Текст книги "Югана"

Автор книги: Александр Шелудяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Кто из вас старшим будет? – поинтересовался Чарымов и, поднявшись со скамейки, сделал несколько шагов, сел рядом с лейтенантом на приступку крыльца.

– Капитан Соловьев у нас за старшего, – ответил лейтенант, когда заново перевернул портянку и натянул на ногу еще мало разношенный сапог.

Вернувшись с самоходной баржи, капитан Соловьев открыл калитку, вошел в ограду и, поздоровавшись с Михаилом Гавриловичем, присел на ступеньку крыльца, вынул из планшета написанный протокол и сказал:

– Подпиши, дедушка, эту бумагу.

– Эта бумажка – не промокашка, забодай тебя комар… Видать, она в дело будет подшиваться, как лисий хвост к бабьему воротнику, – неохотно взяв протокол из рук капитана Соловьева, сказал Михаил Гаврилович и, достав очки из нагрудного кармана пиджака, внимательно посмотрел, что там написано,в этом протоколе. – Ты читай сам, капитан, эту стряпню. Глаза у меня сильно дальнозоркие, а очки мельтешат.

– Хорошо, слушай, товарищ Чарымов… – капитан начал читать: – «Югана Кулманакова с четырьмя подростками, братьями Волнорезовыми, из хулиганских побуждений совершили вооруженное нападение на рабочих совхоза, которое выражалось в следующем: Югана произвела выстрел по рабочим из короткоствольного оружия – ракетницы, которая была заряжена крупной солью. Подростки, четыре брата Волнорезовы, угрожали рабочим холодным оружием, промысловыми ножами самодельной работы».

– Так-так, – удивленно разведя руками, сказал Михаил Гаврилович, когда внимательно прослушал все содержание протокола. – Значит, хулиганка Югана с четырьмя париями совершила нападение на рабочих… И все рабочие совхоза, команда самоходной баржи поставили свои подписи под этой бумагой. Я, молодые люди, на эту протокольную чепуху своей подписи не дам, руки не приложу. Вранье все в вашей бумаге. Югана стреляла из ракетницы не в рабочих, а в небо – предупредительный выстрел…

– А почему вы так думаете? – недовольно качая головой, спросил капитан.

– Тут ваш лейтенант, вот он сидит рядом, сказал, что вы на самоходку унесли разрешение на слом школы и что рабочие сейчас начнут здание растаскивать по бревнышкам. Так это? – требовательно спросил Михаил Гаврилович и постучал ногтем указательного пальца по плахе крыльца, как дятел клювом.

– Да, есть разрешение не только на слом школы, но и на то, чтобы взять у вас трактор с вездеходом и передать в Бондарский совхоз… Так что все это делается на законных основаниях. Не согласен, тогда запишем, что свидетель от подписи отказался.

– Постой, капитан, не трезвонь. Послушай меня, старика. В этой школе работала учительницей мать Кости Волнорезова, и сам он учился в этой школе, и сыновья его учились в этой школе, пока не прикрыли ее. А строил школу, еще до войны, учитель Гриднев по своим чертежам. Только недолго пришлось ему учительствовать. В войну ушел на фронт – с войны вернулся без обеих рук. Мел, обернутый берестинкой, брал в зубы и писал на классной доске… Учил ребят грамоте. Умер он за неделю до Дня Победы. Осколок от снаряда у него под сердцем сидел. В этой школе учился Толя Чахлов. Он стал потом летчиком-испытателем. В этой школе учился Витя Плуталов. В войну он стал генералом. Спит около Берлина в солдатской могиле. Так вот, дорогой мой капитан Соловьев, когда от всех тех, кого я назвал, у тебя будет разрешение, вот тогда-то и пусть ломают школу…

– Я с уважением отношусь к памяти тех, кого вы называли. Но ведь ваш поселок считается неперспективным, давно уже заброшен. А школу перевезут в другое селение и там заново отстроят, разместят столовую, буфет… Ведь все эти дома, разные постройки без хозяйского глаза сожжет кто-нибудь, как это было в Иголе, или все на месте так и сгниет. А в Бондарском совхозе люди живут без столовой…

– Нет, капитан, я как старший по возрасту из мужчин в этом поселке категорически против и не позволю, чтобы улангаевскую школу разломали и увезли, а там, в вашей Бондарке, устроили из нее буфетную рыгаловку. Мне жить пустяк осталось. Возьму я в руки не ракетницу-пугач, как Югана, а крупнокалиберное ружье, и пусть кто попробует сунуться с топором к школе! Ну, а что касается перспективности нашего Улангая, то тут хреновину вы загнули. Улангаевская нефтеразведка, по воле каких-то начальников, была мыльным пузырем – не бурили, а тыкали землю-матушку, что в небо пальцем. Желанная, конечно, нефть лежит около Улангая в палеозойских отложениях. Нефть упрятана под землей на четыре и пять тысяч метров, в глуби земной лежит вся эта нефть, а не на две тысячи метров, где искали ее раньше. Иткар Князев, геолог из геологов, говорил об этом и доказывал еще пятнадцать лет назад. Да вот, совсем недавно, он был у нас в Улангае и сказывал, что в этом году или в будущем начнутся поиски нефти в палеозойских отложениях в районе Улангая. И станет Улангай на первых порах вахтовым поселком, а позднее перерастет в город нефтяников – все это благодаря палеозойской нефти, – Михаил Гаврилович высказывал все это запальчиво, и особенно подчеркивал он слово «палеозой», возможно, непонятное для милиционеров, но внушительно звучащее, как казалось старику.

Насчет нефти, которая в районе Улангая, выспросил все подробно старик у Иткара Князева и еще раз убедился в том, что ехать из родного поселка не следует. Казалось ему, что скоро, очень даже скоро вновь заживет Улангай полнокровной жизнью. Вот эта вера и заставляла Михаила Гавриловича, Югану, братьев Волнорезовых отстаивать сейчас школу. А в прошлые годы и многие другие строения были спасены от огня, разрухи.

– Все оружие, Михаил Гаврилович, у вас лично и у остальных мы конфискуем. Согласно последнему постановлению, вы были обязаны зарегистрировать в районной милиции огнестрельное гладкоствольное и нарезное оружие, а также и промысловые ножи. Вы же уклонились от регистрации… Ну, а ваши подростки со старухой пойдут под суд, – четко выговаривая каждое слово, произнес капитан Соловьев, будто чувствовал себя на трибуне.

– У нас есть участковый. Он и скажет нам, где и когда регистрировать ружьишки, ножишки…

– В районной газете писалось… А участковый вам не нянька.

– Поймите одно: у ребят на каждого – по две двустволки, да в придачу еще ружья Андрея Шаманова. Так они вам такую кашу заварят, если вы что-то и кого-то тронете хотя бы пальцем. В Москве потом вашему министру не расхлебать…

– Товарищ капитан, – обратился молодой лейтенант, смущенно посматривая на деда Чарымова, – может, мирно все уладим. Есть же кто-то у них здесь за старшего. Поговорить бы надо сначала.

– Как не быть старшему. Андрей Шаманов тут у нас за главного. Он уехал с Таней Волнорезовой в Тюмень. Теперь за старшего остался Орлан. Но ежели намерены все добром рассудить, то лучше вам сначала перетолковать с Юганой.

Поднявшись с приступки крыльца, Михаил Гаврилович с трудом распрямил спину, размял затекшие от сидения ноги, а потом приложил к губам ладони раструбом, прокаркал вороном. И через две или три минуты от дома Волнорезовых откликнулся берестяной рожок переливным лосиным отзывом.

– Ловко у вас сигнализация работает… – подивился молодой лейтенант и улыбнулся так, что оголились десны над прокуренными зубами.

– Что означает эта ваша звериная переголосица? – спросил капитан Соловьев.

– А то, что ворон каркает, ожидая мертвечину, а лось трубит, вызывая на бой соперника, – пояснил старик и тут же высказал предположение: – По обычаю племени Кедра, переговоры с неприятелем о мире или войне ведет женщина. Значит, сейчас придет сюда Югана.

Михаил Гаврилович не ошибся. Минут через пятнадцать пришла степенно Югана.

– Здравствуйте, люди-мальцамеры. – Югана не умеет выговаривать слово «милиционеры» и потому это слово, как и многие другие русские слова, произносит на свой лад.

– Слушай, Югана, – начал говорить Михаил Гаврилович, – капитан Соловьев у них за старшего. Он желает говорить с тобой.

– Хо, чего нужно людям с большой железной лодки? – спросила эвенкийка и села на козлы.

– Во-первых, сейчас вы лично сдайте свою ракетницу, которая у вас в кобуре и подвешена к ремню. Во-вторых… – он не успел договорить. Югана перебила его:

– Хо, у начальника мальцамеров совсем плохие глаза. У Юганы нет маленького ружья в кожаном сапоге. У Юганы нет ножа в ножнах, – удивленно смотрела Югана на капитана Соловьева.

– Она говорит правду, – подсказал Михаил Гаврилович.

– Видите, кобура сморщилась и ножны на ремне висят пустые.

– Пошто у начальника мальцамеров кривой язык и пальцы на руках зажаты в кулак? Женщина племени Кедра пришла говорить языком мира. У Юганы нет маленького ружья и ножа, они там… – Эвенкийка махнула рукой в сторону дома Волнорезовых.

– Бабушка, сейчас мы пойдем туда, к вам домой, и вы должны будете сдать все имеющееся у вас оружие. И обратно сможете получить его с разрешения милиции после регистрации. Если вы откажетесь, то мы вынуждены будем сделать обыск, – требовательно пояснил капитан Соловьев, но в глаза старой эвенкийке не смотрел, возможно, боялся увидеть в них презрение или гордую женскую насмешку.

– Бесполезная вся эта ваша махинация-регистрация. Говорю вам: бесполезно совершать у них обыск, – вступил в разговор Михаил Гаврилович, – ежели согласятся отдать ружья, ракетницу, то в придачу положат еще старенькую кремневку и шомполку. Но если скажут нет, не затевайте греха, коль тебе, капитан, и твоим молодцам жить не надоело…

– Мальцамерам нельзя ходить в дом вождя Орлана, Там стоит знак войны… – Этим Югана предупреждала, что обыск и конфискация огнестрельного оружия с применением силы приведут к кровопролитию, потому что совершать обыск у вождя племени Кедра – это равносильно тому, что плюнуть в лицо капитану милиции и сорвать с его плеч погоны офицера.

– Мы ведь тоже в законах разбираемся, – сказал Михаил Гаврилович. – Санкция прокурора нужна на ваш фокус с обыском…

– Хорошо. Тогда пусть все ребята придут сюда. И здесь договоримся, – попросил капитан Соловьев, обратившись к Югане. И тут же приказал своим подчиненным, чтобы все они ушли на катер и оставались там до его распоряжения.

– Хо, мышь с лисой не дружит, – к слабому сильный на поклон не ходит, – спокойно проговорила Югана, будто наложила окончательную резолюцию на приговор. И казалось Югане, что она высказала все довольно просто и ясно: Улангай и вся земля, лежащая по правобережью верховий Вас-Югана, принадлежат вождю племени Кедра, а какой-то «мальцамер» вдруг приказывает, чтобы молодой вождь прибежал к нему, как послушная дворняжка.

– Правильно, Югана, рассудила ты! Пусть идет сам капитан к Орлану, – поддакнул Михаил Гаврилович, а про себя подумал: «Ишь ты, какой выискался архаровец, то ему сделай, это подпиши, сюда принеси». – Будь покорным, капитан. На этой земле Орлан хозяин, а ты у него в гостях. Не перечь Югане. Да еще не вздумай на переговорах с Орланом чихать супротив ветра, не растрави ребят.

Капитан Соловьев достал из кармана пачку сигарет, закурил… и, будто решив в уме трудную задачу, не вымолвил, а скорее вымучил два слова, поборов самолюбие:

– Хорошо. Иду.

– Да не сразу-то беги, – одернул старик Чарымов капитана. По законам племени Кедра положено сначала вернуться женщине, которая вела переговоры, а уж потом, выждав полчаса, можно отправиться на ответный визит.

Соловьев, немного подумав, все же вернулся и сел на козлы у крыльца. Посмотрел вопросительно на старика.

– Слышал, капитан, что сказала Югана на своем эвенкийском языке, когда закрывала калитку? – спросил Михаил Гаврилович и многозначительно постучал указательным пальцем о плаху крыльца.

– Подслушивать не по моей части, – ответил капитан сердито и начал раскуривать затухшую сигарету.

– Тогда соображай: Орлан приказал весь порох запечатать в обрезки от стальных буровых труб. И если вы примените силу, то они самодельными бомбами-гранатами разнесут в щепки ваш милицейский катер и совхозную самоходку затопят. Вот вам какие пирожки да шанежки приготовили.

Запугивая капитана, Михаил Гаврилович давал этим понять: на переговорах с Орланом надо вести себя поосторожнее да повежливее.

– Это что еще там за фокус? – спросил Соловьев, указав пальцем в сторону переулка, где Югана воткнула кол, на котором болталась белая заячья шкурка.

– Как что? – сказал Михаил Гаврилович. – Разве не видишь, веха перемирия поставлена. Возле нее надлежит тебе остановиться да подождать, пока подойдет Орлан. И там с глазу на глаз соорудите переговоры о мире или войне.

– И откуда вам все это известно?

– Станет известно, коль семьдесят годочков поживешь среди эвенков, хантов. Научишься, брат, не только уважать их законы, но и любить, – с гордостью произнес Михаил Гаврилович.

Представители пока еще не воюющих сторон встретились у вехи перемирия, поставленной Юганой. Орлан был одет в легкую замшевую куртку, перепоясан широким ремнем, на котором висели пустые ножны. На голове молодого вождя корона из орлиных перьев, символ власти. От висков, на тыльной стороне щек, выведен темно-синими линиями герб – рога оленя. Молодой вождь Орлан стоял перед капитаном милиции, смотрел ему в глаза гордо и независимо. Первым начал говорить Орлан:

– С капитаном милиции говорит вождь племени Кедра Орлан, – представился молодой вождь, как того требовал обычай племени.

– Все огнестрельное оружие и весь запас пороха вы должны сдать, ясно? Принесете на катер и отдадите под расписку дежурному сотруднику, – требовательно и без всяких вступительных объяснений приказал капитан Соловьев. Разговаривал он с Орланом повелительным тоном, будто не с вождем племени, а с хулиганом.

Орлан плотно сжал губы, на скулах обозначились желваки. Он ответил:

– Оружие и порох мы вам сдадим. Но ломать школу не позволим!

Капитан Соловьев теперь понял, что с таким парнем шутить опасно и на испуг его не взять. Надо попытаться уговорить, уломать по-доброму.

– Орлан, я выполняю приказ своего непосредственного начальства. По вашей вине вторые сутки простаивает самоходная баржа; также по вашей вине вынужденный простой у рабочих совхоза, приехавших сюда не затем, чтобы лежать на солнышке у бережка реки, в прохладе. Все вы, живущие в Улангае, должны понять: Улангая нет, ликвидирован. Всем вам не раз предлагалось переехать на новое место жительства, выделялись для вас дома, квартиры. Так или иначе, но участь вашего поселка решена.

В это время, опираясь на самодельный черемуховый посох, подошел Михаил Гаврилович к вехе перемирия. Он боялся, что капитан Соловьев может обозлить Орлана и тот по молодости да горячности возьмет капитана милиции за грудки.

– Не спеши, умная головушка, – вклинился в разговор старик. – Судьба Улангая не решена! Я уже тебе толковал сегодня про палеозойскую нефть.

– Хорошо, товарищ капитан, я вам сказал: оружие мы все сдаем, в том числе порох… Но школу рушить не дадим!

Двенадцать двуствольных ружей, ракетница Юганы, а также шомполка и старинный кремневозапальный мушкет времен Ермака, банки с порохом – все это лежало в каюте милицейского катера, куда отнесли ребята и промысловые ножи. Но переговоры продолжались около крыльца дома деда Чарымова.

– Вы, товарищ капитан, запишите то, что я вам продиктую, – попросил молодой вождь Орлан.

– Хорошо, – согласился капитан и приготовился писать, вынув из планшета тетрадь.

– Я, Орлан Волнорезов, вождь племени Кедра… По первому требованию капитана Соловьева сдал все имеющееся у населения Улангая огнестрельное оружие и весь запас охотничьего пороха. Мы также можем передать трактор и вездеход, если Бондарский совхоз оплатит нам наличными деньгами стоимость капитального ремонта. Но школа не будет дана на слом! Возможно, через год в районе Улангая начнется глубокое бурение, поиск нефти и газа в палеозойских отложениях. А в связи с этим поселок Улангай станет, главной базой экспедиции или вахтовым городком.

– Так-так, выходит, снова старая песня началась. Зубы решили заговаривать нам: нефть, нефть, – недовольно проговорил капитан. – Вы что, пооглохли? Кто возместит убытки за простой самоходной баржи, большегрузного судна, арендованного совхозом у речного флота; кто оплатит заработную плату рабочим за эти дни вынужденного безделья? С вас по суду взыщется за это!

– Я сказал вам все, – твердо ответил Орлан, – а чтоб не было простоев, уезжайте. Но те, кто попытается ломать школу, будут жестоко наказаны.

– Это что, угроза? – спросил запальчиво капитан Соловьев. – А знаете, что вам будет за оказание сопротивления представителям закона?

Капитан Соловьев мог взять подростков и продержать их под охраной в каюте катера, пока не сломают школу, но не мог посадить под стражу Югану и старика Чарымова. А главного «неприятеля» капитан видел в старухе эвенкийке. Он опасался, что если ребят взять под стражу, то предусмотрительная Югана достанет припрятанное ружьишко и произойдет непредвиденное: саданет старуха куском свинца сотрудника милиции, а потом суди-ряди.

Орлан заверил бумагу, написанную под его диктовку, а потом посмотрел на Михаила Гавриловича, и тот, кивнув головой, подбадривающе сказал:

– Без огнестрельного оружия лучше будет… Пусть только кто попробует сунуться к школе!

– А что вы сделаете? – без интереса спросил капитан и, встав с козел, многозначительно сказал: – Видимо, кое-кому из вас не терпится попасть под суд.

– Эх ты, мил человек, никто из нас ничего с вами делать не будет. Сами побежите из Улангая, да еще кричать будете – помогите-спасите, – рассмеявшись, сказал Михаил Гаврилович. – А судом, решеткой не пугайте. Сам можешь туда попасть за своеволие…

Наступил час раздумий. Капитан Соловьев направился к своему катеру. Там рация. Прежде чем принять окончательное решение, он решил связаться с райцентром, как быть? Югана с ребятами держит рабочих на самоходке в осадном положении.

На берегу стало тихо, как перед грозой. Милиционеры расположились близ школы, у берега, на молодой травке. Они курили, шутили меж собой, но все же настороженно посматривали в сторону дома Волнорезовых. На «неприятельской» стороне было затишье.

Глава восьмая

1

О Тобольске, патриархе городов сибирских, Татьяна Волнорезова много читала и слышала от старожилов, но бывать в тех местах не приходилось.

В Тобольск Таня Волнорезова были приглашена секретарем горкома для того, чтобы прочитать лекции по соболеводству в школе звероводов. Это учебное заведение готовит кадры для звероводческих совхозов, колхозов всего Обского Севера.

Улицы и старинные дома Тобольска дышали древностью и юностью. Сюда приходили торговые гости из Индии, Афганистана, Бухары. С верховьев Иртыша заплывали на легких речных каюках китайские говорливые торговцы, джунгары. Ну, а по весне, в половодье, перелетными коршунами слетались в Тобольск со всех концов России купцы, и расходились отсюда их дороги во все стороны по малым и большим сибирским городам. Не оставались в стороне и северяне-аборигены: они на своих шустрых, подвижных оленях или на упряжках нартовых собак выходили в богатый город на «покруту». И отсюда, из Тобольска, как от доброго огня, распространялись искры русской культуры на бескрайний северный простор: в таежные деревни, поселки, заимки; в тундровые чумы и степные юрты кочевников.

Первый день у Тани Волнорезовой прошел в экскурсиях по городу. А второй день с утра она поехала в звероводческую школу. Таня представляла, что придет в класс, похожий на школьный, за партами будут сидеть около тридцати юношей и девушек, которым она расскажет, с чего начиналось соболеводство в Улангае, а также опытом поделится, знаниями по выращиванию соболей вольным и полувольным методом. Но все это приняло оборот более масштабный, чем она ожидала.

Большой актовый зал был переполнен. Сидели на первом ряду преподаватели звероводческой школы, а за ними расположились ряд за рядом молодые восторженные дети северян: ханты, манси, ненцы.

Таня на миг растерялась, но вдруг заметила, как, осторожно приоткрыв дверь, вошел Андрей Шаманов и присел в последнем ряду. Она подумала: «Откуда он? Неужели сегодня прилетел из Тюмени? Вот молодец!» На душе у Тани стало спокойно, радостно, словно рядом с ней сел родной человек и сказал: «А ну, Танюша, расхрабрись да не подкачай! Пусть знают наших улангаевских русалочек!»

Начала Таня свою лекцию с рассказа о том, что Костя Волнорезов научно разработал и доказал пользу вольного и полувольного соболеводства и убыточность клеточного соболеводства по сравнению с новым методом. А потом Таня рассказала о своих наблюдениях и работе по выращиванию соболиного молодняка.

– Да, я знала, – говорила Таня, – что в Ханты-Мансийском национальном округе, в бассейне Конды, на всем левобережье расположен в привольных, диких лесах Кондо-Сосьвинский соболино-бобровый заповедник. В этом нетронутом, живописном таежном уголке живут «золотые» зверьки: куница, соболь, кидус – помесь соболя с куницей, горностаи, белки и, конечно, мудрецы бобры. Все это звериное царство живет привольно в своих урманах, раскинутых на побережьях рек, озер. Так же прекрасно чувствуют себя на севере заповедника стада диких оленей, лосей. Сказала я все это к тому, что для научной работы по вольному и полувольному соболеводству ваш заповедник – чудесная лаборатория под открытым небом. Очень большие возможности у вас по звероводству. Ну а главное, у вас есть такое замечательное учебное заведение, как звероводческая школа, которая, я уверена, преобразуется в институт. – Таня умолкла, посмотрела на Андрея Шаманова. Она понимающе кивнула ему головой, когда тот поднял портфель и пощелкал по нему пальцем.

Андрей Шаманов подошел к Тане и, вынув из портфеля три черно-смолевые шкурки, положил на стол. Таня улыбнулась, ласково разгладила каждую шкурку, а потом протянула их сидевшей на первом ряду молодой женщине.

– Прошу вас, товарищи, посмотрите на эти меха и скажите мне: какая шкурка соболя, куницы, кидуса. А может быть, все три шкурки кидуса, а? Зачем эта загадка – скажу позднее. Ну а пока я расскажу вам о ценах на соболиные меха на одном из последних международных аукционов. Так, например, год назад шкурка баргузинского соболя оценивалась в пределах от пятисот до девятисот долларов за штуку. А теперь давайте сравним: тонна пшеницы на мировом рынке стоила шестьдесят пять долларов…

– Ого-го! – прокатилось по залу.

– Еще я приведу одно сравнение: стоимость первосортной шкурки соболя приравнивается к стоимости двадцати шкурок чернобурых лисиц или стоимости четырехсот беличьих шкурок. Так что сами видите очень большую выгоду соболеводства для наших звероводческих совхозов.

В перерыве к Тане подошел мужчина. Он сказал:

– Приехал я, Татьяна Ивановна, из Иркутска, Привела меня в эти края заповедные работа над докторской диссертацией. Занимаюсь я проблемой соболеводства. И вот, смотря на эти три шкурки, поражаюсь, ведь они в два раза больше, чем обычные шкурки баргузинского соболя. И конечно, удивила меня шелковистость меха, черно-смолевой окрас. Мне кажется, если судить по горловым пятнам, то вот это – куница, а эта, с желтовато-молочным пятном на груди, кидус. А третья шкурка – соболя, местного кряжа, но баргузинского, так сказать, рода и племени…

– Нет, вы ошиблись, – улыбнувшись, сказала Таня. – Все эти три шкурки кидуса.

– Ого! – удивился ученый. – Но ведь у кидуса бывает грубый мех, малоценный. Понимаете, о чем я говорю? У вас же тут чудо! У нас в заповеднике я пытался вывести новую, укрупненную породу баргузинского соболя. Производилось скрещивание баргузинского соболя с лесной куницей. Но увы и ах! Результат – мех грубый, малоценный…

– Я расскажу, в чем секрет, – спокойно ответила Таня. – Рассказ мой будет немного длинноват. Наш улангаевский кидус – прадедушка вот этих – был похож на уральского соболя. Но отличался от него более длинным и пушистым хвостом, мех был более шелковистый. Случайно, перечитывая диссертацию покойного мужа, я наткнулась на очень коротенькое сообщение: «Образ кидуса не изучен. Но, по рассказу ханта Тунгира, ему приходилось убивать кидуса с «шибко дорогой шубой». Все это и заинтересовало меня. Мои сыновья с Юганой нашли гайно, гнездо, куницы в дупле старого кедра. Малюсеньких щенят, взятых из гнезда, мы выкормили под кошкой. Любопытно, что мы под кошку-кормилицу подложили еще четырех щенков-соболят. И вот у нас получилось как в детдоме: выросли под одной мачехой четыре самочки от куницы и четыре соболя-самца. Молочные братья и сестры затем дали хорошее потомство кидусов. А потом и от кидусов удалось получить приплод.

– Но ведь, Татьяна Ивановна, кидусы потомства не дают, – возразил ученый.

– Наши улангаевские кидусы дали потомство. В чем секрет? Чтобы ответить на это, надо провести много опытов, наблюдений. Но кое-что я могу сказать уже сейчас. Это касается мехового качества кидуса. В каком-то журнале, еще давно, я прочитала о том, что врачи, а также и многоопытные пасечники считают, что мед укрепляет волосы и отгоняет заболевание, поседение волос. Одним словом, мед – от облысения и поседения. С этого все и началось. Во время брачного периода, а затем беременным самочкам мы давали пчелиное маточное молочко, а потом и щенят продолжали кормить смесью маточного молочка с цветочной пыльцой и медом. Да еще было у нас разработано, на практике проверено особое питание для молодняка. Но об этом долго рассказывать. Результат наших трудов вы видите. Все три шкурки кидусов представляют такую же ценность, как меха баргузинских соболей, но размером превосходят более чем в два раза.

Директор звероводческой школы, как и ученый, был удивлен, когда узнал, что шкурки кидуса не уступают по меховым качествам баргузинскому соболю.

– Так это же у вас, Татьяна Ивановна, можно считать, уже готова диссертация. Нет, я вас не отпущу из Тобольска. Даем вам четырехкомнатную квартиру, создадим на работе все условия, и будете заниматься у нас при школе научной работой.

– Я с радостью бы согласилась, но… Мне нужно посоветоваться с сыновьями.

2

Давно мечтал Андрей Шаманов возродить русский языческий храм на кайтёсовской Перыне. Храм сгорел около четырех веков назад, но сохранилось в кайтёсовской летописи словесное описание этого небольшого святилища. Сохранилось также сказание о том, где и какие стояли боги, обряд жертвоприношения. Подогревало, обнадеживало Андрея Шаманова то, что на Руси нет ни единого языческого памятника седой старины, а это значит, что к его идее, его труду отнесутся кайтёсовские старожилы с вниманием, окажут любую помощь.

Поездка в Тобольск радовала Андрея Шаманова еще и потому, что ему хотелось посоветоваться с мастерами-косторезами, от них он надеялся услышать, как и каким клеем была скреплена мамонтовая кость, резьба из бивня, в языческих богах и божках. Ведь, по преданию, русская богиня Рожаница, или Родана, как ее называют в Кайтёсе, полностью была рождена древним художником-ваятелем из мамонтовой кости, бивня.

Около получаса просидел Андрей Шаманов на лавке у автобусной остановки. И не заметил, как тихо подошла к нему Таня Волнорезова.

– Я немного опоздала. В магазин бегала… А почему ты хмурый? Что-то случилось?

– Да нет, все идет как надо… Если у тебя есть желание, пойдем еще разок со мной в музей-мастерскую артели косторезов, а завтра полетим с тобой в Леуши и на Юконду… Там, в Леушах, есть первоклассная звероферма. Скучать не придется, найдется много интересного для тебя.

– Догадываюсь, зачем тебя потянуло на Юконду. Пленил тебя хант-старичок, что в прошлом году приезжал гостить к Югане в Улангай. Наверное, решил еще разок попробовать написать с него портрет?

– Нет, Таня, больше, чем портрет… Я сделаю языческого бога…

– Ты смеешься… Ханта Шугура делать прототипом бога, резать из кедра Белого Орла? – удивилась Таня. – У тебя на картине «В глубь земли» хант-старичок, писанный с Шугура, склонился над парнем, погибшим при взрыве… Хант совсем не похож на языческого бога Белого Орла.

– Зря ты так на моего старичка. Дело в том, что в верховье Вас-Югана, чуть позднее новгородцев-перунцев, пришли жрецы из привычегодского края, из Перми великой. И принесли зыряне-язычники не только своего главного бога Войпеля, но и Зарни-Ань, Золотую Женщину. Так вот, Таня, Шугур – прямой потомок Памы, главного жреца зырян.

– Ну-ну, поехали, Андрей, хоть сейчас! Понимаешь, Тобольск дал мне крылья, и хочется лететь, – радостно сказала Таня и тут же, взглянув на громадный пятак круглых часов, висевших над входом в старинное здание, спросила: – Ты завтракал? Нет. Я так и знала. Тогда пойдем в пельменную.

Таня стояла в очереди у раздаточной, в руках у нее был поднос. Она посмотрела на Андрея, который сидел за столиком и глядел в окно, о чем-то думал.

В эти минуты Андрей Шаманов мысленно был в Томске. Прошлой весной его пригласил художник Геннадий Ламанов на открытие драматического театра в областном центре, выстроенном на берегу Томи. И вот тогда, в театре, Андрей понял, что именно с этого здания областного театра начнется новое родство кружевной резьбы по дереву с камнем, мрамором, бетоном. А родоначальником этого волшебства можно считать Геннадия Ламанова, художника могучего сибирского таланта. Беловато-золотистая, чудная кружевная резьба по кедровому дереву украсила весь томский театр, и эта резьба породнила и связала «лицо» театра со старинным городом и его древней архитектурой, созданной старыми умельцами, художниками-самоучками.

Вспомнился Андрею разговор с Геннадием Ламановым, когда они были с ним в магазине «Белочка»: «И это моя работа. Видишь декоративное блюдо, укрепленное на стене». Блюдо было соткано из тончайших резов, завитушек и напоминало цветок. «Ламанов обладает редким даром обобщать народное творчество, берет из него все лучшее и возращает людям омоложенным», – думал Андрей. Мечта художника Ламанова – возрождать традиции деревянной резьбы в сибирских городах и умело сочетать ее с современной архитектурой – была близка мечте Шаманова и укрепляла Андрея в решении воскресить древний языческий храм на кайтёсовской Перыне. Эскизы храма были готовы, но надо еще многое уточнить, подумать, поработать, чтобы кедровое дерево заговорило голосом орнамента, как это было сделано на стенах древнего храма Перуна.

– Задремал? – спросила Таня, когда поставила на стол поднос с дышащими паром пельменями.

– Так, немного задумался… – неопределенно ответил Андрей.

После завтрака Андрей с Таней сели в автобус.

Вот и Коопэкспорт – тобольская артель косторезов.

– Ну и название придумали, – рассмеявшись, сказала Таня. – А при чем здесь «спорт»?

– Да нет, Танюша, вторая половина звучит «экспорт»! – улыбнувшись, возразил Андрей.

Отсюда, из этой мастерской, уходят чудесные творения мастеров-тоболяков на международные выставки в Индию, Китай, Аргентину, Англию, Францию. На весь мир славятся тобольские художники-умельцы.