Текст книги "Россия. История успеха. После потопа"

Автор книги: Александр Горянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

4. Воздух российской свободы

Сценарий перестройки потому и не был никем предсказан, что сама возможность столь самоубийственного для КПСС шага, как отмена цензуры, никому не могла прийти в голову.

Советская власть («Софья Власьевна» для телефона) давно стала предметом насмешек основной части активного населения СССР, а в перестроечные годы к этому ядру добавилось дотоле пассивное большинство. «С. В.» уже ничего не смогла противопоставить полумиллионным демократическим демонстрациям в Москве и многотысячным в провинции. Нет ни малейших сомнений: отказ от коммунизма и демократические реформы были историческим творчеством советского народа, прежде всего российского. Егор Гайдар знал, о чем говорил: «Если вы думаете, что это американцы нам навязали демократию в том виде, в котором она возникла в 1990–1991 гг., то это неправда. Мы сами выбрали этот путь, американцы играли в этом последнюю роль и будут играть последнюю»[39]39
  Е. Т. Гайдар, интервью журналу «Smart Money» № 26, 16 июля 2007 г.


[Закрыть].

Сегодня уже совсем не осталось последних очевидцев ушедшей России, а в 60-е и 70-е гг. их было много. И даже еще в 80-е. Хорошо помню этих ровесников века – старых профессоров, у некоторых я был студентом или консультировался. Чего стоила одна их русская речь! Те из них, кто не успел получить дореволюционное образование, учились уже в советское время, но у великолепной старой профессуры, и я опосредованно становился студентом этой профессуры. Мой опыт ничуть не уникален – о том же могли бы рассказать миллионы людей. Позже, занимаясь преподаванием сам и даже не ставя такой задачи, я каким-то образом передавал своим студентам ту же эстафету. Мой друг рассказывал, как его воспитали три разрозненных тома дореволюционной энциклопедии, которые ему давала читать соседка по коммуналке. И фокус в том, что эти три тома незаметно влияли, через посредство моего друга, на людей, с которыми он общался. Огромную роль в пробуждении страны сыграл самиздат. Но сами авторы самиздата воспитывались не в пустоте, и разнобой их мнений вполне отражал былую плюралистическую Россию с ее тремястами партиями.

Не исключено, что точкой невозврата стало событие, о котором сегодня вспоминают редко: празднование 1000-летия Крещения Руси в июне 1988 г. и неожиданно широкое освещение торжеств. Церковь, до того едва и сквозь зубы упоминаемая, вдруг стала важнейшим действующим лицом общественной сцены. Общество, давно превращенное в атеистическое, вдруг осознало, что рядом с коммунистической возвышается совершенно иная идеология, полностью (хотя и молча) ее отрицающая. И не просто отрицающая, но и неизмеримо более мощная. Уже хотя бы потому, что устояла на протяжении веков, тогда как коммунистическая всего за два года гласности успела покрыться глубокими трещинами. Для миллионов людей церковь стала, без всяких переходов, главным духовным авторитетом.

Сразу вслед за торжествами, не давая издыхающей утопии опомниться, явился еще один отменяющий ее символ – российский триколор. Он замелькал на митингах в конце лета того же 1988 г. Первыми этот флаг (сшитый за ночь из подручного материала) подняли на ленинградском стадионе «Локомотив» активисты Народно-трудового союза. «Что это за флаг?» – спрашивали люди и слышали в ответ: «Это русский флаг!» И почти всякий раз ответной реакцией было радостное изумление. Так просто? Значит, есть законная замена понятию «советский»? Знаки, символы, гербы, флаги скрывают в себе огромную, не до конца ясную силу[40]40
  Половину успеха сторонникам независимости Украины обеспечили нарбутовский трезубец и желто-голубой флаг, а из ошибок А. Г. Лукашенко роковой является всего одна: упразднение герба «Погоня» и бело-красно-белого флага (заменены советскими суррогатами). Думаю, он об этом уже сто раз пожалел.


[Закрыть].

Невозможно забыть, как в 1988 г. от первых русских триколоров менялся сам воздух городов, забыть ту мощную атмосферу свободы, просветления и солидарности, которая достигла своего пика в дни стотысячных митингов на Манежной и Дворцовой площадях и держалась до «шоковой терапии» 1992 г. и вопреки ей, держалась до референдума о доверии курсу Ельцина 25 апреля 1993 г. (президент получил тогда 58,7 % голосов) и много дольше, видоизменяясь, слабея и дробясь на оттенки. Будь атмосфера другой, все повернулось бы совершенно иначе.

А эта массовая стойкость духа! Есть подробные хроники тех лет, и финальные годы перестройки выглядят в них жутковато: идеально пустые магазины, нападения на поезда, захваты оружейных складов, западные миссионеры с проповедями, заготовленными для язычников, подозрительные секты, финансовые пирамиды, «гуманитарная помощь», газетные сообщения о покинутых погранзаставах и о том, что запасы продовольствия в стране на исходе, предсказания неминуемого военного переворота и скорых эпидемий, самые фантастические слухи. И на этом фоне – душевный подъем, бесстрашие, вера: «еще немного, еще чуть-чуть…», огромный успех юмористов, рождающиеся каждый день политические партии, массовые концерты под открытым небом, начало издательского, длящегося доныне, бума, огромные тиражи прессы («Читать нынче интереснее, чем жить», – сказал кто-то из актеров), самые поразительные затеи и начинания, на какие только способен раскрепощенный ум, энергичное утверждение лозунга «Секс в СССР есть». И на каждом столбе объявления: «Обучаю работе на компьютере».

Все 70 лет, между январем 1918 г. (разгон Учредительного собрания) и декабрем 1988-го (закон об альтернативных выборах народных депутатов СССР), коммунисты не оставляли попыток имитировать представительную власть, об этом речь у нас уже шла. Можно, конечно, повторить, что имитация демократии – высший комплимент, который диктатура делает свободе, но важнее осознать другое: ростки политической демократии не могли быть полностью выкорчеваны из российской почвы. С началом перестройки они взошли как ни в чем не бывало.

Начало конца СССР можно отсчитывать от нескольких дат, но, скорее всего, под номером один должна стоять дата 1 декабря 1988 г. – день принятия отчаянно смелого закона «О выборах народных депутатов СССР». Выборы состоялись 26 марта 1989 г. Они были в основном альтернативными (безальтернативными были 26,6 % округов – 399 из 1500) и, что особенно поразительно, конкурентными (кандидаты имели возможность выступать перед избирателями со своими программами, в том числе в прямом эфире по ТВ), было обеспечено тайное голосование, отменялись всякие разнарядки (такой-то процент рабочих, такой-то – колхозников) при выдвижении кандидатур в депутаты. Треть депутатов съезда избиралась от общественных организаций – Коммунистической партии Советского Союза (напрямую от КПСС – всего 100 мандатов из 2250!) и подконтрольных ей структур. Правда, полная подконтрольность пяти академий (75 мандатов), восьми творческих союзов (75 мандатов), потребкооперации (40 мандатов) и разного рода обществ, таких как «Знание» (10 мандатов), Красного Креста (10 мандатов) и т. д., к тому времени уже кончилась. Полторы же тысячи депутатов избирались от территориальных и национально-территориальных округов.

Послушаем стороннего свидетеля, оксфордского профессора политологии Арчи Брауна. В статье «Как Москва убила коммунизм» («How Moscow killed communism») в английской газете «Гардиан» от 26 мая 2009 г., написанной к двадцатилетию одного из самых поразительных событий XX в., говорится: «25 мая 1989 г. состоялось открытие Съезда народных депутатов – первого настоящего парламента в Советском Союзе. Настоящим он был потому, что, в отличие от прочих советских законодательных органов, большинство его членов были избраны на состязательных выборах, а еще потому, что с самого первого дня часть парламентариев была готова критиковать партийное руководство, поведение армии и КГБ – и могла делать это безнаказанно».

Прямые эфиры заседаний съезда останавливали занятия в университетах, конвейеры в цехах и хорошо, если не операции в больницах. Большинство выступлений носили либо остро критический, либо прямо оппозиционный характер. Приятной неожиданностью была реакция «советских людей»: ворчание «пораспускали языки» доносилось крайне редко, чаще можно было услышать: «Я бы крепче сказал». Уличные дискуссии звучали так, словно семидесяти лет советского страха не было в помине.

Вести из СССР жадно ловили в Восточной Европе. 4 июня, ровно десять недель спустя после выборов в СССР, прошли типологически близкие выборы в польский Сейм. Правда, в Польше коммунисты забронировали за собой аж две трети мандатов. Сегодня очень забавно читать беседу с польским послом в России (Посев, № 8, 2009). «Уважаемый г-н Посол, – говорит представитель журнала, – 4 июня 1989 г. – это дата первых свободных выборов не только в Польше, но и вообще в первой коммунистической стране в мире…» Посол, в отличие от своего беспамятного собеседника, прекрасно знает, что это не так, но скромно уходит от вопросов приоритета.

Арчи Брауну было нетрудно предречь: «В этом году большинство СМИ, вспоминая события двадцатилетней давности, сосредоточится на наиболее живописных картинах – на массовых демонстрациях в европейских городах, на западных и восточных немцах, танцующих на руинах стены, которая разделяла Берлин с 1961 г. Однако главные перемены, сделавшие возможной трансформацию Восточной Европы, происходили в другом месте – в Москве».

Помнить о том, где произошли эти главные перемены, сегодня не хотят – по самым противоположным причинам – поразительно много людей во всех частях Европы, включая ту, что сразу к западу от Урала. Но так будет не всегда.

Арчи Браун отвергает популярные легенды о том, что эти перемены произошли благодаря политике американского президента Рейгана или папы Римского Иоанна Павла II или что к ним подтолкнула суровая экономическая необходимость. Он подчеркивает: «В значительно более бедных странах, чем Советский Союз середины 1980-х, авторитарные режимы спокойно сохраняются до наших дней. [Накануне перестройки] в советском обществе все было спокойно, и скорее реформы вызвали в нем кризис, чем кризис породил реформы. Решение, сделавшее возможными перемены 1989 г., было принято относительно узким кругом во главе с Горбачевым в Москве в 1988 году… Советское руководство объявило [среди прочего], что не будет больше поддерживать коммунистические режимы за рубежом с помощью интервенций.» Только поэтому стали возможны и польские выборы июня 1989-го – строго после советских.

Арчи Браун лишь констатирует очевидное, говоря о том, что Москва не только внедрила коммунистический проект в Восточную Европу в середине 40-х, но и сыграла решающую роль в закрытии этого проекта сорока годами позже.

Часть вторая
Преодоление утопии

Глава первая
СССР на финишной прямой

1. Не из-за нефти

Но еще до Съезда народных депутатов – по моим воспоминаниям, уже с осени 1988 г. – активная часть населения (а только она и делает историю) уже не согласилась бы на меньшее, чем низвержение утопии. С этого момента только жесточайшая диктатура, давно нереальная, смогла бы остановить антикоммунистическую революцию. Как известно, эта революция увенчалась ликвидацией системы Советов 9 октября 1993 г. и принятием 12 декабря того же года Конституции Российской Федерации. Вместо Верховного Совета был узаконен многопартийный парламент. Для сохранения преемственности с прежней Россией нижняя палата парламента названа Государственной думой.

Однако новая Россия почти целиком, до мелочей, сформировалась раньше, в последние месяцы существования СССР. Она словно пряталась где-то и вдруг явилась готовая. Количественные изменения последующих лет были, разумеется, огромны, но почти все, что мы наблюдаем в современной жизни – и хорошее, и плохое, – появилось уже тогда. Это поразительный феномен, и его необходимо понять.

И сегодня еще полно людей, верящих, что СССР рухнул из-за падения мировых цен на нефть. Или потому, что надорвался на афганской авантюре, испугался «звездных войн», проиграл «холодную войну», не выдержал гонку вооружений. Что он действительно не выдержал, повторю еще раз, так это отмены цензуры. Можно сказать даже так: СССР умер от свободы слова. Как говорят математики, это было необходимое и достаточное условие.

Процесс был ускорен целым рядом решений, принятых руководством СССР. Вот они: постановление Совета министров СССР (19.08.1986), фактически отменившее госмонополию внешней торговли; неприменение с декабря 1986 г. политических статей Уголовного кодекса (70-й и 190-й); постановление СМ СССР (5.02.1987), разрешившее кооперативы; безумный с точки зрения социализма Закон о госпредприятии, принятый VII сессией Верховного Совета СССР (1.07.1987); постановление СМ СССР о переводе научных организаций на самофинансирование (30.09.1987); постановление СМ СССР о выборности руководства предприятий (8.02.1988); негласное разрешение политических партий весной 1988 г.[41]41
  Первыми (явочным порядком, разумеется) объявили о себе партии Социал-демократический союз (март 1988 г., Ленинград) и Демократический союз (май того же года, Москва).


[Закрыть]; упразднение «номенклатуры» (октябрь 1989-го); отмена в марте 1990 г. 6-й статьи Конституции СССР о «руководящей и направляющей роли КПСС»; принятие таких правовых актов, как Закон о свободе совести и религиозных организациях от 1.10.1990, Закон об общественных объединениях от 9.10.1990, Закон о порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР от 3.04.1990. Этот закон предусматривал 5-летний «переходный период».

(Добавлю в скобках, что сама возможность обсуждения такого вопроса напомнила населению страны, что выход республик из СССР законен по советским же законам. Обсуждалось не право выхода, а его процедура. И хотя в дальнейшем все республики покинули СССР вне этой процедуры, значение закона от 3 апреля 1990 г. в том, что он дал миллионам людей время привыкнуть к мысли, что республики начнут покидать СССР, что это уже неизбежно.)

Список легко удлинить, но главное названо. Перечисленные новшества породили массу последствий – от появления на всех уровнях руководства КПСС самоотверженных рыночников до всесоюзного «парада суверенитетов». Бывшие члены ЦК КПСС и другие советские нотабли, принимавшие перечисленные решения, неспроста предпочитают сегодня молчать об этом. Чтобы создать себе алиби в глазах рыдальцев о коммунизме, они придумали басни о том, как развалом СССР руководили из-за океана. Они готовы обесценить свою выдающуюся роль в истории, лишь бы все забыли, как с их подачи партийные органы становились «хозяйствующими субъектами».

Что же до первого списка (падение цен на нефть, гонка вооружений, «Афган» и проч.), СССР все перечисленное с гарантией выдерживал. Что такое американские «звездные войны» или «Стратегическая оборонная инициатива» (СОИ)? Космический гиперболоид инженера Гарина, непроницаемая лазерная оборона, которая когда-нибудь в будущем не даст советским межконтинентальным ракетам достичь США? Не говоря уже о том, что вся затея выглядела – и была – блефом, она даже в случае успеха не могла бы защитить США от советских атомных подводных лодок с ракетами у американских берегов. Вдобавок тут же было подсчитано: чья бы ни взяла, человечество гарантированно погибало от «ядерной зимы». Разговоры о «звездных войнах», конечно, встревожили советскую сторону, но ни в какие «неподъемные расходы» или в «новый виток гонки вооружений» не втянули. На разорительную американскую программу СОИ, как всегда, нашелся бы недорогой асимметричный ответ.

Из Афганистана СССР ушел в соответствии с Женевским договором от 14 апреля 1988 г., с «холодной войной» давно сжились, как и с постепенной экономической деградацией. Падение цен на нефть было неприятностью, но не угрозой режиму. Вдобавок, напомню, львиная доля экспортной нефти шла в страны соцлагеря и настоящей валюты приносила не так уж много. Цены же на газ, определяемые долгосрочными соглашениями, не менялись.

Да, из-за уменьшения валютных поступлений пришлось сократить рутинную и безвозвратную закачку средств в социалистическое сельское хозяйство, отказаться от сумасбродного проекта переброски северных и сибирских рек. То есть, на круг, была даже польза.

Понижение цен на нефть, снизив валютные поступления, не привело к валютному голоду. Об этом напоминает такой факт: уже на втором году перестройки, в момент, когда цены на нефть достигли своего минимума, Горбачев затеял модернизацию машиностроительной и станкостроительной отраслей с целью вывести их на самый передовой в мире уровень[42]42
  «Справочник партийного работника». Вып. 27, 1986. С. 228 и след.


[Закрыть]. Для этого, объяснял он, следовало в первую очередь наладить закупки современного оборудования для этих отраслей. Именно сюда ушла значительная часть государственных валютных ресурсов, что сократило ввоз зарубежного ширпотреба, обострив нехватку товаров на прилавках и дав очередной толчок недовольству населения.

Но главное – за что им вечное спасибо, – генсек и его команда были искренне настроены на завершение холодной войны и гонки вооружений. Они верили не только в демократический социализм с человеческим лицом, но и в реальную возможность устранить ядерную угрозу, отвести мир от грани самоуничтожения. Похоже, Горбачев ощущал это как личную историческую миссию.

2. Огромные выгоды, упущенные Горбачевым

Мир всегда будет помнить роль Горбачева в устранении дамоклова меча, под которым человечество прожило сорок лет, но в России вряд ли забудут упущенные им выгоды. В июле 1989 г. Горбачев и канцлер ФРГ Коль согласились, что «вопрос о демонтаже Берлинской стены скорее всего встанет на повестку дня уже в XXI веке»[43]43
  Горбачев не раз рассказывал об этом (например, в «Майами геральд» в ноябре 2004 г.), и Коль не возражал.


[Закрыть].

Самое интересное, что Европа такие сроки негласно лишь приветствовала, хотя, возможно, на словах изображала бы «озабоченность». 19 апреля 2005 г. в телевизионной передаче «Процесс пошел» (о Горбачеве и перестройке) принял участие Войцех Ярузельский. Он по-русски рассказал о своем визите в Англию в 1989 г. следующее: «Улучив момент, Маргарет Тэтчер отвела меня на два шага в сторону, чтобы нас никто не слышал, и, взяв меня за пуговицу, сказала: предпримите что-то, как-то подействуйте на Горбачева, сделайте все, умоляю, – только бы Германия не объединилась. Точно так же был настроен Миттеран».

Стена рухнула всего через 4 месяца, но и тогда Коль говорил Горбачеву (эти слова многократно цитировались): «Мы, немцы, отдаем себе отчет в том, что такое глазомер – он означает и чувство меры, и способность при планировании действий учитывать наши возможности объединить Германию, пусть не сейчас, а спустя много лет».

Вплоть до последних переговоров в Архызе 16 июля 1990 г. – о Большом договоре, о переходных мерах, о выводе советских войск (к тому времени вопрос объединения Германии был уже решен) и, если верить газете «Правда», о «недопустимости распространения военных структур НАТО на территорию ГДР» – Коль ждал, что Горбачев заговорит об отступном. Еще летом 1989-го отступным стала бы полная нейтрализация Германии. В этом случае Северо-Атлантический Союз оставался для СССР и Восточной Европы за стеной внеблоковых стран – Швеции, Германии, Швейцарии, Австрии, Югославии. Для новой России соприкосновение с НАТО на суше сохранялось бы, как и в советское время, лишь на Крайнем Севере, по короткой советско-норвежской границе. Помимо этого, немецкая сторона в 1989 г. была готова оплатить вывод и обустройство на родине огромной Группы советских войск (процесс бы занял от 10 до 15 лет) и инвестировать до 150 млрд марок в экономику СССР.

К архызской встрече вопрос о нейтрализации Германии уже не стоял. Горбачев повел разговор так, что Колю даже не пришлось затрагивать тему «отступного». Как подарок Россия получила кредит (!) на строительство жилых поселков для офицеров выводимой армии. Изложенное опирается на рассказ высокопоставленного сотрудника посольства СССР в Берлине.

Будущим историкам обязательно надо будет учесть следующее. Советская верхушка привыкла придавать огромное значение устным соглашениям. Важнейшие дела партийные боссы нередко решали в неформальной обстановке, и любая достигнутая ими – хоть в бане, хоть на охоте – договоренность подлежала исполнению. Никто не подсказал Горбачеву, что западные люди этому не обучены. Он жалуется, что его высокие собеседники из США, ФРГ (и еще каких-то стран) в задушевных беседах у камина и на яхте давали ему слово, что НАТО не будет расширяться на Восток. Наверняка давали. Но в этом случае уже наутро должны были получить меморандум, начинающийся словами: «В продолжение нашей вчерашней беседы!..» или «Закрепляя достигнутое накануне взаимопонимание…» Но такие бумаги от Горбачева не поступали, что давало его собеседникам, с их точки зрения, полное право забыть о своих обещаниях. Горбачев же, судя по всему, слишком уверовал в принцип: джентльмену верят на слово, у джентльмена не проверяют карты.

К 1 января 1990 г. было уничтожено 1498 советских ядерных ракет дальностью от 500 до 5500 км и их пусковых установок. Соответствующая американская цифра равнялась 451 уничтоженной ракете. Почему же Западу было не любить Горбачева?[44]44
  Вместе с тем даже в начале 1990 г. эксперты ЦРУ продолжали уверять свое начальство, что все происходящее в СССР – перестройка, гласность, отмена цензуры, свобода собраний и объединений, первые свободные выборы с несколькими претендентами на одно место, первые рыночные реформы, – все эти и другие революционные перемены были не чем иным, как хитрым трюком, придуманным, чтобы сбить с толку руководство США. Психологи называют подобный ход мысли младенческим эгоцентризмом.


[Закрыть] Кто же не хочет увеличить свою безопасность? Но нет и оснований утверждать, что Запад хотел развалить СССР. Запад мечтал о таком СССР, который не только не угрожает уничтожить полмира, но и не способен это сделать. Демократический, мирный, рыночный, во всем согласный с Западом, желательно под руководством Горбачева. Развал же СССР давал гарантированное расползание ядерных технологий и материалов по миру и появление нескольких непредсказуемых ядерных держав (Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан; многочисленные шахты для ракет дальнего действия были – и кстати, остались! – также в Туркмении) вместо одной предсказуемой.

Тем не менее жадность Запада все же приблизила конец СССР – точнее, сократила его агонию. Горбачев просил «Большую семерку» о крупном кредите. Он надеялся наполнить прилавки, разоренные «интенсификацией и ускорением», и этим сбить зашкаливающее напряжение. Ему в этом с трогательной простотой отказали, объяснив, что надо сперва делом доказать свою приверженность рыночным и демократическим реформам. В московских разговорах это комментировали так: «Семерка решила, что деньги вряд ли будут возвращены и потому включила дурочку». Изумлению Горбачева не было границ: а чем еще, кроме реформ, он занимается? Дело было 19 июля 1991 г., за месяц до путча и за пять месяцев до упразднения СССР.