Текст книги "Происхождение гениальности и фашизма"

Автор книги: Александр Невзоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Человек, конечно же, пролез в повелители планеты благодаря своей первой и основной профессии.

Дело в том, что ремесло падальщика сложнее искусства хищника и работы травоядцев. Оно самое изощренное и многовариантное из умений, а посему требует огромного количества как одиночных, так и сочетанных рефлексов.

На секундочку приостановимся и вспомним: вся история человека, его науки и культуры – это просто поиск его нервной системой новых, все более сильных раздражителей, изобретение причудливых комбинаций звуков, цветов, образов.

То, что homo принимают за переборы своих «душевных струн», за вибрации «внутреннего мира» и «мысли» – на самом деле просто зуд нейронов, изголодавшихся по новой и остренькой «дозе».

Вся цивилизация – это производная свойств нервных клеток.

И культ Озириса, и третий Рейх – это все просто проделки нейронов.

Разумеется, первичные колонии микроорганизмов – не сами изобрели разум и не прописали его с чистого листа.

Просто в них удачно аукнулась старинная способность материи к самоорганизации.

К той самой самоорганизация, что разумно мастерит планеты и выстраивает их в чрезвычайно разумные гравитационные системы, подобные Млечному пути.

Эти системы, строго говоря – тоже колонии, где все составные – взаимозависимы. Правда, в масштабах вселенной и их можно обозвать микроорганизмами.

(Да они и внешне похожи на светящихся мшанок).

Кстати! И сам мозг скроен по принципу колонии микроорганизмов. Просто вялые зооиды замещены пронзительными нейронами.

При желании можно идти и глубже. Можно прочертить весь путь этого свойства, начиная с добольшевзрывной квантовой пены и нюансов ее поведения.

Это легко, но к нашей теме не имеет прямого отношения.

Так что и фиг с ней, с этой полной историей разума, как природного явления.

Нет смысла загромождать ею текст.

Глава XIV
ПТИЧЬИ ПРАВА РАЗУМА

О да, пристраивая рассудок в черепа человечества, эволюции пришлось изворачиваться и хитрить.

Чтобы освободить хоть сколько-то нейронов для создания рокового коктейля, пришлось лишить человека способности шевелить ушами. А также слышать ультразвук и расшифровывать сложные запахи. Эти способности были списаны.

Обмен шевеления ушами на Библию и институт брака, несомненно, был ошибочным решением.

Но это стало понятно позже, когда эксперимент уже вышел из-под контроля.

Кое-что для коктейля удалось наскрести и в подкорковых структурах. Правда, совсем чуть-чуть.

Но и рассудок умерил аппетиты. Он согласился довольствоваться остаточными импульсами и некоторыми связями коры.

Строго говоря, разум стал скорее эффектом, нежели закрепленным свойством.

Дом мозга строился эволюцией не затем, чтобы внести поправки в таблицы Птолемея или натянуть презерватив. Он создавался не для рассудка, мышления, интеллекта и т. д. И, разумеется, без всякого учета их интересов.

Именно по этой причине рассудок человека так хрупок и зависим от любых колебаний физиологии.

Боль, эмоции, сон, алкоголь – сразу подминают его под себя. А могут изувечить или просто отключить.

По этой же причине рассудок не наследуется, и каждого нового человека приходится приучать к унитазу.

Унитаз, как и другая «память поколений», мог бы закрепиться только в стабильной мозговой структуре. А в эффекте такая возможность исключена.

Своего адреса в извилинах у рассудка так и не появилось. Какая-нибудь секреция панкреатического сока имеет постоянную прописку, а он – нет.

Тем не менее, мозг оказался достаточно велик, чтобы обеспечить рассудок обрывками связей и рассеянными нейронами. Разумеется, по принципу «остаточного финансирования».

Отметим и еще один важный момент.

Потеря любых глобальных функций всегда превращает полушария в квашню.

Особенно круто уродуют мозг такие популярные беды, как «Альцгеймер» и «Паркинсончик».

Эти хвори быстро обрушивают тьму функций: от тонкой моторики до удержания мочи. Извилины тощают и разваливаются. Обнажается дно борозд.

Все логично.

Если исчезает функция – скукоживается и та часть мозга, которая ее обслуживала. Это называется – атрофия. Она неизбежна.

Если животное лишается обоняния – то и бульбусы (обонятельные луковицы) мозга – морщатся и мельчают.

Если покончено с глазами, то зрительный нерв становится тонюсеньким, а хиазма – жалкой и до того невнятной, что ее бывает сложно нащупать.

И лишь отсутствие «умственной деятельности» никак не влияет ни на архитектуру, ни на физиологию, ни на цвет мозга.

Нет даже намека не только на атрофию, но даже и на легкую дистрофию. В нем не происходит вообще никаких изменений.

Мозг остается плотненьким, нарядным и сияет как ни в чем не бывало.

Именно такие сияющие полушария носили эргастеры, эректусы и другие чудо-богатыри плейстоцена, не имевшие понятия ни об интегралах, ни о трусах.

Такой же бравой кондицией мозга радуют анатомов и современные «мауглеоиды», выросшие без контакта с людьми и способные только мастурбировать и кусаться.

Так что предъявлять к мозгу претензии по поводу его «умственной» слабости – это очередная глупость.

Никаких обязательств он на себя и не брал. Мозг лишь делает одолжение, предоставляя ошметки своих потенциалов для интеллектуальных забав.

Начался последний акт церебральной комедии.

Со временем мозг оказался кормушкой для всякой научной мелкоты.

В один прекрасный момент мелкота забыла запереть дверь в тему. И туда сразу пролезла культура.

Теперь уже она взялась постигать и воспевать содержимое человечьего черепа. В своем обычном стиле. То есть шумно, безграмотно и без всякой привязки к реальности.

Со временем культура вытолкала робких научников вон и объявила себя лучшим другом мозга. И его единственным знатоком.

Все могло бы обойтись благополучно, но, к сожалению, о кривляниях культуры узнал и сам мозг.

Тут-то и началось самое забавное. Заварился цирк.

Наш липидный работяга всю жизнь регулировал мочетворение и рвоту. Будил эрекцию. Честно трудился на производстве пота. Он вкалывал на черных физиологических работах, знал свое место и даже не помышлял об иной роли.

И вдруг мозг узнает, что на самом деле он не скромный труженик, но «принц, мыслитель и жуткая тайна». А будучи туповат, он сразу в это верит.

Да, действительно, по воле культуры, которая умеет врать все обо всем, мозгу достались лавры, не имеющие к нему никакого отношения.

Из него получился отличный очередной идол.

В упоении никто не обратил внимания на то, что этот мозг может обмануть даже индийский фильм, заставив человека рыдать или ликовать.

Иными словами, мозг, которого следует стесняться – возвели в ранг непостижимого сокровища и «главного секрета вселенной». Отравленные культурой представления возвели случайный, не закрепляющийся эффект в главную и основную задачу мозга.

О да. Мы увлеклись.

А нам пора вернуться к загадке слепого урода и его шедевра.

Тени великих физиологов воют, как сирены воздушной тревоги. Они предупреждают о приближении к границе страшной темы.

Действительно. Ситуация, на первый взгляд, конфузная.

Напомню, что парадокс заключается в поразительном несоответствии возможностей творца и результата творения.

Итак.

Есть немощный мозг.

И есть его продукт. Т. е. созданная им цивилизация. Она считается великой.

Кем считается? Кто же этот эксперт, давший столь высокую оценку?

Да все тот же самый мозг, возможности которого крайне ограничены.

Но других экспертов попросту нет. Академическая наука плоть от плоти этого органа. Она нервно безмолвствует, прижавшись к ножкам (педункулусам) родителя.

Круг забавно замкнулся.

Ситуация была бы безвыходной, но, к счастью, существуют пьяные землекопы и их методы познания мира.

Дело в том, что землекоп не всегда в состоянии вспомнить, что именно он выкопал в алкогольном помрачении.

Он точно знает, что «что-то копал». Но не помнит – что именно и где именно.

А смета должна выглядеть правдоподобно.

И тогда включается первый закон пьяного землекопа.

Он гласит:

«Наилучшим способом определения масштабов выкопа является осмотр инструмента, которым данный выкоп был произведен. Если он сделан садовой лопаткой, то выкоп точно не является Марианской впадиной или Суэцким каналом».

Эта методика отлично подходит для решения и нашего вопроса. Закон все расставляет на свои места.

Познав и осмотрев основной инструмент создания цивилизации, мы обречены сделать вывод:

Та великолепная цивилизация, которая создана слабым мозгом, скорее всего, не является ни великолепной, ни цивилизацией.

А все восторги порождены лишь тем, что настоящей цивилизации никто и никогда не видел.

Но!

Из этого не стоит делать трагедию.

Факт надо принять спокойно, с достоинством. Все равно сравнить и понять, как выглядит действительно развитая цивилизация, человечеству явно не светит.

Так что можно не переживать. Человек навсегда останется в самодовольном неведении.

Жалкий мозг обеспечит и эту жалкую радость.

Глава XV
ХОРОШО ОТКОРМЛЕННАЯ ХИМЕРА

Случайному эффекту коры, разумеется, была незнакома не только «тяга к знаниям», но и самое простое любопытство.

Увы.

Его было не от кого унаследовать.

Вселенная – малоприятное местечко. Здесь дурацкие законы.

Здесь, чтобы что-то иметь, это «что-то» необходимо унаследовать от предковых форм.

Данное правило в равной степени распространяется на всю материю.

В том числе и на т. н. «живую».

Обидно и глупо, что свойство нельзя купить или украсть. Все только «через завещание».

Да, развить и приумножить наследство, конечно, можно. Утратить тоже, но не бесследно. Оно просто притаится.

Что такое любопытство?

Это непобедимая потребность пройти по цепочке явлений к их первопричине.

Но животные не имеют такой потребности. У них нет необходимости расшифровывать тонкости мироздания. От знания исходной точки события не зависит ни выживание, ни размножение.

По этой причине не существует и той структуры мозга, которая могла бы запускать механизм познания причин.

Безразличие животных абсолютно и непобедимо.

Гравитация не интригует бегемота. А цинодонта не волнует аэродинамика жука.

При ином раскладе палеозой стал бы конгрессом натуралистов, что в ту тяжелую пору было бы не вполне уместно.

Да, животные способны испытывать т. н. «интерес».

Но то, что маркируется этим красивым словом – простая концентрация внимания на изменениях или перемещениях известного.

Этот «интерес» – всего лишь щупальце рефлекса.

А вот неведомые раздражители рефлекс не запускают. Они либо игнорируются, либо пропускаются по «ведомству страха». А это мощное чувство все стрижет под одну гребенку, просто бракуя и отторгая.

Идеальной иллюстрацией служит толпа кудрявых оболтусов, забравшаяся на борт «Индевора» (корабля Джеймса Кука) в апреле 1770 года.

Все они принадлежали к племени Куугу.

Никогда и никаких кораблей, клямсов, бимсов и пушек кудрявые не видели и не подозревали об их существовании.

Кук хотел потрясти дикарей австралийского побережья флотской эстетикой, которую на тот момент воплощал его 22 пушечный барк.

Но!

Куугу игнорировали якоря, квартердеки и такелаж. Остались равнодушны к румпелям и штурвалам. Даже образцовый гальюн «Индевора» у кудрявых не вызвал ни малейшего интереса.

Для них не существовало корабля, по палубе которого они разгуливали.

Чувства, причем сильнейшие, у них вызвали лишь черепахи, выловленные на матросский суп. Вот тут куугу расплясались, развылись и заверещали. Черепашки подверглись тщательному осмотру и ошлепыванию.

Да, носок, смоченный лубрикантом течной суки, обязательно будет выкопан кобелем из кучи других носков.

Но тот же самый кобель, учуяв неизвестный запах – никогда не начнет раскопки. Как бы остро эта неизвестность не пахла – ни малейшего желания добраться до нее не возникнет.

Человек унаследовал свой мозг от предковой цепочки животных. Вместе с прочими радостями ему досталось и полное безразличие к миру и его загадкам.

Миллионы лет оно передавалось из черепа в череп. На мягких извилинах homo безразличие расположилось так же уютно, как и под лобной костью аллигатора или тюленя.

Именно по этой причине человек и прощелкал клювом полтора миллиона лет, не видя и не слыша крайне соблазнительных предложений природы.

Понятно, что у него была уважительная причина. При всем желании – «природному любопытству» человека просто неоткуда было бы взяться. Предковая цепочка не могла передать его, так как сама не имела.

Явление рассудка должно было все изменить. Но этого не случилось.

Банкет, сервированный в плейстоцене, продолжился в Шумерах. А затем и в Египте.

Смотрите сами.

Примерно 30–50 миллионов человек населяли Египет от его первой до его 31-ой, финальной, династии.

Из них, как минимум, десять миллионов стали хорошо просушенными и раскрашенными мумиями.

Что это означает?

Прежде всего, то, что командами «парасхистов», «тарихевтов» и жрецов Анубиса было сделано примерно 10 миллионов полостных вскрытий женских, мужских и детских тел.

На бронзу разделочных столов ложились дамы на разных стадиях беременности, старики, новорожденные, а также носители редких патологий и аномалий.

Дело в том, что египетская мумификация была отнюдь не целиковой засолкой и сушкой человеческих туш.

Это было тщательное разъятие тела с выемкой всех внутренних органов. Каждый извлеченный орган омывался и бальзамировался. Концентрированный раствор натра, в котором 40 дней вымачивался мертвец, обязательно отслаивал кожу, волосы и ногти.

Если натровый рассол был крепковат, то отпадали еще и соски, фаланги пальцев, мошонка, пенис, ушные раковины и губы. Отлохмачивались даже верхние слои мышц.

К концу отмокательно-засолочного процесса тело представляло собой просто набор органов.

Данный анатомический конструктор надлежало собрать заново, не утратив ни единой детали.

(Дело в том, что некомплектные покойники на суд Озириса не допускались. Даже кожу, срезанную со стоп, мертвецу надлежало иметь с собой, в мешочке, как первокласснику – сменную обувь.)

Эти действия свершались повсеместно и ежедневно на протяжении почти 3000 лет.

Тут-то и начинается величайшее из всех египетских чудес.

Т.е. нечто, на первый взгляд, абсолютно необъяснимое.

Обозначим загадку конкретнее.

Египетская ритуальная возня с одним трупом продолжалась примерно 50 (в среднем) дней. Это 1200 часов, как действий, так и наблюдений.

Перемножив 1200 часов на общее количество древнеегипетских мумификаций (т. е. на 10 миллионов) мы получим 12 миллиардов часов, которые Древние Египтяне потратили на распатронивание и запатронивание своих мертвецов.

Стоп. Секундочку!

Но это же 12 миллиардов часов полноценной клинической секционной практики.

Это 12 миллиардов часов наблюдений за внутренним строением организма, а также за связями меж поражениями органов и проблемами здоровья.

Результатом этих 12 миллиардов часов неизбежно должны были стать точные анатомические атласы, реестры болезней, патологий и травм.

При наличии письменности, языка, специальной касты, занятой только этим делом и ничем иным, неизбежно должны были образоваться обширные и точные знания в анатомии, физиологии и медицине.

Но! Никаких наблюдений. Никаких анатомических атласов. Никаких пониманий. И никакого любопытства к важнейшему механизму жизни человека, к его организму.

При этом ничто человеческое древним препараторам было не чуждо.

Их служение Анубису даже не пахло аскезой или религиозной прострацией.

Не случайно мертвых дам отдавали в руки парасхистов только подтухшими.

Дело в том, что у этой братии была цеховая традиция – насиловать любые попавшие к ним женские тела.

Чтобы немного попортить жрецам удовольствие, покойниц выдерживали дома до появления явных признаков разложения.

Но! Если верить вруну Геродоту – опарыши в вульве не портили сексуальный аппетит служителей Анубиса.

Потребность в медицинских и санитарных познаниях была огромна. Это не паровоз, без которого можно и обойтись. Это избавление от мук, напрасных смертей, болезней и ран.

Помимо всего прочего, эффективная медицина – это власть.

Да и товар. В страдающем мире он доходнее, чем даже кожа бегемота.

Древние Египтяне были чрезвычайно больным народом.

90 % населения, включая фараонов, страдали мочеполовым шистосомозом, т. е. они мочились кровью. В ассортименте были все виды рахитов, экзем, малярия и костные патологии.

Не лучше обстояли дела и с санитарией.

Бабушка Тутанхамона, у которой сохранились волосы, сквозь эпохи донесла до нас весть о древнеегипетской завшивленности. Даже после 40-дневной натровой ванны, бальзамирования, смоления и пеленания – ее лобковый волос сияет сотнями древних гнид.

Несомненно, врачевательство как таковое существовало.

Лекаря суетились и в Верхнем, и в Нижнем царстве. Они бормотали заклинания и малевали бредовые папирусы.

Самый знаменитый из них «папирус Эберса» был обнаружен в анусе мумии древнеегипетского доктора.

Что представляет собой «папирус Эберса»?

Это двадцать метров абракадабры, закрученной в свиток. Тот, кто вставил его врачу в задницу и вместе с ним похоронил, поступил абсолютно правильно.

Во всех медицинских трактатах Египта смешно все без исключения, но особого внимания заслуживают тесты на беременность, а также представления о сердце, зрении и месячных.

Итак, египетское сердце – это главная часть пищеварительной системы. Своими толчками оно загоняет финики и пиво в кишечник. Это же сердце вырабатывает слезы. А также мочу.

У врачевателей той эпохи не было ни малейших сомнений в том, что месячные чаще бывают у мужчин, чем у женщин, а слепоту лечат поеданием глаз свиньи или промыванием кровью летучих мышей.

Прекрасен и тест на беременность. Под калазирис (платье) пациентке задвигалась дымящаяся жаровня.

Если дама была «в положении» – то весь дым, не имея ни выхода, ни прохода – оставался под юбкой.

Если не была, то проникший в ее вагину дым – мог свободно подняться до горла и выйти наружу через рот и уши.

Любое мимолетное наблюдение докажет обратное.

Но дым из ушей – становится догматом египетской медицины. И визитной карточкой ее немыслимой тупости.

Иными словами, в течение трех тысяч лет Древний Египет демонстрирует слепоту, не имеющую никакого рационального объяснения.

Препарируя миллионы трупов – он ничего не замечает, не делает никаких наблюдений и выводов. Организм человека ему не интересен.

Тело – это лишь объект культовой практики. Предмет для предъявления богам. И ничего более.

Основная забота египетских препараторов – нацепить маски шакалов и соблюсти последовательность разрезов и гимнов.

Более того.

Лысые трупорезы Египта бальзамировали не только людей. Миллионы ибисов, кошек, крокодилов, соколов, баранов, быков и павианов тоже были превращены в мумии.

Их вскрытия, соотносительно со вскрытиями людей, неизбежно образуют понимание родственности всех организмов и их общего происхождения.

Тела номархов и жриц разделывались бок о бок с павианьими и крокодильими трупами. В один и тот же натровый маринад опускалось сердце фараона и сердце верблюда.

А кишки страусов сплетались с кишками вельмож.

Это же в чистом виде уникальный практикум по сравнительной анатомии!

А она не может не зацепить. Родство организмов не может остаться незамеченным.

У парасхистов было все, чтобы положить начало подлинной биологии и сравнительной анатомии.

Но и тут Древний Египет ухитряется сохранить безразличие. Он полностью игнорирует очевидность.

Его волнует лишь последовательность заклинаний Книги Мертвых. А из бегемотов и фараонов он тупо штампует кадры для страшного суда Озириса.

12 миллиардов часов клинических наблюдений не оставляют никакого следа ни в папирусах, ни в лечебных практиках.

Это «чудо полного безразличия» наглядно доказывает, что «пытливость» и «любопытство» совершенно чужды «чистому» мозгу homo и являются позднейшим, искусственным изобретением, а не свойством полушарий.

Древнеегипетская ситуация поразительно напоминает равнодушие стайного homo к предложениям среды.

И его неспособность замечать и связывать явления.

Как видим, в Египте еще рулит корневое свойство, доставшееся от тысяч поколений предков. Его преодоление еще даже не началось.

Любопытство не зародилось.

Да, идет вялое накопление ремесленной и бытовой мелочевки. Ею медленно, век за веком, пропитывается обиход. Но! Никакой потребности знать что-либо, лежащее за пределами хорошо известного, не возникает.

Впрочем, что там Египет!

И в XXI веке люди тотально демонстрируют то же самое пещерное безразличие. И сегодня мозг homo не знает вкуса правды. И не испытывает в ней ни малейшей потребности.

Любопытство не тащит homo по цепочке фактов к первопричине явления. Оно не становится мотором мышления.

В противном случае все население планеты во всех нюансах бы разбиралось в квантовой механике, космологии, эволюционной биологии и других основах жизни. Не знать этого было бы невозможно.

Ведь если любопытство – это непобедимая потребность знать, то и закончиться оно может только там, где заканчиваются факты.

И никак не раньше. Проникновение в суть вещей и событий не может прерваться на полпути или ограничиться бреднями про богов.

Если любопытство – природное свойство, еще одна «потребность», то она должна быть так же всевластна, как голод, страх, жажда. И должно автоматически выводить каждую особь к созданию максимально полной и точной картины мира.

Ясно одно.

Если бы любопытство было свойством мозга, то оно неотвратимо приводило бы каждого человека к пониманию конструкции жизни. Даже вопреки желанию. Процесс познания было бы не остановить.

Акула не может отключить свои «ампулы Лоренцини», а светлячок – погасить свою задницу. Это глобальные свойства их нервной системы. Акула всегда и везде будет различать тончайшие электроимпульсы, а светлячок обречен светить попой, даже когда у него нет ни малейшего желания это делать.

Так и homo был бы вынужден непрерывно познавать. И знание дотла выжгло бы религию и искусство.

Смешно было бы культивировать откровенную глупость или просто сохранять ее, как милый артефакт. Знание реальной механики мира, увы, безжалостно указывает истинную цену красивых выдумок культуры и отключает к ним всякий интерес.

Следовательно – никаких Данте с его дурацкими кругами. Никаких «троиц» и Будд.

Наделенный элементарным любопытством мозг не плакал бы от сериалов и не бегал бы со спичками за г=ном Дж. Бруно.

Наличие любопытства, как врожденного свойства, радикально изменило бы всю картину цивилизации. Она вообще ничем бы не напоминала то, что существует сегодня.

Сегодняшняя – это именно то, что должно было бы создать животное, получившее возможность обеспечить свои потребности в еде, размножении, убийстве, играх и других раздражителях НС.

Но!

Мы видим, как жестко срабатывает плейстоценовый принцип, согласно которому животное готово узнать лишь то, что оно уже знает. Лишь то, что входит в привычный набор раздражителей и в орбиту сложившихся представлений.

И то не больше, чем отмерено социальной ролью.

Все остальное человеку так же безразлично, как жрецу Анубиса строение печени.

Видим и самое скверное: незнание не мешает ему жить, не делает жизнь невыносимой. Оно не ощущается не только как трагедия, но даже как дискомфорт.

Любую ложь люди благодарно едят с любых рук. И так же бездумно, как древние египтяне, довольствуются теми суррогатами, которые подсунули им религия, культура и традиции.

Да, слово «любопытство» существует. Оно прочно держится в лексиконе.

Более того, любопытство считается двигателем «развития».

Но «развитие» человека – это очередная, хорошо откормленная химера.

Позвольте, а где результаты этого «развития»?

О каком развитии можно говорить применительно к существам, 99 % популяции которых до сих пор сохраняет веру в богов, духов, душу, а также послушание диктаторам?

Дело в том, что под «любопытством» понимается не желание добраться до сути вещей и явлений, а простой поиск привычных раздражителей.

Да, у homo наработался набор известных интересиков. Их круг не велик и давно очерчен.

Читатель романа мало чем отличается от кобелька, роющегося в старых носках.

Как и всякое другое животное, homo готов копать «носочную кучу» реальности, только повинуясь зову хорошо знакомых, соблазнительных запахов: секса, денег, имущества, власти и развлечений.

К любопытству и жажде познания все это не имеет никакого отношения. Провокатором поиска выступает простая физиология и наборчик старых рефлексов, разработанных еще синапсидами.

Правда, вся предковая цепочка человека оттачивала эти рефлексы на натуральном продукте.

Чтобы испытать сладость убийства, необходимо было убить. А любовь познавалась через рёв и содрогание оргазмирующей самки.

А вот культура позволяет любить, даже не расстегивая штанов. Кровь, страх, восторг она научилась кодировать в словах и пикселях.

Ну и мозг оказался настолько глуп, что поверил ей.

Увы и ах.

В общем, с мифами о любопытстве и «жажде познания» приходится прощаться.

Новость не самая приятная, но трагедию и из нее делать не стоит.

Это все равно непоправимо.

Надо храбро признать, что – да, естественный мотиватор знания, увы, начисто отсутствует.

С этим-то все понятно.

Тем не менее, любопытство существует.

Оно является сверхредким свойством. В массе homo его процент невычисляемо мал.

Ведь Галилей, Борн и другие ученые «собачки» рылись именно на неведомый запах. Их поиск невозможно объяснить физиологией.

Но!

Если любопытство не является врожденным свойством – то откуда оно взялось у них, а также у Вольты, Сваммердама и у прочих «гениев»?

Объясняю.

Оттуда же, откуда у собаки-ищейки берется желание искать предметы, лично для нее не представляющие никакого интереса.

Шеллак и сажа ничем не соблазнительны для собаки. Они не обещают ни еды, ни половых радостей.

Тем не менее, ситуация, при которой эта собака будет азартно искать ваксу, сделанную из этих компонентов, не является чем-то чрезвычайным. Она просто должна пройти специальный курс дрессировки.

Человеческое любопытство имеет точно такую же природу.

Да, дрессировочную. Просто дрессировка ученых гораздо более глубокая и долгая, чем та, которую получает овчарка или гамбийская крыса, разыскивающая мины.

И в человечьей популяции есть свои мопсы, свои охранники, а есть и выученные ищейки.

Иными словами, любопытство – это профессия. Не более того.

Ничего страшного. Даже и таким жалким образом в веселой картине мира удалось кое-что разнюхать.