Текст книги "Повязанные кровью"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Ден, он мудрый, как змий... Его заточили где-то в Подмосковье, это понятно Коровы мычат... Петухи поют... Коровино? Петушково? Петушки? Есть такие места под Москвой?

– Ну – ну, крути дальше! – нервно подогнал Денис. – Он же сказал точнее, Фарид! Он нас мордой ткнул в место где сидит!

– Иерусалим? Новоиерусалим получается? Где-то там?

– Черт меня дери, – еле слышно произнес Денис. – Да я же точно знаю, как его найти. Знаю, Фарид! Я укажу на карте точку его тюряги с точностью до ста метров...

– Как?

– Не скажу. – решительно ответил Денис. – Выдержим тайм-аут. Если я тебе скажу, ты тут же бросишься в атаку. Все-таки выдержим тайм-аут.

Фарид прокашлялся, что выражало у неё крайнюю степень обиды, но сказал деловито.

– Хорошо. Я в этот перерыв займусь чисткой автомата. Не помешает?

Денис задумался, вздохнул и невесело ответил.

– Может быть...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЭТИ – БУДУТ УБИВАТЬ!

глава 1

Время тянулось медленно, а может быть, и вообще остановилось. В подвале было перманентно темно, только через крошечную вентиляционную дырку, под самым потолком можно было определить: светиться – день, не светится – ночь. Керосиновая лампа на ящике тоже давала мало света сквозь закопченное стекло, зато нещадно воняла и поддавала жару в дневные часы.

Но Бориса Кожанова более всего удивляло то, что он не страдал до изнеможения в своем заключении. Он умел управлять своим настроением и психикой, умел "уйти в себя" в мир своих мыслей и чувств. Ему хватало для спасения от скуки материала опыта двадцати двух лет жизни и громадного количества прочитанной литературы. Можно сказать, что он был прирожденным сидельцем в одиночке.

Сам себя он в эти часы сравнивал со знаменитым Шлиссельбругским заключеннным народовольцем Николаем Александровичем Морозовым, который томился в каземате двадцать один год, вел там активную научную работу, вышел несгибаемым и известным ученым и потом жил ещё долго, общего жития его было девяносто один год; с 1854 до 1946.

Научной работы Борис вести не мог, поскольку бумагу ему не давали, книг выписывать не позволяли, кормили два раза в день, и через день выносилось ведро параши. Часами напролет он лежал на надувном матрасе, неторопливо проворачивал в мозгу набегающие мысли, унынию не предавался, а все случившееся с ним воспринимал со смешком. Быть может, он был фаталистом, а потому считал, что с роком и судьбой спорить бессмысленно, что случится, то и должно случится.

Во всяком случае, такого порота событий, который произошел при его встрече с депутатом Афониным предвидеть он не мог, а потому и предохранительных мер никаких не принял – даже не сказал друзьям как собирается найти и поговорить с депутатом.

Логово депутата Борис нашел без ухищрений и затруднений. Попросту приехал в Крылатское, нашел депутатский дом, возле дверей расспросил скучающих бабуль, где таковой-то избранник народа проживает, вечером нажал на соответствующую кнопку домофона и энергичный голос спросил.

– Кто там?

Ответ у Бориса был подготовлен.

– Ваш соратник, Максим Иванович, по борьбе в октябре девяносто третьего года.

– Кто именно? – прозвучал настороженный ответ.

– Рядовой солдат.

Замок щелкнул, Борис поднялся на лифте на двенадцатый этаж, Афонин встретил его в открытых дверях – плотный, усатый, внимательный, с незначительной трусоватостью в глазах. Первый вопрос , когда не приглашая в комнату, Афонин усадил гостя в просторной прихожей, прозвучал едва ли не на лакейский манер.

– Чем я вам могу служить?

– Я вернулся из бегов... Сами понимаете, прятался после тех событий... Мне бы нужна работа.

Борис собрался разыграть простачка, хотя и понимал, что быстро сорвется, и выдаст себя с головой.

– Четыре года прятался? – на розовом лице депутата вспыхнуло удивление. – Да ведь через полгода всем была амнистия! Я сам вышел из заключения! И все забыто!

– У вас дело проще... А на моих руках кровь.

– Даже так?

– Получается так.

– И где же вы скитались четыре года?

Борис вспомнил, что рассказывал Денис и ответил уклончиво.

– Ловил рыбу на Каспии... Изумруды искал на Урале...Потом в Тихом Океане ноги мочил. По разному.

– Криминального следа не оставили? – строго осведомился Афонин.

– Что вы! Я бы к вам не пришел.

Афонин демонстративно призадумался, потом спросил сухо.

– Что вы умеете делать? Профессия есть?

– Какая ж профессия, если меня мотало по стране буйным ветром?

– А чего бы вы хотели?

– Не знаю. – поежился Борис. – Устроиться в Москве, к делу прилепится.

Он уже видел, что чем дальше, тем больше не нравился Афонину и поначалу решил сменить свою роль.

– Но почему вы пришли именно ко мне? – капризно спросил Афонин. – Для меня события тех дней кончились, я теперь на другой платформе, или почти на другой. И боюсь, что мы уже не поймем друг друга.

Борька понял, что никакой другой роли не сыграет и пора быть самим собой.

– Я понимаю, что вы лично перекрасились и утроились с комфортом. ехидно начал он. – Ну, хоть какое-то занятие вы и мне можете подыскать.

– Я не перекрасился! Я остался на прежних и даже более крайних позициях!...Не обижайтесь. – круто ответил Афонин и встал. – Но я не смогу вам помочь...

– Значит так. – Борька не шевельнулся в кресле. – А ведь я не ответил вам "не могу", когда вы погнали меня штурмовать мэрию. И мой друг не отказался напасть на Останкино. А один очень глупый, но идейный мальчик по имени Виталик Соколов получил пулю в лоб потому, что послушался вашего призыва, Максим Иванович... У вас знатная квартира, вы опять в парламенте, а Виталик – в сырой земле.

– Сколько ты хочешь, чтоб убраться отсюда? – сердито нахмурился Афонин.

И в этот момент Борис совершил ошибку, как оказалось в дальнейшем. Совершенно автоматически ответил.

– Сто тысяч долларов.

– Сколько?! Сто тысяч?! Почему именно столько?

– Ну, Максим Иванович, именно столько пообещал мэр Москвы за сведения о людях, покушавшихся на вице-мэра.

– Да я-то тут при чем? – откровенный страх метнулся в глазах депутата. – Ты что, парень, чердак у тебя поехал?

– Так моя – то покалеченная жизнь, Максим Иванович, не хуже чем вице-мэра. – попытался вывернуться Борис. – Я её и оцениваю во столько же.

Оказалось, что в квартире они не одни – хуже того: получилось, что их подслушивали, в двери с витражом постучали и Афонин торопливо извинился.

– Подожди минутку, это жена, мы на дачу собираемся, сейчас договорим.

Он нырнул за стеклянные двери, из-за них не доносилось ни звука и Борис понимал, что всю игру провел из рук вон плохо, и что самое лучшее было бы сейчас ретироваться, не прощаясь.

Но Афонин вернулся неожиданно в приподнятом и дружеском настроение.

– Знаешь, Борис, а ты мне понравился, черт тебя дери! Нахальный ты, конечно, и беспринципный парень, но такие тоже нужны в борьбе! Мы так сделаем. Мне надо уехать на дачу, поедешь со мной и завтра мы там на природе обо всем спокойно потолкуем. Место я тебе найду. Сейчас жена соберется и едем!

Борька понимал, что предложение это скорее всего пахнет ловушкой, но присутствие жены его несколько успокаивало.

Тем более, что жена Ляля оказалась ещё моложе, чем сам Борька веселенькая вертихвостка, которая и на дачу отправлялась, вся увешанная золотыми цепочками, браслетами и кольцами на каждом пальце. Афонин вызвал свою машину, они спустились вниз и по дороге депутат прошептал Борьке на ухо, что о делах при супруге говорить не следует – она, видите ли, сущий ребенок.

О делах не говорили ни в машине, ни на даче, где уже были готовы шашлыки, которые откушали в узкой компании, а Борька быстро сомлел и его препроводили во флигель, где уложили на пышную, деревенскую перину, на которой он мгновенно заснул.

А проснулся – в подвале, на надувном матрасе, и как произошло это перемещение, как он даже его не ощутил, Борька осмыслить не мог. Да и не пытался он что-либо осмысливать, поскольку исходная позиция была очевидна; его вычислили ещё в московской квартире депутата, на даче чем-то опоили и без всяких затруднений заточили в подвал. И едва он это осмыслил до конца, как двери подвала раскрылись и ничего не успев увидеть, Борька почувствовал, что его ударили ногой, обутой в сапожище – точно в грудь. Он слетел с надувного матраса и заверещал.

– Не бейте меня! У меня очень низкий порог болеустойчивости! Я могу умереть от укола иголкой!

– Не подохнешь! – пообещал ему из темноты один мужик , а второй радостно засмеялся и Борю взяли в крутой оборот, досталось так, как ни разу в жизни не доставалось, на что уж в пятом – восьмом классе у них случались жестокие драки с Фаридом. Били его и руками и ногами, прикладывали головой о стенку, но в конце концов мордобойцы притомились и ушли.

А Борька тихо засмеялся – все было как раз наоборот. Неизвестно какая была у него нервная система, непонятно какой у него был организм, но вот как раз физической боли он боялся меньше всего, безтрепетно ходил к зубному врачу, едва не помер в тринадцать лет потому, что не замечал боли воспалившегося аппендикса, а однажды на спор проткнул ляжку вязальной спицей и при этом пел "Легко на сердце от песни веселой!", не ошибившись ни в одной ноте, ни в одном слове и не потеряв ритма. Но секрета этого не знал никто – Фарид в первую очередь.

Борис понимал, что он получил первичную обработку, стандартное начало для подавления воли и выучке к послушанию. По гестаповско-чекистской логике, теперь должны были последовать пытки голодом и жаждой, угрозами и повтором избиений, пока человек не превратится в животное, или категорически в другую личность, поскольку первую из него – выдавили; о системе допросов с пристрастием Борис тоже читал литературу. Однако, читал и как ей противостоять – надо отключаться и заставить себя смотреть на себя же будто со стороны. А ещё советовали опытные авторы соответствующей литературы, можно так настроить свою психику, чтоб от боли и бессильной ярости истязателей – получать удовольствие. При тренировках – добиться этого можно был, да жаль, что Борис не предусмотрел фатального поворота в своей судьбе и к этому моменту необходимых тренировок не проводил. Короче сказать при втором разминочном избиение, он уже вопил по настоящему, без игры, поскольку его били плетками-нагайками, но опять же кости остались целы, кровища не хлестала и Борис смекнул, что убивать его не собираются, а готовится Большая Беседа, которую проведут люди солидные, обличенные возможностью принимать кардинальные решения.

До пыток голодом и жаждой дело не дошло.

Дырка вентиляции едва светилась, (что означало вечер) когда все те же мордобойцы, изображая вежливость носорога, пригласили Бориса выйти из камеры, подняться по короткой лестнице и представиться в зале с камином мужчине сидевшем в глубоком кресле и – поздороваться с Афониным.

– Здравия желаю, товарищ командир! – гаркнул Борис. – Ваш солдат из взвода Тарасова по вашему приказанию прибыл!

И лихо отдал честь. А Горин смотрел на него внимательно, не улыбался и голосом , отдающим в медь треснувшей трубы, произнес уверенно.

– Значит, ты меня знаешь. Я так и думал.

– Так точно, товарищ генерал! Под вашим руководством четыре года назад я был готов сложить голову в борьбе за высокие идеи! Теперь, простите, подвергся гестповским пыткам, по вашему приказанию!

Горин покривил губы.

– Не юродствуй и садись. Это ещё не пытки.

– Служу Советскому Союзу! – закончил Борис солдатское вступление и сел.

– Значит боролся за идеалы... Но потом передумал и сбежал, как я понимаю? Передумал?

– Как и вы. – просто ответил Борис.

– А теперь решил поохотится за сто тысяч долларов?

– За ста тысячами долларов. – поправил Борис. – Ну, да. Деньги, сами понимаете, солидные.

– Вроде бы, ты не глуп. – Горин внимательно смотрел ему в лицо. – А занят таким бездарным делом.

– И вы не дурак, судя по всему. Только зачем вице-мэра убивать? Все равно другого назначат.

– Нет, голубчик, – усмехнулся Горин. – Я вице-мэров пальцем не трогал. Для меня это слишком мелкая рыбешка.

Афонин одобрительно улыбнулся, сидя в своем кресле.

– Мелкая? – с интересом вытаращил глаза Борис. – Следует понимать, что в идеале вы нацелились в Президента?

– Не мели чепухи, – раздраженно оборовал Горин. – Куда я нацелился, не твоего ума дело. Слушай пропозицию... Сейчас мы соеденим тебя с твоими корешами. Условие такое – говори, что хочешь, не называя ни одного имени. А смысл твоих слов должен быть такой. Ты заверишь, что будешь жив и здоров, если твои дружбаны будут сидеть тихо, и никаких поисков людей причастных к покушению на вице-мэра предпринимать не будут. Все, кончено для вас это дело. И жив ты будешь до тех пор, пока они будут соблюдать это условие.

Вот ту – то Борис и устроил торговлю в лучшем своем казуистическом стиле, на который был способен. Торговался похлеще кавказца на базаре, кричал и шептал, приводил доводы и резоны, одновременно пытаясь понять имеет ли он дело с людьми обличенными верховной властью, или это лишь передаточные звенья длинной цепи, конец, которой находится в других руках. Кроме того, изображая на тот же кавказский манер буйный темперамент, он вскакивал с кресла, метался по комнате, незаметно косил глазом в окно, и когда приметил за кромкой леса высокие купола Храмов, то ему показалось, что он узнал их.

– Ну, а если я не соглашусь? Вы меня , понятно, пришибете, но вас-то Михаил Афанасьевич мои, как вы выразиться изволили, дружбаны – сдадут?! За эти самые сто тысяч долларов.

– Чтобы сдать – нужно иметь крутые доказательства.

– Найдутся, найдутся доказательства, это уж будьте спокойны.

– Даже если меня с Афониным и сдадут, голубчик, это ничего не решит.

– Понятно.

– И что тебе понятно? – напряженно спросил Афонин.

– Да шестерки вы оба в большом деле! От кого-то получили заказ убить вице-мэра! Передали его по цепочке дальше, кто-то эту акцию провел, да неудачно. А тут вы почувствовали, что жареным запахло, надо свою шкуру спасать, вот меня и прихватили. На вашем месте, господа, вам проще всего было бы всю нашу команду убить разом! Что вам, впервой что ли?

– М-м, – одобрительно промычал Горин. – Хорошая мысль... Однако...

– Однако – что? Начальство не дозволяет? Запретили ликвидацию?

– Трепло... Ведь поджилки трясутся, а ещё хорохоришься?

– А что остается делать? Есть другие предложения?

– Кончай базар, – решительно оборвал Горин. – Принимаешь условия?

Все свои доводы Борис уже исчерпал, никакого нового поворота темы в голову не приходило и он сдался.

– Ваша взяла. Жить-то хотца.

– Нина! – позвал Афонин и в комнату вошла дородная женщина лет тридцати, куда как больше подходящая Афонину на роль жены, нежели вертихвостка Ляля – да так оно и было, скорее всего, поскольку Ляли Борис не видел даже и на даче.

Нину подробно проинструктировали, она взялась за телефонную трубку, Горин – дал номер и начались переговоры, в которых принял участие и Борис молол первое, что приходило в голову по заданной теме и мучительно пытался придумать какой-нибудь намек, чтоб дать конкретные данные об истинности своего местонахождения и положения. Бодрость и оптимизм дался ему нелегко, а намека почти не получилось. Почти. Фарид – скорее всего ничего не поймет от злости. А Денис может и сообразит что к чему.

После переговоров и утверждения договора, принялись обсуждать режим заключения Бориса под стражей и ему ничего не удалось выпросить, (книги, телевизор, радио, обед с вином по субботам, прогулки у моря) кроме керосиновой лампы. Кормежка – два раза в день, параша – в углу, выносится раз в двое суток – Шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения? осведомился Борис.

– Так. – ответил уставший Горин.

Борис решил воззвать к братству идейного единения и сказал едва ли не искренне.

– Ну как не стыдно вам меня так тиранить? Я же с вами стоял плечом к плечу! По нас из танка стреляли, когда вы уже бежать собрались, а теперь вы меня мучаете.

Ответ оказался вполне резонным.

– Ты перебежал через баррикаду, голубчик. А мы остались на своих местах.

– Зря вас простили и амнистировали , сволочей, – с чувством произнес Борис. – Еще в девяносто первом надо было вас додавить.

– Ты тогда был совсем сопливым мальчиком, Боря. – улыбнулась Нина. Не говори чего не ведаешь, чего и понять не можешь.

– А вот уж нет! – обиделся Борька. – Я уже и тогда был примерным комсомольцем! Молодым , но пламенным. И помню, как ваша банда орала: "Не устраивайте охоты на ведьм! Не устраивайте охоты на ведьм!" Простили вас и дали поблажку. А охоту – устроили вы! Осмелели, оборзели и...

Афонин выкрикнул возмущенно.

– Да за кого ты нас принимаешь, сопляк?! – прозвучало с фальшивым возмущением.

– За тех, кто вы есть. Недобитки.

– Мальчик, – терпеливо улыбнулась Нина. – Тебе надо бегать за девочками. Танцевать на дискотеке. Получать образование. Тебе нужно готовиться к жизни в двадцать первом веке. А всю эту грязь, про которую ты мелешь, оставь тем, кто в этом деле больше тебя соображает.

– Ага! Правильно. – Борис уже не мог остановиться себе на горе. – И эти, кто якобы больше соображают, устроят нам двадцать первый век похуже , чем двадцатый... Но ведь мне, в общем , наплевать. Я в это дело влез случайно и сейчас высказал чисто теоретические соображения. Я не герой, как вы смели заметить А страдать за идею меня отучи в последние годы. Я уже не пламенный комсомолец, я в церкви пою и готов сшибить лишний доллар, везде, где придется.

– Вот и молодец. – сказала Нина, а Горин буркнул.

– Черт знает с какими мы кадрами будем воевать с Америкой.

– Так вы ещё с Америкой, с империализмом собираетесь опять воевать? восхитился Борис, но дискуссию закончили.

– Заткнись – приказал Горин. – Марш в подвал, будут твои друзья вести себя прилично, к Новому году, быть может, и освободишься.

Время потянулось неторопливо и по началу без происшествий. Пример могучего народовольца Н.А. Морозова – вдохновлял. Интеллектуальной базы для углубленных размышлений – хватало. Когда душа просила чувственных удовольствий, Борька занимался онанизмом, что впрочем, рекомендуется и космонавтам в автономном и длительном полете. Таким образом в чувственных представлениях своих Борис "переспал" со всеми ведущими киноактрисами мира, с директрисой своей школы и ожившим образом Данаи, кисти великого Рембрандта – сексуальная и темпераментная оказалась женщина, не даром сам Зевс явился ей в виде золотого дождя.

Чтобы не присохли голосовые связки он как-то в полный голос пропел заупокойную по своим врагам и результат оказался сногсшибательный охранники принесли очередной обед, который резко отличался в лучшую строну чем прежнии, после чего Борис усердствовал в церковном песнопении как мог, и милостью Господней обделен не был – ему стали проносить фрукты.

Затем ему пришла в голову мысль в подражание великих узников – рыть подкоп, но это бездуховное занятие, как оказалось, отнимало время и отвлекало от высоких размышлений, а потому идею о дерзком побеге он отринул.

Морозов Н.А . – просидел двадцать один год. Дантес ("граф Монте Кристо") томился семнадцать лет. Испанские коммунисты в годы правления Франко – тоже прокуковали за решеткой около двадцати – это Борис помнил, но такого срока мотать в подвале – не собирался.

Как-то то ли днем, то ли ночью пришла вместе с охранниками дородная Нина, сторожей выгнала за двери, а сама присела, на ящик, сунула под надувной матрас Бориса бутылку сладкого кагора и спросила.

– Боря, ты действительно религиозен?

– Да. – бестрепетно соврал Борис. – Спаситель придает мне силы в заточении.

– Я почувствовала... По твоему голосу... Я над тобой сплю наверху. Ты чего – нибудь хочешь? В рамках дозволенного?

При уточнение оказалось, что эти рамки настолько узкие, что в них ничего не влазило. И тут в голову Борьки пришла и вовсе шальная мысль почти все литературные узники бежали из тюрьмы при прямой помощи Женщины и над этим стоило призадуматься – без всяких разговоров он придвинулся к Нине и принялся тискать её, кусать за пышную грудь, залез под юбку, и целовать так, что она застонала было, но отскочила.

– Нет. Не надо. Я ещё зайду.

План романтического побега уже созрел в голове Борьки, по утрам он разливался соловьем, зная, что его слышат наверху. Но оказалось, что любовь Нины была густо замешана на религиозной основе и при следующем посещение она принялась сетовать, что истинно верующих россиян православных – очень мало, остальные лишь кривляются, а вот в его, Бориса, голосе такая высокая одухотворенность, что никакие слова не нужны.

При этом она то ли действительно не замечала, то ли делала вид, что не чувствует, как Борька прощупывает её тело руками до последней, самой интимной складки. В конце концов , она отвела его руки и сказала печально.

– Ты знаешь, Боря, я бы тебе помогла отсюда уйти...

– Если бы?

– Если бы ты дал мне слово и сдержал его..

– Какое? – возликовал в душе Борис.

– Что ты уйдешь в монастырь.

– В какой? – деловито и смиренно спросил Борис, после минутного шока.

– В Оптину пустынь.

– А ты дашь слово, что будешь бегать ко мне туда через день и без трусиков?

– Ну что ты, Боря... Ты создан для послушания.

– Я что – чернил попил? Белены обожрался?

– Тогда сиди. – вздохнула она и ушла.

После этого визита Борис продолжал утренние упражнения в вокале, но без прежнего духовного подъема и порой перемежал церковное пение с лютой похабщиной, в которой тоже был крупным специалистом.

глава 2

Изнурительный тайм – аут Фарид выдержал с неделю. Потом сказал.

– Ден, я не могу. Надо что-то делать. Никто за нами не присматривает, никакого сигнала нет, надо искать этого недоноска.

– Может мы просто не замечаем. – без уверенности возразил Денис.

– А может быть, Борька уже труп? И мы сидим, как олухи. Надо хотя бы это узнать.

– Хорошо, – согласился Денис. – Ночью я попробую устроить разведку.

– Помочь?

– Ты помешаешь в данном случае.

– Да я на шухере постою!

– Не надо, Ден. Сиди дома на телефоне.

В обеденный час Денис прошел в ресторан и сел за свой столик, персонально выделенный ему шеф-поваром Пашей, с которым совершено неожиданно завязалась дружба. Простецкий по натуре своей шеф-повар, выписанный Тарасовым откуда-то из глубинки, был в своем деле талантом-самородком, но к Москве приживался плохо, был рад каждому доброму слову, а Денису прикипел сердцем разом, после того как тот провел с ним пару сеансов езды по автомобильной Москве. До этого Паша рисковал ездить по улица столицы только глубокой ночью, а всякая ничтожная "пробка" доводила его до истерики, не говоря уж про то, что с инспекторами ГАИ он и вовсе говорить не умел – только что на колени перед обиралами в форме не падал.

По всем этим причинам питался Денис весьма отменно и по чисто условной плате. И даже порой получал персональные, изысканные блюда, о существовании которых никогда не подозревал.

Он уже заканчивал свой обед, когда в зал вошел Тарасов и сам подозвал его к себе, чего Денис и дожидался.

– Проводишь инструктаж со своей командой?

– Да – ответил он.

– Дрюч их, чтоб бдительность не теряли. Вчера ночью два бандиты напали на ночной пункт по обмену валюты на Якиманке. Там сидели три охранника и девчонка кассирша. Все трое олухов вскинули руки тут же – не смогли отличить игрушечного автомата от настоящего. Бандиты набили мешки валютой, пока один, самый смелый и соответственно самый дурной охранник. ухватился за свое помповое ружье и прострелил голову....

– Кассирше?

– Зараза. Люблю тебя за сметливость. Дело с твоим разрешением на оружие двигается, стоит больших денег, но я проверну.

– Да не надо. Мне в охранен не стоять. Мы охраняем объекты строительства? Возле коттеджей?

– Это другая служба. Там чаще всего торчит сторож в валенках и с тульской двустволкой... А знаешь что? Съезди-ка ты туда, да погляди, в порядке инкогнито, что там творится. Стройматериалы воруют нещадно. На один коттедж чуть не вдвое кирпичей и леса уходит. Тайно съезди и приглядись.

Ни о чем подобном Денис даже и мечтать не мог – Тарасов сам предлагал то, к чему Денис собирался подвести его путем длинных логических соблазнов.

– Присмотреть, как сторожат?

– Присмотреться, как охрана ворует стройматериалы!

– Охрана?

– А кто еще? Воруют и пропивают – это допустимо и закономерно, Списывается на усушку – утруску. А когда идет массированный грабеж, то это означает, что главный охранник строит себе коттедж из материала хозяина. Ты понял?

– Конечно.

– Присмотрись издалека, чтоб тебя не приметили.

– А что я издалека увижу?

– Все увидишь, если смотреть умеешь.

– Попробую. Я в Новоиерусалим поеду, там у меня как раз дружок живет, поможет.

Тарасов взглянул удивленно.

– В этом районе мы ничего не строим. Начинай с деревни Образково, возле Пушкино. Там целый комплекс коттеджей. Поезжай, бензин тебе оплатят.

Тарасов не закончил беседу вопросительным взглядом, который обычно означал; "Что новому по делу "крысы"?, и Денис отошел от него несколько смущенный. До этого разговора он считал, что Борис спрятан где-то в районе строительств, в одном их комплексов городков из коттеджей, который фирма возводила чохом – блок по десять, пятнадцать корпусов. И указания, если правильно понимать намек Бориса было – Новоиерусалим. Просить каких-то дополнительных объяснений было рискованно, но проверить факты – возможность существовала.

До вечера Денис успел "вздрючить" охранников по совету Тарасова, рассказал им мрачную историю убийства кассирши на Якиманке и получил заверения, что уж они-то, профессиональная охрана, с первого взгляда отличат игрушечный автомат от настоящего, а стреляя, в голову товарища не попадут. Дай Бог.

Спать он лег около одиннадцати, а будильник поставил на самый воровской час, чтоб проснутся от двух до трех, когда сон валит с ног самую стойкую охрану.

Будильник сработал в нужное время. Денис проснулся и включил мониторы. Экраны выдали нужную информацию – один их охранников, ретиво убеждавший Дениса в том, что по ночам вообще не может спать – лежал на диване, а что совсем скверно, ружье помповое валялось на столе в стороне от него так, что не вставая – он не мог до него дотянутся. Хоть бы под бок себе положил. Второго охранника не было видно – свалил в пустой номер отеля и, надо понимать, дрых при полном комфорте. Швейцар пытался читать журнал, но ронял голову и тыкался в раскрытые страницы. Ночной портье у стойки не стоял, но дверь в его внутреннюю комнату была приоткрыта и в Эггерсе можно было быть увереным: тот лиш снял смокинг, разумеется, пьет кофе, смотрит телевизор и готов вскочить на ноги при первом требовании.

Денис обулся, нашел в столе универсальный ключ, который ему дал Фарид, и вышел из номера.

Никем так и не примеченный, он поднялся на второй этаж и немного покопавшись с замком в дверях кабинета Горина – открыл его.

Включил свет и убедился, что ничто не изменилось. Был соблазн прослушать записи на автоотвечике, но Денис почему-то удержался. Он сразу же прошел к письменному столу, обошел его, взялся за российский стяг и откинул его в строну, открывая карту России. Как и прежде, филиалы фирмы "Фазенда-ИКС" в центральных городах были отмечены красным фломастером, а места строительства – синим. Путаница началась разом – в районе Пушкино, где возле деревни Образково должна быть стройка, куда следовало поехать отметки о наличие объекта не было. А возле Истры, возле которой и есть стоять Новоиерусалим пририсован синий кружок. Денис поднапряг мозги и припомнил, что самое крупное строительство фирмы на данный момент начиналось на Волге, возле Юрьевска – крупнейший Московский банк решил возвести там старорусскую деревню с американским комфортом типа ранчо. Он всмотрелся в карту – никакой отметки о стройке, которая своими скандалами трясла фирму, как уже знал Денис, в течение года.

Потребовалось около минуты, что бы Денис сообразил – карта, точнее отметки на ней, никакого отношения к деятельности фирмы "Фазенда ИКС" – не имеет. Она требовала иного ключа расшифровки, если сказать точнее. Еще точнее – карта давала схему деятельности той части деятельности фирмы, которая определялась знаком "ИКС". без учета официальной – "Фазенды". И вот эта деятельность имела место быть в филиалах крупных городов России красный фломастер, а синий – что? В сельской местности? Базы? Склады? Подпольные алкогольные заводы? Хранилища наркотиков? Так или иначе, но система красных и синих отметок на карте составляла из себя нечто вроде сетки, накинутой на почти всю территорию страны. И ничего другого не оставалось предположить, как то, что в одну из этих ячеек попал Борька – в Новоирусалиме. Слабенькая и хлипкая догадка, но лучше, чем ничего. Тем более, что и путь туда не далек.

Денис выключил в кабинете свет, долго пришлось повозится с замком, прежде чем он поддался универсальному ключу , затем без всяких приключений Денис вернулся в номер и перевел стрелки будильника на шесть утра В 06.15 он вышел в холл уже одетым в дорогу, поздоровался с Эггерсом и во время вспомнил, что недостаточно оснащен для своей экспедиции.

– Яков Александрович, у меня к вам несколько странная просьба.

– Сделаю, все. что в моих силах.

Фраза была произнесена так, что неминуемо нуждалась в финальной точке – обращения "сер", или "Ваше Превосходительство".

– Мне нужен бинокль. Хотя бы театральный.

– Одну минутку, – ответил Эггерс, покинул свой пост, спустился по лестнице вниз в свой полуподвал и тут же вернулся с дамским, театральным биноклем в руках, отделанным переливчатым перламутром – изделие начала века, не позже. На глазах Дениса портье вложил бинокль в мягкий сафьяновый футляр и подал в руки.

– Пользуйтесь столько, сколько будет угодно..

Опять же следовало закончить – "сколько угодно (сэр) Вашей Милости"

– Спасибо. – объяснять необходимость владения прибором Денис не стал – портье мог обидится такой мелочностью.

Денис прошел во двор, завел "шкоду", прикинул дорогу и машина рванулась через центр к Волоколамскому шоссе.

По ещё не загруженной утренней трассе он так лихо разогнался, что до Истры долетел меньше , чем за час, там у первой же старушки спросил где здесь Иерусалимский Монастырь и получил строгую отповедь.

– Нехристь, что ли? Совесть-то имеешь православную? Новоирусалимского монастыря не знаешь? Пороть тебя надо! Там он.

Ох, бабка, тебя бы скорее всего саму выпороли за твой тон и слова, лет скажем тридцать назад, и уж наверняка бы загремела в Соловецкие дали в 37-39 годах.

Денис проскочил Истру, городок оказался небольшим, и уже без труда вылетел на монастырь. А потом кружил часа два по проселочным и государственным дорогам, натыкаясь на Букарево, Дудинское, Манихино, припомнил, что синяя отметка была южнее Истры, перекатился через реку Истра и опять же ничего подозрительного не заметил, пока не предположил, что заточенный в свою темницу в какой-нибудь подвал, несчастный узник мог увидеть лишь купол собора, или колокольню и вращаться надо в её виду.