Текст книги "Комендантский час"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава девятая
КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС

Двое – это просто два человека, а трое – уже группа. Но если этот третий так и рвётся в бой, то двое, к которым он примкнул, становятся сильнее в несколько раз.

Уже очень скоро Надя ощутила, какую значительную пользу может приносить Миша хотя бы уже тем, что знает языки. Он понимал, о чём говорят между собой немцы и румыны, мог сам общаться с ними. И это сразу же обогатило радиограммы ценными сведениями.

Эти сведения рано утром принёс Миша. Почти весь вчерашний вечер он провёл в районе вокзала, ища встреч с немцами и румынами. Выбрав в толпе очередной источник информации, он подходил к солдату, по всем признакам недавно прибывшему, и спрашивал его по-немецки, не из двадцать ли восьмой он пехотной дивизии и не знает ли фельдфебеля Ганса Шрамма? Ни номер дивизии, ни фамилия, конечно, не имели никакого значения, он называл их наугад. Если же солдат был румыном, то имя разыскиваемого фельдфебеля менялось на Мику или Ионеску. Услышав, что к нему обращается немец, судя по произношению, из колонистов, солдат отвечал, что он, к сожалению, не из двадцать восьмой дивизии и о фельдфебеле Шрамме, естественно, ничего сказать не может. В дальнейшем разговор, как обычно, шёл о красотах Одессы и о девочках, которых можно встретить на Приморском бульваре. Затем, в непринуждённой беседе, Миша обычно уточнял, откуда прибыла тридцать пятая дивизия и куда она направляется. Бывало, конечно, и так, что какой-нибудь грубиян посылал его ко всем чертям, но ведь в каждом деле могут быть издержки.

Пока Надя возилась, налаживая рацию, Лена смотрела на неё и думала о том, какие они с Надей разные. Как будто всегда рядом, а в то же время далеки друг от друга. Всё для неё проще, обо всём есть у неё собственное безапелляционное суждение. Вон как она легонечко залезла в её жизнь и всё расставила по своим местам. И Миша ей уже вполне ясен, и подлинные причины его поступков не вызывают у неё ни малейшего сомнения…

Раздался условный стук в дверь, и в комнату вошёл Миша. Он был весь взъерошен, кашне сбилось на сторону, шапка сдвинута на левое ухо. Не раздеваясь, он стремительно сел на стул и посмотрел на Лену блестящими от возбуждения глазами. Лена поняла: принёс какие-то важные сообщения.

– Девочки! – глотнув воздуха, наконец проговорил он. – Только что в порт вошёл немецкий транспорт «Лаудон» – грузит немецких солдат и оружие. На рассвете с караваном выйдет в сторону Севастополя… Но это ещё не всё, – он перевёл дыхание, – на товарную станцию прибыл секретный эшелон. Все вагоны тщательно закрыты, а вокруг оцепление. Нужно действовать!

Надя озадаченно взглянула на часы.

– Я могу теперь выйти в эфир только после двенадцати ночи.

– Вот и хорошо, – прикинула Лена, – сообщение о караване в штабе получат вовремя.

– Что же будем делать с эшелоном? – спросил Миша.

– Но ведь скоро комендантский час.

– За ночь его могут угнать!

Да, положение не из лёгких! Могла бы, конечно, помочь Валя, но к ней решили больше не обращаться. А штабу надо отвечать…

Лена смотрела в окно на темнеющее небо. Через час – с восьми вечера – патрули откроют стрельбу по тем, кто появится на улице без пропуска, а если схватят – в лучшем случае штраф и тюрьма.

– Ты уверен, что это действительно важный эшелон? – спросила Лена.

– Безусловно! – подтвердил Миша.

– Давай здорово подумаем, – сказала Лена. – Рискуя жизнью, сумеем ли мы что-нибудь выяснить?

Миша понизил голос.

– Сегодня в ночную смену работают мои знакомые сцепщики вагонов. Если мы сами ничего не увидим, сможем узнать у них.

– А как же мы вернёмся обратно? – спросила Лена.

– Вот в том-то и дело! Всё будет зависеть от того, что нам удастся узнать. Если эшелон уйдёт ночью – необходимо радировать, чтобы его бомбили в пути. Нам всем рисковать незачем. Пусть Надя останется дома, а мы с тобой пойдём. В крайнем случае, ты останешься в порту и примкнёшь к ночной смене, а я постараюсь пробраться сюда.

Эту ночь все они запомнили надолго…

С моря дул ледяной ветер. Холод быстро пробрался под осеннее пальто, и Лена подняла воротник, чтобы защитить от него хотя бы лицо. Миша шагал рядом, по-прежнему не обращая внимания на то, что свернувшийся в жгут шарф не закрывает шеи, а шапка сдвинута набок. Казалось, ему даже жарко.

Они достигли товарной, когда до комендантского часа оставались считанные минуты. Портовые пропуска помогли им приблизиться к железнодорожным путям, минуя проволочное заграждение. Однако возле составов непрерывно патрулировала охрана.

Недавно кто-то без машиниста пустил паровоз, и он врезался в состав с платформами, на которых стояли орудия, и вагонами, доверху набитыми ящиками со снарядами. Виновника не нашли. Но с этого дня охрана получила строгий приказ: стрелять в каждого, кто в неустановленном месте приблизится к железнодорожной колее, даже не окликнув его и не спросив пропуска.

Этот приказ был объявлен всем портовикам под расписку. С тех пор прошло не больше недели, и три человека уже были застрелены охраной.

Лена и Миша, конечно, знали об этом. Понимая, что только величайшая осторожность или просто счастливый случай могут уберечь их от пули, они с той минуты, как вышли из дома, ни словом не о6молеились о грозящей им опасности.

Во тьме проступали очертания вагонов. Глухо лязгали буфера, и на резкую трель свистка паровоз отвечал сцепщику пронзительным гудком.

– Стой, – тихо проговорил Миша, схватив Лену за рукав. – Видишь, слева платформы? А за ними, на втором пути, товарные вагоны. Это как раз и есть тот состав…

Их прикрывала каменная стена разрушенного склада. Здесь было не так ветрено, и Лене стало теплее. Вглядываясь в сумеречные тени вагонов, она поймала себя на мысли, что Мишине соседство успокаивает её.

– Тебе холодно? – спросил он и, не дождавшись ответа, снял с себя шарф и закутал им её шею; она покорно промолчала.

– Что, Мишенька, будем делать? – спросила она, словно он был командиром их маленькой группы и она полагалась на его ум и энергию.

– Давай сначала высмотрим, где ходит патруль. Тише… Как будто идёт?

Вдалеке, на междупутье, сверкнул луч карманного фонаря. Он покачался и тут же исчез. Немного погодя фонарь снова зажёгся, но теперь уже гораздо ближе. Свет промелькнул между платформами, и тут же до них донеслись приглушённые голоса.

– Подожди, сейчас вернусь, – шепнул Миша, пригнулся и быстро побежал в ту сторону, где стояли платформы.

У Лены упало сердце. «Что он делает, сумасшедший?» – подумала она. Не признаваясь в этом даже самой себе, она испугалась за Мишину жизнь.

Через несколько секунд Миша вынырнул из темноты.

– Там немцы, – прошептал он. – Какой-то начальник. Я не разобрал всего, что он говорил, но, мне кажется, сейчас должно что-то произойти!

– Почему? – спросила Лена, ощущая на своём лице теплоту его дыхания.

– Начальник всё время повторял: быстрее! Быстрее!

– Что же делать?

– Подождём!

– А если они угонят состав?

– Пока никаких признаков. Даже маневровый паровоз увели.

Вдруг, прежде чем Лена успела что-либо понять, он обхватил её рукой за плечи, толкнул на землю и сам распластался рядом. Тут же она услышала скрипучие шаги и тихое бряцание оружия. Острый луч ручного фонарика прочертил стену, возле которой они только что стояли, повис на мгновение над их головами, а затем метнулся в сторону.

Немецкие солдаты, переговариваясь между собой, прошли мимо.

– Пошли, – проговорил Миша, когда их шаги затихли. – Нам больше здесь делать нечего!

– Ты понял, что они говорили?

– Да. Эшелон набит военнопленными. Скоро их погонят на баржи.

Они обогнули стену и вышли на дорогу. Здесь уже действовали портовые пропуска и можно было больше не бояться. Вдруг Лена остановилась.

– Миша! Они будут грузить пленных на баржи сегодня?

Да, как я понял, примерно через час.

– Как по-твоему, сколько может быть в этом эшелоне человек?

– Больше тысячи!

– А почему его так усиленно охраняют?

– Наверно, это пленные, работавшие где-то на секретном строительстве. Немцы стараются их изолировать.

– Боятся, что они передадут сведения?

– Конечно!..

Издалека донёсся приглушённый расстоянием рокот бомбёжки. На горизонте метались бледные лучи прожекторов; с земли поднимался красноватый пунктир трассирующих пуль и таял во мгле.

– Где-то в Люсдорфе бомбят, – сказала Лена.

– Нет, дальше, километрах в двадцати.

Несколько минут они шли молча. Миша почувствовал, что Лена чем-то встревожена.

– Что с тобой? – спросил он.

– Как по-твоему, сколько сейчас времени? – не отвечая на вопрос, спросила Лена.

– Примерно половина двенадцатого.

– Можно успеть, – с облегчением сказала она.

– Что успеть?

– Миша, ведь они погрузят пленных на баржи, которые на рассвете уйдут с караваном?

– Да, так я понял!

– А караван направится в сторону фронта?

– Ты хочешь сказать, что они потопят баржи.

– Конечно! Зачем бы им пересаживать из вагонов тысячу человек на баржи и везти их в обратном направлении, туда, где сейчас идут тяжёлые бои?..

– Ты, наверно, права.

– И мы потопим их собственными руками! Наши лётчики станут бомбить баржи!

– На баржах нет зениток – чудная мишень для лётчиков! Немцы наверняка на это рассчитывают. Надо предупредить, чтобы баржи не бомбили!..

– Это ещё не всё! – сказала Лена. – Если самолёты запоздают, то, приближаясь к порту, немцы сами потопят баржи.

– Как же быть? Пока мы тут разговариваем, Надя связывается со штабом. Я пойду!

Теперь до причала, где и ночью не приостанавливалась погрузка, было каких-нибудь двести метров. На одиннадцатом в ночную смену работает бригада Марии Афанасьевны. Появление Лены не вызовет её недоумения. Лена скажет, что решила поработать часть ночной смены и днём пораньше освободиться, ей это нужно для домашних дел.

Дойдя до того места, где Миша должен был свернуть на дорогу, ведущую в город, они остановились.

– Будь осторожен, Мишенька!..

Миша махнул на прощание рукой, и его тонкая фигура быстро утонула во тьме. Лена постояла немного, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, а потом медленно направилась к причалу.

Куда она идёт? Зачем?.. Эта мысль внезапно ударила её, словно хлыстом. Почему она отпустила Мишу одного?

Для того чтобы быстрым шагом дойти от порта до её дома, нужно всего двадцать пять минут. Но это днём. А ночью?! Улицы пустынны, и ежеминутно из-за угла может появиться патруль…

Но имеют ли право рисковать сразу двое? «Без истерики, Ленка, без истерики!» – строго останавливала она себя. Но тут же вновь начинала мучиться сомнениями. Сама не пошла, подставила парня. Испугалась!..

Почти дойдя до причала, метнулась назад, в темноту. Долго бежала между нагромождениями ящиков и ржавого железа. Вдруг чья-то рука с силой отбросила её в сторону.

– Хальт!…

Лена испугалась. Плотной массой прямо на неё медленно надвигались люди. По топоту сотен ног, по крикам конвойных Лена поняла: ведут пленных. Она уже видела теперь их первые ряды. В сумраке нельзя разглядеть лиц, но заметно, что на некоторых русские шинели. До её слуха долетели отдельные слова, произнесённые шёпотом:

– Куда нас ведут?

– Наверно, на корабль.

– Тише, ребята!..

И резкие, властные окрики конвойных:

– Шнель! Шнель!

Лена притаилась за железной фермой сломанного крана, чутко вслушиваясь в каждый звук.

Пленные уже близко. Кто-то споткнулся, застонал. Суета. Крик конвойного. Товарищи, очевидно, не дали ослабевшему упасть, подхватили под руки.

«И все они погибнут, – думала Лена. – Нет, нет, этого нельзя допустить! Невозможно!..»

Всё, что она пережила за последние месяцы, показалось ей вдруг ничтожным по сравнению с трагедией этих людей, которые непрерывным потоком шли мимо неё.

Внезапно прогремела автоматная очередь. Дикий крик:

– Добей! Добей!..

Ещё одна короткая очередь, и крик оборвался.

Лена почувствовала, что дрожит как в ознобе. Скорее, скорее выбраться из порта и бежать домой! Кто-нибудь из двоих прорвётся…

Простучали шаги последних конвойных, которые замыкали колонну. Лена быстро пошла к выходу из порта. Но она опоздала. Ворота были оцеплены. Получен приказ: до утра из порта никого не выпускать. Хотят, очевидно, сохранить в полной тайне час выхода каравана в открытое море.

С тяжёлым сердцем Лена побрела на причал. Она сказала Марии Афанасьевне, что хочет работать. В ответ та только удивлённо повела бровями, ничего не сказала.

У Нади в это время тоже были большие волнения. В двенадцать ночи она вызвала штаб. Конечно, ворвалась в чьё-то расписание, но её оправдывало то, что необходимо было срочно передать важное сообщение.

Штабной радист откликнулся быстро. Но в Надином передатчике стало быстро падать напряжение. Истощённые батареи отдавали последнюю энергию, и ей пришлось подключить ещё одну, тоже старую, чтобы как-то выйти из затруднения.

И вдруг в дверь постучали. Сначала осторожно, потом сильнее.

– Надя! Надя! – кричала за дверью соседка Клавдия Фёдоровна и стучала всё сильнее.

Надя не открывала. Сворачивать рацию, когда связь налажена, а батареи едва дышат, совершенно невозможно!..

Она продолжала работать под аккомпанемент сотрясающих дверь ударов. Наконец соседка угомонилась. Надя вздохнула с облегчением и перестала нервничать. Она уже начала принимать радиограмму, как вдруг за дверью послышались тревожные голоса многих людей, звякнул металл, кто-то начал взламывать замок.

Надя едва успела передать «квитанцию». С быстротой молнии она свернула рацию, завязала голову полотенцем и отперла дверь.

В коридоре стояли соседи из разных квартир и среди них дежурный полицейский.

– Что с тобой случилось? – увидев Надю, заволновалась Клавдия Фёдоровна. – Я ведь знала, что ты дома! Ты не открывала, когда я так громко стучала, и я подумала, жива ли ты?

– Жива, – едва слышно ответила Надя. – Я ужасно угорела…

Полицейский проворчал что-то насчёт молодёжи, которая даже печь истопить как следует не умеет, и удалился. Разошлись и соседи, явно разочарованные тем, что тревога, которую подняла глухая, оказалась ложной.

Теперь Надя должна была изображать больную. Она прилегла на кровать. Сердобольная соседка ни на шаг от неё не отходила. Она раскрыла окно настежь, чтобы проветрить комнату, выгребла из печки все угли и поминутно меняла Наде компрессы. Скоро в комнате стало дьявольски холодно, и Наде пришлось залезть под одеяло.

Оказалось, что вся катавасия поднята из-за утюга: Клавдии Фёдоровне зачем-то ночью понадобилось гладить, а её утюг был у Нади.

Наконец-то, решив, что Надина жизнь вне опасности и захватив свой утюг, соседка пошла к себе, а уставшая от всех переживаний Надя стала засыпать.

Но в этой ночи не было покоя. Вскоре трёхкратный стук в дверь снова поднял её на ноги. Миша! Так поздно!..

Он стоял перед ней с потемневшим исцарапанным лицом. Воротник его пальто был порван.

– За тобой гонятся, Миша? – испуганно спросила Надя.

– Нет, всё в порядке! Просто немного не повезло. Неудачно перепрыгнул через ограду сквера. У тебя уже была передача?

– Была, а что? Почему ты волнуешься?

Он тяжело опустился на стул.

– Плохие новости, Надя…

– С Леной что-нибудь?

– Нет, она в порту. Тебе надо немедленно связаться со штабом.

Миша рассказал всё, что они с Леной узнали. Надя выслушала и развела руками.

– Ничего не могу сделать!..

– Что ты, Надя! – вскрикнул он. – Там же люди погибнут! Тысяча человек! У меня энергии осталось только на одну передачу. А мы ещё не ответили на многие задания…

– Надя, ты понимаешь или нет? – схватил её за руку Миша. – Завтра наши начнут бомбить караван. И первыми потопят незащищённые баржи. Чтобы передать тебе это, мы с Леной рисковали жизнью. Когда я бежал сюда, по мне стреляли. Подумай о своей, о нашей общей ответственности! Меня послала Лена, и я говорю от её имени! А батареи, клянусь, достану!..

– Хорошо, – ответила Надя. – Но если меня сегодня немцы не запеленгуют, я буду считать, что родилась во второй раз.

Когда Надя закончила передачу, едва подрагивающая стрелка вольтметра сползла к нулю и замерла. Надя перевела на приём, послушала и сняла наушники.

– Кончено, – проговорила она и взглянула на Мишу. Он спал, прислонившись к спинке кровати. Надя подняла его ноги, положила на кровать, подсунула подушку ему под голову и стала терпеливо разбирать уже мёртвую рацию.

Глава десятая
ОТЗВУКИ ДАЛЬНЕЙ КАНОНАДЫ

Одессу начало лихорадить. По многим признакам чувствовалось, что завоеватели города проявляют нервозность.

С двенадцатого января в городе ввели осадное положение. Прибыло много войск. На перекрёстках улиц и на берегу, в дотах и дзотах устанавливали орудия и пулемёты. Участились столкновения между немецкими и румынскими солдатами. Газеты печатали объявления о срочной продаже гостиниц и ресторанов.

Каждый день, каждую ночь шли облавы, – аресты, повальные обыски, расстрелы…

В то же время могучие тайные силы противодействия врагу стали повсюду решительнее и активнее. В порту участились аварии. Поезда с грузом то и дело наталкивались на составы порожняка или принимались на занятые пути. У грузовых машин лопались проколотые кем-то покрышки. Происходили диверсии и на судоремонтном заводе. Казалось, вся Одесса стала фронтом незримой войны.

Из дома в дом ползли слухи о том, что с моря ожидается десант советских войск.

И вот в такой момент Лена, Надя и Миша вынуждены были бездействовать. Состояние отрешённости тяготило их. Связь группы со штабом армии оборвалась. Им оставалось только обсуждать, строить разные планы и без конца спорить о том, как найти выход из трудного положения.

Конечно, батареи можно было купить на чёрном рынке, но это баснословно дорого. Миша обошёл всех знакомых в поисках батареек для карманных фонарей, но карманных фонарей уже ни у кого не было, их забирали при обысках. Оставалась надежда раздобыть их у немецких моряков, с которыми Миша встречался на кораблях.

Однажды группа собралась на военный совет и – в который уже раз! – строила планы дальнейших действий.

– Девочки, в порту стоит баржа со спиртом! – сказал Миша.

– Не хочешь ли ты её поджечь? – спросила Лена.

– Конечно, можно поджечь, но это варварство!..

Надя засмеялась:

– Хочешь разлить по бутылкам и продавать на Привозе?

Миша поднял палец.

– Не совсем так, но вроде! Мы уже с Ткачевичем кое о чём договорились…

– С Ткачевичем? – насторожилась Лена.

– Да, с ним!

– А ты, прежде чем это сделать, подумал, не может ли он нас продать?

– Подумал – не продаст!

– Откуда у тебя такая уверенность? – набросилась на него Надя. – Почему ты раньше о нём ничего не говорил? Миша, словно защищаясь, протянул руки ладонями вперёд.

– Так Лена же сама его отлично знает!

– Отлично я его никак знать не могу! – отрезала Лена. – Он помог мне устроиться в порт, но это вовсе не значит, что он достоин доверия! – разволновавшись, она поднялась, подошла к окну и вернулась обратно. – Расскажи подробно о разговоре с ним.

Миша помолчал, потом сказал:

– Так вот, чтобы вы знали, с Ткачевичем меня столкнула судьба, когда я бежал из плена, проник в Одессу, с огромным трудом прописался, но нигде не смог получить работу. Мне угрожала отправка в Германию. Вы-то знаете, что это такое. На моё счастье, судьба свела меня с Ткачевичем…

– Где? – строго спросила Лена. – При каких обстоятельствах?

– У моих знакомых. Мы разговорились, и я рассказал ему о себе. Всего, конечно, не сказал, но того, что он узнал, было вполне достаточно, чтобы испугаться…

– А он тебя обласкал, – усмехнулась Надя.

– Слушайте, девушки! – вспыхнул Миша. – Если вы будете ставить под сомнение каждое моё слово, я с вами поссорюсь… Да, он не испугался! Больше того, взял меня на работу в порт. Меня, комсомольца, скрывающего, что он военнопленный. Вам этого достаточно?!

– Нет, совершенно недостаточно! – холодно возразила Лена.

– Тогда слушай дальше! Я был у него в семье, видел его жену. Сын у них в Красной Армии. И они об этом со мной не таясь говорили. Однажды, когда я уже работал на складе, слышу отчаянный крик. Выскакиваю, вижу: на причале немец избивает нашу женщину. Я подскочил и двинул его в скулу. Он протянул меня дубинкой, потом выхватил пистолет… Тут, откуда ни возьмись, Ткачевич. Встал между мной и немцем, оттащил меня в сторону, а его утихомирил.

Миша посмотрел на Лену, но её взгляд по-прежнему оставался сухим и непреклонным.

– И, наконец, последнее, – Миша понизил голос, – он сказал мне, что оставлен в Одессе для подпольной работы.

– В этом он сам признался? – переспросила Лена.

– Конечно, сам!

– А почему? Может быть, что-нибудь почуял?!

– Если хочешь – да! – ответил Миша. – Это произошло после того, как мы поговорили с ним о барже со спиртом, и он одобрил мой план.

– Какой же у вас всё-таки план? – спросила Надя, ей давно хотелось задать этот вопрос.

– Весёлый! – улыбнулся Миша. – Натравить немецких солдат на эту баржу. Пусть перепьются. А потом показать туда дорогу румынам! Из всего этого может получиться кое-что интересное.

– Здорово придумали! – невольно одобрила Надя.

– Но обо мне и Наде ты ему, надеюсь, ничего не сказал? – уже более мягко спросила Лена. Она живо представила себе, что может произойти возле злополучной баржи, и это её немного примирило с Мишей.

– Конечно, нет. Я ведь не сумасшедший!

– И всё-таки связываться с ним повремени. Я постараюсь узнать о нём побольше.

Отношения между Леной и Мишей беспрерывно менялись. То Лена искала у него защиты и помощи, и в такие минуты ощущала себя слабой женщиной, которой нужна поддержка сильного человека; то он сам оказывался в положении ведомого, и каждый его шаг контролировался и направлялся ею.

Сведения, которые Лене удалось собрать о Ткачевиче, были крайне противоречивы. Одни поносили инженера, утверждали, что он христопродавец, на крови своих земляков заслуживший доверие немцев; другие рассказывали, как он защищал рабочих в порту и как делал вид, что не замечает, когда при погрузке что-нибудь портилось или ломалось.

Лена решила пойти на риск. Пусть Ткачевич, без помощи которого трудно провести операцию с баржей, участвует в этом деле. Его поведение будет проверкой. Если же, договариваясь с ним, Миша почувствует, что он хитрит и виляет, то надо будет свести весь разговор к безобидной шутке и выйти из игры.

Миша начал действовать. Ткачевич, казалось, только и ждал его сигнала. Он тут же предложил свой план. Баржа со спиртом стояла у стоянки причала, рядом с баржей, в которой находился керосин. Немцы перекачивали его в автоцистерны. Ткачевич предложил незаметно перетащить мостки от баржи, где хранился керосин, к барже со спиртом и отвинтить гайки на клапанах, закрывающих трюм. Таким образом, немцы сразу найдут прямую дорогу к спирту, и последствия этого не замедлят сказаться.

План Ткачевича был одобрен группой. Они условились, когда лучше осуществить эту операцию. Однако в назначенный час Ткачевича на месте не оказалось.

Миша нервничал, он ходил по берегу неподалёку от баржи, приглядываясь, нет ли каких-нибудь признаков готовящейся против него провокации.

Но вокруг всё как будто спокойно. От баржи с керосином отъезжали наполненные цистерны. Мимо проходили патрули, наблюдавшие за порядком. Они не вмешивались в дела тех, кто работал на корабле и на баржах.

Через полчаса должна кончиться смена. И пока одни грузчики уйдут, а другие заступят на их место, возникнет так называемая пересменка. Вот тут во время суеты, невольно возникающей в пересменку, как раз и удобно перетащить соединительные мостки с одной баржи на другую.

Миша уже совсем было потерял надежду на приход Ткачевича, когда тот неожиданно вынырнул из-за ящиков с грузами.

– Чёрт бы побрал этого Попеску! – выругался Ткачевич. – Два часа продержал меня из-за того, что кто-то переписал на ящиках со станками порт назначения. Вместо Бухареста станки заслали в Констанцу, а оттуда ещё куда-то, и теперь нигде не найдут…

– Кто– же это умудрился?

– Чья-то умелая рука. Даже трафареты подходящие достали. Чистая работа! Ну пошли, пока не явилась новая смена.

Двум мужчинам потребовалось всего несколько минут для того, чтобы поднатужась, перетащить деревянные мостки с одной баржи на другую, а затем Ткачевич вошёл на баржу со спиртом и быстро отвинтил там гайки на закрывающих трюм клапанах.

– Ну, представление началось! – сказал Ткачевич, когда они с Мишей снова вернулись на берег.

– А я, честно говоря, решил, Александр Васильевич, что вы не придёте.

– Понимаю. Даже могу представить себе, что ты обо мне думал. Живём как в джунглях…

Последствия проведённой ими операции не заставили себя долго ждать. Через полчаса к пристани подъехала автоцистерна. Два немецких солдата выскочили из кабины и, раскручивая шланг, устремились по мосткам к горловине баржи.

Миша и Ткачевич отошли метров на сто и взобрались на большой ящик. Отсюда, как с наблюдательной вышки, им было видно каждое движение солдат.

Вот они откинули на бок железную крышку. Начали опускать в горловину шланг. Потом вдруг вытащили его обратно. Что-то друг другу сказали. Затем опустились на колени и заглянули в горловину. Наверно, понюхали. Поднялись. Один из них побежал к машине. Залез в кабину. Вот выскочил обратно с ведром.

– Итак, увертюра окончена, – проговорил Ткачевич, – начинается первый акт.

Ведро со спиртом уже поднято наверх, и солдаты, обмакнув в него пальцы, обсосали их, как дети леденцового петушка на палочке. Осторожно внесли ведро в кабину, автоцистерна тут же развернулась, выехала на берег и на минуту приостановилась около группы немецких моряков, которые, сойдя с корабля, очевидно, направлялись в город. По тому, как моряки сразу оживились, не трудно было догадаться, что им сообщили солдаты. Несколько моряков тут же устремились к барже, остальные бегом бросились в сторону.

– Не иначе как за тарой помчались! – усмехнулся Ткачевич.

Из искры да возгорится пламя! Не прошло и получаса, как пристань стала похожа на источник среди пустыни, к которому, спасаясь от жажды, устремились паломники.

Каждый тащил то, что смог достать: ведро, кружки, бутылки, котелки, фляги, каски, бочки, даже ношеные сапоги с высокими голенищами. Наиболее догадливые притащили в карманах и закуску.

Набрав спирта, солдаты расположились на барже и на причале. Потом, когда стало тесно, вновь прибывшие начали рассаживаться на берегу.

– Румын, румын не хватает! – проговорил Миша.

– Подожди, явятся и румыны! – отозвался Ткачевич.

И действительно, вскоре появились и румынские солдаты. Они осторожно пробирались вдоль берега с вёдрами в руках. Вот они остановились в отдалении, очевидно, для того, чтобы обсудить, как им действовать. Они, конечно, понимали, что немцы с распростёртыми объятиями их не примут.

Но уже через минуту, видимо решив идти на штурм, румыны сорвались с места и бегом устремились к причалу, вмешались в толпу и, действуя локтями, стали пробиваться к барже. Но им удалось преодолеть не больше трети расстояния. Немцы быстро поняли их намерения. В толпе возникла бурная, но короткая потасовка, и на берег со звоном полетели вёдра, и румыны, отчаянно ругаясь, бросились в ту сторону, откуда появились.

– За подкреплением побежали, – сказал Ткачевич, и не ошибся.

Казармы солдат из охраны порта находились неподалёку. Не прошло и десяти минут, как с разных сторон к причалу стали приближаться группы румын. Одни держали в руках самые разнообразные сосуды, другие – автоматы.

Дело, как видно, принимало серьёзный оборот. Прибежавшие офицеры старались успокоить солдат и установить порядок. Но спирт так поднял боевой дух немцев, что они твёрдо решили удерживать свои позиции.

– Пора нам отсюда сматываться, – благоразумно сказал Ткачевич. – Как знать, в какую сторону сейчас полетят пули. Мы слишком заметная мишень!

Он соскочил с ящика, Миша за ним. Дальше отходить им пришлось уже под аккомпанемент начавшейся перестрелки. Издали они наблюдали, как румыны бросились в атаку, немцы встретили их камнями, и началась отчаянная потасовка.

Пока военные власти наводили порядок, корабли, которым уже давно следовало покинуть порт, продолжали стоять у пристаней.

Вот бы сейчас их разбомбить!..

Вечером группа собралась, чтобы вновь обсудить вопрос о Ткачевиче. И на этот раз все единодушно согласились с Мишей. Ведь история со спиртом только на первый взгляд казалась забавной. Среди солдат были убитые и раненые. Докопайся гестапо до того, кто истинные виновники этого веселья, они бы немедленно расстреляли не только Мишу, но и Ткачевича.

Однако работа парализована. Рация продолжала молчать. Со времени последней передачи прошли уже две недели.

Миша настойчиво продолжал поиски батареи. Он разыскал немецкого моряка, который когда-то обещал ему добыть батарейки для карманного фонаря, и предложил купить их по вполне умеренной цене.

Они тут же отправились на пристань. Моряк поднялся на борт корабля и вернулся с тяжёлым мешком. Сквозь брезент проступали углы больших батарей.

Миша забился в дальний угол склада, раскрыл мешок и вытащил одну из батарей с яркой немецкой этикеткой. Чтобы использовать батарею для карманного фонарика, её нужно было разломать на отдельные элементы. Но для рации вполне подойдут несколько таких последовательно соединённых батарей. Но как же вынести их с территории порта? Если при выходе задержат, тут же арестуют за кражу военного имущества, и тогда крышка!

Значит, через центральную проходную порта идти нельзя.

Может быть, направиться в сторону Пересыпи и выйти из порта в ворота Чижикова? Этот путь значительно длиннее, и надо миновать шесть или семь постов, но зато больше вероятности, что не станут обыскивать.

Оказывается, иногда полезно иметь дырявые карманы!.. Даже острый взгляд часовых не заметил, что человек, который в этот холодный день шёл, подняв воротник пальто и глубоко засунув руки в карманы, несёт под полами пальто тяжёлые батареи.

Когда Миша проходил мимо третьего по счёту поста, его вдруг окликнул румынский часовой.

– Ты кто? – строго спросил он и, видимо, приготовился к допросу.

– Я – турок! – Миша и сам удивился неожиданно пришедшему в голову ответу.

На его счастье, часовой оказался не без юмора.

– Не турок, а дурак! – засмеялся он и махнул рукой. – Проходи!

В этот вечер в маленькой комнатке на Градоначальнической улице был большой праздник: рация ожила вновь. У всех было такое чувство, словно их тяжелобольной друг, о котором они так скорбели, вдруг сразу поправился.

Надя едва дождалась часа, когда по расписанию должна выходить на связь.

Штаб армии тут же отозвался. И в эфир полетели долго молчавшие позывные группы «Ада»…

Тёплый мартовский ветер покачивает чёрные узловатые ветви платана, и кажется, нет на свете более тихой улицы, чем та, на которой живут девушки. Вот из ворот напротив выбежали мальчишки и, свернув, куда-то умчались. И, как всегда на венском стуле, поставленном на тротуар рядом с подъездом, сидит старуха в такой же древней, как она сама, облезлой меховой шубе и скучающе рассматривает прохожих. Она знает всё, что делается в доме. От её острых глаз не укроется даже кошка, прошмыгнувшая на крыше за трубой.