Текст книги "Числа и числительные (СИ)"

Автор книги: Александр Карнишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.

Александр Карнишин

Первая сессия

Одна голова – хорошо?

Две сосиски

Три дня

На пять шагов

День шестой

Восьмое марта

Десять лет

Двенадцать

Двадцать второе февраля

Триста дней до дембеля

На миллион

Александр Карнишин

ЧИСЛА И ЧИСЛИТЕЛЬНЫЕ

Первая сессия

Историю Макс любил. А если бы не любил, чего бы он бился за поступление в университет? Как раз на исторический и поступил.

Учиться было интересно, хотя и скучно немного. Все, как в школе: уроки-лекции, домашние задания, семинары и письменные работы.

Вот только сессия началась слишком рано. Хотя, чего там – рано? Какая разница, когда она будет. Главное, что к сессии Макса допустили. А там уже был дело техники – пройти ее с минимальными потерями.

В старших классах контрольных и разных полуэкзаменов типа коллоквиума или сдачи темы было достаточно. Достаточно было и способов, как сдать предмет.

Первым способом было честное изучение тем.

Учебник, всем видом похожий на кирпич – и размером, и весом, а некоторые учебники и цветом. Будильник, звонко тикающий на столе. Чтение под будильник. Ровно час. Сколько страниц? Десять? Значит, если читать пять часов в день, на учебник хватит недели. Две недели – два раза прочитать. Мало. Надо три. Надо быстрее читать. Если перед экзаменом прочитать учебник хотя бы три раза, то на троечку минимум разговора хватит. А если еще даты вспомнить!

Кроме чтения можно было делать выписки, как учили в университете. Выписки помогают, они в память лучше тогда укладывают материал.

Но выписки с собой на экзамен не возьмешь. Или возьмешь, но не используешь. Экзамен – это же почти лицом к лицу.

Значит, по самым сложным предметам… Вернее, не по самым сложным, а по тем, которые Макс не читал или читал, но не любил – вот по этим надо было делать «шпоры». Школа научила. Девчонкам было легче. Они могли в наглую писать целые конспекты на ногах, повыше юбки, а потом чуть подтянула подол – и вот он текст.

А парню – только бумага и ручка. Мелким почерком, аккуратно-аккуратно, он фиксировал основное по каждой теме, особо отмечая даты исторических событий на узкой бумажной ленте. В шариковую ручку входило двадцать билетов. В две ручки – сорок. Методика была простая. Во время экзамена студент что делает? Что? Нет, не пишет, а волнуется. Волнуется, кусает ручку, крутит ее туда-сюда. Вот она и рассыпается на части. И надо извиниться, нагнуться под стол и медленно искать ее и все ее содержимое. Можно успеть увидеть главное: даты и фамилии. А уж потом сесть, записать увиденное и медленно описывать остальное. На тестовых заданиях это хорошо проходит. Там просто – номер правильный отметь заранее, а потом только напомни себе.

А если экзамен по истории и не про войну, а про какой-нибудь Древний Египет? А если Египет в одном томе с Китаем, Индией?

«Древний восток», тяжелый том с потертой обложкой, путался в голове именами и датами, совершенно не схожими в разных странах. Как такое сдавать, – думал Макс тоскливо, перелистывая за страницей страницу. Больше всего времени им было оставлено епе раз на историю древнего востока. Три раза прочитал со скукой и сонливостью, чуть не падая головой в стол. И что? И – ничего. А шпаргалок тут не написать. Он попробовал, было. Ага. Одних этих Аменхотепов-Тутанхамонов с датами – никакой ленты не хватит. И на слух, наизусть, не заучиваются. А еще были китайские владыки. И там, в Китае, не одно государство было, а много. Жуть…

Параллельный поток сдавал со скрипом. Пересказывали друг другу страшные вести: на древнем мире – режут.

Макс волновался. Он созванивался с друзьями, ненароком выяснял, как у них там дела с подготовкой к экзамену. Те были спокойны и даже веселы. Говорили, что свою законную получат в любом случае. А Макс – не получит? Он ничего не мог понять в совершенно по-дурацки составленном учебнике. Какая только сволочь этот учебник писала?

Он заглянул на первые страницы: академик, член-корр, несколько профессоров. Ну? И что они хотят: чтобы студент первого курса мог понять их высокоученые писания?

– Вась! – он дергался уже перед самым экзаменом. – Будь другом: горю.

– НУ, горишь, – благодушно улыбался Вася. – А чего дергаешься? Все равно не надышишься и не начитаешься…

– Вась, блин! Хоть метку какую поставь на билете. На любом, чтобы я хоть к концу экзамена мог зайти. Ну? Друг ты или нет?

Вася другом не был, но был одногруппником. И когда свои горят на экзамене – это было неприятно. Приятно, когда все сдали и потом вместе гуляют в общежитии.

Вася обещал.

Он зашел в первой группе. Вышел пятым.

– Билет номер девятнадцать, Макс! Точка на обороте справа. В углу. Синяя точка. Понял? Билеты она снова выкладывает – я сам видел!

Девятнадцатый был про Египет. И про Китай. Макс лихорадочно листал учебник, клал закладки, смотрел иллюстрации и снова обращался к тексту. Так, два фараона, царьки местные. Религия. Хозяйство. Войны. Черт, черт, черт… Как же это?

С последней пятеркой зашел и он. Первым кинулся к столу, чтобы никто не перехватил. Кинулся, и встал в задумчивости: какой брать? Билеты лежали пачкой.

– Берите билет, – улыбнулась черноволосая, с черным же глазом – ведьма, точно! – преподавательница. – Ну?

Он поводил руками, потом стал раскладывать всю пачку, ловя билет с точкой.

– Я не просила раскладывать, – лязгнул металл в голосе. – Или вы берете билет, или – вон дверь!

– Извините, я подумал…, – бормотал Макс, а сам быстро собирал билеты обратно в пачку, прихватив один себе.

– Выбрали? Ну?

– Билет номер…, – голос захрипел до кашля. – Билет номер… Двадцать шесть.

Как же это? На столе лежали еще и еще с яркими синими точками в правом углу.

– Вопросы понятны?

– Можно другой билет? – спросил Макс, даже не читая вопросы.

– На балл ниже. Берите.

И второй был не тот. Но брать третий – это признаться в том, что ничего не знаешь. Пришлось садиться. Номер тридцать два. Индия. И Египет. Но другой Египет.

…

Потом он не помнил уже, что и как говорил. Помнился прищур черных глаз, задумчивое трогание кончиком ручки цветов в букете, выставленном девушками на стол, какие-то вопросы. Макс нес что-то постороннее, вспоминая все прочитанные книги, даже пытался спорить дрожащим голосом. Потом его макали лицом глубоко-глубоко в собственное незнание, и снова спрашивали что-то, почему-то ему неизвестное.

– А-а-а… Вот это вы помните. На лекциях были. Это хорошо.

– Хорошо? – Не понял Макс.

– Ну, не хорошо… Удовлетворительно. С двумя большими минусами. И если на следующий экзамен ко мне… Вы поняли?

– Понял. Спасибо.

Кто же знал, что друзей было много и в параллельном потоке, и в соседней группе, и в прошлом году. А так-то, если бы – так он бы сдал, почти по-честному. А тут…

– Ну? – встретили его у порога.

– Уф-ф-ф… Три, – блаженно улыбался Макс.

– А чего радуешься?

– Праздник потому что. Три. Это праздник, – утирал он трудовой пот.

Одна голова – хорошо?

– Я – царь зверей! – оглушительно громыхнул лев. – Я иду гулять! Кто не спрятался – я не виноват!

Саванна замерла на мгновение, а потом все засуетились, стараясь как можно скорее убраться из тех мест, где может пройти огромный хищник.

Только пантера не шевельнулась. Она лежала высоко на ветке, свесив хвост, и никого не боялась. Обезьяны устроили шумный концерт, передавая друг другу то, что сказал лев. Птицы поднялись стаей, сделали круг в угасающем свете солнца и снова опустились в приозерных зарослях. Тишина опустилась сверху и придавила тяжелой лапой всех, кто слышал льва. Лежать, молчать, бояться!

Лев шел гордо, мягко ставя лапу за лапой. Он не бежал, не спешил. Он шествовал.

Все вокруг было знакомо и глубоко справедливо. Самый сильный был царем. Это справедливо. Слабые боялись и подчинялись. И это было справедливо. Зимой шел дождь. В самый разгар лета бывали засухи. Слабые от этого умирали. Сильные выживали. Мир был устроен правильно.

Лев тряхнул роскошной гривой, и снова над саванной раздался его грохочущий голос:

– Я иду! Я – царь зверей!

Вверх он даже не глядел – что ему могут сделать какие-то птицы? И вообще, причем здесь птицы, если он – царь зверей?

– Кто у нас сегодня главный? – спросила одна голова с крючковатым жутким клювом у другой. – Ты, что ли?

Огромная птица напоминала гору. Только вершина была не одна, а сразу две, разделенных седловиной. На фоне этой птицы лев выглядел мышью полевкой перед ночной совой на охоте.

– Ну, я, – откликнулась вторая голова. – И что?

– Да вон, пищит тут, что, мол, царь…

– И что?

– Так командуй. А я исполню, как договаривались.

– Царь, значит? – на мгновение задумалась вторая голова. – А мы есть хотим?

– А мы всегда есть хотим!

– Ну, тогда полетели, покушаем. Только без шума, ясно?

– Обижаешь, начальник, – каркнула первая голова. Развернулись чудовищные крылья, поднявшие настоящий ураган на земле, в три скачка поднялась в небо страшная птица Рух о двух головах, лениво развернулась и, скользя по воздуху и набирая скорость, ринулась вниз.

– Я иду! – кричал лев. – Ой… Я, кажется, уже лечу…

– Какой-то он тощий, не находишь? – спросила первая голова, с сомнением рассматривая зажатого в когтистой лапе льва.

– Тут соглашусь с тобой. Тощенький он и маленький. Отпустить его, что ли? Пусть массу нарастит сначала?

– Ты сегодня командир – ты и командуй.

– Ну, пусти его, пусти. Пусть подрастет немного. Завтра ты будешь командовать, а я слетаю за ним, тогда и посмотрим, не подрос ли уже.

Черная тень накрыла саванну, ошеломленный лев, поджав хвост, порскнул в колючие кусты и затаился, дрожа.

– Слушай, а как они всего с одной головой управляются? В нее же есть надо – когда думать-то?

– Потому и не думают они. Всё жрут и жрут, – меланхолично заметила первая голова.

– Это нам везет.

– Это нам везет.

Птица снова обратилась в гору, замершую посреди огромного континента. Одна голова уставилась на восток, другая – на запад.

– Если что вкусное увидишь – скажи.

– Обижаешь, начальник! Сразу и полетим!

Две сосиски

День отмерялся сосисками. Две сосиски – это как раз один день. Сегодня Петр Тимофеевич обсчитался. Он решил, что уже среда, и поэтому будет футбол. По футболу тоже можно было отслеживать течение времени. Но только летом. И только по неделям. Зимой в футбол не играли. А тут вот прошли, пролезли в какую-то щель, и должны были как раз в среду ночью…

И пусть, что нарушение режима получается! Пусть! Сам себе режим выдумал, сам себе его и нарушит, раз такое дело – Кубок…

Но вот полез в холодильник – у него был старый, с одной дверцей, да и тот никогда не был набит битком. Петр Тимофеевич, кстати, иногда задумывался: как это некоторым места в холодильнике не хватает? Что же они туда суют-то? Ведь вот же – масла одна пачка. Мало ли, что холестерин и всякие вредности, все равно на черную горбушку, да с кофе поутру – нет ничего лучше. Сосисок килограмм… Вернее, не килограмм даже, а ровно двенадцать штук. На неделю. В воскресенье положено было что-то приготовить «правильное», настоящее, вареное или жареное. А в понедельник – опять в магазин.

Так вот, полез Петр Тимофеевич за сосисками, а там оказалось еще десять штук. Нет, он не пересчитывает их постоянно. Но открыл холодильник – а там полный пакет. Отрезал две – и все равно много остается. Вот и посчитал. С теми двумя выходит десять. Значит, вторник сегодня. Не среда.

А зачем ему среда, кстати?

Медленно и аккуратно надрезая кончики сосисок, и сдирая полиэтиленовую прозрачную мокрую оболочку, он раздумывал: к чему же это ему нужна была среда? Ведь, вдуматься если, какая разница – среда или, скажем, понедельник? Это воскресенье отличается, потому что в воскресенье положено ему – так сам себе постановил – готовить что-то горячее и вкусное. Например, пожарить картошку. Или может даже сварить суп с вермишелью. На двух куриных ногах получается большая кастрюля супа. Хватает на все воскресенье, да еще и на понедельник и вторник, если и днем перехватить чего-то. А можно не днем, а оставить на ужин. Тогда сосиски не тратятся. И вроде как экономия получается.

Так, вторник все же?

Очищенные от прозрачной пленки сосиски были рассмотрены вблизи: однажды он приготовил, не посмотрев. Теперь вот проверяет всегда. Каждая надрезается примерно до половины острым кухонным ножом, который он точит раз в неделю, в субботу. Как раз к воскресенью, когда готовит «настоящую еду». Вот – точка ножа тоже вроде как отмеряет недели и дни. Но нож можно и не поточить, а вот без ужина живот возмущается. Значит, две сосиски в день – вот и расчет. Двенадцать на неделю. Закончились сосиски – верный признак, что надо что-то вкусное приготовить, а потом готовиться к походу на рынок.

Магазин, конечно, ближе. Но в магазине все какое-то замороженное и серое. И цены в магазине… Петр Тимофеевич не доверял магазину, хоть тот и был рядом, а на каждом товаре был ценник с крупно нарисованной ценой. Все же на рынке, считал он, все гораздо свежее. А главное – рынок дальше. Туда надо было идти, а физические нагрузки, как говорили все врачи, просто необходимы в его возрасте. Не просто так нагрузки, а умеренные, умеренные!

Утренняя зарядка тоже была обязательной. Он нашел специальный комплекс от тибетских монахов. В бесплатной газете, которую можно было взять в магазине, на последней странице кроме кроссвордов бестолковых бывало и полезное. Вот этот комплекс, например. Там, если все правильно делать, полтора, а то и два часа времени занималось. И при этом – не до пота. И суставы нисколько не ломит. Все аккуратно. Так вот поворачиваться, так вот – самомассаж. Тибетские они или не очень, но упражнения были хорошие. Петр Тимофеевич это сразу понял, и ввел в практику долгую утреннюю зарядку под бормотание новостного канала по «ящику».

«Ящик» он не любил. Фильмы теперь были какие-то дурацкие. Ни о чем. Вот в чем суть? К чему они призывают? Чему молодежь учат? Подумаешь, посмотришь – а ведь ничему. И сути никакой. Так, как древний акын, поющий, сидя на осле, что дорога длинная, а ветер холодный…

Вот новости – это интереснее. Могут сообщить, например, о перевороте. Или не могут?

Футбол еще.

Старый друг Лёва, с которым они созванивались раз в три-четыре месяца, футбол не понимал и не любил. Зато он любил шахматы. И можно было сговориться, и один раз – у него, другой раз – у Петра Тимофеевича сыграть по старому, не торопясь, с разговорами. Надолго их не хватало, но три партии – это закон. И удовольствие всегда не от выигрыша, а от самого факта встречи, от живого общения.

Микроволновка запищала требовательно. Сосиски готовы. Это сын научил пользоваться микроволновкой. Просто оказалось и очень удобно. Положил на тарелку, закрыл дверцу, нажал два раза – две минуты. Нажал теперь пуск. Все. Само готовится. Вот и сготовилось. Ровно две сосиски. А в холодильнике значит, осталось – он специально приоткрыл дверцу и посмотрел на пакет – еще восемь. Значит, вторник сегодня. Точно. Не среда.

А чего он среду-то ждал?

Петр Тимофеевич поставил тарелку со свернувшимися кольцом зарумянившимися сосисками на стол и протянул руку к хлебу. Среда – это к чему же?

И тут он вспомнил: кубок же! Кто-то из наших пролез, просочился, пробился, и теперь даже зимой их показывают. Да, жаль, что сегодня не среда.

А интересно, подумал он. Вот интересно, остановился он. А если бы он вчера съел четыре сосиски, так сегодня бы осталось меньше, и тогда для него была бы среда? А футбол был бы?

Мысль была захватывающая и в чем-то оригинальная. Нет, кто такие субъективные идеалисты, Петр Тимофеевич знал со студенческой скамьи. Но вот тут, когда время связано с едой, с прогулками, с режимом… Если вдруг получается вот такой прорыв – не меняется ли и время? Ведь он бы не съел четыре сосиски? Но их бы осталось на две меньше. А раз больше он бы не съел – тогда, выходит, была бы среда.

Нет, это как-то мозголомательно – мотнул он головой, присаживаясь к столу.

Вот – все ясно и понятно. Тарелка прозрачная стеклянная. Две сосиски, кусок хлеба. Чай. Он нажал на кнопку, включая электрический чайник. Потом, так же привычно, нашарил сзади пульт и включил телевизор. По экрану на ярко-зеленом поле бегали фигурки в цветной форме, и носился оранжевый мяч.

– Не понял, – сказал вслух Петр Тимофеевич.

Он специально встал, открыл холодильник и пересчитал оставшиеся сосиски. Ровно восемь. То есть, на среду, четверг, пятницу и субботу. Ну? Вторник сегодня! Точно!

Но на экране бегали футболисты, и одна из команд была определенно «нашей», потому что комментаторы буквально захлебывались, тараторя свои никому не нужные комментарии.

Петр Тимофеевич сел и стал смотреть футбол. Громко щелкнул вскипевший чайник. Петр Тимофеевич обнаружил, что ужин не съеден, сосиски остыли, жир, что вытек из них, покрыл белой пленкой тарелку. Две сосиски на тарелке. Восемь – в холодильнике. Вторник.

На экране шел футбол.

Петр Тимофеевич плюнул в сердцах, отодвинул тарелку на центр стола и пошел в комнату. Где-то тут, около дивана, лежала субботняя бесплатная газета с программой. Где-то тут… Вот! Ага! Он торжествующе потряс свернутой в трубку газетой, потом какое-то время искал очки. Он держался – очки надевал только при чтении. А так всегда и везде без очков. Врачи хвалили его зрение. Говорили:

– Для вашего возраста зрение просто отличное.

Петр Тимофеевич с газетой и очками вернулся на кухню. Шли новости. Был перерыв в футбольном матче. Все-таки футбол – тот самый. Значит, среда? Но – сосиски… Он что же – не ел вчера, что ли?

Развернув газету, уткнулся свирепо в программу. Вот он, вот он, футбол. Так, так, так… Во сколько? Совпадает. Кто? Тоже совпадает. Когда? Ага! Этот матч шел по программе во вторник!

– Вот же суки! – с чувством сказал Петр Тимофеевич. – Я же чуть все мозги себе не сломал!

Он свернул газету и положил ее сверху на телевизор. Кроссворд уже был разгадан, а программа пусть лежит там, где нужнее.

Перерыв закончился, на экране начался второй тайм.

– Ну, ребятушки, ну, не подведите! Вперед! – шумел, но не громко, Петр Тимофеевич.

Все разъяснилось, и ему было хорошо. Он съел две сосиски. В холодильнике лежало еще восемь. Сегодня был футбол, и играли наши.

«Можно еще Лёвке позвонить», – подумал Петр Тимофеевич. – «Ведь расскажу такое – не поверит. Скажет, что придумал специально».

– Ну, родимые! Продержитесь!

Три дня

Спал плохо.

Поезд шел всего одну ночь. В девять вечера он выходил и в восемь – уже в столице. То есть, тут не надо думать ни об ужине, ни о завтраке. Поужинал с народом перед отъездом – и в поезд. Выспался на своей верхней полке – и домой пить кофе.

Сначала было жарко и душно. Он разделся, хотя обычно в поезде, тем более «коротком», спит прямо в джинсе. Улегся под простынку, долго пытался заснуть, слушая пьяный бред соседей снизу и перестук колес. Потом вдруг сразу стало холодно: включили вентиляцию. Задуло, задуло, аж мурашки по затылку побежали, спускаясь все ниже и ниже. Вполголоса матюгаясь, он натянул сверху толстое шерстяное одеяло.

– Что, холодно наверху? – спросил кто-то из соседей.

– Сквозит что-то…

И снова стал стараться уснуть, потому что утром уже дома, а там же суббота, и что ее терять на дополнительный сон? Сосед снизу вышел в коридор, не закрыв дверь до конца. И исчез. Шли минуты, потом уже часы – нет его и нет, а свет из коридора светит прямо в глаза. И сквозняк из щелей в потолке купе.

Потом, наверное, все-таки уснул. Потому что проснулся в темноте и храпе с нижних полок. И жарко. Вентиляцию выключили, и стало невыносимо душно и влажно, как в предбаннике, когда еще не сухой или влажный жар и пар, и фигуры сквозь него, и обжигающее дуновение от веника, а до того, когда ты уже разделся, но тело еще не готово к теплу, и все равно как-то волгло все и мерзко.

Потом проснулся опять, уже под утро. Потому что вечером пил с провожающими много пива. И еще был коньяк. И водка. И опять пиво. Поэтому и проснулся. Натянул штаны, спрыгнул мягко между полками, сунул босые ноги в теплые ботинки и сходил, куда хотел. Потом проверил время: еще часа два ехать. Завтракать в поезде не буду, значит – спать.

Но тут откашлялся динамик, сообщивший, что пора вставать, потому что скоро уже приедем. И включили опять эту непонятно для кого написанную музыку с унылым повторением одних и тех же аккордов и сменяющим друг друга унылым же женским вокалом с повторяющимися словами.

Пришлось просыпаться.

Часы сообщили, что действительно пора. Пять минут – как раз одеться и выскочить в тамбур.

Вышел из вагона самым первым, кивнув проводнику на прощание, и пошел под морозным небом навстречу колючему ветру туда, где светились вверху крупно и ярко красные буквы «МОСКВА».

В метро тянулась очередь к кассам за билетами. Он прошел мимо, толкаясь, цепляя сумкой чужие одежды и вещи, под ругань и просто какое-то недоброе мычание, и ступил, наконец, на ступень эскалатора. Но внизу тоже было тесно. Суббота же! Откуда народ? Почему в раннее утро субботы в метро такая толкучка?

Весь в поту через полчаса он выбрался на воздух, с большим трудом влез во вторую маршрутку – первая оказалась наполненной до краев еще до него.

Доехал.

Вошел.

Включил свет и вдохнул застоявшийся воздух. Дома!

…И тут вдруг зазвонил телефон.

– Что случилось, Серёг? – услышал он голос начальника. – Ты в пробке, что ли? Почему не предупредил? Кстати, тут тебя ждут – ты же назначил встречу! Успеваешь? Нет? Такси бери!

Ничего не понятно… Какое такси? Какой начальник? Почему в субботу?

Но вбитая годами работы дисциплина заставила, бросив сумки у порога, бежать снова вниз, ловить «тачку», договариваться, нестись через полгорода на работу…

Офисный центр сиял огнями в утренних сумерках.

Суббота – рабочая, что ли? Ничего не понять с этими командировками. Всего неделю не был на работе – а они, вон, рабочую субботу сбацали…

Бегом мимо охраны, вперед, вверх, направо.

– Сергей Иваныч, здравствуйте, мы договаривались!

– На какой день?

– Так, на сегодня вы назначили!

Календарь на столе отсвечивал вторником.

– Не понял…

Весь день был, как в тумане. Что-то делал, с кем-то вел переговоры, кому-то улыбался и тряс руку, а в голове стучало: билет был на пятницу. Поезд идет одиннадцать часов. Вопрос: какого числа ты приехал? Второй вопрос: если сегодня вторник, то что было вчера? И третий вопрос: а что было в выходные? Неужели напился так, что ничего не вспомнить?

Блин… Что сегодня?

– …И давайте созвонимся… Завтра? В среду, так?

– Так, так, – кивают. – Завтра, в среду.

А что было в субботу?

Голова болела все сильнее, но тут вдруг вошел какой-то тип без доклада, и на нем можно было сорвать настроение, выкричаться, выполнить свою начальническую функцию.

– Лера! – рыкнул он в переговорник. – В чем дело? Ты там чем занимаешься вообще?

Лера молчала, а тип в пиджачке от «Большевички» спокойно подсел к столу, раскрыл дипломат, вынул какие-то бумаги, стал что-то писать…

– Да что творится? Вы кто?

– Сядьте, Сергей Иванович. Посидите, успокойтесь для начала. А потом поговорим.

– Я спокоен!

– Нет-нет… В таком настрое мы никак не сговоримся. Придется меры принимать, а мне не хочется. Успокойтесь, сделайте десять вдохов медленно, на счет раз-два, и таких же медленных выдоха. Ну? Попробуйте, я проверял – действует.

И голос такой мерзкий. Как бумага шелестит. Старая пыльная бумага, от которой потом сухая кожа на пальцах, и ничего не тронешь без брезгливой гримасы.

Раз-два, раз-два, раз-два…

– Вы ко мне?

– Еще немного, извините. У нас структура такая… Бюрократическая. Форм для заполнения много. Вы пока мое удостоверение почитайте.

Корочка, как корочка. Толстенькая, с выпуклым гербом. Внутри трехцветная, как у безопасников.

– Иванов Иван Иванович? Это шутка такая, что ли?

– Это конспирация, – подмигнул странный посетитель. – Если бы мы были в Америке, вы разговаривали бы с Джоном Смитом.

– Ничего не понимаю…

– Тогда я вам сейчас помогу. Вы знаете, скажем, о случаях, когда разбиваются самолеты, но кому-то повезло, и он опоздал на рейс? Ага, в курсе… А вот еще, проходит террористический акт, взрывается дом, все сгорает в пламени, там десятки погибших, и единицы, куда-то отошедших или отъехавших. Представляете?

– Бывает, везет людям.

– Ага. Бывает. А наш отдел берет их на контроль и потом годами и десятилетиями – вы не задумывайтесь о сегодняшнем названии службы, потому что все равно десятилетиями – мы следим за ними, имеющими чистые и подлинные документы.

– Это же нарушение…

– Чего? Какие права мы нарушаем? Мы только следим. Мы не наказываем, мы не мешаем, мы не вызываем и не допрашиваем… Вот, кстати, подпишите, – по столу скользнул лист с убористым текстом, закрепленным большой красной печатью снизу.

– Это что?

– Это согласие на содействие нашей службе. Это разрешение на контроль за вашими перемещениями и контактами. Это…

– А если я не подпишу?

– Вы ведь все уже поняли, да? Вы же умный человек, Сергей Иванович. И не мальчик давно. Где вы были вчера? А? Что? А позавчера? А в день приезда?

Сергей выдохнул, как в воду кидаясь:

– Я приехал сегодня.

– Поезд шел три дня?

– Одну ночь.

– Подписывайте, Сергей Иванович. Подписывайте. Теперь мы будем часто встречаться. Вы – по нашему профилю.

– Психушка?

– Удостоверение у вас, читайте еще раз.

– Да причем здесь безопасность?

– Вот и мы думаем – а причем здесь безопасность? Ну? Подписали? Вот и ладушки. И второй листочек, пожалуйста – о неразглашении.

Сергей подписал второй документ, а потом спросил только:

– А что я делал вчера и позавчера и в этот, в день приезда?

– Вы меня спрашиваете? Вы же сегодня приехали! Ну-ну… Не обращайте внимания. В общем, никого вы не убили. Никто ничего не заподозрил. Все было, как всегда. Кстати, и отчет о командировке вы отнесли начальству вчера, в понедельник. Вот так. Можете потом его перечитать. А мы… Ну, уж извините. Теперь вы – наш клиент.

На пять шагов

Правоохранительные органы должны идти на шаг впереди преступников… Р. Нургалиев, министр внутренних дел РФ

К остановке автобуса подошли два контролера в синей форменной одежде с фирменными беджиками на груди в сопровождении милиционера с животом и недовольным лицом.

– Ну? – недовольно спросил милиционер. – Ну?

– Вот этот, – ткнул в меня пальцем тот, что пониже. – Вишь, как смотрит гордо. Точно – этот.

– Сержант Степанов, двадцать четвертое отделение милиции, прошу пройти со мной, – козырнул милиционер.

Я удивился. Вот уж чего-чего, а с милицией никогда у меня проблем не было. Тем более по утрам перед работой. И не просто перед работой: сегодня был последний день испытательного срока, надо было написать отчет, появиться с общительной улыбкой у начальства, показать себя во всей красе, чтобы завтра уже идти в офис, твердо будучи уверенным в своей непотопляемости.

– Пройдемте, пройдемте, гражданин!

– Мне на работу…

– Всем на работу. И я на работе, в ремени еще – видите? Так что не будем тут демагогию… Пройдемте.

– Вы меня арестовываете, что ли? – вспомнил я, что надо говорить.

Он подумал, сдвинув форменную фуражку на лоб и почесывая затылок.

– Э-э-э… Нет, пожалуй. Пока задерживаю. Для выяснения.

– Я могу позвонить хотя бы?

– Да хоть обзвонитесь, только пошли уже, а? Я с шести утра сегодня на смене…

Пока шли, я позвонил другу-адвокату, который не мог приехать сразу, но просил держать в курсе, а также на работу, предупредив, что задержусь не по своей вине.

– Вот, товарищ капитан, – махнул левой рукой в мою сторону сержант, правую прикладывая к головному убору. – С остановки взял.

– Ага! – радостно воскликнул капитан. – Ну, наконец-то! Свободен! С тебя еще два дела и отпущу сегодня.

Сержант выскользнул за дверь, аккуратно притворив ее за собой, а капитан с довольной улыбкой обратился уже ко мне.

– Ну, здравствуйте, дорогой вы наш! Документы на стол, пожалуйста, присаживайтесь, разговор будет долгим. Ах, да… Капитан Иванов, дознаватель.

– Ага, – хмуро ухмыльнулся я. – Иванов… И вся Россия на вас держится…

– На фамилии, не на мне лично! – широко улыбнулся он, быстро перелистывая мой паспорт и занося данные в компьютерную базу. – Так… Еще минутку. Ну, вот. Итак?

Капитан отодвинул мой паспорт на угол стола и выжидающе уставился на меня.

– Что?

– Рассказывайте, рассказывайте!

– А что рассказывать-то?

– Ну, вас же не просто так привели ко мне, так? Что-то же было? Вот и рассказывайте.

– Да ничего не было. Подошли контролеры, ткнули пальцем, сержант привел…

– А! Контролеры! Ну, начнем с этого, – он начал опять стучать по клавишам компьютера. – Так, так, так… Контролеры… Это у нас вот здесь – административное, значит…

– А что я нарушил-то?

– Билет предъявите, пожалуйста. Ну, или что там у вас – талончик, проездной, карточка…

– У меня закончился…

– Вот! Вот же!

– Но я бы купил!

– А на что?

Я порылся в карманах и достал деньги:

– Вот.

– Так-так-так… Тысяча, еще тысяча. Раннее утро. Первые автобусы. Сдачи нет. Хитро, хитро… Хотели на водителя свою вину свалить?

– Послушайте, товарищ капитан, меня притащили к вам ни за что, теперь вы мне говорите, что я что-то нарушил, хотя никакого нарушения не было, а мне сегодня надо не опаздывать…

– Кстати, а почему? Почему сегодня, именно сегодня, вам нельзя опаздывать? – его пальцы привычно почти вслепую бегали по клавишам.

– Это к делу не относится…

– Вот видите, вы уже сами понимаете, что дело есть. Но вот что тносится, а что нет – это надо еще разбираться. Так почему вам опаздывать нельзя?

– Срок у меня испытательный сегодня заканчивается.

– А на вид вы не молоды. А срок – испытательный. Новая работа?

– Кризис… Нашел вот…

– О-о-о…, – он пощелкал мышкой, посмотрел на экран. – А это уже больше. Везет мне сегодня на такие дела.

Он поднял трубку телефона и приказал привести пару понятых.

Я сидел, ничего не понимая.

– Можно, я позвоню?

– Один звонок, договорились?

Один звонок я сделал другу, сказав, что тут что-то странное и уже понятых вызвали. Друг сказал, что будет через полчаса. Я немного успокоился. И сам не заметил, как в полной растерянности оказался в камере – без документов, без содержимого карманов, пересчитанного и описанного при понятых – двух седых старичках, сидевших перед тем на скамейке у крыльца. Им было интересно и весело. Они толкались локтями, вытягивали шеи, рассматривая все, что я выгреб из карманов…

Время тянулось медленно. Часы тоже остались в кабинете дознавателя. Как и телефон, как и все-все-все, что было при мне. Я то садился, то вставал и начинал ходить по камере, пытаясь рассчитывать минуты и часы от количества пройденных шагов.