Текст книги "Рота, подъем!"
Автор книги: Александр Ханин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)
Рота!! Команда "Рота" была!! Рота, строится на взлетке!! "Духи" решили "обуреть"? Решили норов показать? Мусаев, упор лежа принять!!
Отставить! Не резко! Повторяю для непомнящих табуреток: упор лежа в армии принимается падением! Упор лежа принять!! Раз-два, раз-два, раз-два. Встать!! Рота, рядовой Мусаев решил нарушить приказ в боевое время. Так, рядовой? Молчать, тебе слова не давали! Рот заткни. Когда мужчины говорят, женщины молчат!! Рядовой Мусаев, объявляю Вам два наряда вне очереди!! Вам понятно? Не слышу! Вы поступаете в помощь действующему наряду. Дежурный по роте, тебе есть в помощь наряду "враг народа".
Введенное мной выражение "враг народа" быстро укрепилось в роте.
Так стали называть провинившегося солдата. "Врага народа" ставили на грязные работы, в помощь наряду. "Враг народа" мог исправить ситуацию и снять "позорное пятно" путем проявления какой-либо положительной активности по отношению к своему командиру. Например, проявив личное желание пришить подшиву или почистить сапоги старослужащему. Заставлять никого не надо было – желающих исправиться было предостаточно. Зачастую солдат сам предлагал погладить форму или пришить подшиву, выпрашивая после возможность сбегать в "чепок". Это были мирные дела, крайне редко доходящие до воспитательного мордобоя. Что такое "дисбат" в роте знали. Когда я был молодым, младшим сержантом, то служивший в роте рядовой, явно отличавшийся от других солдат, говорил:
– Запомните, сынки. Не троньте солдата пальцем. Или бейте так, чтобы следов не оставалось. По почкам валенком или уставом по голове. Я одному чурке дал по яйцам и два из трех лет, полученных за неуставные взаимоотношения в "дизеле" отсидел. А "дизель" – это не полк. Идешь, несешь, даже бежишь с носилками с песком. Навстречу тебе идет сержант. Ты носилки бросаешь, вытягиваешься по стойке смирно и отдаешь честь. Потом подбираешь носилки и вперед, дальше.
Вовремя не принял строевую стойку – получил в рыло. Вякнул – попал на губу. А там губа не то, что в дивизии. Сразу в карцер. А в карцере хлорочки сантиметров пять на пол насыпят, и водички пару ведерок плеснут. Ни сесть, ни лечь и легкие жжет. И никого не волнует. Ты почти как зек. Отпусков нет, увольнительных нет. Если хорошо служишь, то можешь раньше в полк вернуться и дослуживать.
Меня мамка два года тому назад домой ждала, а я только через месяц дембельнусь. Берегите себя, сынки, хрен с ними, с чурками.
Из носа Мусаева продолжала медленно капать алая кровь. Капала на пол, но, самое главное, она капала на майку солдата.
– Рота, разойдись. Мусаев за мной!!
Я повел его в каптерку. Уступать в такой ситуации было нельзя.
Уступка означала бы, что солдаты имею право сесть на шею сержантам до окончания учебки.
– Товарищ старшина, – обратился я к Бугаеву, – рядовой Мусаев решил своего сержанта послать куда подальше.
– Ух, ты, воин. Сержанта посылаешь?
– Нэт.
– Рот закрой, когда со старшиной разговариваешь!! Офигел, солдатик? Тебе кто давал слово выступать? У нас тут не демократия. У нас, сынок, армия. И что у тебя за вид?
– Я к врачу пойду.
– К врачу ты пойдешь завтра с 16 до 17, если заранее запишешься в журнал.
– Нэт. Я сейчас пойду. Скажу, что меня сержант бил, тогда сержант посадят.
– Ты совсем дурак, чурка? Ты на сержанта напал, приказ не выполнил…
– Я не напал…
– Рот закрой!! Напал! Вся рота видела. Ты, чучмек, кому думаешь, что поверят? Гвардии старшему сержанту, отличнику боевой и политической подготовки или тебе, чурке безмозглой, которая не умеет даже по-русски разговаривать? Дай сюда майку. Бегом к умывальнику рожу мыть!!
– Глянь за ним, – показал мне головой на дверь Бугаев, кидая майку в грязное белье.
Через три минуты Мусаев стоял перед Бугаевым, окруженным сержантами роты. Следов крови на нем не было.
– Ты с чем собрался к врачу идти? – переспросил Бугаев. – Ты практически здоров, солдат. Косить собрался?
– Все равно пойду. На майка кровь есть.
– На, держи свою майку, – и Бугаев кинул солдату майку из пачки.
– Одевай.
– Пойду. Завтра пойду, – сказал солдат, удовлетворенно натягивая майку. Его лицо, увидевшее пропавшие с майки следы крови, вытянулось так, что удержаться от смеха не смог никто.
– Солдат, ты приказ помнишь? Сложить вещмешок и заступить в наряд. У тебя на все про все две минуты. Время пошло!! – напомнил я солдату.
– Я ночью в нарядэ тэба зарэжу! – твердо пообещал мне солдат.
– Обязательно. Пшёл вон, баран.
Желания попасть под штык-нож солдата у меня не было никакого.
Однажды такое же обещание получил Денискин. Сашка тогда пытался заставить молодого солдата надеть противогаз и убирать туалет в противогазе из-за того, что солдат отказывался мыть сие заведение под предлогом нелюбви к запаху хлорки. Из-за того, что солдат еще не принял присягу и "приказ командира" был для него пустым звуком, сержант Денискин вместе с младшим сержантом Крымовым решили натянуть казаху противогаз собственноручно. Солдат сопротивлялся, но ударить молодого бойца из них тоже никто не решался. В конце концов, они, скрутив солдату руки, натянули ему противогаз на голову и отпустили его.
– Иди, мой пол, – начал смеяться Сашка.– Теперь тебе ничего мешать не будет.
Солдат сорвал с головы противогаз, швырнул его на пол и кинулся к открытому окну. Он не пугал и ничего не говорил. Он выпрыгнул из окна третьего этажа и… повис в воздухе, зацепившись одной рукой за поперечную раму окна.
– Чего завис? – спокойно спросил его кто-то из сержантов-дембелей, проходя мимо. – Прыгай. Тут третий этаж, разобьешься, я скажу, что не выполнил требования по правилам безопасности при мытье окон. Прыгай.
Секунду зависнув в воздухе, казах подтянулся на одной руке и встал на подоконник.
– С подоконника слезешь, не забудь протереть, чтобы грязь от сапог не оставалась, – сказал дембель и пошел дальше.
– Чего не прыгнул-то? – попытался зацепить его Денискин.
– Я прыгать не буду. Я тэбя ночью зарэжу.
Вот тогда мы получили первый опыт того, что надо делать при подобных обещаниях, и я позвал дежурного по роте.
– Тебе в дополнение дан Мусаев. Ты его в сортир, на "очки" по полной программе, потом пол, "машку" в руки и на тумбочку до утра.
Штык-ножа не давать. Запомни, он не спит. То есть, вообще не спит. А то его бурость может другим передаться, заразная это штука
"бурость". Потом как вирус разойдется, не будем знать, как лечить.
Вырубать придется. С корнем. По самые… не балуйся.
– Рота, подъем! Тревога!! – кричал, надрываясь, дежурный.
В роту один за другим уже входили офицеры роты и управления батальона.
– Рота, тревога!! Взвод, тревога!! В ружье!! – слышалось со всех сторон. – Взвод, строится, получить оружие и противогазы.
Солдаты бежали, толкая друг друга, напяливая вещевые мешки, каски, автоматы со штык-ножами и противогазы. Строились на улице повзводно.
– Бугаев, – крикнул ротный, – веди роту к боксам.
Мы пошли к боксам в парк, где хранилась военная техника. Боксы были закрыты, и солдаты стояли без дела. Тревоги не поднимали ни боевой дух, ни боеспособность солдат. Тревоги могли демонстрировать вышестоящему командованию, что солдаты могут встать и в полном бардаке выскочить с вещевыми мешками на улицу. На этом тревоги заканчивались. Они не превращались в продолжающиеся учения, как это показывали в классических фильмах про армию. Даже техника почти никогда не выгонялась из боксов. Чаще всего командир полка с проверяющим проходили вдоль строя и распускали солдат по казармам. В ожидании этого приказа от скуки начался спор, кто сможет сильнее бросить штык-нож. Сержанты брали штык-ножи своих солдат и кидали их в двери бокса. Через полчаса это занятие большинству наскучило, и только Самсонов, задетый за живое кем-то из дедов, продолжал швырять ножи, которые глубоко входили в пятисантиметровые доски.
– Дай штык-нож, дай сюда, – пытался отобрать Самсонов штык-нож у солдата взвода. – А теперь попробуй вытащить.
Очередной штык-нож влетел со всего размаху так, что пробил доску двери бокса и вышел с другой стороны. Вытащить нож не удавалось.
Самсонов схватил его за ручку.
– Я его сейчас в стороны.
– Стой, мудила, – схватил я его за руку. – Сломаешь, на семьдесят шесть рублей влетишь. До дембеля платить будешь.
– А он не мой.
– Ну, это ты после доказывать будешь, чей он…
Нож из доски вытащить не могли и долго качали в разные стороны, пока он не вышел из доски, после чего игрища с оружием прекратили.
Еще через час нас позвали в казарму. Так и не сняв даже замки с боксов.
В казарме, когда мы проверяли оружие перед сдачей, обнаружилось, что у меня куда-то пропал магазин от автомата. Не то он упал, когда мы выбегали из казармы, не то, когда мы побросали автоматы около боксов, но магазина не было. За потерю надо было писать объяснительную, но платить мне очень не хотелось.
– Взвод, строится! Взвод, у нас произошло ЧП. Во время тревоги во взводе был утерян один магазин. Постановка задачи: через полчаса у меня должен быть магазин. Принесшему магазин объявляется моя личная благодарность, подкрепленная увольнением в город в воскресенье. Если магазина не будет… В общем, все в курсе? Разойдись!
Через тридцать минут мне принесли четыре магазина. Где в казарме могли валяться магазины от автоматов, я понятия не имел, но факт остался фактом.
Я начальник – ты дурак
– Всем замкомвзводам распределить солдат на хозяйственные работы,
– приказал ротный, когда вещевые мешки были уложены в шкафы, и солдаты уже слонялись без дела. – Ханин, ко мне.
Я подошел к старлею.
– Возьмешь с собой двадцать архаровцев, получите лопаты и кирки и в распоряжение связистов до вечера. Машина на КПП.
Работать вне пределов части всегда было радостнее, чем в полку.
Меньше шанса нарваться на кого-нибудь из офицеров.
– Кого имеют в дождь и грязь? – приветствовал я связистов. – Нашу доблестную связь.
– А если связи неохота, то вперед идет пехота. Привет, Санек, – хлопнул меня по руке Витя.
Со связистами многие старались поддерживать хорошие отношения.
Если знать позывные, то можно было дозвониться даже до дома. В отделении связи был мой земляк – Сергей Самохвалов. Парень он был отличный и, когда меняли позывные, потихоньку делился со мной этой информацией. Сергей был электронщиком и разбирался в рациях, но его основная работа была – вождение БРДМ, машину, на которой стояла радиостанция. Однажды Сергей отдал управление БРДМ одному из связистов, а сам показывал направление заезда машины в бокс. Связист умел управлять техникой на колесах, но не так высококлассно, как
Самохвалов. Машину зашла в бокс, но в момент остановки, солдат выжал газ чуть сильнее, и БРДМ соскочила в сторону и прижала Серегу к соседнему БТРу. Самохвалову удалили легкое, демобилизовали. Связиста убрали из части. А одного из солдат нашей роты перевели в отделение связи. Вот его-то и Витю, командира отделения связистов, я и встретил.
– Погнали! – дал команду водителю связист, и машина выехала из расположения дивизии.
Мы ехали минут сорок по проселочной дороге. Дорога убегала из-под колес, высокие, стройные ели стояли, чуть наклонившись над дорогой.
– Грибы, уже, наверное, появились, – сказал я командиру второго отделения Меньшову.
– И чего с ними делать?
Меньшов, хоть и был русским парнем, но всю свою жизнь прожил в
Фергане, и ментальность востока была ему ближе, чем русские леса, поля и тихие речки.
– Чурка ты, хоть и русский, – хлопнул я его по спине. – Грибочков бы собрать, пожарить, ммм…
Он пожал плечами, жуя заменитель табака, и отвернулся.
На месте, где нас высадили, уже работали человек пять солдат.
– Товарищи солдаты, – обратился я к бойцам. – Вам поручено правительственное задание по копанию траншеи для кабеля под секретную связь. Поэтому ни одна сука не покидает место, пока не закончит. Прием работ осуществляет командир отделения связистов. Он же и поставит вам задачу на местах. И помните: "Десять хлопцев из стройбата заменяют экскаватор, а один ковровский "дух" заменяет даже двух".
Солдаты получили лопаты, начали копать неглубокую траншею для прокладки кабеля. Связисты, Меньшов и я уселись за кустами. По дороге, проходящей рядом, шел грузовик. Увидев солдат, грузовик остановился, и сидящий рядом с водителем парень деревенского вида, выскочил на обочину.
– Привет, мужики.
– И тебе не болеть.
– Что копаете?
– Землю.
– Приколисты. Сколько отслужили? Выпить хотите?
В армии мало людей отказывающихся от такого предложения, и через несколько минут парень вернулся с бутылкой самогонки и пакетом закуски. Отказавшись пить, я закинул руки за голову и уставился в синее небо. Теплая земля, монотонные голоса и плывущие облака вогнали меня в дрему и, когда я проснулся, сидящие рядом уже уговаривали вторую бутылку самогонки, переговариваясь уже заплетающимися голосами.
– Пойду, проверю трудовые подвиги, – поднялся я.– Раздам ордена и медали.
– Оставь. Какая разница? – посоветовал гражданский паренек, появившийся за время моего отдыха.
– Тебе никакой, а с меня ротный спросит…
– Да кто ему доложит?
– Стукачей хватает.
– Веди стукача, разберемся, – заверил старший из гражданских, хлопнув ладонью по разложенной плащ-палатке.
Я пожал плечами и пошел вдоль траншеи. Кто-то из солдат ковырял лопатой, кто-то схватился за лопату, когда увидел меня, кто-то бросил сигареты или отошел от товарища, но один продолжал сидеть даже по мере моего приближения.
– Раждумаев, – окликнул я солдата, – ты еще живой?
Солдат молчал.
– Раждумаев, может быть, ты встанешь, когда с тобой разговаривает старший по званию?
Солдат поднял голову и посмотрел на небо сквозь меня.
– Встать, солдат!! Это приказ!!
Нехотя, показывая свое полное нежелание выполнять приказ, таджик поднялся.
– Раждумаев, чего ты развалился, когда все твои товарищи трудятся?
– Нэ всэ.
– Нэ всэ, – передразнил я его. – Это ты один. Обернись, солдат, у каждого лопата в руке, а ты… Вперед, работать.
– Нэ буду.
– Чего?
Такого наглого отказа от "духа" не часто можно было услышать.
– Ты чего сказал, солдатик?
– Нэ буду копать.
Солдаты начали оборачиваться, останавливаясь, ожидая продолжения.
Не желая вступать в пререкания при остальных и наживать себе ненужных свидетелей, я дернул солдата за ремень.
– Иди за мной, воин. Всем работать. Если траншея не будет вырыта
– взвод будет наказан. Вы и так, на грани… – и пошел обратно по траншее.
Руджамаев поплелся за мной, бурча, что работать он все равно не будет.
– Этот стукач? – начал подниматься гражданский.
– Нет. Этот борзОй. "Дух", возомнивший себя "дедом".
– Обурел, чурка? – качаясь, встал деревенский парень.
– Сам чурка, – ответил Руджамаев.
– Чо? – парень схватил солдата за ремень и резко дернул на себя.
– Ты чурка. Запомни! Ты чурка!! И ты, – он ударил Руджамаева кулаком в пуговицу на хэбэ, – должен отвечать: "Так точно, товарищ
Харитонов, я чурка грёбаная".
– Брось, зёма, – попросил я. – У нас сейчас за неуставником следят. Я потом буду за этого тупоголового сидеть…
– Не боись, – Харитонов обнял Руджамаева за плечи. – Мы с зёмой поговорим. Индивидуально. С глазу на глаз. Давно я с земляками не разговаривал, – и он засмеялся своей шутке.
– Только живого мне его оставь…
– Не боись, – и Харитонов потащил Руджамаева в дальние кусты.
– Оборзели твои "духи"? – спросил связист.
– Да ну их, – махнул я рукой и, достав журналы "Юность", выпрошенные у библиотекаря под честное слово, уселся читать нашумевшую тогда повесть "Сто дней до приказа". Повесть была актуальная. Многие вещи из того, что было описано, казались мне утрированными, но я служил в учебке Московского военного округа, где служба считалась наиболее приличная. Я слышал о зверствах в
Забайкальском военном округе и о страшных болезнях в частях, расположенных под Мурманском. На мелкие казусы в повести я не обращал внимания, стараясь сравнивать описанное с тем, что я видел собственными глазами. Читать опубликованную благодаря перестройке повесть было увлекательно.
– Ты все понял, чурка? – прервал мое чтение голос Харитонова возвращающегося с солдатом. – Все? Тогда, вперед, пахать!
И он толкнул солдата к другим.
– Ты чего с ним сделал? – поднял я голову.
– Поговорил по душам, если у этого палена она есть, – и он снова засмеялся собственной шутке. – Давай выпьем, зема.
Во второй половине дня, когда мы вернулись в казарму, в расположении появился взводный.
– Как дела, замок? – приветствовал он меня. – Я все еще в партию вступаю.
– Серьезное занятие…
– И не говори. Я вот тут, что подумал: а не сводить ли нам взвод в кино? Как тебе идея?
– Вечером рота заступает в наряд. Я со старшиной иду…
– А кого меняете?
– Четвертую роту.
– Я с их старшиной договорюсь – мы примем наряд без проверки.
– А ротный?
– И с ротным договорюсь. Построй взвод.
– Взвоооооооооод! Строится.
Мы объяснили идею солдатам, все согласились и пошли скидываться
Имрану билеты в кинотеатр.
– Третий взвод, строится! – голос старшины из каптерки разнесся по всей казарме. – Была команда: "Строится"!!
Кто-то двинулся к "взлетке", кто-то продолжал стоять около Имрана в ожидании сдачи денег.
– Третий взвод хочет побегать? – удивился прапорщик, выходя из своей комнаты. – Бегом на "взлетку", вашу мать!!!
– Взвод, становиться, – дал я команду. – Равняйся, оставить!
Равняйся, смирно! Товарищ гвардии старший прапорщик, третий взвод по
Вашему приказанию построен.
– Почему шевеления в строю? – раскачиваясь с пятки на носок, посмотрел поверх голов старшина. – К окну около каптерки бегом марш.
Взвод побежал, не торопясь, в указанном направлении.
– Взвод, строится! – снова дал команду старшина. – Бегать разучились? К окну бегом так, чтобы ветер был слышен. Марш!!!
Солдаты сорвались с места и, толкая друг друга, понеслись к окну.
– Взвод, строится,– снова приказал старшина. – К окну около канцелярии бегом марш!!! Добежали? А теперь к окну около каптерки, бегооооооооооооом!!!
Пробежав означенными маршрутами три-четыре раза и немного запыхавшись, солдаты готовы были выполнять уже любую команду старшины.
– Наряду по кухне подойти к каптерке для получения рабочего хэбэ,
– спокойно сказал старшина и пошел к своему ведомству.
– Товарищ, старший сержант, – подошел ко мне Имран. – Деньги украли.
– Какие деньги?
– Те, что мы на кино собирали.
– Взвод же бегал. В расположении кроме своих никого не было. Ты их куда положил?
– На койке оставил.
– Товарищ лейтенант, – подошел я к взводному.– Кто-то из солдат деньги украл. Из своих же.
– Взвод! – рявкнул командир. – Строится. Во взводе обнаружилась крыса. Вор. Пусть он сам выйдет из строя.
Строй стоял.
– Я приказал выйти из строя, и ему ничего не будет.
Никто не шелохнулся.
– Что же вы, как суки, у своих же? Ведь вор украл у своих же товарищей. Может быть, ему с ними завтра в бой. Пусть окажется мужиком, а не трусливым чмом и сделает шаг вперед.
Взвод не шевелился.
– Вот ведь, бараны… Значит, взвод никуда не пойдет!! Уроды…
Разойдись. Или нет – пусть вор тихо положит деньги обратно. Я смотреть не буду. Мы с замком пойдем покурим, а вы… в общем, понято. Разойдесь.
За четверть часа деньги не появились. Заставив всех вывернуть карманы, мы так же денег не нашли. Наши подозрения упали на
Раджаева, но доказательств у нас не было. В кино мне идти хотелось не меньше других, и я уговорил взводного повторить сбор денег еще раз. Мы смогли собрать необходимую сумму и пошли к ротному.
– Первый и второй взвода на директрисе, – оторвав голову от бумаг, сказал ротный, – ищите катафоты.
– Найдем! – заверил взводный, и мы вышли в коридор.
– Где я их найду? – посмотрел я на него. – Да и в увольнение катафоты и флажки не нужны.
– Увольнительная есть? – заговорщицки глянул Алиев.
– Есть, – я достал из кармана бумажку с печатью.
Лейтенант взял увольнительную записку и написал в графе звание и фамилия: "Гвардии старший сержант Ханин" и в графе "с ним следует" проставил: "40 человек".
– Нормально?
– Не знаю. Устав не ограничивает количество "с ним", – ответил я.
– Взвод! Строится!!
Через пять минут мы стояли на КПП.
– Не пущу! – стоял, уперев руки в бока, младший сержант роты водителей.
– Кого ты не пустишь?
– Взвод не пущу в город. Обязаны быть флажки и катафоты.
– А мы в увольнение, бумажку не видишь?
– Есть правила. Есть устав… Не пущу!!
– Кто дежурный по караулам? – резко спросил Алиев.
– Капитан Жуков… Но он тоже не разрешит.
Алиев повернулся и пошел к зданию коменданта. Выйдя через две минуты, он подмигнул мне и тихо сказал на ухо:
– Жуков пошел в туалет, а что тут произойдет за это время, его не волнует. Усек? Командуй.
– Взвод! – громко сказал я. – Построение личного состава по ту сторону ворот… через тридцать секунд. Время пошло. Осталось двадцать!!
Солдаты, которым идея любой аферы нравилась куда больше, чем жизнь по уставу, кинулись на забор, на ворота, перелезая и перепрыгивая, отталкивая и одновременно помогая друг другу.
– Не пущу! – громко крикнул дежурный по КПП и встал в дверях.
– Кого? Меня? Офицера?! – крикнул лейтенант. Дежурный понял, что может запросто схлопотать от азербайджанца и, отодвинувшись в сторону, пропустил офицера, тут же закрыв собой проем.
– Не пущу!
– Пшел вон, душара, – я толкнул его раскрытой пятерней в лицо. -
Или ты не видишь старшего по званию с документами? Пшел вон, чмо.
Дежурный хотел еще что-то сказать, но я подхватил его под ремень и вытолкал за КПП. Взвод уже стоял в колонну по три.
– Я доложу. Я доложу, – ныл парнишка.
– Иди, иди, стучи.
Такая формулировка была самая правильная, потому что она останавливала младшего сержанта в своих помыслах. Стукачей били нещадно как свои, так и чужие. Положенное уставом он выполнил.
Дежурный по караулам не вмешался. А нарушение было не столь существенное. Его совесть была чиста. А мои действия прикрывали офицерские погоны темпераментного взводного. И мы пошли в город.
– Взвод! – давал я команду, когда мимо проходила смазливые девушки, – равнение на красавиц.
Солдат это веселило, девушки ускоряли шаг, поглядывая на солдат.
Мы с взводным шутили, что солдатам эти девушки еще не скоро "будут давать". Но кто-то из девчонок решил не обходить бравых солдат, а пройти между ними. Радости тех, кто смог коснуться рукой девчонки, не было предела. Девчонка завизжала, вдруг поняв, куда она угодила, и это еще больше раззадоривало парней.
– Иды суда! Красавица. Луби мэня, – слышались многонациональные голоса со всех сторон.
– Взвооод! – гаркнул я, и солдаты перешли на строевой шаг.
Девчонка выскочила из строя, тяжело переводя дыхание. Лица солдат улыбались. Такого развлечения им никто не обещал. Три месяца не видеть, не дотрагиваться до женского тела было тяжело молодым парням, еще недавно нежившимся под гражданскими одеялами и в объятиях подруг.
Фильм, мороженое, стакан кваса – этот предел мечтаний солдата-первогодки, мы смогли воплотить в этот вечер. Еще через два часа наряд "шуршал" по столовой, приводя все в порядок под моим присмотром, так как старшина решил раньше времени уйти домой.
– Товарищ сержант, – подошел ко мне ротный на следующий день после наряда. Я встал. – Кто ударил Раджаева по яйцам?
– А я откуда знаю?
– Он получил по яйцам, когда вы были вместе со связистами и копали траншею. Где Вы были?
– С личным составом. А куда мне деться с подводной лодки?
– Зачем Вы избили солдата?
– Я? Не бил я его.
– А солдат говорит…
– Что я его бил? Лично я?! Раджаева ко мне!!
– Зачем Вы позвали солдата?
– Сразу и разберемся. Раджаев, я тебе бил по яйцам? Да или нет?!
– Нэт…
– Свободен, солдат.
– Вы грубо обращаетесь с подчиненными, товарищ сержант.
– А я им не мама и не девушка, чтобы их ласкать, товарищ старший лейтенант. Солдат должен выполнять приказы. А всем остальным пусть замполит занимается.
– Я знаю, что его ударил гражданский…
– Значит, солдат полез в драку с гражданскими? Его наказать, товарищ старший лейтенант?
– Что ты выпендриваешься? Ты же знаешь, о чем я!
– О чем?
– О том, что у тебя во взводе мордобой. У солдата яйца распухли.
Ты сядешь.
– А это уж фиг. Не я бил. Солдат подрался с гражданским – это уже не неуставные взаимоотношения, так как гражданский не является военным. Каламбур, но… не ко мне. Я недосмотрел. Готов понести наказание. Соглашусь на кратковременный расстрел…
– Ты мне чего дурака включаешь? Запомни: в армии пословица "ты начальник – я дурак" не работает. В армии есть другая пословица: "я начальник – ты дурак". Улавливаешь разницу? И ты это еще на себе почувствуешь. Я обещаю. А насчет неуставных взаимоотношений в твоем взводе мы еще поговорим, – пообещал мне ротный и пошел дальше.
Следующие несколько дней рота вместе с курсантами общевойскового училища проходила подготовку, оставаясь в казарме на директрисе.
Возвращаясь через день в казарму, уставшие и замученные солдаты шли в строю, шаркая ногами по асфальту кирзовыми сапогами, когда поравнялись с командиром полка.
– Р'ота! – картаво прокричал ротный, который присутствовал, как старший офицер роты.
Солдаты не усилили шаг, а продолжали дальше, уставши, плести ноги.
– Командир роты, ко мне! – крикнул подполковник.
Ротный подскочил к нему, подняв руку к фуражке.
– Старший лейтенант Дрянькин! Поверните роту и пройдите, как положено.
– Р'ота! Кр'угом! Бегом мар'ш!
Еле подвигая ноги, солдаты отошли на несколько метров.
– Р'ота! Р'авняйсь! Смир'но! Шагооооом ар'ш!! – выкрикнул ротный, стоя впереди строя подразделения.
Солдаты начали не очень ровное движение, толкая друг друга в спины.
– Р'ота! Смир'но! Р'авнение на-пр'аво!! – скомандовал командир и начал единственный из всего строя чеканить шаг, поедая глазами комполка.
Рота, не сильно усилив шаг, шла мимо подполковника.
– Тааак, – протянул командир полка. – Дрянькин, ко мне. Бугаев, повторите… это был учебный заезд.
Бугаев развернул роту, заставив солдат отбежать на десяток метров. Сержанты начали показывать солдатам кулаки, поднимая остатки их боевого духа обещанием будущих ночных неприятностей. Под командованием замстаршины третья мотострелковая рота прошла как на параде на Красной Площади, чеканя шаг, как один человек, гордо повернув головы в сторону офицеров.
– Нда… – задумчиво сказал подполковник. – Понятно. Бугаев, уводи роту. Дрянькин, останься. Нам надо серьезно поговорить.
Через десять минут ротный строил роту в казарме. Солдаты вставали медленно и не торопясь.
– Р'ота, – обратился старлей к солдатам, врожденно картавя. -
Сегодня мое пр'иказание было похер'ено.
– Опять похер'ено, – крикнул негромко кто-то из солдат, передразнивая картавость.
– Что?! – опешил старлей.
О такой наглости в полку не слышали. Командир роты мог иметь конфликты с младшими по званию, но ниже сержантов это никогда не опускалось. Чтобы солдат-первогодок ляпнул такое на общем построении роты – это был верх хамства.
– Кто сказал?! Кто?!
Тишина была ему ответом.
– В чьем взводе был выкрик?
Сержанты, дружно поднимая удивленно плечи, поддержали солдата молчанием.
– Я накажу. Я всех накажу, – пообещал старлей и вышел из расположения роты. – Вот вернусь с офицерских учений и накажу. Всех!
– Нам бы ваш опыт, – грустно сказал вечером в сушилке один из курсантов на пояснения сержантов о происшедшем. – Наши знания и ваш опыт – неоценимы.
– Если ты комвзвода, – начал Бугаев, – то замок для тебя брат и друг. А если ротный пытается "опустить" сержантов учебной роты, то он остается один. Понимаешь? Просто один.
– А другие офицеры?
– Они в роте как на работе, – ответил я, – а сержант с утра и до утра. Двадцать четыре часа в сутки. Ротный должен сержантов холить и лелеять. А он… Как он с сержантами, так и рота с ним. Ведь даже старший по званию не сможет ничего сделать. Костин как-то построил этих "духов", спросил, кто из них музыкант и потом заставил тащить пианино из подвала на третий этаж… пианист хренов. Потыркал пальцами, потыркал. Оно расстроенное. Ужас, а не звук. Неделю над всеми издевался, зараза.
– И?
– Чего "и"? Он уехал на учения, мы тех же музыкантов построили и спустили это пианино… на хрен. Так спустили, что поднимать больше нечего было.
– А чего майор? Ничего не сделал?
– Сделал. Он три наших гитары расколотил. Отсюда из сушилки и вышвырнул. Одна так красиво летела… через все расположение… музыкант, блин. И причину выдумал, мол, запрещено хранить гитары в неположенном месте… урод.
Послушав еще минут пятнадцать о тяжестях сержантской жизни и, как дежурный по роте, посоветовав всем идти спать, так как офицеры точно перед учениями появятся раньше времени в роте, я пошел в штаб батальона.
– Кто там? – раздался за дверью голос Назарчука.
– Свои, открывай.
– Свои в такую погоду дома сидят, телевизор смотрят, – процитировал писарь, открывая мне дверь.
– Быстро ты освоился, Андрюха. Быстро. Кофе налей дежурному по роте.
– У нас самообслуживание, – и писарь протянул мне чайник и кофе.
– Мы только что вскипятили. У нас работы "выше крыши". На завтра: карту комбату рисовать, замполиту, зампотеху и четыре ротным…
Зашиваемся.
– Я порядок наведу – могу прийти помочь.
– Давай. Виталька не может – ему журнал писать надо. А этот журнал…
Закончить Андрей не успел, как в дверь сильно постучали.
– Открывай, – голос Салюткина был высокий и громкий.
– Тссс, – показал мне палец Андрей. – Сейчас доколупываться начнет.
– Я дежурный по роте – выйти должен.
– Ты откроешь, а он меня сожрет.
– А так меня.
– Открывай!! – стук за дверью усилился. – Дневальный. Стой и долби ногой!
Стук стал менее сильным, но методичным.
– Открывай, козел! Я знаю, что ты там. Назарчук, гавнюк, открывай!
Андрей вдруг встал. Взял со стола пилотку. Подошел к двери. Одел головной убор на голову, выровняв звездочку. Поправил гимнастерку и, приложив руку к головному убору, внятно и громко произнес:
– Товарищ гвардии лейтенант, идите нах!
Сенеда хохотал так, что я начал уже беспокоиться за стекла на окнах. Доцейко вторил ему тонким смехом, да и я не мог удержаться.
– Открывай!!! – затарабанил очень громко Салюткин. – Дневальный, где дежурный по роте?
– Ууу… – понял я, что открывать придется. – Андрюш, у меня выбора нет.
– Ну, смотри…
Я открыл дверь.
– Кофе пьем? А кто службу тащить будет? – с порога налетел на меня Салюткин, держа в руках какие-то листы.
– Кофе службе помогает, товарищ лейтенант.
– Помогает? А сейчас увидим. Назарчук, кто я тебе? Кто, я тебя спрашиваю?
– Командир.
– А ты меня нах послал?
– У меня был приказ от комбата.
– Тебе комбат приказал послать меня нах? Врешь!!
– Комбат приказал посылать всех, кроме начальника штаба полка и выше. Вы, товарищ лейтенант, еще не начальник штаба полка.
– А кто я?
– Взводный.
– Правильно. Твой, блин, непосредственный командир. Твоего гребанного взвода. И вот я, как командир, тебе приказываю: нарисовать мне к утру карту. Она маленькая, всего четыре листа. Это тебе не комбата в двадцать…