Текст книги "Югана"

Автор книги: Александр Шелудяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Угадал. Слушай, расскажу. Давненько я вынашиваю одну геологическую версию, можно так сказать. Загадка вот какая: несколько дней назад я ознакомился с «делом», которым занимается Григорий Тарханов. И обожгла мое воображение не золотая вазочка, а обыкновенный наконечник стрелы, единственный наконечник поющей стрелы, пустотелый, с вырезами, который крепился на древке знаешь чем? Нет. Слушай! Крепился на «нефтяном цементе» – окислившейся нефти! Чудом это не назовешь. Археологами был найден – не у нас на Вас-Югане, а на территории современного Азербайджана – деревянный серп, изготовленный где-то в период каменного века или в начале бронзового. Канавка, сделанная на внутренней стороне деревянного серпа, была выложена остроребристыми камешками, которые намертво скреплялись с серпом «нефтяным цементом». Где-то там, на Юге, земледельцы использовали «земляной клей» в своем хозяйстве. Они находили выход асфальта, нефти, газа на поверхность земли. Если полыхающий газ, его место было обожествлено, то нефть и асфальт – «земная кровь» – служили человеку в хозяйстве с незапамятных времен.

– Иткар, я где-то читал, что при раскопках Вавилона было найдено каменное изображение Навуходоносора, Любопытно вот что: бирюза, из которой были выполнены глаза, полностью растрескалась за три тысячи лет, А вот битум, нефтяной клей, которым цементировалась бирюза, остался свежим. Такая же история с бюстом и более древнего царя Двуречья – Маништусу. У этого благословенного творения за четыре тысячи лет «не вытекли» глаза. И это благодаря битуму, нефтяному клею.

– Коль потянуло нас с тобой на археологические древности, то могу к тому, что ты сказал, добавить: понимаешь, Петр, на Южном побережье Мексиканского залива археологические раскопки дали богатейший материал, появилось несколько новых звеньев из истории цивилизации майя. Так вот, там была сделана любопытная находка – стилизованное изображение Бога Ягуара. Этому богу поклонялись древние ольмехи. Выполнен Бог Ягуар из гладко отполированных кусков зеленого нефрита. Американские древние народы считали зеленый нефрит драгоценным камнем, своего рода обожествленным. Но дело тут вовсе не в драгоценных камнях, а в том, что цементом, скреплявшим мозаику с камнем, был «нефтяной клей» – битум! Вот тут и загадка: откуда он взялся? На территории государства ольмехов выходов нефти на дневную поверхность не было. Значит, они битум покупали, откуда-то привозили. Вот это самое – откуда – волнует меня сейчас. Откуда брали наши вас-юганские предки в эпоху неолита битум на свои хозяйственные нужды; где, в каком месте был выход нефти на дневную поверхность?

– Ты, Иткар, заинтриговал меня.

– По реке Чагва, – продолжал рассказывать Иткар, – в верховье Чижапки, я наткнулся случайно на берегу на обломки от горшков. Насобирал я тогда много разных наконечников стрел, горшечных осколков. Одним словом, обрушившийся берег реки обнажил древнее захоронение. На одном из осколков от большого горшка я обнаружил прилипшую напластовку битума, точнее сказать, окаменевшей нефти. В отголоске древних легенд говорится о том, что был обычай заливать нефть в глиняные сосуды и ставить их в могилы, как жертвенный земной огонь…

Иткар замолчал, задумался, глядя на карту, расстеленную на журнальном столике. Мысленно был уже там, на далеком берегу таежной реки Чагва.

Глава седьмая

1

Югана сидела на крыльце и посматривала на кучу металлолома из бронзы и меди. С прошлой весны еще начала эвенкейка просить Андрея Шаманова, чтобы тот отлил большой колокол, такой же, как висит в Кайтёсе на Перыне. Но Андрей все отговаривался тем, что нужно сначала насобирать хорошей бронзы. Эвенкийка обещала, что она с ребятами объедет все заброшенные юганские деревушки и соберет разные медные чайники, бронзовые котлы и другой лом и привезет для литья колокола. И когда, совсем недавно, бронзовый металлолом был собран, Андрей Шаманов снова нашел отговорку – нужно серебро. Из бронзы, без примеси серебра, нет смысла лить колокол. Вместо звона будет бряцанье. А вот если отлить колокол из бронзы с серебром, то он будет петь – душу радовать. Грустила Югана. Сидела она и думала, где достать серебро.

В это время с берега послышалось тарахтение лодочного мотора. «Кто-то приехал, – решила эвенкийка. – Чужой человек, наверно».

Все население Улангая, исключая Югану, уехало нынче на косьбу травы для коров деда Чарымова. Траву они должны приплавить в неводнике, большой лодке. Но им еще рано возвращаться. «Кто-то чужой приехал. Надо смотреть – встречать».

– Хо, Тархан прибежал на Улангай! – обрадованно крикнула Югана, когда подошла к кромке берегового высокояра. – Пошел снова искать-ловить Пяткоступа?

– На этот раз, Югана, приехал специально к тебе. Большое у меня дело и много разных вопросов с тупиками…

– Югана станет говорить – тупики у Тархана пропадут.

– Твои бы речи да богу навстречу! – так говаривала моя матушка когда-то.

Григорий Тарханов отказался от обеда и «винки», а вот квасу медового с удовольствием выпил. После этого он сел на ступеньку крыльца, рядом с Юганой. Расспросил эвенкийку подробно о внешности, приметах Сед-Сина, Черного Глаза. А потом, когда Югана ответила на его вопросы, поинтересовался:

– Это что, у ребят декада по сбору цветного металлолома?

– Руки Юганы и молодых вождей собирали эту разну «пронзу», медь. У Юганы сегодня тут скушно, болит, – ткнув себя в грудь, сказала эвенкийка.

– Тогда в чем же дело? Сейчас садись в мою мотолодку, и в райцентр поедем. Врачу покажешься… – предложил следователь.

– Како тебе, Тархан – врачу казаться?.. У Юганы душа болит. Где серебро искать?

Рассказала Югана, для чего ей нужно серебро. Пояснила, что Андрей с Таней улетели в Тюмень, а затем поедут в Тобольск. И вот когда вернется Андрей, то должен он отлить большой колокол, на котором будет написано: «Улангай».

– Югана, что за служба будет назначена колоколу? Исполнять он будет обязанности сигнальные, музыкальные, обрядовые или бить пожарную тревогу?

– Много чужих слов сказал Тархан. Колокол своим голосом будет прогонять от людей Улангая болезни, злых духов. Жадные, пакостливые люди придут – колокол звонить будет, прогонять…

– Тогда понятно, Югана. Для такой службы, пожалуй, действительно колокол должен иметь серебряный звон.

– Так-так, Тархан шибко правильно и хорошо сказал! Золото есть у Юганы. Серебра нет. Надо ехать в Медвежий Мыс, просить у большого парусного цыгана.

– Югана, ты собираешься взять серебро у Федора Романовича? А много у него серебра?

– Пошто нет, поди, у него серебра… Золото у Юганы – вот… – сказала эвенкийка и указала рукой на крыльцо, где стояла блестящая, красивая вазочка. Из этой золотой вазочки лакал молоко маленький щенок.

Григорий Тарханов наклонился, отодвинул в сторону щенка, перелил остаток молока в корытце.

– Югана, эта вазочка действительно золотая? Ты не шутишь…

– Давно уже Югана знает эту вазу. Она всегда блестит. Наверное, золотая, – ответила хитровато эвенкийка.

– Слушай, Югана, а сколько нужно тебе серебра за эту вазу?

– Югана не знает еще… Шаман знает, «расписку» делал, – эвенкийка поднялась со ступеньки, подошла к скамейке, что стояла у крыльцовой перилины, и, взяв обломок кедровой клепки, исписанной карандашом, протянула Григорию.

– Ну-ну, понятно… Андрей расчеты сделал. Так: вес колокола, процентное содержание бронзы… А вот оно, серебро… Ну что ж, Югана, серебро я тебе дам. У меня дома лежат шесть царских полтинников, да еще девять полтинников двадцатых годов, уже советские. Но они перелиты, чеканены из царских – чистого серебра в каждом…

– Хо-хо, Югана говорит большому Тархану спасибо! Бери золото! Югана меняет его на серебро!

Григорий объяснил Югане, что вазу эту он отдаст специалисту на оценку, после этого в государственный музей. А стоимость этой вещи, из драгоценного металла, будет выплачена Югане.

– Пошто Тархан говорит голосом чужого человека? Югане шибко надо серебро – обменялу делать будем. Колокол будет висеть у берега и петь красивым серебряным голосом: динь-нь-тинь-нь, бум-тум-м.

На другой день утром, сразу же как приехал Григорий Тарханов в Медвежий Мыс, позвонил он Леониду Викторовичу Метлякову и попросил, чтобы тот срочно приехал к нему на работу.

Учитель долго и задумчиво рассматривал привезенную следователем вазочку, удивленно хмыкал, покрякивал.

– Ну как, заговорила в тебе душа археолога?

– Думай не думай, гадай не гадай, а получается одно: золотая ваза, взятая в доме Агаши, и эта, привезенная от Юганы, две родные сестры. Отлиты они по восковой модели, так мне кажется. А может быть, изготовлены каким другим приемом. Выполнено все это с великим мастерством! Только вот эта ваза Юганы уж больно имеет внутренность какую-то выработанную, выскобленную или зализанную…

– Ха-ха, ой, живот надорву, – расхохотался Григорий. – Ты, Леонид Викторович, угадал! Из этой золотой вазы Югана уже много лет кормит маленьких, молочных щенят. Спрашиваю у нее про это, отвечает: «У маленьких детенков-щенят животишки часто болят. Когда золота налижутся с молоком – болесь в животе пропадает».

– Смех-то смехом, а вот есть у вас великий эксперт по таким золотым вазам.

– Федор Романович, парусный цыган? Согласен с тобой. Да вот только исчез он куда-то. Утром еще заходил к Агаше. И та руками разводит: «Уехал кудай-то Федюша».

2

Было это в августе, около четырех лет назад. Ушли Югана и Андрей Шаманов с братьями Волнорезовыми в тайгу, километров за пятьдесят от Улангая. К концу августа брусника потеряла белобокость, и, пока не переспела, нужно было спешить грести ее совками гребенчатыми да в берестяные кыны, кузова, ссыпать. Кедровая шишка была тогда уже на вызреве.

Остановилась маленькая бригада шишкарей и ягодников в избушке, на том самом месте, где была когда-то буровая вышка Улангаевской нефтеразведки.

Тот, кому приходилось бывать на стойбищах буровиков в таежно-болотистом юганском крае, знает, конечно, что зачастую остаются брошенными много разных дефектных труб, изношенных долот, шарошек, отслуживших свое агрегатов дизелей, деталей буровых станков и многое другое, что коротко именуется металлом. Хотя и очень редко, но случается, что остается на заброшенной буровой точке какой-нибудь искалеченный трактор, а то и вездеход.

Вездеход, сиротливо стоящий около таежной избушки, привлек внимание четырех братьев. Они уговорили Андрея Шаманова, чтобы зимой, когда промерзнут болота, отбуксировать вездеход в Улангай на стареньком, списанном тракторе, который остался, когда Улангаевская нефтеразведка была расформирована. Трактор окружен вниманием и заботой ребят. И не один год уже Андрей Шаманов возит на тракторе дрова, сено. Одним словом, трактор – единственный стальной конь, который верно служит последним старожилам Улангая.

Андрей с ребятами осмотрели внимательно брошенный буровиками вездеход и решили: ходовая часть у него полностью изношена, но можно восстановить, а вот двигателя вовсе не было. Подумал Андрей и решил, если вездеход поставить на старые сани, сваренные из мощных стальных труб, которые были тут же завалены кучей вывороченных пней, то можно будет утащить вездеход в Улангай по зимнику, просекой.

– Ведь это здорово! – радовался Орлан. – Летом или осенью в любую сторону по болотам, топям езжай куда захочется, пожелается…

– Можно за кедровым орехом, за ягодой или забраться в глухие места на рыбалку, на таежные озера, – поддакнул Карыш.

Идею ребят горячо одобрила Югана:

– Вездетоп, – так она называла гусеничный вездеход, – шибко хорошая машина! Надо вездетоп лечить, а потом самым вкусным керосином кормить. Зачем такая умная машина в тайге долго помирает?

Вот так в Улангае встал рядом с трактором вездеход. Почти всю зиму Андрей Шаманов с ребятами ремонтировали вездеход. Помог Иткар Князев. Андрей написал ему письмо и попросил какой-нибудь списанный двигатель. Но Иткар Князев раздобыл в Нефтеюганске и отправил спецрейсовым вертолетом в Улангай два новеньких двигателя для вездехода, да к тому же немало разных запасных частей. Югана радовалась, говорила торжественно: «Тюменская область шибко хорошо помогает Улангаю!»

Были в Улангае небольшие ремонтные мастерские. Все оборудование из мастерских, конечно, нефтеразведчики передали в другую организацию, но кое-что и осталось: списанная передвижная электростанция, сварочный аппарат и старенький, довоенный еще, токарный станок. И все это оборудование заработало. Андрей Шаманов научил ребят токарить, вести сварку; научил водить трактор, а позднее и вездеход. Тут уж Югана никогда не оставалась в стороне. Шел ремонт вездехода – она все время была рядом: где ключ гаечный подаст, а где и подхвалит ребят или какой-нибудь совет даст, а то и шутку для бодрости души кинет. И каждый раз, обычно к случаю и без случая, Югана восхищалась:

– Шаман, вождь племени Кедра, хорошо знает души разных машин. Самая умная машина крутолет, самолет, их тоже Шаман хорошо знает. – Этим Югана говорила, что по сравнению с вертолетом все земные машины – «вездетопы» – намного проще и их оживить бывшему авиамеханику несложно.

Жители Улангая свыклись с вездеходом как с домашней лошадкой, и кажется им теперь, что был он у них всегда.

На днях Таня с Андреем Шамановым улетели в Тюмень. За ними специально из Тюменского обкома прилетел человек, вручил командировки. Зачем именно пригласили Таню, опытного соболевода, и художника Шаманова в Тюмень и Тобольск, Югана не поняла, но решила: «Гостить поехали к большому вождю». Таня пояснила Югане, что Андрею давно уже хотелось побывать в Тобольске по своим «художническим делам», а ей предложено прочитать курс лекций, пропагандировать в звероводческих совхозах Ханты-Мансийского национального округа выгоду соболеводства; делиться опытом по выращиванию соболиного молодняка под кошками. Тогда же Таня, чем-то обиженная на Югану, сгоряча сказала:

– Хватит тебе, Югана, к делу и без дела твердить: вождь или вожди мои молодые – Орлан, Карыш, Ургек, Таян. Все это пустые слова. Ведь без народа твои вожди – словесные самозванцы, только и всего.

Удивилась в ответ Югана:

– Хо, Таня не крикливая сорока, пошто она не знает: если есть вождь, будет и народ. Там, на ханты-мансийской земле, живет большелюдное племя хантов, ненцев, манси. Югана будет просить, чтобы направили маленько людей в Улангай – сто молодых охотников и столько же невест. В ямальской тундре живет старый ненецкий вождь Меткий Лук – он друг Юганы. Он тоже пошлет молодых охотников на Вас-Юган. Ушли люди от плохих начальников-томтуров… Плохих начальников надо выгонять, а людей, которые уехали с вас-юганской земли, звать обратно.

И начала она просить Андрея:

– Зови из Томска, Тобольска людей в Улангай! Вон дома все кругом стоят целые – заходи, селись, живи. Есть хлебопекарня, баня, магазин крепкий пятистенный, большой клуб, школа…

Андрей рассмеялся и возразил Югане: мол, зачем и кто поедет в наш Улангай, когда больших сел и городов много. Но Югана упрямо доказывала свое и говорила о том, что работа найдется для молодежи в Улангае. Будут заниматься молодые люди разведением соболей – вон она, звероферма, стоит целым-целешенька, и клеток сколько угодно, оборудование не порушено наезжими «дикарями». Не забыла Югана напомнить Андрею Шаманову про то, что приехавшим парням можно заниматься охотничьим промыслом. А сколько в тайге грибов, клюквы, брусники – все пропадает, уходит в зиму под снег.

Перед отъездом Таня наказывала Югане, чтобы следила за ребятами и запрещала отлучаться далеко в тайгу. Старая эвенкийка обещала все наказы беспокойной матери исполнить, но в душе думала по-иному: «Молодые вожди не цыплята, чтобы их держать у дома в загоне или на привязи».

Кажется Югане – сбывается ее мечта. Верит она, что скоро вождь племени Андрей Шаманов и Таня должны привести в Улангай молодое племя, и будет оно на Обском Севере самым могучим и самым красивым.

В это раннее весеннее утро таежная природа дышала миром, любовью. В древних урманах вступил в силу могучий закон материнства. А вот над Улангаем нависла житейская туча.

Большая самоходная баржа остановилась у берега, напротив школы. Десять мужчин с топорами, ломами в руках сошли на берег, остановились у школы, начали разговаривать:

– Раскатаем мы ее за день или за два. А вот с погрузкой можем запурхаться, – говорил тощий, сухолицый мужчина.

– Эй, бригадир! – крикнул рыжеволосый паренек, обращаясь к сухолицему мужчине, – Котелок краски хватит на разметку стенных бревен…

– Должно хватить на стены. А на потолок и стропила – там, в ведре, сурик есть, – ответил бригадир, снимая с плеча старую брезентовую куртку и собираясь присесть на землю да поточить бруском топор.

Как и положено, дом ломают с крыши, а строить начинают с земли, фундамента. И вот два «верхокрышника» поднялись через школьный чердак и начали гвоздодерами срывать первые шиферные листы. Но тут, словно из-под земли, появилась седая эвенкийка. Она посмотрела на тех, кто был на крыше, и крикнула:

– Люди с большой железной лодки, уходи с крыши! Здесь хозяин Улангая теперь Орлан, молодой вождь племени Кедра. Он со своими охотниками сейчас будет стоять тут…

К школе торопливо подошли Орлан, Карыш, Ургек, Таян и остановились рядом с Юганой. На каждом был накинут легкий меховый плащ-наспинник, перепоясаны они были широкими ремнями-патронташниками, и у каждого на ремне в ножнах промысловый нож.

– Что нужно? – подойдя к ребятам, спросил бригадир. И тут же, посмотрев на парней, возмутился: – Чего тут базлаете, как безродные телята?

– Прикажите всем погрузиться обратно на баржу и плыть туда, откуда приехали, – сказал Орлан.

– Эй, бригадир, – крикнул с крыши рыжий парень, – покличь Афоню Пузанова, и пусть он из них каральки нагнет!..

– Югана говорит: люди с кривым языком пусть помолчат!

Эвенкийка вынула из ножен нож и, ткнув им в сторону мужиков на крыше, посмотрела на Орлана.

– Разбойничать в Улангае мы вам не позволим, – сказал Орлан бригадиру.

– Ой-ой, какой строгий молодой человек объявился, – крикнул с крыши рыжий парень.

– Пусть не каркают трусливые вороны! – сказала Югана и, посмотрев требовательно в глаза бригадира, пояснила: – Вождь Орлан не умеет много говорить, долго просить. Если вы не уйдете, то с вами будет говорить маленькое ружье из кожаного сапога…

– Ха-ха-ха, – закатился от смеха рыжий парень на крыше, – может быть, ружье не из сапога будет разговаривать, а из-под юбки… Держите меня, с крыши свалюсь от смеха…

– Топорищем их по заднице отхлестать!..

– Я спрашиваю, – спокойно начал говорить Орлан, – на каком основании вы приехали ломать здание школы?

– А на том, цыпленочек, – ответил бригадир – что наш бондарский директор совхоза желает из этой школы сделать столовку и закусочную с водочкой да селедочкой.

– Покажите разрешение на слом школы, – попросил Орлан, смотря в глаза бригадиру.

Югана одобрительно кивнула, а про себя подумала: «Хо, Орлан хорошо переговоры ведет с томтурами». Старая эвенкийка достала трубку и начала ее набивать, но вдруг ее руки замерли, и щепотка табака посыпалась мимо закопченной горловинки трубки. Правая рука Юганы легла настороженно на ремень.

– Никакой бумаги у нас нет. Не нужна она, бумага-то… Ваш совхоз давно уже развалился. А то, что от него осталось, объединилось с нашим совхозом. И это значит, что Улангая давно нет, не существует больше сельская точка… И вся эта земля, с разными халупами, строениями, принадлежит нам и нашему совхозу, – ответил бригадир задористо, но сам опасливо посматривал на Югану.

– У вас нет письменного разрешения сельсовета, а потому вы сейчас творите беззаконие. Я еще раз говорю вам, чтобы прекратили ломать школу и немедленно уезжали подальше от этих берегов. Иначе… – Орлан не успел договорить.

– Щенок вонючий, угрожать и пугать меня… Что «иначе»? А ну катись отсюда! – и бригадир, подойдя к Орлану, взял его за плечо, хотел толкнуть. Орлан, рослый, крепкий парень, на толчок не поддался, а, перехватив руку бригадира, отвел ее в сторону, как хилый сук.

И тут вдруг случилось неожиданное: Югана скинула с плеч куртку. На ремне у нее висела в расстегнутой самодельной кобуре ракетница, подаренная еще Костей Волнорезовым.

– Что это у нее там за пугач-игрушка? – присвистнув от удивления, спросил рыжий парень с крыши. – Эвон тебе, разбойница, с револьвером появилась!

– Мужики, так это же у нее самая настоящая ракетница, да, поди, еще заряжена…

– В маленьком ружье из кожаного сапога лежит много пороха, – спокойно сказала Югана и, помолчав немного, добавила: – Люди с большой железной лодки должны уехать из Улангая. Школу грех ломать. Пугать Югана будет того, кто первым замахнется ломом или топором…

– Приказываю всем до единого немедленно положить на землю топоры, ломы! – громко и четко произнес Орлан.

– А ну, мужики, перевяжем их всех веревками и в милицию отправим, – выкрикнул бригадир. Мужики готовы были ринуться, но все замерли как вкопанные.

Югана вскинула руку – прогремел выстрел. Над рабочими проплыло облако порохового дыма.

После замешательства и удивления рыжий парень подал команду с крыши, как с капитанского мостика:

– Всем укрыться в трюме эсминца! Спасайтесь, братцы!

3

Солнце не замечало радости или горя юганской земли, оно, как вечный небесный факел, освещая, грея землю, плыло по единому и неизменному курсу Вселенной. Слышало ли солнце земные голоса людей, которые благодарили его своими молитвами, гимнами, танцами. Жертвенной кровью вскормлены боги солнца, кровью людей и животных.

Югана стояла на берегу. Она смотрела на только что начертанный круг на песке, от которого в разные стороны отходили усы-лучи, бороздки, проведенные охотничьей пальмой, единорогом. На песке был нарисован символ солнца.

Старая эвенкийка ждала, когда над ней пролетит речная чайка и возвестит, что солнце готово услышать и понять голос земной женщины Юганы.

Чайки кружились чуть поодаль и охотились за мелкой рыбешкой. Но вдруг, откуда-то с окраины заброшенного селения, распластав крылья, вспарил в восходящих потоках орлан-белохвост. Югана смотрела удивленными глазами на вольную и гордую птицу.

– Хо, великий Орлан, ты послан духом неба! Ты, Орлан, ближе к солнцу, скажи ему, пусть оно своими лучами оживит своего младшего брата, лежащего тенью на земле. – Югана разговаривала с солнцем и орланом-белохвостом на эвенкийском языке. Она показала на начертанный круг, символ солнца, снова подняла глаза на летящую птицу. – Югана – женщина племени Кедра – будет говорить сегодня с тобой, Солнце, говорить голосом радости и давать жертву…

А в это время дед Чарымов сидел на берегу у костра с мужиками. Он полчаса назад принес в крапивном мешке два десятка крупных язей на баржу-самоходку. Команда судна с рабочими бондарского совхоза заварили уху в большом двухведерном казане.

Деду Чарымову спешить некуда. Приехали люди новые, интересно ему посидеть с ними, поговорить.

– Вы, якорь вас за ногу, зазря тут стоите со своей посудиной. Шерба уварится, похлебайте да помаленьку выгребайтесь к дому. – Клонил разговор старик к тому, что все равно Югана со своей гвардией из четырех молодцев-уланов не даст ломать школу. – А вот когда приедут Андрей Шаманов с Таней Волнорезовой, вот тогда-то и нужно решать вопрос – ломать или не ломать школу.

– Зачем нам попусту шарохориться, голову ломать, гнать большегрузное судно обратно в Бондарку? – рассудительно начал говорить пожилой капитан самоходной баржи. – До Бондарки от Улангая поболее сотни километров. Притопаем туда, директор совхоза сразу на дыбы и как медведь зарычит: так вашу и эдак! И обратно нас погонит – выполнять его приказание. Так мы уж сейчас пообедаем, а потом спустим на водичку лодку-дюральку, укрепим на ней «вихрь» и слетаем в совхоз. Привезет бригадир бумагу от сельсовета, и тогда начнем ломать школу да спокойненько грузить бревна на судно.

– А ведь эта старуха тунгуска могла из своей ракетницы продырявить кого-то из нас, – сказал грузчик по имени Митрий. – Ведь за эту ракетницу, как за обрез, статья полагается. Будь она помоложе, как пить дать осчастливила бы своим присутствием колонию.

– Эх ты, Митрюшка, – сказал старик Чарымов, после того как протер глаза от наплывших слез – на него пахнуло от костра едучим коревым дымом осины. – При чем тут Югана? Вы, как дикари, понаехали, повылазили на берег с топорами, ломами. Подняли хав-гав – будем все ломать, крушить, капут вашей школе. А бригадир еще схапал Орлана и хотел его толкнуть. Вот Югана и пуганула вас холостым выстрелом из ракетницы. А ежели еще разок сунетесь, то тут уж холостых выстрелов не ждите, – запугивал рабочих Михаил Гаврилович, прося тем самым уехать без шума и скандала к себе домой, подальше от берегов Улангая. – Ты еще, Митрюша, насчет суда над Юганой каркал, так знай: ничего и никогда Югане не будет. Она неподсудна, как солнце земным законам. А от таких духариков, как вы, нужно не пугачом-ракетницей, а пулеметом отстреливаться…

– Пожалуй, верно сказываешь, Михаил Гаврилович, – согласился Митрий. – Однако и тяжело тут жить, поди, забижают разные ухари налетные…

– Бывает разное, – коротко ответил дед Чарымов. – Вот послушайте, раз интересна вам наша жизнь, посказываю. Лет семь назад, поздней осенью, в ночь это случилось… Забрались варнаки на соболиную ферму. Сто семьдесят черно-смолевых, самых лучших породистых соболей, гады, украли. Видимо, в потемках фонариком подсветят в клетку, ослепят соболя. А потом поймают, шилом ему в череп – и в мешок. И посейчас тех разбойников не нашли еще.

– На «мокрое» дело шли мужики. Знать, обмозговано у них было всё заранее, – рассудил Митрий и, сняв с котла самодельную жестяную крышку, начал счерпывать деревянной ложкой пенистую накипь.

– Вот-вот, так оно, Митрий. Правильно ты говоришь: у бандитов всегда все обмозговано наперед, – поддакнул Михаил Гаврилович Чарымов и продолжал свой рассказ: – Установили посменные посты на звероферме. То старики, то бабы с ружьишками охраняли. А Югана выходила на пост ночной со своей ракетницей. На другой год, по осени, опять горе случилось. Как раз во время шишкования, в тайге девочку семи лет изнасиловали и убили… Поймали этих морфинистов-садистов высланных. Говорят, расстреляли. – Рассказывая все это, Михаил Гаврилович посматривал в сторону берега, где Югана совершала обряд.

В центре очерченного круга эвенкийка развела костер и теперь отдавала поклоны, в первую очередь на восток, откуда солнце всходит, всегда бодрым и молодым. Отдав на четыре стороны поклоны-здравицы солнцу, Югана, размахивая руками, ходила торопливо вокруг небольшого костра. Она поднимала руки и лицо к солнцу, посылала ему хвалебные слова:

– …Великое Солнце! Чистый огонь неба, дарящий свою кровь земле! Пусть тебе, Солнце, твой сын Тугэт, бог Земного Огня, унесет земную еду на своих крыльях. Тебе, Солнце, дает Югана сегодня жертву!

В костре горели, обугливаясь, три кряковые утки, несколько десятков крупных чебаков. Югана все размахивала руками, как крылатый лебедь. Это привлекло внимание мужчин с самоходной баржи и тех, кто был у костра с дедом Чарымовым.

– Эвон, балерина объявилась, выкрутасы танцует! Мозги от старости, видать, вовсе прокисли, – говорил с удивлением рыжий паренек.

– Ты, детинушка, не каркай, – сердито одернул парня дед Чарымов. – Югана благодарит солнце за добро, которое оно приносит земле таежной. А вот сейчас она подошла к воде… Так это уже плохое заклинание. Югана пустила по воде столько палочек, сколько вас тут на самоходке. И теперь она дает подводным богам наказ о том, чтобы они вышли на берег и в случае, если кто-то из вас начнет рушить улангаевскую школу, каждого наказали болезнью, может быть, порчей, а может быть, чумой и корчами-припадками.

– Да она что, рехнулась? – удивленно, с опаской воскликнул бывалый речник, капитан самоходки.

Михаил Гаврилович не ошибся: Югана действительно обращалась ко всем богам с просьбой – быть на стороне молодых вождей в случае войны с томтурами.

– Ну, ладно, мужики, приятного вам обеда, а я пошел к своему скиту, – сказал Михаил Гаврилович, заметив, что по берегу, в сторону самоходки, шла жена. – Надо идти. Вторая коровушка у нас должна не сегодня-завтра отелиться. – Уже сделав несколько шагов, старик, будто что-то вспомнив, остановился и, повернув голову в сторону мужиков, сидевших у костра, сказал: – Тут, может быть, милиция поднаедет. Не советую ввязываться, если дело до ружей дойдет. Югана дала клятву своим богам. Поостерегитесь, мужики. Отсидитесь лучше на своем корабле.

Михаил Гаврилович шел неторопливо, и за ним стелился на береговом песке осыпчивый след. Кудахтали у берега куры. А за деревней ржала тревожно кобылица, зовя своего затерявшегося брыкастого жеребенка.

4

Грустно Михаилу Гавриловичу Чарымову смотреть на громадный пустующий поселок. Можно было деду Чарымову со своей женой уехать из Улангая в Тюмень к сыну. Так ведь зачем трогаться с родного места, когда на эту землю сибирскую пришел его предок еще с Ермаком. Зачем уезжать на чужбину, если жизнь идет к закату, как вечернее солнце к земле клонится, и уже веку-то им остается со старухой не длиннее воробьиного клюва.

Заслышав перестук двигателя какой-то речной посудины, вышел Михаил Гаврилович на крыльцо. Чуть ли не напротив дома остановился скороходный катер. Восемь милиционеров сошли на берег. Один, видимо старший, направился к самоходной барже, а остальные подались к дому деда Чарымова.

– Добрый день, дедушка! – поздоровался молодой лейтенант, подошел к крыльцу, сел на приступку, остальные присели тут же, на сосновое бревно, из которого Михаил Гаврилович хотел нынче поутру тесать столб для уличных ворот.

– Чего-то не припомню, чтобы целым взводом в гости к нам наезжали милиционеры, – сказал Михаил Гаврилович и, посмотрев на молодого лейтенанта, досказал: – Нешто убили кого или обворовали?

– Да нет, дедушка, дано указание из области: провести по всему нашему району противопожарную инспекцию… Прицепили нас на помощь пожарникам. Каждый колхоз, артель обязаны иметь мотопомпы, другую пожарную технику.

– Что ты мне заладил про пожарников? – хитровато сощурив глаза, сказал Михаил Гаврилович. – Вы-то зачем у нас, в Улангае, объявились?

– Я тебе, дедушка, об этом и толкую. Вон на той посудине имеется рация. Так по ней, по рации, получен приказ начальника милиции немедленно попутно остановиться в Улангае и навести порядок. Тут у вас какая-то бабушка с мальчуганами-подростками, бабахая из револьвера, загнали рабочих совхоза на баржу и не пускают на берег. А тем срочно нужно производить работу по разборке и перевозке здания… Где сейчас эта бабушка с ребятишками? – спросил лейтенант и принялся снимать сапог, чтобы перевернуть портянку.