Текст книги "Повязанные кровью"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Горохов Александр
Повязанные кровью

Александр ГОРОХОВ

Повязанные кровью

повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

глава 1

Светофор переключил огни на желтый, но Денис терпеливо дождался зеленого и только тогда тронул машину, миновал перекресток и Фарид проговорил нервно.

– Вон она, местная почта. Стой.

Денис проехал мимо почты, на ближайшем углу свернул, загнал автомобиль под деревья и остановился.

– Ты что почту проехал? – спросил Фарид.

– Меньше рискуешь, дольше живешь. Ты пойдешь, или я?

– Ты. Я более приметный.

– Да? – с некоторым сомнением спросил Денис, глянул в лицо друга и пришел к выводу, что тот прав – Фарид, унаследовавший отцовскую татарскую кровь, прихватил кое-что и от русской мамы – на темном и тонком лице густые сросшиеся брови. Но глаза вовсе не черные, а ясно-голубые, красив понятно.

– Ладно, – сказал Денис. – Тот редкий случай, когда ты прав.

Он вышел из автомобиля и зашагал назад, к почте. Строго говоря, и он был достаточно приметен на улицах этого небольшого Подмосковного поселка чуть выше среднего роста, немного грузный для своих двадцати двух лет, но не оплывший от обжорства, а налитый от мощной шеи до крепких ног упругой, тренированной силой.

Он вошел в помещение почты, тут же нашел окошечко кассы и подал в него деньги, сказав нейтрально.

– Три жетона под телефон-автомат в Москву.

Девушка за окошком бросила на него беглый взгляд, отметила длинные и светлые глаза, высокий гладкий лоб и выкинула на стойку три металлических жетона с прорезями.

– Аппарат в коридоре. – с легким нажимом сказала она и уже внимательней посмотрела ему в лицо.

Денис кивнул, отвернулся и покинул почту.

Он вернулся к тому месту где оставил свою синюю "шкоду", но автомобиля не нашел. Зная нелепые шуточки, которыми любил забавляться взбалмошный Фарид, он оглянулся и тут же увидел, как синяя "шкода" задом выкатилась из-за угла и остановилась возле него.

Он сел рядом с Фаридом и буркнул.

– Лишние фокусы нам ни к чему.

– По твоей теории! – засмеялся Фарид. – Меньше риска! Не позвонил?

– Нет. Эта кассирша на почте могла меня запомнить. Едем в Мытищи. Это рядом.

Фарид тронул машину и снова засмеялся.

– Много ты все-таки напускаешь туману, Ден! Кто там отследит сюда наш телефонный звонок?

– Тот, кому надо – отследит. Сейчас прямо и выйдешь на Ярославское шоссе. Левый поворот.

– Знаю.

Они проскочили поселок, имени которого так никогда и не узнали, на выходе из него вывернули влево и влились в густой автомобильный поток.

Трасса была густо забита автомобилями, но движение в три полосы все же позволяло сохранять высокую скорость.

Фарид покосился из-за руля.

– Как тебе в армии служилось?

– Как всем. – безразлично ответил Денис.

– Деды по первому году били?

– Не очень.

– Черт тебя возьми, Ден! Я ж тебя всего-то считай четыре года не видел! Где ты до армии два года прятался?

– Прятался. – сдержанно ответил Денис. – Сидел, как мышь.

– Ну и напрасно! Я тоже , конечно, афишу себе не делал, но меня никто не трогал.

– Это и плохо.

– Почему еще?

– Потому, что тебя засекли и поставили на контроль.

– Да брось ты! Всех амнистировали через полгода, из тюрьмы выпустили, генералы в Государственной Думе сидят, сошки поменьше похваляются, что они Белый Дом от танков защищали, один ты в щель забился, сам себе срок наказания назначил.

– Крути баранку и молчи, – раздражаясь сказал Денис. – А то вышибу из машины.

Фарид обидчиво примолк – он знал, что старый друг из машины не выгонят, даже если и очень разозлится, но добрую оплеуху заработать можно было быстро – на руку Денис Черешков был легок со школьных лет.

– Где будем звонить? – спросил Фарид минут через пять.

– В Мытищах. Дорогу не спрашивай, найдем отделение почты сами.

Фарид не стал спорить и, когда они вкатились в Мытищи, принялся неторопливо кататься по улицам, пока не наткнулся на почту. Копируя действия друга, Фарид проехал мимо и остановился.

– Кто будет звонить, Ден?

– Я. Ты все напутаешь.

Он вновь вышел из машины, добрался до почты и вошел внутрь.

Народу по будничному дню было немного, он быстро нашел кабинку междугороднего телефона, вошел в неё и прикрыл за собой дверь, тут же прислушавшись. Нет, голоса сюда почти не доносились, следовательно – и его никто не услышит.

Инструкция на стенке объясняла, как звонить в Москву, но Денис и без того знал её. Он сунул жетон в прорезь автомата, набрал номер и через десяток секунд ожидания ему ответили уверенно.

– Мэрия Москвы. Секретариат.

– Добрый день, – пытаясь изменить голос проговорил Денис. – Мне нужен телефон человека, который принимает сведения по покушению на убийство вице-мэра Москвы Рекунова.

– Можете дать их мне. – тут же ответили из мэрии.

– Нет. Мне нужен человек, который отвечает и ведет это дело. И не тяните.

– Хорошо, записывайте телефон. Лактионов Михаил Борисович номер... Вы записываете?

– Я запоминаю. Быстрей, пожалуйста.

Ему сказали номер и он впечатал цифры в мозг. Тут же повесил трубку и опустил в автомат второй жетон. По первоначальному плану следовало этот звонок делать уже из другого аппарата, но Денису казалось, что времени у него достаточно – если даже звонок и фиксируется спецслужбами мэрии, то стремительных, надлежащих мер принять не успеют.

В трубке произнесли резко.

– Мэрия Москвы. Лактионов.

– Я по поводу покушения на Рекунова. Вице-мэра.

– Слушаю вас.

Текст разговора у Дениса был отработан и он заговорил быстро, но отделяя каждое слово.

– У меня есть сведения об убийцах и я...

– Извините, – оборвал его Лактионов. – Вице-мэр не убит, а находится в тяжелом состояние. Не накаркайте лишнего.

– Хорошо. Вчера мэр Москвы Лужков выступал по телевизору и сказал, что за сведения о преступниках , за АНОНИМНЫЕ сведения обещана награда. Так?

– Абсолютно. Что вы можете сообщить?

– Сегодня в газете написали, что сумма награды будет в СТО ТЫСЯЧ долларов. Это газетная "утка" или правда?

– Абсолютная правда, но только в случае если вы предоставите полные сведения с указанием имен, фактов и прочих доказательств. За частичную информацию, сами понимаете, – частичное вознаграждение, но так же достаточно высокое.

– Убийцу я выложу вам на тарелочке. Но ведь для мэра Москвы, всех вас важен больше заказчик?

– У вас есть сведения и по заказчику? – тень недоверочивого удивления прозвучала в голосе собеседника.

– Я – спросил?

– Тогда я вас не понял.

– Будет удваиваться сумма награды, если я выведу вас на заказчика покушения?

– Конечно. Награда будет составлять двести тысяч долларов.

– Хорошо, запишите. Мое имя, для вас, будет – Георгий... Георгий Победоносец, покровитель столицы.

– Записал. – слишком быстро ответил Лактионов. – Когда я вас услышу?

Денис взглянул на часы – он торчал в будке уже больше двух минут.

– Не так быстро. Я сдам вам качественный товар. Тогда и поговорим об остальном.

– Но все же? Неделя? Две?

– Около того. Всего доброго.

Он положил трубку и вышел из кабинки весь мокрый от напряжения. На улице проверил карманы своей легкой куртки, скинул её, свернул в ближайший двор, разорвал куртку пополам и бросил в мусорный контейнер.

Фарид ожидал его, сидя за рулем машины – мотор не выключался и едва Денис уселся, как разом тронулись.

– Где куртку потерял, Ден?

– Я её выбросил. – сухо ответил он.

Фарид улыбнулся, но уже не стал говорить, что предосторожности друга принимают маниакальные формы.

– По кругу и назад. – приказал Денис.

Фарид переложил руль, описал круг по кварталу и остановил машину ввиду почты, где звонил Денис. На углу оказался ларек, а возле него киоск с вывеской "КВАС", но судя по толпе мужчин, прилипшим к пенным кружкам, торговали пивом.

– Попьем пивка. – сказал Денис и вышел из машины.

Как и предполагалось, квасом здесь не торговали последние годы, вывеска сохранялась со времен борьбы с алкоголизмом, а теперь, летом 1997 года бойкий азербайджанец навел торговлю словацким пивом. Фарид встал в короткую очередь, а Денис прошел к ларьку, взял бутылку немецкого безалкогольного пива.

Они отошли чуть в сторону от компании мужчин, где, по обыкновению обсуждались футбол и погода – хорошая погода, солнечный идет июль, но в прежние времена была лучше.

Они молча пили пиво и Денис не сводил глаз со здания, в котором размещалась почта. Фарид смысла этого распития прохладительных напитков не понимал, но знал, что к другу, когда он в таком по деловому ожесточенном настроение – лучше не обращаться.

– Приехали. – неожиданно сказал Денис. – Четырнадцать минут. А ты говоришь.

– Про что ты? – удивился Фарид.

– Промой глаза.

Фарид взглянул в указанном направление и увидел, что к почте подкатилась черная, потрепанная "волга", из неё вылезли два парня в штатском и быстро прошли в здание почты. Фарид засомневался.

– Ты думаешь это по нашу душу?

– Не думаю, а вижу. Пойди проверь, если хочешь. Только не засветись.

– Совсем ты стал трус, пока четыре года прятался. – насмешливо ответил Фарид, вернул в ларек кружку и пошагал к почте.

Денис допил пиво и сел за руль.

Друг вернулся через пару минут, губы у него были поджаты и он молча уселся рядом.

Денис тронул машину и Фарид сказал озабоченно.

– Они прошли сразу внутрь... Потом вызвали кассиршу... И позвали старуху, которая писала письмо... Похоже ты прав.

– Вот именно. Старуха меня не видела.

– Вот черт... Такого я не ожидал, Ден!

– Не каждый день взрывают автомобиль вице-мэра Москвы. И заработать двести тысяч баксов не так просто, как ты думаешь?

Фарид встрепенулся.

– Откуда двести? Градоначальник обещал сто тысяч!

– А ты за четыре года не поумнел, – насмешливо ответил Денис. – Сто тысяч – за сведения о преступнике. А за преступника и заказчика, за полные сведения – двести.

Фарид поежился.

– Ты думаешь такие деньги дадут? Не продинамят?

– Лужков – даст. Он крепкий мужик и в дешевой игре не будет мазаться. Ты что думаешь, он о себе не подумал, когда его вице-мэра в машине взорвали и он только чудом ещё жив?... Я думаю, что и больше получим, если найдем точно и киллера и заказчика. – он выдержал паузу. – Найдем и ещё поторгуемся.

– Это уж слишком, – неуверенно сказал Фарид. – Двести тысяч баксов хорошие деньги.

– Но не на всю жизнь. А потом двести на троих, это меньше семидесяти кусков на рыло. Не хватит даже на "мерседес" последней модели.

– А мы Борьке Кожанову его доли не дадим! – захохотал Фарид. – Ну его к черту, все равно от него проку в деле никакого!

Денис покосился на него, помолчал и ответил.

– Ты не думай, что нам эти башли так просто достануться. И Борька нам ещё сгодится, а к тому же...

– Да я же пошутил! Ты что поверил, будто я Борьку обману? Ты за это время вовсе чувство юмора утерял!

– Да. Наверное.... Расскажи ещё раз всю нашу исходную информацию.

– Да три раза уже докладывал! – вспыхнул Фарид. – Ничего нового не будет!

– В деталях расскажи. – упрямо повторил Денис.

– Ну, что... Пришел я утром на фирму, пошел к шефу, к Тарасову, зашел в приемную, секретарши нет...

– Почему?

– А хрен её знает, почему? Опоздала! Мне вечером секретарша велела лампу в кабинете у Тарасова сменить – новую он захотел, модную, под старину. Я лампу достал, но вечером опоздал, офис уже закрыли. Ну и пришел утром... Секретарши в приемной нет, а дверь в кабинет открыта, она вообще не запирается. Вошел в кабинет, а там ещё комната для отдыха, про то все знают. Меня все интересовало – кровать там есть или нет? У нас все об заклад бились, где Тарасов со своими дамами кувыркается – на даче или на работе? Ну, я заглянул – кровать стоит и бутылка виски с черной наклейкой, я такой не видел, решил глотнуть, вошел, за бутылку схватился, и слышу что шеф, Тарасов, вошел и ещё с ним его заместитель, Горин. И они тут же телевизор включили... А я со страху словно закаменел... По телевизору дают сообщение о том, как утром рано машину вице-мера подорвали. Ну, а когда сказали , что он в тяжелом состояние отправлен в больницу, Горин и вопит, что за это денег не дадут.

– Точно скажи, как он выражался. – остановил его Денис. – Вспомни каждое слово.

– Черт тебя дери... Горин говорит: "Ах, ты черт, он же живой остался! Тарасов отвечает. "Неизвестно. Может ещё и до больницы не довезут". Тогда Горин снова психанул: "Так если он живой останется, мы же ничего не получим? Ни копейки." А Тарасов в ответ: "За плохую работу не платят. Ладно, переживем, наша доля маленькая" Вот и все.

– А ты?

– Что я?! Стою, как вчерашний покойник! Застукает шеф в своей спальне, так считай кранты! Ты ж Тарасова знаешь.

– Знаю. – помедлив, ответил Денис.

– Ну, они, по счастью, тут же ушли и я оттуда свалил, даже виски глотнуть не успел. Я думаю, Ден, что они б меня на месте убили.

– Вряд ли.

– Убили бы верняком! – убежденно возразил Фарид. – Тарасов вовсе озверел, потому как все не может найти, кто его брата тогда застрелил. Ну, тогда, при обстреле Белого Дома.

– А он все ищет? – помедлив спросил Денис – Ищет, я думаю. Ну, так как считаешь, Ден, хватит нашей информации, чтоб свои двести тысяч баксов получить?

Денис улыбнулся ему через зеркало заднего обзора и Фарид сокрушенно пришел к выводу самостоятельно.

– Нет... За такую пургу нам двести тысяч не дадут. Вообще ничего не дадут.

Денис не ответил – соскользнул с дороги и провел обгон тяжелого трейлера справа, по обочине, в рискованное нарушение всех правил.

Они уже вкатились в Москву и скорость упала – автомобильные пробки образовывались уже даже на Ленинградском проспекте, при его четырех полосах движения в обе стороны, а пока доехали до Арбата, останавливались и торчали в застывшей колонне чадящих машин раз пять. Потом развернулись возле ресторана "Прага" нырнули под эстакаду, втиснулись в узкую улочку и оказались в родном Филипповском переулке, остановились неподалку от маленькой церкви святого Филиппа.

– Зайдем к Борьке? – спросил Фарид. – Может он на халтуре?

Денис кивнул.

Они подошли к церкви – крошечная, недавно отремонтированнная, и через триста лет от своего рождения она уютно притулилась между высоких домов, прочно занимала свое место и казалась среди старых, посеревших домов новенькой игрушкой: темно-красные стены, белые оконные рамы, позолоченные аккуратные купола с крестами.

Дубовые двери были открыты, но внутренняя железная решетка – на замке. Однако изнутри доносилось негромкое пение и Фарид, ничем не смущаясь подергал замок.

Мальчишка-служка, кудрявый парнишка лет тринадцати, подскочил к дверям, хотел было что-то сказать, но узнал обоих и отомкнул замок на решетке.

– Борька там? – спросил Фарид.

– Отпевает, – ответил парнишка и перекрестился.

Следом за Фаридом Денис прошел внутрь, окунулся в непередаваемую атмосферу старой православной церкви, в её полусумрак, подсвеченный тоненькими свечками, матовый проблеск позолоты на окладах икон и той благостной тишины, которую стены церквушки отсекали от ревущего вокруг города – уже более трехсот лет.

В правом пределе служили заупокойную и молодой голос священника звучал ровно, порой сбивчиво, в меру громко.

– И по окончанию жизненного пути, перед тем как войти в Царствие небесное, душа мается, ей предстоит Страшные Суд. Потому они – мытари, маются. И в этот час Господь призывает их к себе, чтобы до Страшного суда воздать им по грехам и праведности..

Денис подумал, что отпевание только началось и торчать здесь около часа ему не хотелось. С высоты своего роста, через макушки поникших перед гробом людей он поискал Борьку и увидел того, как всегда, на месте. Круглоголовый, русоволосый Борька стоял поникнув между двух девушек в скромной одежде и темных платках. Одна из них продавала свечки, вторая крестилась на каждом втором слове священника. А тот примолк и Борька в компании своих девушек тут же запели. Девушки – высокими и тонкими голосами, а Борька вторил им своим крепким, юношеским тенором.

А в прежние времена у Борьки был голос кастрата, но он едва ли уже не в десятом классе пел в этой церкви, отчего среди сверстников считался самым состоятельным человеком. Добрая душа – кормил-поил всех друзей, давал в долг и забывал испросить обратно свой кредит, не обижался, когда подсмеивались над видом его заработка, но ревностно отстаивал и порой даже в драку лез, когда дело касалось Веры. Денис был уверен, что религиозность Борьки была закалена и усилена именно этими шуточками и издевками друзей. Не будь этой внешней преграды он бы не стал таким фанатиком.

Денис тронул Фарида за плечо, наклонился к его уху и сказал.

– Дождись его и приходите ко мне.

– Давай.

Фарид вертел головой, присматриваясь к интерьеру Дома Божьего, но это было скорее любопытство оценщика скупочного магазина, чем восхищение верующего, или восторг любителя искусств. Отец Фарида в свое время попытался приучить его в мечети, русская бабушка таскала в церковь и в заключение из Фарида получился лютый язычник, запутавшийся между Христом и Аллахом.

Денис вышел из церкви, миновал с полдюжины домов, прошел под арку подворотни, поднялся по темной лестнице на четвертый этаж и оказался у себя дома, в старой, пропахшей характерным и неистрибимым запахом старомосковской квартиры. Он был представителм четвертого поколения Черешковых, которые здесь обитали. Первое поколение, по семейной легенде, пришло в Москву в 1862 году, по времени отмены крепостного права, и тот далекий первый Черешков явился в белокаменную столицу обутый в лапти, с котомкой за плечами, явился из Ярославской губернии, а потому тут же стал половым, сиречь официантом в каком-то Московском трактире. Памяти об остальных поколениях – не сохранилилось, никто этим не интересовался, поскольку ЧЕТВЕРОТЕ звено в цепочке рода Черешковых в 1924 году уничтожило все документы. Этот дедушка Дениса был столь рьяным комсомольцем, что в период революционных преобразований постенялся своих предков, выбившихся в купцы, что и выразилось в уничтожении родословных документов.

Денис скинул в прихожей туфли и постучал в двери боковой комнаты, негромко окликнув.

– Папа, ты обедал?

В ответ прозвучало неопределенное бормотание, которое Денис понял и столь же громко произнес.

– Я сделаю обед, папа, выходи.

Он прошел на кухню, открыл холодильник и быстро пришел к выводу, что кроме как сварить пельмени из пакета – более роскошного обеда не придумать.

Отец появился в дверях бесшумно и внезапно – очень маленький, в длинной до полу ночной рубашке женского покроя, тонкий и сухой. Его голый череп покрывали стариковские коричневые пятна, левый глаз был закрыт, правый подернут мутной влагой, а худое лицо дергалось влево в какой-то постоянной ухмылке, отчего казалось, что он пребывал в перманентно веселом настроение старого и усталого клоуна.

– Добрый день, папа. – сказал Денис. – Садись.

Старик кивнул и с неожиданной для его облика суровостью произнес.

– Сегодня ты должен прочесть все, что я успел написать о неизвестных и известных тебе событиях.

– Зачем?

– Я могу ошибиться в датах и фамилиях. Работа должна быть точной по фактам. Это документ истории.

– Хорошо. Пообедаешь и сходи погуляй. А я все прочту.

– Мне некогда гулять! – с вызовом сказал отец. – Мое время жизни уже сосчитано! А сделать ещё надо многое! Ты сомневаешся в необходимости моей работы?!

– Нет, нет, папа Садись.

Старик сел, но не угомонился.

– Пройдут десятилетия, Денис, может даже столетия и для наших потомков о моем времени останется пошлое вранье, искажение действительности, которое уже началось. А я не могу этого позволить. Врут уже сейчас, врут по всем фронтам. Врут о Великой Отечественной войне, искажают светлый образ нашего Генералиссимуса товарища Сталина, рассказывают сказки про маршала Жукова. И сказать правду – мой долг.

– Да, папа. Конечно.

Отец сел, лицо его все так же искажала ерническая гримаса, которая категорически не увязывалась с высокой патетикой слов и жестокой убежденностью в тональности речи.

– Я расскажу всю правду трагедии. О том, как генсек Никита Хрущев первым вбил осиновый кол в сердце коммунистического движения. И как его сокрушили враги, как был убит агент международного империализма Берия... Это было на моих глазах, сын и я не имею права унести то, что знаю, с собой в могилу.

– Да, папа. – Денис вывалил пельмени из дуршлага на тарелку.

– И как был убит последний, настоящий вождь коммунизма Андропов, я тоже уже написал.

– И его убили? – спросил Денис.

– Да. Его убили. У меня есть факты.

– У тебя получается настоящий исторический документ. – серьезно сказал Денис.

– Да. – горделиво ответил отец. – Я не из тех лживых генералов, которые сегодня ради сенсации и дешевого злата пишут мемуары. Они просто ябедники и кляузники, они ждут платы за свои труды и славы. А я не жду ничего. Только после моей смерти ты все опубликуешь.

– Конечно.

Отец выдохся к концу своей речи, судорога ещё сильней задергала его лицо, трясущейся рукой он взял ложку и принялся подхватывать ей пельмени и, не жуя, проглатывать. Потом, не глядя на Дениса единственным открытым глазом, сказал столь же уверенно.

– Ты сильно изменился за эти четыре года, сын. Тебе жестоко досталось в скитаниях?

– Больше, чем мне того хотелось.

– Ничего. Ты прошел горнило испытаний. – убежденно заявил старик.

– Лучше бы – без них. – с неожиданной для себя резкостью ответил Денис, а отец вскинул голову и спросил с вызовом.

– Ты обвиняешь в этом меня?!

– Оставь. Никого я не обвиняю.

– Ты должен был пройти закалку в борьбе! И я рад, что ты в свои юные горды оказался участником исторического события! Рад, что ты защищал Белый Дом, наш советский парламент от сокрушительного нападения врагов. Ты ещё поймешь, что был участником переломного момента нашей Истории.

– Мне было тогда восемнадцать лет, папа. И я ничего не понимал. А сейчас...

Он примолк, потому что понял, что если скажет отцу, что сейчас он не пойдеть защищать парламент ни в Белом Доме, ни в желтом и ни в каком ином отец разволнуется, пойдет красными пятнами и прийдется вызывать "скорую помощь"

Отец проглотил ещё несколько пельменей и сказал тоном ниже, но с прежней убежденностью человека, сквозь всю жизнь пронесшего одну, сжигающую душу идею.

– Бой ещё не кончен, Денис. Коммунизм, как идея, не погибла. перерожденцы её извратили, негодяя убили практическое воплощение, но идея жива и бессмертна.

– Конечно, конечно. Тебе чай или кофе?

– Кофе. Я ещё поработаю до вечера.

Спорить было бесполезно – если бы у старика отняли возможность царапать по бумаге старой чернильной авторучкой каждый день с утра до вечера, то он бы тут же ушел из жизни – так говорили все врачи. И быть в семьдесят три года жизни охваченным страстной идеей – не так уж плохо, во всяком случае это позволяло сохранять высокий настрой души и не обращать внимания на дряхлость умирающего тела... Сознание у него, с точки зрения Дениса сохранялось ясным, и смещалось только в одном вопросе: он был уверен, что Денис его родной сын, что он зачал его в пятидесятилетнем возрасте от молодой жены (после смерти первой, с которой прожил тридцать лет) – хотя было это совсем не так: молодая жена родила Дениса от такого же молодого мужчины, в чем и призналась уже перед своей собственной кончиной, когда Денису было тринадцать. Отец в признание не поверил и не ставил законность рождения своего единственного наследника никогда. Денис тоже не делал из этого трагедии и считал Владлена Тимофеевича Чарушкина своим родным отцом – вполне искренне и без колебаний.

Старик взял большую чашку кофе, ушел к себе, но вернулся через минуту со стопкой исписанной бумаги в руках. Положил рукопись на стол с такой осторожностью, словно это была хрустальная ваза.

– Прочти, это последние главы. Они касаются и тебя. Проверь точность хронологии и имен.

– Хорошо, папа.

Денис искоса глянул на рукопись – отец писал и переписывал её уже долгое время, лет пять, писал и переписывал раз десять, боясь в чем-нибудь ошибиться, и многие главы из неё Денис знал чуть ли не наизусть, но каждый раз делал вид, что получает сей труд для прочтения – впервые.

Он перемыл посуду, взял со стола отцовский труд и прошел в свою комнату – узкую, темную, окнами во двор, уютную не потому, что там было тепло и привычно, а просто от того, что была обставлена по своему вкусу, была "своей" от рождения. Он лег на диван и пролистнул страницы, отыскивая в них новые записи. Как ни странно, почерк у отца был каллиграфический, не требовалось и пишущей машинки, хоть сейчас неси в издательство. Страница номер 749 начинался с главы №44

"А теперь я, покорив горечь своего сердца, приступаю к СВОЕМУ описанию тех последних исторических событии, непосредственным и прямым участником которых я являлся. И не наша вина, что в этот грозный час враг оказался сильней, а наш славный – добрый и пьяный народ был обманут и не подержал нас в роковую минуту.

Вместе со мной в рядах защитников правого дела встал и мой сын комсомолец Денис Владленович Черешков, достойный продолжатель дела своего деда и отца. В свои неполные восемнадцать лет, он как и дед, взял в руки оружие и..."

Зазвонил телефон, Денис оторвался от рукописи и взял трубку.

– Ден? – голос Фарида был бодр и свеж как всегда. – Ден, Борька закончил свои ритуалы! Мы погребем к тебе. Что взять по дороге?

– Пива.

– Некоторые любят погорячее! Борька осип, пока изображал плакальщика. Хочет водки.

– Возьмите себе, что хотите.

– Ладно, мы идем... Да! Ты знаешь, вся эта история с нашей затеей насчет приза в сто тысяч баксов Борьке не нравится. Он уже труса празднует!

– Не по телефону об этом говорить.

Он положил трубку и решил, что прочтет рукопись до конца вечером. Или и вообще читать не будет, поскольку то, о чем писал отец касательно этого периода истории – и сам помнил достаточно хорошо, и теперь имел на события весьма отличную точку зрения. Или не имел никакой, что было бы точнее.

Правильно, все началось в конце октября, ранним утром. Отец постучал в дверь...

глава 2

Ранним октябрьским утром отец постучал в дверь комнаты Дениса, а в постели у него лежала Анька Семенова, официантка из кооперативного кафе на Арбате – девушка двадцати семи лет, толстая и круглая, как туго надутый воздушный шар.

– Ты что, пап? – спросил Денис хриплым с просонья голосом , а Анька накрылась одеялом с головой.

Отец появился на пороге строгий и подтянутый, в старенькой военной форме с капитанскими погонами на плечах. Форма уже вылиняла, но была тщательно отглажена, сверкали медали на груди, левый глаз у отца дергался в мелкой судороге, но был открыт и ясен.

– Я иду в Белый Дом, сын. – сказал он твердо. – Ты со мной?

Отцовский тон не допускал никаких возражений, наличие каких-то посторонних тел в постели сына его не смущали.

– Да, пап. Я оденусь и прийду.

– Ровно в девять я жду тебя у девятого подъезда. Я звонил, он ещё не блокирован.

– Хорошо.

Отец аккуратно прикрыл за собой двери, а Денис вернулся в постель и Аня вылезла из-под одеяла.

– Ты действительно туда попрешся?

– Отец рассердится, если я не прийду. – он обнял её жаркое тело и подумал, что выходить на улицу попросту не охота.

– Там ведь начнется кровавая бойня. Ну их к черту, Дениска!

– Ничего. Паду смертью героя, а ты принесешь на могилку цветочки.

– Тебе хоть двадцать лет есть?

– Есть. – соврал Денис, накинув себе два года.

– Врешь. Мне девчонки сказали, что я вовсе с младенцем спуталась. Хотя выглядишь ты старше. Отец такой карлик, а ты в кого вымахал?

– В дедушку.

Родословная Дениса Аню не интересовала, мысли её, как всегда перескакивали с одной темы на другую и она спросила.

– Пойдешь в наше кафе вышибалой? То есть швейцаром. Работа вечерами, до полуночи иногда позже. Хорошие деньги и навар будет. Из тебя знатный вышибала получится.

– Только этого и не хватало. Внук чекиста, сын защитника Родины служит в вышибалой!

Он перевернул её на спину и улегся сверху, тут же загораясь в ответ на сонную теплоту её упругого тела.

Это была его четвертая женщина, а с первой тройкой все было как-то не так – молодые соплюшки, которые более всего боялись забеременеть, все время повизгивали, но не от страсти, а от страха, сами не получали радости и Денис никаких особых восторгов не испытывал – ничуть не больше, чем от онанизма, которым он занимался года три в ранней юности. Аня забеременеть не боялась, поскольку чем-то предохранялась, была темпераментной до стонущих криков, царапалась и кусалась а в критические минуты начинала ругаться матом так, что Дениса охватывал смех в самый неподходящий момент.

Он потянул с её горячих бедер ночную рубашку, а она тихо засмеялась.

– А ты не опоздаешь на свою войну? А то ведь папочка розгами выпорет!

И через секунду запыхтела, заохала, тут же включаясь в резкое движение тел.

Еще минут через сорок она ушла, напомнив, что место вышибалы в кафе остается вакантным и его, Дениса, туда примут – что много лучше, чем торговать на улицах газетой "Правда", которую никто уже не покупает, кроме окончательно замшелых пенсионеров.

Денис наскоро позавтракал, накинул джинсовую куртку и спустился на двор, где Фарид махал метлой, продолжая дело своего деда – отец тоже числился в дворниках и жили Хомятовы на первом этаже этого дома с довоенных времен.

– Ты куда так рано? – подивился молодой дворник – Следом за Анькой бежишь? Сперва выгнал, а теперь повиниться решил, да?

Жизнь этого дома мимо Хомятовых не проходила ни в одной детали уже много десятилетий.

– Да нет, – ответил Денис. – Другие дела.

– Да ты же следом за отцом в Белый Дом двинул! – догадался и засмеялся Фарид. – Ну и припарадился твой старик! Как то ему не по возрасту капитанские погоны. Какого черта он их напялил?

– До каких дослужился, – буркнул Денис.

– Слушай, а я с тобой пойду! Подожди, только инструмент отнесу и кроссовки надену.

Денис присел на сломанную скамью и закурил – отец не был против его курения, запрещалось дымить только на кухне. Фарид появился через несколько минут с большой сумкой в руках и весело сообщил.

– А я и Борьку с нами зазвал! Сейчас выскочит.

– Зачем эту торбу взял?

– Так понимаешь, мой двоюродный брат вчера ночью из этого Белого Дома телевизор попер.

– Телевизор?

– Ну да! И парочку телефонов!

– Ну, ты даешь...

Они вышли со двора и через пять минут встретили Борьку Кожанова, (щупленького, остроносого), который ждал их возле ресторана "Прага", был возбужден и тороплив, едва приметив друзей тут же закричал.

– Мужики, пошли скорей! Мне Виталька звонил вечером, он там уже в какой то отряд записался, сказал, что дадут оружие!

– Автомат? – радостно спросил Фарид.

– Да черт его знает! Ему какую-то форму выдали, говорит чтоб приходили.

Денис плохо знал Витальку Соколова, помнил лишь, что это был вздорный крикун, в школе все больше устремлялся в политику, что не мешало ему не без успеха заниматься стрельбой.