Текст книги "Числа и числительные (СИ)"

Автор книги: Александр Карнишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Товарищ сержант, смену прошу – замерз очень!

В «Каникулах в Простоквашино» все правильно говорил почтальон Печкин о народной одежде зимой. Вот и Валерку перед выходом «на тропу» одели, как положено. На теплое зимнее белье серого цвета было напялено повседневное хабэ. Все пуговицы застегнуты, но правда, без ремня, который по молодым годам он был должен затягивать так, чтобы в кольцо застегнутого ремня только-только проходила голова (ему с самого начала повезло, потому что был большой размер головы).

На хабэшку были одеты ватные штаны, на животе стянутые вдетым по краю шнуром, толстый ватник с высоким воротником той же странной ворсистости, что и обычная солдатская серая шапка. Вот на ватник уже ремень был положен, но хоть не так затянут. Тут можно было его распустить чуть не вдвое. На ногах – сапоги с теплыми байковыми портянками.

Но кто же в сапогах стоит на посту? И ноги с сапогами вместе были сунуты в огромные, просто не имеющие названия размера, валенки с галошами-слонами какой-то серо-зеленой резины. Потом он надел армейские специальные варежки, у которых кроме большого пальца еще и указательный есть, чтобы стрелять, если вдруг война. Потом он почти вошел в тулуп.

«На гражданке» он тулупом считал полушубок, в котором сидел на бочке с молоком колхозный реализатор. А тут тулуп – это почти дом. Кстати, по весу тоже… Размера тулуп не имел. Он надевался сверху на ватник и застегивался на стальные крючки. Бегать в нем было нельзя. Да и просто ходить – затруднительно. Но зато – не холодно! Кто-то звонко хлопнул ладонь по спине:

– Герметизируйся!

Удара даже не ощутил. Понял только, что это Сашка опять прикалывается. Он со второго курса попал в армию, поэтому знал много разных слов. А сейчас долгая процедура одевания бойца ему напомнила кадры из старых фильмов с водолазами, как они собираются, не торопясь, под воду, а в конце, уже перед самым погружением, им еще надевают большой металлический колпак на голову и завинчивают оконце перед лицом.

С трудом подняв руки, Валерка молча поднял воротник тулупа. В таком положении воротник оказался выше головы. Его помогли застегнуть на специально пришитые петли, и теперь – точно водолаз. Только нос высовывается, да и то, если специально вперед голову подашь. Еще сунули ему овчинные варежки, в которые он сунул руки перед выходом на улицу, а через плечо повесили противогазную сумку, в которой лежал штык-нож (ну, положено часовому со штыком, а куда его тут повесишь?) и телефонная трубка на шнуре с вилкой, чтобы связываться с караулкой и докладывать регулярно.

– Та-а-ак, – подошел начальник караула. Заглянул в отверстие между застегнутыми ушами воротника, похлопал здоровенными руками по бокам, как будто проверяя устойчивость.

– Ну, что, боец… Задача твоя такая. Сейчас выходишь – и прямо к спортгородку. Там у ворот розетка – докладываешься. А потом топчешь тропинку. Доклад – каждые полчаса. И еще… Ты там смотри: мужики из второго взвода говорили, какой-то мудак овчарку здоровенную выгуливать приноровился. Так твоя задача какая? Никого не пускать. Понял?

– Да.

– Что-что-о-о?

– Так точно, товарищ старший сержант!

– Лады. Разводящий!

– Я! – подскочил Сашка.

– Быстренько его до ворот – и бегом обратно. Мороз, бли-и-ин…, – и отошел обратно к пульту.

Дверь приоткрылась, двое выскользнули в морозный туман и тишину. Солнечно и одновременно как бы туман висит. Изморозь. Снег хрустит оглушительно под ногами, а больше никаких звуков и нет. Нет, кажется, города большого за спиной, не слышно ни одной птицы. Мороз на улице.

Скрип-скрип, скрип-скрип – добежали почти до ворот. Перед ними – кусок соседнего забора и над ним вышка с таким же закутанным часовым.

– Стой, кто идет?

– Пошел нахуй!

– Я щас пойду, я вот щас стрельну, и мне отпуск будет!

– Я тебе так стрельну, дебил, мы снаружи идем, уродина!

И прошли.

Все. Сашка хлопнул по плечу и, согнувшись, тут же побежал на полусогнутых обратно, а Валерка скинул овчинные варежки, ткнул вилкой в розетку и сказал в ожившую телефонную трубку:

– Рядовой Спиряков пост принял.

– Смотри там, – ответила трубка голосом Павлова, и тут же связь отключилась.

Валерка неловко потыкал трубкой в край сумки, затолкал ее туда все-таки, напялил огромные овчинные рукавицы и медленно двинулся в обход своих владений.

И чего тут охранять? Полоса препятствий – на месте. Вагон – на месте. Блиндаж – на месте. Забор – на месте. Ну? Он за десять минут прошел всю вверенную территорию, повернул обратно и свернул к полосе препятствий. Там много стенок и не должно быть этого морозного ветерка.

Там он и придремал на пятнадцать минут, потом дошел до розетки, доложился, – и опять в свой угол.

Мороз уже начал пробиваться даже сквозь эту многослойную защиту.

И вот тут он услышал собачий лай. Вернее, даже не лай, а глухое такое гавкание:

– Вау, вау.

Пауза. И снова:

– Вау, вау…

И еще какой-то голос. И шаги.

Он выглянул из своего угла и увидел какого-то мужика с огромной черно-пегой собакой на поводке. Овчарка, широкая в груди, со слегка опущенным задом и присогнутыми задними ногами, тащила, взлаивая, своего хозяина по его, Валеркиной, часового, блин, тропе! И часовой вышел на тропу.

Собака остановилась и зарычала на помеху. Валерка медленно-медленно, по полступни, даже не покачиваясь, стал двигаться к ней, стараясь смотреть в глаза. Хотя, какой там смысл – смотреть в глаза? Кто бы его глаза увидел в узкой щели между шапкой и поднятым выше шапки воротником?

Овчарка припала на задние лапы и оскалила зубы, опасаясь непонятной огромной фигуры медленно приближающейся к ней.

«Фигня-а-а-а,»– думал Валерка. «Укусить – не укусит, раз столько одето, а зато могут раньше сменить». И все так же медленно двигался к нарушителям. И так же медленно придвигалась к ногам собаки его тень.

– Ты чё, дурак? Это ж служебная овчарка, она тебя порвет сейчас! – крикнул хозяин, нагибаясь к ошейнику.

Валерка молча продвинулся еще на метр, не ускоряясь и не замедляясь, продолжая мерно и медленно переставлять ноги.

– Ну, бля, держись…, – и карабин щелкнул, отпуская огромную псину на волю. – Фасссс!

Эта команда и последние шаги Валерки совпали. Он почти доставал уже до морды собаки. И тут она взвыла, крутнулась, пролетела боком по сугробу слева, оттолкнулась задними лапами и понеслась к воротам.

– Стой, дура! – за ней помчался, придерживая шапку, хозяин.

А еще через час Валерку сменили, и он – скрип-скрип-скрип-скрип – побежал рысцой в караулку.

– Стой, – кричал опять с вышки очередной урод. – Стой, бля, стрелять буду!

– Пошел нахуй! – пробегая, крикнул Валерка.

В караулке ждали горячий чайник и два часа сна.

До дембеля оставалось еще триста дней.

На миллион

– Шеф! Свободен? Дело на миллион рублей!

В приоткрытую дверцу старой «шохи» заглядывал растрепанный и слегка запыхавшийся молодой парень. Хотя, приглядевшись-то, не очень он и молодой. Просто есть такая природа людей, которые в детстве выглядят солидно и немного старше своего возраста, а чем старше становятся, тем моложе выглядит. Как будто настоящий возраст все время где-то около тридцати – тридцати пяти. А этому… Кузьмич оценивающе окинул его взглядом: пожалуй, даже за сорок. Не парень давно.

– Ну, садись, раз на миллион…

Кузьмич давно вышел а пенсию. У него льготная была – подземный стаж, горячий цех, «севера». Как только возраст подошел и стаж совпал – сразу и ушел с работы. Не сильно-то, кстати уговаривали его остаться. Есть такие люди, что вроде работают, работают, тянут свои обязанности, выполняют все чисто и аккуратно, так что не к чему прицепиться, а вот вздумай уйти – с радостью провожают. И не то чтобы склочный какой или там с начальством ругался, или вовсе – пьяница. Просто – не удерживают таких.

А выйдя на пенсию и посидев пару месяцев дома, Кузьмич заболел. Молодой врач, приехавший по вызову, не стал колоть лекарства и выписывать рецепты. Он просто объяснил, что все болезни – это психосоматика. Вот такое умное слово он выучил на последнем курсе, видать. И все от этой психосоматики. Нет-нет, вы не псих, это совсем о другом! Организм, мол, привыкает к режиму, даже к самому жесткому и неудобному. И внезапная смена режима вызывает срыв. Психоматика, ясно? Надо опять рано вставать, делать зарядку, выходить и работать. Режим нужен. График.

Вот Кузьмич, подумав, и начал «таксовать». Не так уж деньги были нужны, как занятость. Да еще такая, чтобы ни от кого не зависеть.

Он нашел – даже и не слишком старался, чтобы найти, в сущности – старшего, заплатил взнос, поставил мужикам «после работы». И влился, таким образом. Точка у него была на Калужской, недалеко от метро. Как раз там, где стоял народ у автобусной остановки, а позади нее кипели жиром вечно горячие куры на гриле.

– Куда ехать-то?

Пауза затянулась. Пассажир уже уселся, обстоятельно поворочался в кресле, огляделся и пристегнулся ремнем, подергав его для проверки.

– На вокзал!

Хм… На вокзал. Не местный, похоже. Не москвич.

– На какой вокзал?

– А мне все равно, – радостно улыбнулся тот молодым розовым лицом.

Похоже, все же парень, не мужик. Вон, розовый и гладкий какой. И зубы на зависть, как в кино…

Кузьмич потерял зубы на Чукотке. Там работал за неплохие деньги и за хороший стаж. Вроде и питания всегда хватало, и всякие деликатесы вроде икры и красной рыбы – вволю, а зубы пришлось прямо там, на месте, менять на золотые. Можно было пластмассу белую, но пластмасса была слишком уж нестойкая – народ жаловался. Это теперь вон керамику ставят, так она крепче даже обычного зуба.

Денег на желтое хватило, и теперь по улыбке Кузьмича сразу вычисляли «свои». За своего он был и у цыган, и у каких-то кавказцев, сразу пытавшихся заговорить с ним по-своему. Кузьмич хмуро такие разговоры сразу прекращал и молвил сурово:

– По-русски говори!

– Ай, маладец! Правильно! Язык знать надо! – тут же кричали чернявые «свои» с полным ртом «рыжевья». – Где зубы ставил? Э?

– Чукотка.

– Ай, маладец! Земляк! – и даже накидывали «земляку» чуть сверху. «На машину» – смеялись.

А что с машиной? Купил еще по открытке, заработав за долгие полярные ночи. Шестерка была тогда лучшей. Да и сейчас среди тех, что с ручной коробкой передач – не худшая. И надежность опять же. Все, что могло поломаться, ломалось в первый год эксплуатации, пока была гарантия. А потом уж Кузьмич и сам мог, где приварить, а где и просто на проволоку посадить. Машина ходит, кресла не дырявые, пороги не проржавели. Чего еще надо?

– Говори точнее, куда везти. Я так не умею – на любой.

– Ну, давай тогда… Давай на самый дальний, что ли. Вот отсюда, какой самый дальний – туда и давай, – широко улыбался пассажир.

Обкуренный, что ли? Или еще что… А хотя – какая разница? Слева под сиденьем у Кузьмича лежала большая отвертка. А под левой ногой – монтировка. Он давно никого не боялся и опасался только за машину. Купить новую даже на свою не саму маленькую пенсию он бы уже просто не смог. А залезать в кредиты не считал возможным при своем возрасте.

На дальний? Это значит, на Савеловский, если ехать правой стороной. Раз о цене не спрашивает, значит, заплатит, сколько скажешь. Ну, поехали тогда.

– А что такой хмурый? – скалился пассажир.

– Чего?

– Ну, недовольный вы какой-то. Случилось что? Или просто так?

– Просто так, – процедил Кузьмич.

– Или здоровье? – не унимался пассажир. – Почки и печень? Или спина? Угадал? Спина, да? Это от вождения.

– От старости это, – буркнул недовольно.

– Да какая же старость в шестьдесят? В шестьдесят только жизнь начинается! Свобода, воля и покой. И никаких обязанностей.

– Шестьдесят пять! – выпрямился гордо Кузьмич.

Все-таки еще нормально выглядит, раз меньше дают. Да и не забывает рекомендаций врача, соблюдает режим и порядок, бреется регулярно и в парикмахерскую – раз в месяц, как по расписанию. Хотя, да – глянул он в зеркальце – седина не молодит.

– Шестьдесят пять! – уважительно присвистнул молодой. – Хотел бы я вот так, как вы, в шестьдесят пять-то!

– Все еще будет. И шестьдесят пять – будет.

– Правда? – обрадовался чему-то пассажир и даже засмеялся от радости.

Когда смеются от радости – это совсем другое дело, чем когда от щекотки или просто из вежливости, чтобы начальству потрафить, старый анекдот вдруг вспомнившему.

Нет, все же надо его побыстрее довезти. Нефиг кататься по городу. Вон, поговорить хочет, а Кузьмичу сейчас как-то больше тишина милее. А если побыстрее, то вот сюда… Потом по-во-рот, а тут чуть подрезать под истеричный гудок блестящей свежим лаком «дамской» машинки, свернуть во двор и выехать к арке.

– Ну, вот. Тут три вокзала – выбирай, какой хочешь.

– Да ну? Вот тут – три вокзала? – опять заулыбался пассажир. – Это хорошо. Это просто здорово. Сел – и пое-ехал! – пропел он мелодично, отстегивая ремень и открывая дверцу.

– Э! Э! – очнулся Кузьмич. – А деньги?

– Ах, деньги! – хлопнул себя по лбу, уже выйдя, розовощекий. – Я же обещал! Ну, вот, держи.

И кинул на сиденье черный дешевенький дипломат с обтрепанными до картона углами, хлопнув тут же дверцей и растворяясь в сером потоке куда-то вечно спешащих вокзальных людей.

Бомба!

Кузьмич замер. Сердце дало перебой. Но, вроде, обошлось. И никаких звуков из чемоданчика. И запахов химических. Да нет, не бомба это. Просто денег не было у мужика. Вот и скинул ненужную вещь вместо оплаты. Сколько такая рухлядь может стоить? И куда его теперь? Под инструменты если?

Вздохнув, Кузьмич развернул дипломат к себе, щелкнул замками, откинул крышку.

– Ё!

Кино снимают, что ли? Под крышкой аккуратно оплетенные цветными банковскими бумажками лежали деньги. Много денег. Под крышку.

Ага. Как же, знаем мы такие дела. Он прикрыл чемоданчик и вырулил со стоянки, направляясь домой, на Калужскую. Ехал и чертыхался про себя всю дорогу. Точно ведь – либо телевидение эксперименты проводит, либо ментовка разгулялась, и чемодан фальшака ему кинули, чтобы проверить, как оно расходиться будет. О! Или еще хуже! Пробрало вдруг Кузьмича и он стал внимательно следить в зеркало заднего вида за теми машинами, что сзади. Ведь это парень такой, как в кино. Улыбчивый, да ласковый. А сам-то – убийца, небось. Убил, да непростого. Такого, что теперь денег не считает. Что ему рубли? Тут доллары у него и евры разные миллионами за дело. А рубли – таксисту. И ответственность потом – ему же.

Кузьмич быстро вырулил с Профсоюзной, подкатил к старшему, который по вечерам сам сидел в черном небогатом, но мощном форде.

– Сан Саныч! Тут такое дело. Вот, – распахнул чемоданчик.

– Оба-на! Это как же? Потеряли, что ли?

– Сан Саныч, нельзя ли проверить – может, грязные они? Может, вляпался я тут по самое некуда? Ну, вы ж меня знаете – я же за порядок.

– Да-а-а, – протянул широкий, как два сиденья своего форда Сан Саныч. – Порядок – это главное. Ты это, Кузьмич, оставляй все тут и не беспокойся больше. Я разберусь, с правильными людьми посоветуюсь. А ты не бойся. Если что – возьму на себя.

Кузьмич вытер лоб и медленно-медленно поехал домой. Нет уж, пусть те разбираются, кому это по рангу положено. А ему, пенсионеру, главное – распорядок. Чтобы жить долго и спокойно.

…

Все-таки деньги были именно «грязными», похоже.

Сан Саныч пропал.

Неделю никого не было за старшего, а потом подъехал на фольксе худой мужик с золотыми зубами, сказал, что теперь он на этой точке смотрит. Звать его, сказал, Петром. Просто Петром, без отчества. Но на «выканье» вежливое снисходительно дернул уголком рта и смолчал. То есть, так и надо, выходит.

Жизнь покатилась дальше. Редко-редко задумывался Кузьмич, как бы дело пошло, если бы попробовал утаить тот дипломат. Наверное, пропал бы так же, как Сан Саныч. И народ бы сначала перешептывался, сплетничал о причинах, а потом вовсе забыл бы его. А так – сытное место, спокойная работа. И Петр этот – солидно дело поставил. Сам иногда подсаживал в «свои» машины хороших клиентов. А если кто пытался тут же постоять, «побомбить», так быстро отучал. И с ментами местными навел контакты, и с бомжами – хороший старший этот Петр.

…

По зиме отвез Кузьмич от Ленинского проспекта до Комсомольской пожилую пару. Без запроса, за нормальные двести. Там, пока они высаживались, глядел по сторонам, прикидывая, успеет взять кого обратно или сразу погонят местные. Нехорошие стояли у вокзалов. Злые до денег и злые к «чужим». Но тут в приоткрытую дверцу наклонилось знакомое розовое лицо:

– О! Шеф! Как дела? Как спина? Подвезешь? Дело у меня на миллион рублей!

– Пошел ты со своим лимоном! – крикнул в сердцах Кузьмич и дернул с места, чуть не въехав в зад солидному мерседесу.

Крутнулся туда-сюда, прошмыгнул, повернул и ударил по газам: нет уж, хватит. Не надо ему такого пассажира. Пусть от него головы у местной братвы болят.

А Кузьмичу надо: режим, здоровое питание, крепкий сон и ненапряжный ежедневный труд.

А с миллионом этим – нафиг-нафиг!