Текст книги "Звезда над рекой"

Автор книги: Александр Гитович

После грозы

Миру – мир

 
Мир – особое русское слово,
И в обоих значеньях его,
Вместе взятых, – он жизни основа
И грядущего дня торжество.
 
 
Пусть не только народы и страны
Сохраняют его на земле —
Пусть он будет царить постоянно
В каждом доме и в каждой семье!
 

1961

Из цикла ВОСТОК – 1

Ю. А. Гагарину

 
Не Ленин ли готовил этот час,
Когда соединил рабочий класс
Свой светлый ум и золотые руки —
 
 
И, не подвластный никакой судьбе,
Весь род людской он пригласил к себе
На пиршество отваги и науки!
 

1961

 
Есть вещий разум в подвиге героя,
Который волей ленинского строя
Держал в руках невидимый штурвал.
 
 
Весь мир сейчас России благодарен
За то, что летчик ВВС Гагарин —
И в космосе – с войною воевал.
 

1961

 
Мы не хотим ни в чем унизить вас,
Но откровенно счастливы сейчас,
Что в звездном титаническом пейзаже
 
 
Померкли над орбитою земной
Перед одной советскою звездой —
Все многочисленные звезды ваши.
 

1961

 
Мысль, Человек, Корабль, пронзая высь,
Божественною троицей слились
В пространствах мирового океана.
 
 
Католики, молитесь! Близок час,
Когда разрушатся – в сердцах у вас —
Беспомощные стены Ватикана!
 

Апрель 1961

Из цикла «ГЛАЗА СТАРЫХ БОЛЬШЕВИКОВ»

Александру Гавриловичу Куликову, члену КПСС с 1913 г.

 
Нам оставили наследство
Те, кто в бедствиях времен
Знали мир, который с детства
Был проклятьем заклеймен.
 
 
Те, кто шли из дальней дали
Изменить его судьбу,
Те, кто Ленина видали
В громе бури и в гробу.
 
 
Повезло нам, что сегодня,
Вспоминая о былом,
С Вами ночью новогодней
За одним сидим столом.
 
 
Отошло покамест горе,
Не гремит еще гроза,
Лишь гремят, друг с другом споря.
Шумных внуков голоса.
 
 
И на них, что в полном сборе,
Смотрят тихие, как зори,
С ясной мудростью во взоре,
Стариковские глаза.
 
 
Так реки вечерней устье
Сохраняет до утра
Теплый трепет тайной грусти,
Силу света и добра.
 

1960

Агриппине Ильиничне Кругловой, члену КПСС с 1905 г.

 
Суд идет! Легко ступая.
В зал, где граждане встают,
Входит женщина седая —
Большевистский входит суд.
 
 
Суд идет не под секретом —
В нашей собственной семье,
Озаряя грозным светом
Подсудимых на скамье.
 
 
Суд над хищными хорьками,
Над базарными царьками,
Над пивными их ларьками,
Где душа и ум не в счет,
Над торговой их удачей,
Над недоданною сдачей,
Над машиной и над дачей
Пролетарский суд идет.
 
 
И глядят, ни с кем не споря,
Зорко, как боец в дозоре,
Перед кем в ночном просторе
Фронтовая полоса, —
Ох, глядят! – в глубоком горе,
С ясной мудростью во взоре,
Беспощадные, как море,
Доброй женщины глаза.
 

1961

Из цикла «ЗИМНИЕ СТРОКИ» (Подражание китайскому)

 
Который год
У моего окна
 
 
С березой
Обнимается сосна,
 
 
Не замечая
Ничего вокруг,
 
 
Как мы с тобою,
Мой беспечный друг.
 

1958

 
Солнечный луч
На мгновенье зажег
 
 
Выпавший с вечера
Тихий снежок.
 
 
Тот, на котором,
По воле твоей,
 
 
Нету следов
У калитки моей.
 

1958

 
Любящим
Хотел бы пожелать я —
 
 
В радости,
В разлуке или горе —
 
 
Вечно помнить
Первое объятье,
 
 
Забывая
О последней ссоре.
 

1958

Из цикла «РАЗНЫЕ СТИХИ»

А. В. М.

 
В те годы войн,
А то и худших бедствий,
 
 
Когда на разум
Посягала тьма,
 
 
Мы не нуждались
В постороннем средстве,
 
 
И дружбу
Проверяла жизнь сама.
 
 
Так проверяла,
На ходу и с ходу,
 
 
Что нам была
На праведном пути
 
 
Неделя дружбы —
Равносильна году,
 
 
А то и трем,
А то и десяти.
 
 
Такой с другими,
Может, и не будет:
 
 
Не то чтоб
Потерял я интерес,
 
 
Не то чтоб
В мире хуже стали люди.
 
 
А потому,
Что времени в обрез.
 
 
Той дружбы смысл
Как высшая награда —
 
 
Со всей страной
Связующая нить —
 
 
Гласит:
«Медовых месяцев не надо.
 
 
Меня лишь годы
Могут утвердить».
 

1961

 
Поп влезает на амвон —
Люди богу молятся.
 
 
С глаз долой – из сердца вон:
Страшная пословица.
 
 
Но не вымести ее
Ни метлой, ни шваброю —
 
 
Надо веровать в нее,
Умную и храбрую.
 

1962

 
Я бы раньше такое чудо
Из-за столика в ресторане
Далеко бы увел отсюда,
Не решив ничего заране.
 
 
А теперь я и так в восторге
И не рвусь ни в какие дали.
Укатали крутые горки, —
Слава богу, что укатали.
 

1961

 
Куда мне, деревенщине,
До городских услуг, —
 
 
Но где ж такая женщина,
Чтоб почитала вслух,
 
 
Чтоб почитала сказочку,
Веселую до слез,
 
 
А я ей – без указочки —
Все б рассказал всерьез.
 

1962

Акбару

 
Заболела овчарка,
Уж ей не подняться вовеки,
 
 
И над нею склонился
Майор в старомодных очках.
 
 
И она умерла,
Не смежив воспаленные веки,
 
 
С отраженьем Хозяина
В мертвых прекрасных зрачках.
 

1959

 
С тех пор как поселились мы на даче,
Я стала больше презирать людей —
Их жалкие успехи и удачи,
Бессмысленность занятий и затей.
 
 
Нет, оправданий я не нахожу
Для истеричных возгласов хозяйки,
Что старый гриб нашла в конце лужайки,
Который я брезгливо обхожу.
 
 
Но трижды мне противен грубый гам,
Когда мужчины едут на охоту, —
Я непричастна к этому походу,
И козырей своих я им не дам.
 
 
Как, в сущности, бессилен человек:
Ему нужны и ружья, и собаки.
Но то, что ясно вижу я во мраке,
Им даже днем не различить вовек.
 
 
Какая пошлость в этом всем видна!
Как суматоха эта неразумна!
А я иду стыдливо и бесшумно,
И мне чужая помощь не нужна.
 
 
Моей охоты не увидит свет,
В ней грация сопутствует величью —
И трепетно томится тельце птичье
В таких зубах, которым равных нет.
 
 
Я только тем обижена судьбой,
Несправедливостью земного мира,
Что ростом не сравниться мне с тобой,
Далекая сестра моя, Багира!
 
 
О, ты поймешь любовь среди цветов,
Когда в ночи мой пламенный любовник,
Одним прыжком перемахнув шиповник,
Идет ко мне, прекрасен и суров.
 

 
Я здесь, наверное, сошла б с ума,
Когда бы вскоре не родились дети,
И ради них, забыв про все на свете,
Теперь не узнаю себя сама.
 
 
Я вновь мурлычу, скромная на вид,
Я льщу хозяйке, вопреки природе;
И разум – тот, что раньше звал к свободе, —
Приспособляться в городе велит.
 

1961

Берите в плен младых рабынь. .

А. С. Пушкин

 
Когда, вне всяких утвержденных правил,
Ты стала мне и жизнью и судьбой,
Я гвардию стихов своих составил
И на столе собрал перед собой.
 
 
И повелел в слепой своей гордыне,
Любуясь сам их силою земной: —
Идите, воины, берите в плен рабыню,
Чтобы она повелевала мной.
 

 
Пусть это будет берег моря
И ты на берегу, одна,
Где выше радости и горя
Ночного неба тишина.
 
 
Года идут, седеет волос,
Бушуют волны подо мной,
Но слышу я один лишь голос
И вижу свет звезды одной.
 
 
Всё позади – и дни и ночи,
Где страсть лгала, как лжет молва,
Когда не в те глядел я очи
И говорил не те слова.
 
 
Но разве знал иную власть я
Или не верить я могу,
Что выше счастья и несчастья —
Судьба двоих на берегу.
 
 
Растет и крепнет гул простора,
Блестит, несет меня волна, —
Живым иль мертвым – скоро, скоро
На берег вынесет она.
 
 
И в час, когда едва заметен
О скалы бьющийся прибой,
Глухою ночью, в звездном свете
Я упаду перед тобой.
 

1943–1958

Лирика китайских классиков

Тао Цянь (365–427)

 
Растет в лесу
Спокойная сосна,
 
 
Ей десять лет —
Она еще ребенок,
 
 
И свежесть хвои
Нежно-зелена,
 
 
И стройный ствол
Еще и слаб и тонок.
 
 
Но дух ее
Окреп уже с пеленок:
 
 
Не подведет —
Все выдержит она.
 

 
Мне осень напомнила:
Близится осень моя.
 
 
Так холодно стало,
Что ветер не сушит росу;
 
 
Цветы увядают,
Угрюмой тоски не тая,
 
 
И голые ветки
Уныло поникли в лесу.
 
 
Но сырости нету —
И воздух прозрачен и сух,
 
 
Небесные своды
Теперь высоки и ясны,
 
 
И только цикады
Звенят непрерывно вокруг
 
 
И стаи гусей
Улетают на юг – до весны.
 
 
Природа всегда
Переменчивой жизнью живет,
 
 
И людям возможно ль
В душе не печалиться тут:
 
 
Пути неясны их —
Но ясен конечный исход,
 
 
И мысли об этом
Всю ночь мне заснуть не дают.
 
 
Но как назову я
Бессвязные чувства свои?
 
 
Всесильным вином
Еще можно утешить меня,
 
 
Чтоб я постарался
В блаженном продлить забытьи
 
 
На тысячи лет
Опьянение этого дня.
 

 
У хижины жалкой
Лежу на пороге,
 
 
Далекий от мира,
Не ведая горя,—
 
 
Никто не заглянет
Сюда по дороге,
 
 
Как будто калитка моя
На запоре.
 
 
Двенадцатый месяц,
И холод, и скука,
 
 
Зато о покое
Здесь думать не надо:
 
 
Кругом – целый день —
Ни единого звука,
 
 
Кругом – лишь бесшумная
Мгла снегопада.
 
 
Кувшин – без питья,
И корзина – без пищи,
 
 
И холод забрался
За ворот халата.
 
 
Безмолвно и пусто
В убогом жилище,
 
 
Признаться по-честному —
Сердце не радо.
 
 
Но древние книги
Листая нередко,
 
 
Я силу и твердость
Там чувствую всюду,
 
 
И хоть не тягаюсь
С заслугами предков,
 
 
Но духу их мудрости
Следовать буду.
 
 
Я буду идти
По путям непокорным,
 
 
Покамест рука моя
Кистью владеет.
 
 
Но в мыслях моих
И строках стихотворных
 
 
Кто, кроме тебя,
Разобраться сумеет?
 

 
За холмом
Опускается солнце вдали,
 
 
И луна поднялась
Над Восточным хребтом.
 
 
Золотое сиянье
На тысячи ли
 
 
Задрожало и замерло
В небе пустом.
 
 
Сквозь узорную ширму
Проник ветерок,
 
 
И прохладною стала
Подушка моя.
 
 
Наступает
Изменчивой осени срок,
 
 
Приближая закат
Моего бытия.
 
 
Нет любимых друзей.
Собеседников нет, —
 
 
Только тень
Поднимает свой кубок со мной.
 
 
Ни луной и ни солнцем
Я не был согрет —
 
 
Просияли они
И ушли стороной.
 
 
И в бессонной печали,
Всю ночь напролет,
 
 
Я пирую
Среди неудач и невзгод.
 

 
Все живет
И движется к могиле,
 
 
Ты не будешь жить,
Как жил вначале.
 
 
В этом мире
Сун и Цяо были,
 
 
Но потом
Их больше не встречали.
 
 
Кубок мне поднес
Старик почтенный:
 
 
– Пей до дна
И не гляди уныло! —
 
 
Выпил
И почувствовал мгновенно,
 
 
Как душа
О небе позабыла.
 
 
Небо!
Да куда оно девалось?
 
 
Есть простой закон
Вина и хлеба.
 
 
И журавль,
Не зная про усталость,
 
 
Может в сутки
Облететь все небо.
 
 
Я стараюсь
Следовать природе.
 
 
Сорок лет уже
Моей надежде.
 
 
Стар я телом,
Изменился вроде,
 
 
Только дух мой молод.
Как и прежде.
 

 
На старости лет
По уезду брожу я,
 
 
О хлебе насущном
Терзает забота.
 
 
И вот забредаю
В деревню чужую,
 
 
Стучусь, словно нищий,
В чужие ворота.
 
 
Но что за хозяин
Мне дверь открывает
 
 
И шутит, что гости
Пришли без подарка, —
 
 
И тут же
На дружеский пир приглашает,
 
 
Где льется мне в глотку
За чаркою чарка.
 
 
На сытый желудок
И выпить не худо.
 
 
На добрую речь
Отвечаю стихами.
 
 
Боюсь лишь,
Что не повторяется чудо.
 
 
Что не обладаю
Талантами Ханя.
 
 
Но знайте:
Куда б ни ушел я отсюда
 
 
Я вам до последнего
Верен дыханья.
 

 
Я стар и беспомощен —
Знаете сами,
 
 
Судьба не вернет мне
Былую отвагу.
 
 
Я должен возиться
С пятью сыновьями,
 
 
Но кто из них
Кисть возлюбил и бумагу?
 
 
Мой первенец
Любит одни развлеченья,
 
 
Ленив – к моему
Не склоняется чувству.
 
 
Второй, А-сюань,
Хоть стремится к ученью,
 
 
Но все же
Словесному чужд он искусству.
 
 
Двоим близнецам —
Ду-аньму и Ду-аню —
 
 
Не хочется даже
И слушать про книги.
 
 
А младшего, Туна,
Скажу вам заране,
 
 
Влечет с малолетства
К земле и мотыге.
 
 
Так что же мне делать
В таком балагане?
 
 
Напьюсь —
И отцовские сброшу вериги.
 

Я живу устранившись от дел, редко бываю весел, ночи тянутся долго, и если есть вино, то каждый вечер пью. Смотрю на свою тень, в одиночестве осушаю стаканы – и вот снова пьян. Опьянев, я пишу, наслаждаясь, строку за строкой, – много уходит бумаги и туши, но в словах нет порядка. Я прошу друзей переписать эти стихи, чтобы развлечься, посмеяться – и только.

1

 
Упадок и расцвет
По высшей воле
 
 
Проходят,
Чередуясь меж собой,
 
 
И Чжао-пину,
Что работал в поле.
 
 
Дунлин казался
Сказкой и мечтой.
 
 
В судьбе людей,
Неведомой поэтам,
 
 
Есть день и ночь,
Есть лето и зима,
 
 
Но мудрецы давно,
По всем приметам.
 
 
Постигли
Силой своего ума,
 
 
Что если есть еще
Вино при этом —
 
 
Тогда и ночью
Исчезает тьма.
 

2

 
Я лепестки
Осенних хризантем
 
 
Собрал в саду,
Обрызганном росою,
 
 
И опустил их в кубок.
Я совсем
 
 
С мирскою
Распростился суетою.
 
 
Я выпил кубок,
И второй налью
 
 
Среди цветов,
Где все полно покоя,
 
 
Где птицы
В этом солнечном краю
 
 
Мне посвящают
Песенку свою…
 
 
Да будет жизнь моя
Всегда такою!
 

 
Легко я бросал
Города и уезды,
 
 
И бросил бродить,
Промотавшись до нитки.
 
 
Теперь под зеленой сосной
Мое место —
 
 
Я если хожу,
То не дальше калитки.
 
 
Я бросил
Беспечное непостоянство,
 
 
Я бросил пирушки
И радуюсь детям.
 
 
Но я никогда
Не бросал свое пьянство —
 
 
И мы это с вами
Особо отметим.
 
 
Коль к ночи не выпьешь,
Не будет покоя,
 
 
Не выпьешь с утра —
И подняться не в силах.
 
 
Я бросил бы днем
Свое пьянство святое,
 
 
Но кровь леденела бы
В старческих жилах.
 
 
Ну, брошу —
И радости больше не будет.
 
 
А будет ли, в сущности,
Выгода в этом?
 
 
А вот когда вечность
Мне годы присудят
 
 
И птицы поздравят
С последним рассветом, —
 
 
Тогда равнодушно
И трезво, поверьте,
 
 
Я с плеч своих скину
Житейскую ношу
 
 
И с ясной душою
В обители смерти,
 
 
Быть может, действительно
Пьянствовать брошу.
 

 
Смерть сопутствует жизни —
И так до скончанья времен.
 
 
Даже ранний конец
Предрешен равнодушной судьбою.
 
 
Человек, что вчера
На закате встречался с тобою,
 
 
Он сегодня – увы! —
В поминальные списки включен.
 
 
Дух его улетел
Далеко, в неземные края,
 
 
Лишь увядшая форма
Осталась в гробу, неживая.
 
 
Плачут старые люди,
В могилу меня провожая,
 
 
Плачут малые дети,
И добрые плачут друзья.
 
 
Ну а то, чем я славен
И чем я горжусь до сих пор,
 
 
Да и то, в чем я грешен, —
Никто никогда не узнает:
 
 
Через несколько осеней
Кто разобрать пожелает,
 
 
В чем была моя слава
И в чем заключался позор?
          _____
 
 
Мне осталось одно —
Сокрушаться, что в жизни земной
 
 
Недостаточно пьянствовал:
Сколько недопито мной!
 

1

 
Десять тысяч существ —
Всем пристанище в жизни дано;
 
 
Лишь печальному облаку
Нету на свете опоры:
 
 
В темноте поднебесья
Плывет и растает оно,
 
 
Не увидев ни разу
Залитые солнцем просторы.
 
 
Благодатные зори
Ночной разгоняют туман.
 
 
Обгоняя друг друга,
Несутся лукавые птицы.
 
 
Только я не спешу:
Мне давно опротивел обман —
 
 
И к лачуге своей
Я по-прежнему рад возвратиться.
 
 
Я проверил себя
И остался на прежнем пути —
 
 
Не боюсь, что от голода
Тело мое пострадало б:
 
 
Нету старого друга,
И нового мне не найти,
 
 
И совсем ни к чему
Униженье упреков и жалоб.
 

2

 
Холод ранней зимы
Увенчал окончание года,
 
 
Я лежу на веранде,
В худой завернувшись халат.
 
 
Даже в южном саду
Ничего не жалеет природа,
 
 
Обнаженные ветви
Украсили северный сад.
 
 
Наклоняю кувшин —
В нем ни капли вина не осталось.
 
 
Погляжу на очаг —
И над ним не синеет дымок.
 
 
То ли стало темно,
То ли просто склонила усталость,
 
 
Но стихов и преданий
Читать я сегодня не смог.
 
 
Голод мне не грозит еще —
Гневному взгляду и слову —
 
 
Не нуждаюсь я в пище,
Как праведник в княжестве Чэнь.
 
 
Вспомню нищих ученых —
Их мудрого духа основу,
 
 
И себя успокою я
В этот безрадостный день.
 

3

 
Старый Жун подпоясывал
Жалкой веревкой халат,
 
 
Но на лютне бренчал,
Хоть уж было ему девяносто.
 
 
В рваной обуви ветхой
Из дырок одних и заплат,
 
 
Юань Сянь распевал свои песни
Беспечно и просто.
 
 
От «Двойного цветения»
Сколько воды утекло!
 
 
Сколько мудрых ученых
С тех пор в нищете прозябали!
 
 
Лебеду в их похлебке
Мы даже представим едва ли,
 
 
И лохмотья одежд их
Представить сейчас тяжело.
 
 
Я-то знаю, что значит
Богатый халат на меху,
 
 
Но почти что всегда
Он путями нечестными добыт.
 
 
Цзы умел рассуждать,
Но витал где-то там – наверху,
 
 
И меня бы не понял —
Тут надобен собственный опыт.
 

4

 
Благородный Цань Лоу,
Не зная тревог и печали,
 
 
В независимой бедности
И в неизвестности жил.
 
 
Ни посты и ни почести
В мире его не прельщали,
 
 
И, дары отвергая,
Бессмертие он заслужил.
 
 
И когда на рассвете
Окончился жизненный путь,
 
 
Даже рваной одежды
Ему не хватило на саван.
 
 
До вершин нищеты он возвысился —
Мудр был и прав он,
 
 
Только Дао он знал —
Остальное же так, как-нибудь…
 
 
Сто веков отошли
С той поры, как из жизни ушел он,
 
 
И такого, как он,
мы, быть может, не встретим опять.
 
 
Все живое жалел он,
Добра и сочувствия полон,
 
 
До последнего вздоха…
Что можно еще пожелать?
 

5

 
Юань Аню, бывало,
Метель заметала жилье, —
 
 
Он сидел взаперти,
Но не звал на подмогу соседей.
 
 
Юань Цзы, увидав,
Как народ беззащитен и беден,
 
 
Проклял царскую службу
И тотчас же бросил ее.
 
 
Жили оба они,
Не желая нужду побороть,
 
 
Сено было их ложем,
И пищей служили коренья.
 
 
Кто же силы им дал на земле
Для такого смиренья,
 
 
Чтобы дух возвышался,
Презрев неразумную плоть?
 
 
Стойкость бедности – вечно —
Сражается с жаждой богатства,
 
 
И когда добродетель
В таком побеждает бою —
 
 
Человек обретает
Высокую славу свою,
 
 
Ту, что будет сиять
На просторах всего государства.
 

6

 
Безмятежный Чжун-вэй
Нищету и покой предпочел —
 
 
У соломенной хижины
Выросли сорные травы.
 
 
Никогда никому
Ни одной он строфы не прочел,
 
 
А ведь были б стихи его
Гордостью Ханьской державы.
 
 
И никто в Поднебесной
И ведать не ведал о нем,
 
 
И никто не ходил к нему.
Кроме седого Лю Гуна.
 
 
Почему же поэт
В одиночестве скрылся своем?
 
 
Почему в одиночестве
Пели волшебные струны?
 
 
Но святые стихи
Он за совесть писал – не за страх,
 
 
Независим и горд,
Даже мысль о карьере развея.
 
 
Может быть, ничего я
Не смыслю в житейских делах,
 
 
Но хотел бы последовать —
В жизни – примеру Чжун-вэя.