Текст книги "Происхождение гениальности и фашизма"

Автор книги: Александр Невзоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава V
ПАДАЛЬЩИК – ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО

Следует помнить, что ранний человек никогда не был охотником.

Что такое «охотник»?

Это, в первую очередь, хищник, имеющий все биологические свойства и приметы хищника (карнивора).

Эволюция четко метит касту головорезов особой конструкцией зубов, когтей, мышц, спецификой зрения, желудка и кишечника.

У человека нет (и никогда не было) ни единой морфологической приметы хищника. Достаточно сказать, что мышечный аппарат тех челюстей, который должен обеспечить укус, захват и разрывание добычи, у человека скромнее даже макакского в 8 раз. (Простое откусывание даже собственного пальца – почти неразрешимая задача для homo).

Убийца? Да.

Истерик? Несомненно.

Но никак не хищник.

Хищником нельзя стать «со временем». И нельзя до него дослужиться, просто наращивая скандальность.

Мерзкий нрав бегемота – не пропуск в хищники. Да, он может при случае прикончить в своей трясине антилопу. Но это не переведет его из отряда свинообразных в другую биологическую касту. Более того, самые агрессивные животные – это как раз не хищники. Злодейский список открывают африканские буйволы, продолжают кабаны, слоны, бегемоты, малайские медведи и носороги, а завершают пчелы.

Как видим, «агрессия» и «хищничество» отнюдь не синонимы.

Откуда взялся миф о homo-«охотнике»?

Поясним.

В XIX веке Чарльз Роберт Дарвин макнул гордый лик человека в его древнее эволюционное дерьмо.

Если бы оно принадлежало эффектному динозавру – люди, поскрипев, смирились бы со своим животным происхождением. Им всегда льстила сопричастность к всевластным мерзавцам прошлого.

Но дерьмо оказалось обезьяньим. Разумеется, такая теория эволюции никому на фиг не была нужна.

Человек обиженно завыл.

5000 лет он морочил себе голову, рисуя свое происхождение от богов и героев, а его реальной бабушкой оказалась обезьяна, грызущая собственную вшу. Более того, бабушка сама служила кормовой базой ленивых хищников.

Конечно, это было больно. Дарвиновская пуля попала в самое яблочко нарциссического мифа о человеке.

Ситуацию надо было хоть как-то спасать. Поэтому культура поднатужилась и пририсовала позорной бабуле каменную «берданку».

Наука робко похихикала в кулачок, но связываться с всевластной культурой побоялась. Так глупейший миф и прижился.

Произошла лукавая подмена.

Систематически убивать других животных homo научился только в самый последний период своего развития, в позднем неолите (это не более 30 тыс. лет назад).

Первичные технологии дали ему эту возможность, но… не сделали карнивором.

Поясним.

Револьвер в лапе не делает мартышку хищницей. Он делает ее просто опасной мартышкой.

Так и в нашем случае.

Технологии не повысили биологический статус человека. Все осталось на прежних позициях.

Просто наш стайный трупоед получил возможность убивать и начал ею пользоваться.

В принципе же, homo никак не является ни «охотником», ни «добытчиком». Он – падальщик.

Даже его РН не имеет ничего общего с индексами кислотности хищников. Он идентичен индексу черноголовой чайки, опоссума и других любителей тухлятины.

Эволюционно данный вид сложился, скорее, как «покупатель», готовый платить за право доступа к добытой кем-то еде.

Чем платить?

Как и все прочие стервятники – рисками отравления, временем ожидания, обильным падежом или коррозиями организмов. И, как следствие – дырами в популяции.

Впрочем, это и так понятно.

В каждом крупном трупе всегда заводилась стая людей.

Потревоженные, homo на секунду высовывали из дыр темные кожистые морды – и сразу ныряли обратно.

Полагаю, разглядеть их было не просто, так как туша накрывалась многослойными тучами грифов, сипов, рогатых ворон, шакалов, сцинков, крыс и слепышей.

Вся эта плейстоценовая шушера оглушительно визжала, выла, чавкала, каркала и колотила крыльями.

Отметим, что в этой адской опере люди не были солистами.

В иерархии падальщиков саванны выше человека стояли не только мегалании, но даже марабу.

Присмотримся к поведению homo.

Позировать для нас им некогда.

Они торопятся кромсать и жевать. Посему гадят и мочатся тут же, не вылезая из трясущейся туши.

Спешка оправдана: со всех сторон лезут клювы и пасти любителей слонятины. (Теперь, когда полости открыты, а мышечные пласты вздыблены – труп дербанится с космической скоростью.)

Отметим, что мы наблюдаем животных, уже имеющих почти все окончательные родовые признаки человека. Это вам не первичные парантропы. Это полноценные homo.

Их мозг разросся и перешел т. н. «рубикон Валлуа». Челюсть сложилась в параболическую дугу, а бедренная кость сориентировалась внутрь, а не в сторону, как у обезьяны. У этих падальщиков все в комплекте, от хождения на задних конечностях, до зубристых камешков в лапах.

Как мы отметили выше, человек плейстоцена являлся готовым эволюционным продуктом.

Анатомически и физиологически он был завершен. Мозг, геном, набор органов, рецепторы – все представлено в окончательной комплектации.

Конечно, хотелось бы уменьшить мясистые надбровья этой твари, приподнять плоскую переносицу и облагородить кожу.

Нуждалась в корректировке и очень обезьянистая мимика.

У человека той эпохи почти все чувства изображались посредством изменения формы огромного рта, демонстрацией зубов и языка.

Людям еще не пришло в головы кого-нибудь сжечь, но вполне «человечьими» стали и глаза: обозначились белки.

Правда, взгляд их так же безмысленен, как у сегодняшних гиен.

Конечно, люди истеричнее пятнистых, а лицевые мышцы побогаче, поэтому и мимика сочнее. Но, по большому счету, отличием от гиенид является только дикая вонь фекалий и голомордость.

Как и их пятнистые коллеги, homo умели сколотить коллективчик. Но совсем не по причине стремления к родовому единству.

Причины социализации были те же самые, что и у гиен. Магнитом, собирающим людей в стаи – служили голод, страх и пульсация вагин.

Как и у гиен, общение людей происходит через рычанье, смех, мимику и позы.

Им пока не нужна речь. Она появится позже, вместе с потребностью в более изощренной лжи.

Но на тот момент все, что люди могли соврать друг другу, легко помещалось в ворчания, визги, хохот и гримасы.

Впрочем, назвать плейстоценового человека лжецом было бы некорректно.

Он был способен и на правду.

Она передавалась через мочевые метки и рыгание, а также через потовые и вагинальные выделения.

Этот язык примерно равен гиенскому, т. е. вполне пригоден для передачи самой актуальной информации.

Балет (к примеру) пользуется еще меньшим набором коммуникаторов. В нем запрещено даже визжать и сильно пахнуть.

(Если помните, правила балета разрешают артистам только подпрыгивать и кружиться. Тем не менее, участники «Лебединого озера» принца от лебедя как-то отличают.)

Тех особей, что чавкают в недрах дейнотерия, мы, конечно, не разглядим.

Но, по счастью, возле туши помочилась какая-то самка.

Эта лужица, разумеется, собрала возбужденных подростков.

Они жадно внюхиваются в мочу, толкаются, визжат и мастурбируют. Примечательно, что при визге их рты раскрываются так широко, что видна даже нёбная занавеска.

Да! И, конечно, завораживает подвижность их черных мясистых ушей.

По идее, все готово для первой рэп-композиции. Или сериала о подростковой любви.

Но!

Наш абстрактный созерцатель вряд ли согласится со столь оптимистичным выводом.

Напомним, наблюдатель безнадежно объективен.

Его оценка не замутнена приязнью, антипатией или знанием конечного результата.

Так вот.

Его резюме о потенциале человека прозвучало бы примерно так:

«У этих существ нет никаких перспектив усложнения поведения. И нет ни малейшей надежды на выход из своей жалкой «ниши». Разговор о каком-либо интеллектуальном развитии данных существ, по меньшей мере, неуместен и не имеет никаких оснований».

На тот момент это резюме будет абсолютно справедливым.

Homo плейстоцена, действительно, ничем не отличается от прочих падальщиков своей эпохи. (Или от современных нам гиен.)

Те же повадки, что и у них. То же звериное безмыслие.

По сути, homo – это рядовое животное, стайный плиоценовый трупоед с ограниченной способностью к выживанию. Да, его форма своеобразна, но саванна видела тварей и позатеистее.

Конечно, у него есть особенности, в том числе и забавные.

Но есть ли у него надежда заменить возбуждающую лужу мочи на порно-сайт?

Есть ли у него шанс когда-нибудь мастурбировать с большим комфортом?

Возможно, такой шанс и есть. Но вероятность того, что бобры изобретут бензопилу – несколько выше.

Как бы пристально не вглядывался наблюдатель в гримасы и грязную шерсть плейстоценового человека – он не увидит у этих животных шанса когда-нибудь подтереть свои задницы.

Не говоря уже о таких радостях, как суши и Эйнштейн.

Более того. В тот момент не было никаких оснований предполагать, что потомки этих тварей в драке за падаль смогут конкурировать хотя бы с марабу.

Однако невозможное произошло.

Кто был ничем, тот пьет «Клико». А бедному марабу в супермаркете нечем заплатить даже за собственные яйца.

О чем говорит это простенькое наблюдение?

О том, что у многих животных есть некое уникальное свойство, развитие которого может вывести их вид к изобретению туалетной бумаги. Или открытию квантовой механики.

Но! Разглядеть это свойство, пока животное вписано в свою среду и живет по ее законам, практически невозможно.

Более того.

Эта символическая стая – исходная точка истории и культуры человека. Некая сингулярность homo. В ней заложено и сконцентрировано все будущее этого существа. От красных ассирийских бород – до газовых камер Освенцима. В прищурах стаи притаился ядерный гриб Хиросимы, а в улыбочках – «Мулен Руж».

Как и подобает всякой сингулярности, в тот момент стая неразличимо мала в пространстве Земли.

Но пройдет время.

Сингулярный нарыв созреет. Мимолетная придурь эволюции обеспечит «большой биологический взрыв» и затопит человеческой материей планету.

Да! Эта смесь Иисусов, круассанов, Гитлеров, томографов и Галилеев станет выглядеть пестро и богато.

Создастся иллюзия новой реальности с новыми свойствами.

Но ничего нового в ней не будет. Смысловой субстрат цивилизации людей будет сделан из тех же самых элементов, из которых состояла и первичная стая.

В карикатурном варианте повторится процесс создания Вселенной.

Если помните, в ней тоже раскрылись лишь потенциалы, заложенные в сингулярности. И ничего больше не прибавилось. О чем с благородной грустью и сообщает периодическая таблица элементов.

Да.

Пройдут миллионы лет, но в спектакле с эффектным названием «homo sapiens» поменяется только реквизит.

Вымрут глиптодоны и пещерные львы. Как геологическая эпоха, плейстоцен завершится, но в человеке и его повадках – он останется навсегда.

Можно заглянуть в любой день любого столетия человеческой истории. Хоть в V век, хоть в XXI.

Не важно.

Мы везде увидим родные рожи первичной стаи, узнаем ее мимику и смех.

К примеру, Рим, 1660 год. Площадь Цветов (Кампо дей Фиори).

Февраль, 17-е. Утро.

Все очень живописно.

Рясы, ветер и хоругви. Носатые кардиналы в алом. Маленькие кастраты из церковного хора мастерят поленницу.

Все в предвкушении великой развлекухи.

Доминиканцы готовят к сожжению Джордано Ноланца (Бруно), автора «О бесконечности, вселенной и мирах».

Еретик вниз головой висит над дровами. Он крепко связан и обнажен. Огня еще нет. Монахи ножами разжимают челюсти Джордано. Пальцами лезут в изрезанный рот, ловят язык. Перед сожжением его надлежит проткнуть спицею.

Философ свирепо кусается.

Монахи орут от боли и дуют на пальчики, счастливая толпа ревет и хохочет. Бубнит хор. Молятся озябшие кардиналы.

Схватка за язык кончается тем, что Бруно выбивают зубы поленом, и язык все-таки вытаскивают и протыкают.

Затем – огонь. Ноланец быстро покрывается ожоговыми пузырями, кардиналы греются и сплетничают.

Как видим, наша стая похорошела и приоделась.

Имеет смысл преодолеть застенчивость и признать простой факт. О ком бы из людей мы не говорили – об Архимеде, Чикатило, Гейзенберге или Сталине – мы всегда говорим об отмытом и костюмированном питекантропе.

Слово «человек» воспринимается, как сверкающий титул.

Культура напихала в это понятие все те достоинства, которые возносят «homo» над другими животными.

Трудно придумать что-нибудь глупее.

Ведь если мы кинем клич по всем векам и континентам, если поднимем из могил всех палачей, убийц, инквизиторов, садистов, преступников, опричников, маньяков, вандалов, генералов, отравителей, насильников, диктаторов, гангстеров, гладиаторов, расстрельщиков, садистов, бретёров, террористов, бандитов, брави, крестоносцев, революционеров, потрошителей, концлагерщиков, гайдуков, пиратов, мафиози, отравителей, диктаторов, ассасинов, бомбистов, педофилов, сикариев, людоедов, медиков-преступников, бьерсерков, чекистов, маори, хускерлов, гестаповцев, дикарей живодеров и так далее – то мы получим неоглядную толпу, как минимум, в пять миллиардов особей.

Все они по обязанности или по «зову сердца» профессионально убивали, насиловали, резали, сжигали, душили, топили, пытали и т. д.

Это будет истинное бесконечье задрызганных кровью, ухмыляющихся рож.

Но все это будут «люди». В самом полном смысле этого слова. Ни у кого нет права отобрать у них это звание. Численность и влиятельность гарантирует «убивателям» важнейшее место в истории рода homo и право представлять «человека», как эволюционное явление.

Впрочем, войны были не менее популярны, чем преступления.

Все армии, начиная от Междуречья до нацистов Гитлера и путинской орды – это тоже многие миллиарды «людей», для которых поджоги, изнасилования и массовые убийства были смыслом жизни и обязанностью. Кстати, именно они и были основными вращателями шестеренок истории.

(Сюда же следует приплюсовать и всю «рыцарствующую» публику: самураев, викингов, кондотьеров, ганфайтеров, янычар, катафрактариев, конкистадоров, ландскнехтов и прочих романтических мерзавцев. Не все они были преступниками, но и их ремеслом было исключительно производство трупов.)

Столь же представительным будет и сонм воров, воровок и проституток. На наш зов и тут откликнется не меньше 5 миллиардов особей хомо. Мы увидим жуликов, мошенниц, грабителей, аферисток, карманников, шантажисток, сикофантов, кокоток, уркаганов, путан, плутов, даальсо, пройдох, клефтисок, расхитителей гробниц, зеев, гетер, кидал, жиганов, гейш, проходимцев, хапуг, шарлатанок, шлюх, шулеров, чуров, махинаторш, вымогателей, карманников-марвихеров, конкубин, клюшников, ростовщиков, подкидчиц, хипесников, домушников и т. д.

Но воровки и проститутки это еще не самое страшное.

Не менее пяти миллиардов всех фигурантов человеческой истории – это попы всех видов: жрецы, ламы, аббаты, монахи, ахуны, кюре, имамы, капелланы, ксендзы, игумны, муллы, спириты, раввины, кардиналы, шаманы, шамаши, пробсты, патриархи, схимники, исихасты, друиды, главари сект, авгуры, резники, etc, etc.

Эти тоже изредка убивали, но основные силы «попов» уходили на удушение развития человека, на блокировку науки и знаний о мире.

(Их тоже надо понять. Только полное безмыслие масс обеспечивало успешность религиозного бизнеса.)

Вся же остальная «историческая масса человечества» покорно обслуживала и кормила убийц, воров и попов.

Общими усилиями вся эта публика создала культуру, историю, да вообще всю архитектуру человеческого сообщества.

Конечно, ей нельзя было этого доверять. Но сегодня изменить что-либо в этой «архитектуре» практически невозможно. Она намертво вплавлена в рассудок хомо. Изъять ее можно только вместе с рассудком.

Скверные новости на этом не кончаются.

«Краеугольными камнями» человечества были не только злоба, похоть и вороватость. Все его глобальные «правила» основаны исключительно на донаучных, т. е. на полностью ложных представлениях обо всем. Ведь поступками и мыслями «строителей» мира всецело управляли «эйдосы» галлюцинаторного и фантазийного происхождения. Никакого отношения к реальности они не имели.

Как ни крути, но такое состояние маркируется известным диагнозом и определяется, как «тяжкое».

Здесь мы обречены сделать вывод: все, чем так гордится человечество – это результат усилий тех существ, которые по меркам клинической психиатрии никак не могут быть признаны здоровыми.

Увы и ах. История человечества строилась неадекватными персонажами, что определило стиль и содержание картин, поэм, соборов и прочих «пирамид».

Земная цивилизация базируется на патологии, бережно сохраняет ее основные черты и не имеет ни сил, ни желания преодолевать эту маленькую неприятность.

Был ли иной путь? Нет, его не было. Физиология человеческого мозга определила один-единственный возможный вектор развития.

Конечно, дело не только в мозге.

Не стоит сбрасывать со счетов и фашизм. Он стал «вечным спутником» и главным наставником человечества. Он же воздвиг все здание людской истории.

От времен неолита до первой трети XX века фашизм рулил миром, оставаясь безымянным. Свое имя он получил благодаря романтику Муссолини.

Бенито всего лишь возродил традиционную, классическую форму управления людьми. И получившийся кошмар назвал эффектным словом «фашизм».

Чуть позже фюреры и концлагеря сделали это словечко символом абсолютного зла. Понятие «фашизм» стало синонимом глобального, изощренного преступления. А также мрака, подлости и скотства.

Но!

За ничтожными исключениями вся хронология человечества является торжествующим и сочным «фашизмом».

Фашизмом было все. Но до поры до времени он считался не злом, а нормой.

Никто и не предполагал, что бывает как-то «иначе».

Никто не сажал на скамью «нюрнбергского трибунала» Аменхотепа III, Робеспера, Тимура, Моисея, папу Григория IX, Атиллу, Наполеона, да и сотни других «творцов мировой истории». А ведь каждый из них, кровавя континенты, мастерил свой «рейх», мало чем отличающийся от гитлеровского.

Гитлеру просто не повезло с эпохой.

На пять веков раньше за свои проделки Адольф получил бы почетное место в учебниках и барельеф в храме «вождей человечества». Рядышком с садистами Цинь-Ши-Хуанди и Карлом Великим.

Фашизм был не просто привычным, но и обязательным явлением. Никому и в голову не приходило, что это – «зло».

Геноцид был рабочим инструментом любой власти, а массовые убийства – бытовой нормой.

Но!

Свыше 5000 лет фашизм абсолютно всех устраивал.

Международные трибуналы не пугали организаторов Варфоломеевской ночи или крестовых походов.

«Молот ведьм» на протяжении столетий был бестселлером и основой права.

Христианство почти 2000 лет демонстрировало диктат, который и «не снился» ни германскому нацизму, ни русскому коммунизму.

Заглянув в любую эпоху, мы везде увидим все то, что сегодня маркируется ужасным понятием «фашизм».

Ничего удивительного. По-другому и быть не могло.

Топот легионов и прах концлагерей – это естественное продолжение истории питекантропов.

Но дело не только в «грязной» родословной homo.

Все еще забавнее.

Следует понимать, что т. н. «фашизм» – это не человеческое изобретение.

Все вещество вселенной подчиняется безжалостному закону организации материи. Этому закону чужды любые сентименты. Диктатура начинается с субатомного уровня и пропитывает собой все.

Чтобы о себе не навоображали homo, но и их популяция – не исключение.

Миллиарды тонн человечьего мяса сообщества людей – это тоже часть материи. И эта масса подчинена тем же безжалостным правилам, что и остальная «плоть» мироздания, от грибниц до галактик.

Так что «Фашизм» – это просто домашнее, «человечье имя» закона организации материи. Именно по этой причине он бессмертен.

Примерно пять тысяч лет фашизм был неощущаем, как «зло», пока не нарисовалась альтернатива.

Уместна аналогия со смрадом тела. До воцарения гигиены на вонь никто не обращал внимания.

А еще точнее будет сравнение с религиозной верой.

Мистический бред был нормой рассудка, пока не появился атеизм.

Глава VI
БРИЛЛИАНТОВЫЙ КИРПИЧ

Именно в первичной стае мы видим подлинное лицо человека, еще не покрытое гримом легенд.

Здесь же, в стае эпохи плейстоцена, содержится и ответ на вопрос о различии человеческих характеров и о наличии «индивидуальности» особей.

Увы.

Никаких «характеров» нет. Индивидуальностей, основанных на разности характеров, тоже, соответственно, нет.

Истеричными и агрессивными являются абсолютно все люди в равной степени. Это видовая черта. Просто одни особи могут себе позволить демонстрировать истеризм и агрессию, а другие – не могут.

Нет характеров, есть только обстоятельства. Одна и та же особь, в зависимости от ситуации, будет либо унижать, либо унижаться.

То, что называется «характером», это просто градиент статуса, актуальный на данную минуту. Не случайно ген характера так и не был обнаружен.

Генетики по этому поводу долго причитали и самобичевались. Они искали то ген, то комбинацию генов, но так ни черта и не нашли.

Этот поиск и не имел смысла.

Никакие «характеры» логикой эволюции не предусмотрены.

Конечно, есть набор особенных качеств.

Но! Он абсолютно идентичен для всех особей, составляющих вид или род.

Люди в этом смысле ничем не отличаются от косяка сайры или стада гну.

То, что им самим кажется существенными различиями – не является ни существенными, ни различиями. Это миражи, рожденные социальными играми и культурой.

(Гну, получив диплом психолога, тоже уверует в неповторимость каждой особи своего стада.)

Генетические колебания, разумеется, есть.

Они снабжают homo некоторыми внешними разностями и наследственными болезнями. Но ровно столько же геномных оттенков мы обнаружим и в косяке сайры. И ровно столько же «индивидуальности» отдельных особей.

Дело в том, что эволюция никогда не занимается штучной работой. И не обеспечивает каждое животное некой «неповторимостью».

Она оперирует только видами, родами, популяциями. Т. е. очень большими массами животных.

Увы. Индивидуальности в том смысле, который вложен в это слово культурой, взяться неоткуда.

В «неповторимости» каждой единицы рода нет ни смысла, ни малейшего преимущества. Ее наличие «рассыпало» бы стаю и обрекло ее на быстрое вымирание.

Более того. Никогда не смог бы сложиться язык, общий хотя бы для трех особей.

Индивидуальность – очередной культурный мираж. Люди абсолютно убеждены, что все они – разные. Неповторимые и уникальные.

Ничего удивительного. Вероятно, и сайра видит разницу в блеске чешуек соседок по косяку.

О да! Бывает, конечно, что у восемнадцатой сайры слева на три чешуйки больше, чем у той, что справа. Да и корни грудных плавничков темнее.

Но различия в блеске вызваны лишь игрой освещения или его преломлением в воде. А количество чешуек вообще никакой роли не играет.

Биологическая «индивидуальность» как у сайры, так и у человека невозможна.

Все единицы, составляющие род, всегда являются клонами, и человек тут не исключение.

Индивидуальность – это всего лишь «отпечатки пальцев», которые среда и опыт оставили на особи.

Другая среда и другая судьба из того же самого биологического материала вылепят и совсем другую «индивидуальность».

Почему так?

Объясняю. Нomo – очень уязвимая тварь.

Соответственно, и иерархия в человеческих стаях зыбкая и подвижная.

Дело в том, что любая дыра в любом боку – немедленно приводит в движение всю иерархическую лестницу.

Если дыра в чужом боку – то особь перемещается вверх. Если в своем – вниз.

Социальная роль каждого экземпляра многократно меняется. Задача – соответствовать абсолютно любому статусу.

Наличие закрепленного за существом уникального «характера» сделало бы это невозможным.

И обрекло бы такую особь на остракизм, беспомощность или смерть, а стаю – на распад.

Любой «природный» индивидуализм в стае homo столь же немыслим, как и в стае павианов или гиен.

Поясняю.

Только плотное, синхронное сообщество давало homo шанс выжить. Индивидуальность же неизбежно приговаривает своего носителя к нетипичному поведению. А оно смертельно для самой особи и разрушительно для стаи.

Никакой индивидуализм никак не увязывается с природой подлинного человека.

Ведь идеальное состояние стаи – это абсолютное единство, а по возможности и мурмурация.

Напомню.

Мурмурация – это способность животных-жертв сливаться в подвижные фигуры, способные пугать хищников размерами и мощью.

К примеру, тысячи европейских скворцов способны сложиться в грозную птицу размером с небо.

Как бы сладко это чудовище не пахло скворчатиной – никому и в голову не придет его атаковать.

Угрехвостые сомики знают, как они вкусны. Поэтому тысяча этих робких рыбок склеивается в сверлящего воду монстра. При встрече с ним даже акулы приседают в глубоком реверансе.

Умеют притворяться огромными грозными организмами гамбузии, кашмирские луцианы, крабы-пауки etc, etc.

Нет сомнения, что и люди плейстоцена в момент опасности или агрессии вели себя подобным образом.

Следы этого стиля отлично сохранились и в современном поведении человека.

Homo до сих пор склонны приврать о своей величине и страшности.

У них есть непобедимая потребность сбиваться в синхронно движущиеся огромные фигуры, вводящие в ужас недругов.

Это, конечно, еще то «наследие», но оно прекрасно работает и широко практикуется.

Присмотритесь.

На своих военных парадах люди мурмурируют еще убедительнее, чем скворцы в небесах.

Да и у греческих фаланг, крестных ходов, демонстраций, наполеоновских каре, олимпийских церемоний и бразильских карнавалов корни в том же древнем инстинкте, который делает чудовище из тысячи робких сомиков.

Мурмурация, кстати, находит немедленный отклик и в мозге.

Вовлеченность в любую «толпу» радикально меняет поведение и состояние человека.

А структурированная толпа, как фактор ИСС работает еще сильнее, чем хаотичная.

В ней начисто растворяется любая «индивидуальность».

Персональные взгляды и эмоции быстро исчезают, сменяясь коллективными. И это тоже – отголосок плейстоценового опыта.

Мурмурируя на параде, митинге или танцполе, человек сладко возвращается в стаю. Т. е. «домой».

Если и этого мало, то вспоминайте «эффект Уэлсли». У тесно контактирующих дам – синхронизируется менструальный цикл, а мантия Маркиони (выделяемый кожей слой жиров и кислот) приобретает полную химическую идентичность.

Это все отголоски времен, когда человеческая стая была сплавлена в единое целое. Из той же «оперы» болезненная зависимость от чужого мнения, вечный поиск единства, и патологическое пристрастие к «общению». Оттуда же растут ноги моды, конфессий, партийности, национализма и злобная нетерпимость к «внестайным» представлениям.

Более того, некая врожденная «индивидуальность» обеспечила бы уникальность не иллюзорного «внутреннего мира», а прежде всего – организма. Трансплантации органов были бы невозможны.

Впрочем, отсутствие биологической основы индивидуальности не так много значит.

Различия придут, но позже. Индивидуальность будет сделана из социальных ролей, одежды, религии, денег, знаний, пережитых болезней, etc.

Да-да. Это очень искусственная штука. И она целиком и исключительно создается лишь внешними условиями.

Сорванная тога лишает индивидуальность ее первой половины, сорванная кожа – второй.

Ростовые анатомические препараты, лишенные этих аксессуаров – все на одно лицо.

Еще не наделенный индивидуальностью, подлинный, стайный хомо, щерясь, вглядывается в будущее, даже не предполагая, что оно существует.

Пройдет время, и это существо остепенится и затрещит про «доброту-красоту-и-честь». Оно перестанет есть тухлых слонов и начнет млеть от симфоний.

Оно придумает «совесть» и научится пудрить ею свои и чужие полушария.

Но, зная, что любое развитие – это просто возгонка первичных свойств – мы всегда вправе подмигнуть как поклонникам «совести», так и исповедникам «чести».

Впрочем, это все и так понятно.

Нас интересует другое.

Если гениальность является все же природным свойством некоторых homo, то и ее зачатки тоже находятся где-то здесь.

В головах сингулярной стаи.

Два миллиона лет назад под грязной шерстью на черепе человека уже налились и избороздились полушария мощного мозга. Его кора обрела шестислойность. А нейроны сплелись триллионами связей и сформировали все зоны, от «зрительных» до «речевых».

Да, этот мозг грамотно руководил организмом.

Он вовремя творил первичную мочу, открывал и закрывал поры, он сокращал мышцы и рулил еще тысячей функций, позволяющих организму передвигаться и размножаться.

Но ни на какое рассудочное действие, уровнем выше гиенского, он не был способен. В этом смысле слова нейронное устройство в черепе не работало и не производило даже самого примитивного продукта.

Видим, что все мотивации этих тварей примитивны, а поведение типично для всех животных. Ничто, кроме еды и размножения, их не беспокоит.

Сейчас, забравшись в протухшие слоновьи недра, homo урчат и рыгают.

Но бывают и иные обстоятельства. Тогда эти животные демонстрируют все, что в них было вложено за миллионы свирепых лет.

Разумеется, они убивают всех, кого могут убить. Но их возможности ограничены слабостью зубов и ногтей. Мелкая охота их прокормить не в состоянии, а с падалью бывают и перебои.

Посему люди жрут все, включая друг друга.

Они не только доедают раненых, но и убивают «ближних» во сне. А также душат или забивают острыми камнями больных, слабых и маленьких.

Возможно, они стали людьми потому, что были худшими из обезьян.

Роковая мутация кисти руки нарушила способность этого вида приматов нормально перемещаться по деревьям и, подобно макакам, жить в сытости и веселье.

Эти животные ненасытны.

Если нет падали или добычи, то homo тянут в рот все, до чего могут дотянуться.

Едой служат как пауки, так и выделения своего или чужого носа.

Они обдирают шкурки с ран, чтобы съесть.

Из остатков своей покровной шерсти выуживают клещей и сосут из них ту кровь, что клещи насосали у них.

Бурыми зубами расщелкивают жуков и дробят корешки.

Их самки, родив детеныша, подъедают собственную плаценту.

Найденные в гнездах яйца сжирают со скорлупой, а птенчиков – с перьями.

Да, и всюду, куда могут дотянуться, homo вылизывают то себя, то коллег.

И это лучшее, на что они способны.

Впрочем, вылизывание пока не связано с гигиеной или субординацией. Это просто возвращение ушедших с потом солей.

Да.

И самое главное.

В нашем вопросе появляется первая ясность.

Как и у индивидуальности, у гениальности тоже нет никаких биологических корней.

Их и быть не может.

Мозг еще не выполняет никакой рассудочной работы. Он занят только своим физиологическим ремеслом.

Его предназначение просто и прагматично. Качества отмерены и определены.

Ни в каких уникальностях нет необходимости. Типовые, серийные полушария отлично справляются с теми задачами, которые ставит среда.

Ничто не указывает на то, что в стаях были особи, достигшие гениальности в жевании жуков и падали.