспективу. Кому из них («братьев») нужна сильная Россия? И стали бы мы преданным вассалом, поставщиком вся и всем сырья и дешёвой рабочей силы на 70 лет раньше, чем это случилось в оставленном нами времени – это в лучшем случае, а в худшем были бы мы биты, унижены и раздроблены на разновеликие уделы. Не хочу я всего этого для России – чем не цель? Потому, буду помогать устанавливать Власть, которая землями, политыми кровью и потом предков наших, сорить не будет, а соберёт, как и в том времени, в единый могучий союз, знамёна которого будут гордо развеваться над шестой частью суши и которым будут салютовать все страны и континенты, искренне или уважая силу – не суть!

Ну что там внутренний голос? Молчит? А чего же я тогда разглагольствую? Пора заниматься делами! А они пока идут не столь блестяще, как бы того хотелось. Я имею в виду вовсе не те демарши, которые начались на второй день съезда. К ним мы были готовы, да и оказались они не столь масштабными, как мы опасались.

Началось всё с того, что на утреннем заседании некоторые делегаты попытались вернуть съезд к делу Савинкова, в плане его пересмотра. Когда же эти попытки с треском провалились, начался демонстративный отток из партии.

Всего съезд и партию покинули сорок три делегата, чему мы, честно говоря, только порадовались. Во-первых, мы боялись, что таких будет гораздо больше. Во-вторых, почти все они были сторонниками правого крыла, а это было нам на руку.

Сложившаяся на съезде ситуация требовала осмысления, поэтому ещё до обеда съезд прервал работу аж до конца следующего дня. Делегаты разбрелись по фракциям для выработки консолидированного решения. Меж тем возникшие на съезде разногласия выплеснулись за пределы Мариинского театра, и не без помощи бывших делегатов.

Не найдя поддержки на съезде, они устремились в низовые партийные организации. Мы тоже не дремали и направили по их стопам своих представителей, а в наиболее горячих точках побывали сами. В итоге нам удалось повернуть митинговые страсти в нужное русло. Подавляющее большинство партийных организаций поддержало съезд и осудило Савинкова и его последователей. Нашим врагам – противники остались на съезде, эти стали врагами – пришлось довольствоваться малым: партию покинули менее одного процента её членов. Правда, среди них оказались бойцы нескольких вооружённых отрядов, в том числе и красногвардейских. Таких немедленно блокировали, разоружали и только потом отпускали на все четыре стороны. Савинков в этот период никак себя не проявил. Забился в какую-то нору и зализывал раны – я так думаю.

Четвёртый день, если считать со дня открытия съезда, начался с массированной атаки правого крыла. Чернов и компания отчаянно пытались сохранить преимущественное влияние на партию. Им в помощь было то, что докладчиками по всем основным вопросам, предложенным на рассмотрение съезда, являлись члены их фракции. А содокладчики от левой фракции по большинству из вопросов, как то: реорганизация местной власти на началах народовластия, подготовка земельной реформы, обеспечение прав национальных меньшинств, расширение госконтроля над производством и некоторым другим, по сути, докладчикам лишь вторили.

Зато по трём позициям: война, союз с большевиками, власть – мы схлестнулись с правыми не на шутку. По военному вопросу правым возражал Александрович. Он упирал на то, что поддержка лозунга «мира без аннексий и контрибуций» и ликвидации тайных договоров с союзниками вовсе недостаточна. Необходимо отказаться от наступательных операций по всему Восточному фронту и перейти к оборонительной тактике вплоть до заключения перемирия.

Содокладчиком по теме «Отношение к другим социалистическим партиям» выступил я. Союз с большевиками и всеми, кто захочет примкнуть к такому союзу – вот единственный путь к установлению в России подлинно народной власти – суть моего выступления.

Меня поддержала в своём выступлении Маша. Спиридонова резко раскритиковала правых за поддержку коалиционного Временного правительства в условиях, когда буржуазия не в силах справиться с проблемами современности, а социалистическая партия ещё не может взять власть. «После победы Февральской революции не прошло и полгода, а в России уже второе Временное правительство роняет власть в грязь, – говорила Маша. – Терпеть этот позор нет ни сил, ни смысла. В союзе с большевиками партия социалистов-революционеров способна взять на себя ответственность за судьбы России и создать левое правительство!»

Пятый день съезда прошёл в дебатах, которые выявили примерно равный расклад сил. Наступил шестой, решающий день…

Ольга

Из-за возникших неурядиц эсеры не уложились в пять отведённых на проведение съезда дней, потому решили прихватить половину дня шестого. Мишка с утра был настолько взвинчен, что я побоялась его хоть как-то трогать. Молчали за завтраком, и в машине тоже молчали. В фойе театра Мишка кивнул и умчался в зал, а я пошла на галёрку.

Кульминацией съезда стали выборы руководящих органов партии. Вопрос: кому отдадут бразды правления делегаты, волновал даже меня, хотя я волновалась, конечно, не за партию – за Мишку. Когда огласили итоги голосования, я облегчённо вздохнула: Мишка и компания набрали больше половины голосов, левый переворот в партии эсеров стал свершившимся фактом. После непродолжительного перерыва с заключительным словом к съезду обратилась новый лидер партии Маша Спиридонова.

Михаил

Да, мы победили, но с перевесом всего лишь в несколько голосов – меньше двух десятков. Теперь предстояло победу удержать, а впоследствии и закрепить. Тяжесть ответственности подавила веселье, и мы ограничились лёгкими поздравлениями. Не отягощённая ничем таким Ольга выглядела гораздо веселее нас. С улыбкой на лице и восхищением в глазах – не поддельным ли? – чмокнула меня в щеку, стрельнула с намёком в сторону Маши глазами и умчалась в Александринку, где в это время уже начал работу большевистский съезд. А нам хотелось хотя бы на несколько часов отрешиться от политики. Наскоро попрощавшись с Александровичем, Маша попросила меня отвезти её домой. Всю дорогу молчала, на меня не глядела, о чём-то думала. Потом не выпустила из своей мою руку, когда прощались у Комендантского дома. Так за руку и ввела меня в квартиру. Конец дня и ночь мы провели вместе, а утром я сделал Маше предложение…

Окрылённый Машиным «да», я покидал Петропавловскую крепость в приподнятом настроении. Сразу за Иоанновским мостом машину поджидала одинокая женская фигура. Нина не требовала остановиться, просто смотрела, как мы приближаемся. Остановиться я приказал сам. Вышел из машины и подошёл к Нине.

– Ну?

Ответила бывшая любовница только после того, как обволокла меня долгим взглядом, смысл которого я угадать и не пытался – не до того мне сейчас было.

– Нам надо поговорить, – произнесла, наконец, Нина тем приятным грудным голосом, которой так увлёк меня во время нашей первой встречи. Ветер перемен разметал нас в разные стороны и былые чары больше не действовали. Я взял Нину за локоток, отвёл в сторону и повторил вопрос:

– Ну?

Она вздохнула и коротко ответила:

– С тобой хочет встретиться Савинков.

Чего-то в этом роде я и ожидал. Первым порывом было отказаться от встречи, но потом я передумал.

– Где и когда?

– Приходи сегодня к пяти часам пополудни на Сергиевскую, Зиночка тебя проводит.

Я оценил разумность предложения – Гиппиус была гарантом нашей обоюдной порядочности – и дал согласие.

Встретили меня на Сергиевской крайне холодно и сразу проводили в кабинет. Увидев там угрюмо смотрящего на меня Савинкова, я ничуть не удивился. Тот не протягивая руки – правильно, я бы её не пожал – указал мне на свободное кресло. Молчали, обмениваясь изучающими взглядами, минут пятнадцать. Савинков явно чего-то выжидал. Вошла Гиппиус, не глядя в мою сторону, подошла к Борису и что-то прошептала на ухо. Тот выслушал и кивнул. Я дождался, пока за поэтессой закроется дверь, потом спросил с лёгкой усмешкой:

– Проверяли, пришёл ли я один?

– А вы как хотели? – блеснул глазами Савинков. – С провокаторами ухо надо держать востро.

– Кто бы говорил, – отпасовал я мяч на другую сторону, при этом стараясь не подать вида, что слово «провокатор» меня задело.

Но Савинков сегодня к словесной игре расположен не был.

– Скажите, Странник, – спросил он угрюмо, – почему вы так со мной поступили?

Мой взгляд требовал пояснений, и Савинков продолжил:

– Я имею в виду, к чему все эти кошки-мышки. Почему вы открыто не выступили против меня, зачем заманили в ловушку. Если бы вы хотя бы рассказали мне о Стрелкине, я бы вёл себя иначе.

– Потому и не рассказал, что хотел чтобы вы вели себя так, как и повели, – глядя прямо в глаза Савинкову, ответил я.

Тот под моим взглядом поёжился.

– Но почему?

– Не потому, Борис Викторович, что вы мне глубоко несимпатичны, это бы я пережил, а потому, что вы своим членством наносили непоправимый вред партии.

Глаза террориста номер один зло блеснули.

– А вы, Спиридонова, Александрович, и прочие, получается, для партии благо?

– Да, именно так я и считаю!

– Выходит, война? – спросил Савинков зловещим голосом.

– С вами? – удивился я. – Борис Викторович, побойтесь бога, какая война с покойником? Ваш политический труп смердит на весь Петроград, а скоро засмердит на всю Россию.

Савинков сжал кулаки.

– Пусть так! Но стрелять я при этом не разучился.

– Да полно вам, – отмахнулся я от его слов. – В обозримом будущем вам не стрелять, а отстреливаться придётся. За вами объявлена такая охота, что вам, право, легче застрелиться самому, чем ждать каждую минуту пули со стороны.

Я поднялся с кресла. Взгляд Савинкова напоминал взгляд затравленного зверя. Во мне неожиданно проснулась жалость к этому, в общем-то, незаурядному человеку, потому я отказался от уже готовой сорваться с языка финальной фразы, ограничившись коротким «Прощайте!», и направился к выходу.

Провожавшая меня Зинаида Гиппиус сказала у двери:

– Вы, Михаил Макарович, поступили как последний негодяй, двери этого дома отныне для вас закрыты!

Что я мог ей ответить? Молча поклонился и вышел вон.

Глава шестая

Глеб

– …Всё, что мы могли сказать по этому поводу, мы сказали, а теперь, извините, нам пора!

Этими словами Ёрш подвёл черту под коллективным разбором Мишкиных полётов. Делегаты большевистского съезда Ежов, Кравченко и Бокий поднялись с мест и покинули кабинет, притворив за собой дверь. В коридоре их окликнула Ольга, которая так дулась на Макарыча, что даже отказалась принимать участие в беседе:

– Мальчики, я с вами!

Хлопнула входная дверь. Теперь в комендантских апартаментах остались лишь я, Макарыч да Герцог. Жехорский сидел, глубоко погрузившись в кресло, и нервно поблёскивал оттуда глазами.

– Ты действительно считаешь, что Ёрш наехал на меня по делу?

Чтобы правильно понять вопрос требуется пояснить, откуда уши растут. Когда вчера за вечерним чаем Макарыч, как бы между делом, поведал нам (мне, Оле и Ершу – Герцог не в счёт) о своём рандеву с Савинковым, царившей на кухне идиллии враз пришёл конец. Вас никогда не поливали за горячим чаем холодным душем? Жаль, а то бы вы во всей полноте представили наше состояние – Герцог не в счёт.

– …Что я мог ей ответить? Молча поклонился и вышел вон.

Закончив рассказ, Макарыч с довольным видом потянул чашку с чаем к губам. Сидевшая с опущенными глазами Ольга резко встала, и, не глядя на рассказчика, покинула кухню.

– Чего это она? – справедливо приняв демарш на свой счёт, спросил смущённый Макарыч.

– А ты не понимаешь? – вскинулся Ёрш. – Да будь я на месте Оли – я бы тебе ещё и оплеух навешал!

– А не круто замешиваешь? – зло блеснул глазами Макарыч.

– В самый раз! – успокоил его Ёрш.

– А может, и ты хочешь мне оплеух навешать? – поинтересовался Макарыч.

Пришлось срочно вмешаться:

– Брек! Что вы, как дети?! Макарыч, остынь, Ёрш, не пори горячку!

Ёрш поднялся с места.

– Ладно! Может, я и порю горячку. Только пусть это подтвердят Кравченко и Бокий! Ты не возражаешь? – обратился он к Макарычу.

– Подключай, кого хочешь, – буркнул тот.

– Тогда, до утра!

Ёрш покинул кухню, и на ней воцарилось тягостное молчание. Потом Макарыч встал, и со словами «Спасибо за чай!» оставил меня один на один – Герцог не в счёт – с моими мыслями.

Разбор полётов продолжился утром в расширенном составе в моём домашнем кабинете. Ёрш нарочито вежливо попросил Макарыча повторить рассказ о встрече с Савинковым для вновь присутствующих. Тот сделал это с явной неохотой, потому рассказ получился блёклым, монотонным, но сути, понятно, не утратил. Позиция Ерша была мне предельно ясна, поэтому я следил за реакцией остальных.

Бокий слушал исповедь Макарыча с хмурым видом, время от времени неодобрительно покачивая головой. Интересней было наблюдать за Кравченко-Львовым. Если Кравченко то и дело сердито хмурил брови, то Львов, наоборот, улыбался – это делало выражение их общего лица слегка комичным.

За время ночных бдений – он в ночь дежурил по гарнизону – Ёрш успел основательно подготовиться. Потому его обвинительная речь выглядела и яркой, и убедительной. Эпитеты, отпущенные в адрес Макарыча, звучали весомо и сочно. И самыми безобидными были «безрассудство» и «мальчишество».

Макарычу, надо отдать ему должное, хватило ума выслушать все обвинения в свой адрес в скорбном молчании. Потому речь Ерша стала подобием летнего ливня: прошёл и ушёл – сиди, сохни!

Теперь Макарыч хотел знать моё мнение. Что ж, изволь!

– Ёрш, конечно, погорячился и сильно сгустил краски, так его можно понять – он за тебя переволновался. Я же во всей истории вижу только одну ошибку: тебе не следовало соглашаться на эту встречу, хотя бы ввиду её абсолютной никчёмности. Что ты хотел с неё поиметь?

Макарыч кивнул.

– Истину глаголешь. Ничего я с неё не поимел, разве что от Гиппиус чуть по физиономии не схлопотал. Не знаю, что на меня тогда нашло. Может, Нинины чары до конца не выветрились из головы? Так или иначе, но моё «да» можно приравнять и к безрассудству, и к мальчишеству – прав Ёрш!

Михаил

На пороге Комендантского дома меня перехватил Кравченко-Львов, ухватил за локоток и отвёл в сторону.

– На заседание не опоздаешь? – хмуро поинтересовался я, высвобождая локоть.

– Нет, меня Коба подвезёт, – легко ответил Кравченко и передал слово Львову. – Я так понимаю, Михаил Макарович, что некто Савинков больше не находится в сфере ваших интересов?

– Нет, Пётр Евгеньевич, – ответил я в тон Львову. – Он в полном вашем распоряжении. Одна просьба: не дайте ему уйти героем-мучеником.

– Исполню в точности, – пообещал Львов.

Николай

Пример товарищей эсеров воодушевил многих делегатов VI съезда РСДРП(б) – многих, но не всех. Покончив в первый день работы с организационными вопросами, на второй день съезд заслушал доклад ЦК, где с политическим отчётом, как и в нашем времени, выступил Сталин. Признаюсь, это показалось мне странным. Ведь в ТОМ 1917 году съезд проходил практически в нелегальных условиях, а Ленин из-за угрозы ареста скрывался в Разливе.

Теперь же всё было совсем иначе. Съезд проходил при полном параде, под надёжной защитой Красной Гвардии. Почему же Ленин решил поиграть в молчанку, чего он опасался?

Сегодня, слушая выступление Бухарина, я составил для себя ответ на этот вопрос: Ильич хочет дать выговориться основным оппонентам, оставляя за собой заключительное слово.

«…Могут ли большевики в союзе с эсерами взять сегодня власть? – спрашивал у зала Бухарин, и сам же отвечал: – Да, могут! Но какая это будет власть? Партия социалистов-революционеров даже при том, что в ней верховодит теперь левое крыло, в своей деятельности опирается в первую очередь на российское крестьянство. А что такое, товарищи, российское крестьянство? Российское крестьянство – это рассадник частнособственнических мелкобуржуазных идей, чуждых духу пролетарской революции. Согласившись на такой, с позволенья сказать, альянс, мы прицепим к ногам российского пролетариата многомиллионные крестьянские гири, которые утянут его на дно общинного болота. Как это ни горько сознавать, товарищи, но идея победы социалистической революции в России, на данный момент, представляется мне не более чем романтической утопией! Наш час придёт только тогда, когда Европа откликнется на события, происходящие в России после февраля сего года, чередой пролетарских революций. Только опираясь на поддержку победивших братьев по классу, российский пролетариат сможет осуществить пролетарскую революцию в России. А пока нам следует запастись терпением и готовиться к предстоящим боям!»

И ведь Бухарин в отрицании необходимости немедленного установления Советской власти в России был не одинок. Его поддержал в своём выступлении Преображенский, а за ним и ряд других делегатов. Ленин в президиуме хмурил брови и что-то решительно чиркал в блокноте.

В первой половине третьего дня работы съезда партия впитала в себя «межрайонцев», после чего делегаты разбрелись по секциям и собрались вместе только во второй половине дня четвёртого. Вот тогда-то к делегатам с речью обратился Ленин. В своём крайне эмоциональном выступлении Ильич дал резкую отповедь своим политическим оппонентам. Вот мой пересказ отдельных фрагментов этого выступления:

…«Как можно клясться российскому пролетариату в любви и одновременно не верить в его способность возглавить самые широкие массы трудящихся в борьбе за светлое будущее?» …«Сложившаяся в настоящий момент политическая обстановка крайне благоприятна для создания в России третьего Временного, а по сути, первого советского правительства!» …«Упустить такой шанс не только архиглупо, но и преступно, в первую очередь, по отношению к пролетариату, об интересах которого так печётся товарищ Бухарин!» …«Заручившись поддержкой открывающегося на днях I съезда Советов, мы образуем правительство, состоящее не только из членов нашей партии и близкой нам по духу партии социалистов-революционеров, но и всех тех, кто создание такого правительства поддержит!» …«До начала работы Учредительного собрания мы должны на деле доказать способность советского правительства управлять страной, чтобы на законодательном уровне утвердить установление в России Советской власти!» …

Ольга

Уфф! Только что закончил работу большевистский съезд и можно с облегчением перевести дух. Честно говоря, не думала, что среди большевиков найдутся такие упрямцы. Тем весомее наша (Ленина и компании) победа. Союзу с эсерами быть, а, значит, пора бежать накрывать на стол. «Накрывать» – это я ляпнула по привычке. Банкет – громко, конечно, сказано – в столовой при Комендантском доме организуют и без меня, но пару-тройку блюд для этого стола я приготовлю сама.

* * *

На товарищеский ужин – а я: «банкет», «банкет» – собралось человек тридцать большевиков, эсеров и ещё не пойми кого (да простят мне товарищи мою политическую малограмотность!). Стол был накрыт в лучших традициях рабоче-крестьянского застолья. То есть ананасов и рябчиков не наблюдалось. Обычную столовскую еду каждый разнообразил принесёнными из дому разносолами. Украшеньем стола стали презентованные земляками товарищу Кобе вино и фрукты, и мои придумки. Никогда бы не подумала, что простой салат Оливье, заправленный к тому же сметаной, – есть ли тут майонез вообще? – будет пользоваться таким спросом. Тазик салата – я нисколько не преувеличиваю! – гости умяли буквально в один присест. А кусочки курицы, запечённые вместе с картофелем, едва-едва не сорвали аплодисменты. Чуднó, но приятно.

Говорили в этот вечер много и о многом, но в основном о политике. Спорили, иногда даже горячо, но всё же не выходя за рамки толерантности – я ещё в ТОМ времени высмотрела значение этого слова в Википедии. Лишь товарищ Сталин выглядел слегка раздражённым, и виной тому была не политика. Дело в том, что многие гости охотно кушали фрукты, но почти не притрагивались к вину. Ситуацию слегка исправил Мишка, когда поднялся и объявил о своей помолвке с Машей Спиридоновой. Тут даже самые отъявленные трезвенники не смогли отказаться и после витиеватого кавказского тоста Кобы, посвящённого Маше и Мише, пригубили действительно отменное вино.

В конце вечера под гитары и гармошки пели песни революционные и не очень.

Михаил

Свадьбу назначили на первое воскресенье сентября. Но и у меня, и у Маши, несмотря на тёплое отношение друг к другу, мысли витали в несколько иных сферах. Открывающийся через десять дней в Таврическом дворце I Всероссийский съезд Советов должен был одобрить создание в России первого советского правительства. В том, что такое одобрение будет получено, мы не сомневались. Случись съезд, как в ТОМ времени, в начале июня, и результат вполне мог быть для нас плачевным. Сейчас, в том, что одержим верх, мы не сомневались. Серьёзные изменения на российском политическом Олимпе – в особенности смена руководства в партии эсеров – привели к тому, что просоветская коалиция контролировала почти всю левую прессу и большую часть назначенных в войска комиссаров. Это гарантировало для нас преимущественное представительство на съезде от Петрограда и Москвы, других крупных промышленных центров Европейской части России, от фронтов и флота, от многих земледельческих районов.

Но нам было мало одержать просто победу – нам требовалась абсолютная победа. Поэтому приняли решение окружить особой заботой делегатов от тех областей России, куда весть о произошедших изменениях просто не успела дойти. Как раз подготовкой к предстоящему съезду была забита прекрасная головка моей будущей жены. Я же по инициативе Ленина был вовлечён в процесс формирования списка кандидатов в будущие министры, будучи в приказном порядке – Машей, кем же ещё? – назначен председателем Согласительной комиссии, которую сам же – получается, на свою голову – предложил создать.

На первом этапе мои сопредседатели – Сталин от большевиков и Александрович от эсеров – составили свои списки. На втором этапе Согласительная комиссия свела оба списка в один. Это на бумаге у меня так гладко получилось: «свела». На деле спорили три дня до хрипоты, чуть не подрались, но всё равно в окончательном списке напротив трёх постов осталось по две фамилии. Третий, заключительный этап, прошёл в более спокойной и куда более конструктивной обстановке. Ленин и Спиридонова в моём присутствии убрали из списка лишние фамилии и скрепили бумагу своими подписями. Так что к началу съезда коалиция обзавелась согласованным списком будущих министров.

Работа в Согласительной комиссии отнимала много времени, потому заветную тетрадочку с грифом «Совершенно секретно» я доставал из сейфа теперь только по ночам, когда проводил их в квартире на Екатерининском канале. Спросите, что за тетрадочка? Неприметная такая толстенькая тетрадочка, в ТОМ мире школьники и студенты такие называют «общая», а в структурах, где мне доводилось служить, – «рабочая». Завёл я эту тетрадочку не так давно для записи мыслей, которые в голове просто перестали помещаться. Было это что-то наподобие бизнес-плана по созданию ВЧК – структуры, без существования которой Советская власть, по моему глубокому убеждению, существовать не могла. Думайте про меня что хотите, но отказаться от идеи создания одной из самых эффективных контрразведок, да и разведок тоже, за всю историю Человечества было бы просто глупо!

Тетрадные листы постепенно заполнялись записями, схемами, смешными человеческими фигурками, напоминающими пиктограммы, с вписанными рядом с ним фамилиями. Некоторые из фамилий принадлежали друзьям: Кравченко, Бокий, Ежов, другие – бывшим и действующим в структуре Временного правительства сотрудникам полиции, жандармерии и контрразведки, таким как Джунковский. Остальные – будущим чекистам во главе с Дзержинским. Феликса Эдмундовича я без колебания определил на самую вершину структурной пирамиды: сумел создать ЧК тогда – сумеет и теперь!

«Хорошо, – скажут многие из вас, – пусть с ЧК вопрос и спорный, но, в принципе, понятный. Тетрадка-то зачем? Риск ведь непомерный». Вы, друзья, как сговорились. Васич и Ёрш, как узнали про её существование, так твердят мне то же самое. Мой ответ вам и им: «Это привычка, фиг какой революцией выбьешь!»

* * *

После съездов эсеров и большевиков стало очевидно, что правительство Керенского доживает последние дни. Понимал ли это сам Керенский? Думаю – да. Но, будучи холериком от политики, Александр Фёдорович отчаянно пытался доказать, – кому? – что он, в отличие от своего друга Савинкова вовсе не политический труп. Опровергнув мнение большинства аналитиков, он до сих пор не вышел из партии эсеров, и это несмотря на негативные для него итоги партийного съезда. Теперь вот принялся за популярных в армии и на флоте военных. Короче, ЭТОТ Керенский повторял действия ТОГО Керенского, несмотря на совершенно иную политическую ситуацию в стране – это-то и было самым удивительным, но нас устраивало. Чтобы снизить вероятность начала Гражданской войны, мы торопились если не привлечь этих военных на свою сторону, то хотя бы сделать их позицию более терпимой по отношению к нам.

Стройную фигуру в морской форме нового образца я заприметил ещё на ступенях резиденции Керенского. Тотчас покинул автомобиль и пошёл навстречу. Когда между нами оставалась пара шагов, окликнул:

– Если не ошибаюсь, адмирал Колчак?

Тот остановился и недоумённо посмотрел в мою сторону.

– Точно так. А вы…

– Моя фамилия Жехорский, Михаил Макарович. Я член Исполкома Петроградского Совета и заместитель начальника штаба Красной Гвардии.

Недоумение на лице Колчака сменилось отчуждённостью.

– Чем обязан? – сухо спросил он.

– Имею к вам, Александр Васильевич, предложение, и хотел бы тотчас его обсудить.

Щека адмирала дёрнулась.

– Прошу покорно меня простить, но ваше предложение вряд ли представляет для меня интерес, так что обсуждать нам с вами нечего!

После этих слов Колчак чуть кивнул и намеревался продолжить движение, но произнесённые мной слова заставили его остаться на месте.

– Для человека, только что отправленного в отставку, вы уж больно поспешно отвергаете предложение, даже его не выслушав.

Щека адмирала дёрнулась во второй раз.

– Однако вы довольно осведомлены, – сухо сказал он. – Хорошо, буду с вами предельно откровенен. Та сила, которую представляете вы, нравится мне гораздо меньше, чем та, представителем которой является господин Керенский. К тому же я спешу.

– Тогда могу предложить вам компромиссный вариант, – сказал я. – У меня тут машина. Я подвожу вас по указанному вами адресу, а вы соглашаетесь по дороге выслушать наше предложение.

Неожиданно Колчак рассмеялся.

– Чёрт с вами! – весело воскликнул он. – Показывайте, где ваш автомобиль.

Вступительную часть моей речи Александр Васильевич выслушал безо всякого интереса, зато когда я добрался до сути предложения, брови адмирала удивлённо приподнялись.

– Я не ослышался? – переспросил он. – Вы действительно предлагаете мне пост морского министра в вашем будущем правительстве?

– Вы не ослышались, мы действительно предлагаем вам этот пост.

Вот тут Колчак задумался крепко. Человек он был самолюбивый. Обожал держать в руках власть. А пост морского министра был для него пока пиком карьеры.

– А вас не смущает тот факт, – произнёс, наконец, адмирал, – что я являюсь твёрдым сторонником продолжения войны, и, как минимум, буду противиться развалу флота?

– Нет, не смущает, – ответил я. – Вы человек военный. Прикажут воевать – будете воевать, прикажут прекратить боевые действия – прекратите. А разваливать флот мы не планируем. Наоборот, с вашей помощью мы рассчитываем его укрепить и модернизировать.

Колчак в сомнении покачал головой.

– Как я могу вам верить? – сказал он.

– А мы и не рассчитывали, что вы согласитесь поверить нам на слово, – улыбнулся я. – На днях в Петрограде открывается Всероссийский съезд Советов. На нём выступят все наши лидеры и будут определены задачи для будущего правительства. Вот вам пропуск на гостевые места. Поприсутствуйте на заседаниях, пообщайтесь с другими высокопоставленными офицерами армии и флота, они там будут. Составьте мнение, основанное на ваших собственных наблюдениях. После окончания работы съезда мы с вами встретимся, и вы скажете о своём решении, договорились?

Автомобиль уже минуту стоял возле нужного адреса, но адмирал не спешил покидать салон. Наконец он взял пропуск, пожал мне руку и произнёс:

– Но теперь я ничего не обещаю.

После этих слов Колчак быстро покинул машину.

Глеб

Продолжая начатую Макарычем тему, скажу, что и мне довелось поучаствовать в работе по склонению к сотрудничеству высокопоставленных армейских офицеров.

В этот день я встречал на вокзале поезд, на котором в Петроград прибыл Верховный главнокомандующий генерал Брусилов. Прибыл для участия в работе I Всероссийского съезда Советов. Но, в отличие от Колчака, Брусилов был на съезде не гостем, а полноправным участником – делегатом от действующей армии. Алексей Алексеевич вышел на перрон в сопровождении нескольких офицеров, в добром расположении духа. Со мной поздоровался, как со старым знакомым. Пока шли к машинам, я заметил среди свиты Главкомверха Зверева, с которым мы обменялись короткими кивками.

После того, как Брусилов был размещён в отведённых ему апартаментах одной из лучших Петроградских гостиниц, я в коридоре выловил Зверева, поймал за локоть и отвёл в сторону. Вёл себя старый знакомец как-то уж очень нервно, и я спросил в лоб, что означает такое поведение?

– А как я должен вести себя в присутствии человека, который пришёл меня арестовать? – криво усмехнулся Зверев.

– Я пришёл тебя арестовать? – удивился я. – Что за чушь?

– Пардон, пардон, прошу покорно меня простить, – голос Зверева был полон сарказма. – Я как-то упустил из вида, что вашему превосходительству не по чину самому заниматься арестами. Видимо, меня арестует кто-нибудь из ваших подчинённых.

– Ну вот что, – ситуация стала меня раздражать, – говори толком, за какую такую провинность тебя следует подвергнуть аресту?