Текст книги "Когда сверкает молния (сборник)"

Автор книги: Александр Филиппов

Мост Конг Ли, переброшенный через реку Сайгон, вошел навечно в сердце каждого вьетнамца. Нет, его не бомбили, он как стоял во время войны нетронутым, так и стоит сейчас.

И все-таки он прочно вошел в историю борьбы за юг страны.

В 1964 году Сайгон посетил главный провокатор вторжения американских войск во Вьетнам бывший министр обороны США Макнамара. Патриоты Фронта освобождения давно ждали часа возмездия, часа расплаты за слезы и кровь, за муки и страдания.

Подпольщики Сайгона сделали все, чтобы по-должному встретить министра. Были заготовлены самодельные мины, от взрыва которых вряд ли кто мог спастись.

Путь Макнамары лежал через мост Конг Ли. Все было сделано точно, с педантичной расчетливостью, как и подобает подпольщикам.

Но сайгонские ищейки унюхали что-то неладное. Мина на мосту была найдена буквально за несколько минут до момента появления здесь правительственного кортежа, усиленного многочисленной охраной. Поднялся невыразимый переполох. В городе начались повальные аресты. Был схвачен молодой коммунист, подпольщик Нгуен Ван Чой, имя которого сегодня известно далеко за пределами страны.

Чтобы отвлечь внимание палачей от своих товарищей, Чой все обвинения принял на себя, заявив, что мину он сделал один и сам же ее замаскировал на мосту.

Нечеловеческие пытки, постоянные допросы не сломили Чоя. Он был приговорен к смертной казни. Ожидая исполнения приговора, не об этом сожалел коммунист, а о том, что ему не удалось расплатиться с Макнамарой.

И вдруг – сенсация! Весь юг Вьетнама, весь Сайгон от сапожной мастерской и до президентского дворца облетает весть: где-то далеко, совсем на другом континенте, в Южной Америке, а еще точнее в Венесуэле, партизаны захватили в плен видного американского офицера. К сожалению, я не смог выяснить нигде, каким образом партизаны и подпольщики борющейся Венесуэлы узнали о судьбе Чоя – собрата их по борьбе. Но они узнали и потребовали у американских властей взамен пойманного офицера отпустить на свободу или хотя бы сохранить жизнь вьетнамскому патриоту Нгуен Ван Чою. Американцы дали согласие!

Новость, долетевшая сюда с далеких берегов Южной Америки, молниеносно стала известной Вьетнаму, просочилась через стены центральной сайгонской тюрьмы Ги Хоа, где сидел Чой, уже приговоренный к смертной казни.

Затеплилась надежда. Чой останется жить. Тюрьма – это еще не смерть, из нее можно бежать, из тюрьмы можно организовать побег.

О, доверчивость венесуэльских партизан!

Они-то, безусловно, хорошо знали о коварстве северных своих соседей. Тем не менее доверились им и были обмануты.

Интересно переплетаются судьбы людей. Как раз в те годы, в то время, когда шла война во Вьетнаме, мне приходилось неоднократно встречаться с венесуэльскими подпольщиками. Позднее в книге «Рукопожатие друга» я писал об этом:

 
Без переводчика мы говорим несмело,
За каждым словом сказанным следим.
С подпольщиками из Венесуэлы
За чашкой кофе вечером сидим...
Они дрались, чтоб над Венесуэлой
Развеялись, как тучи, клубы тьмы:
Один из них приговорен к расстрелу,
Другой был брошен за кирпич тюрьмы.
 

Нет, венесуэльские партизаны хорошо знали, что представляют из себя хозяева США, выкачивающие вместе с нефтью из страны миллиардные барыши, угнетавшие их народ силой штыка и приклада. Они знали жесткий кулак и обманчивый факел в руках женщины, которая держит не факел свободы, а огонь, стремящийся поджечь весь мир. И все же партизаны поверили и передали из рук в руки пленного офицера американцам. А в это же время там, вдали, на другом краю планеты темной ночью, боясь огласки, поспешно и трусливо по приказу из США зверски предали смерти молодого героя Вьетнама Нгуен Ван Чоя.

Чой погиб. Но образ его сохранят навсегда поколения. Улицы и школы, заводы и кооперативы носят теперь его гордое имя. Мост Конг Ли тоже увековечил себя. О нем знают здесь в каждом доме.

Впрочем, почти у каждого вьетнамского моста своя история, даже своя легенда.

На Севере есть река Ма. В переводе означает – Конь. Быстрая, ретивая, а потому и мост через нее должен быть крепким, чтоб не поддаться напору горного потока. Мост этот действительно оказался «зело крепким орешком» во всех отношениях. Ничего не могла сделать с ним американская авиация. Эскадрилья за эскадрильей летели сюда стервятники-джонсоны, десятки, сотни и тысячи бомб несли они на своих крыльях.

Но прорваться к мосту на реке Ма было не так-то просто. Шутка ли, бойцы северного Вьетнама, обороняющие мост, уничтожили ровно сто самолетов врага. Сюда летели одна за другой бомбы, падали обломки горящих бомбардировщиков, а мост продолжал стоять, как ни в чем не бывало.

Тогда американская военщина пошла на хитрость. У них было все вплоть до самого современнейшего оружия. А своей хитростью и коварством они могли и могут провести любого, но только не народ, борющийся за свою свободу.

В планы военщины с первых дней высадки на земле южного Вьетнама входило уничтожение в первую очередь стратегически важных объектов Севера, в том числе и мостов. Чтоб перерезать коммуникации, усложнить движение по дорогам, они день и ночь бомбили все мосты Вьетнама.

А мост на реке Ма продолжал стоять и отбиваться от налетов американских стервятников.

Что же тогда придумали пришлые вояки?

Вниз по течению реки пустили мощную подводную торпеду. Она должна была, быстро влекомая горной водой, незаметно доплыть до этого легендарного моста и взорвать его.

И эту хитрость разгадали и предупредили защитники моста. Вьетнамские, бойцы обнаружили торпеду и расстреляли ее из береговых орудий в верховьях горной реки.

Мост продолжал героически бороться.

А вот другая история, уже несколько трагического плана.

Известно, что в северном Вьетнаме никаких иностранных войск не было, хотя американская пропаганда трещала об этом на весь мир. Было дело – китайцы просили разрешения у Вьетнама, даже настаивали ввести свои войска, но получили категорический отказ.

А с мостом была вот какая история, рассказанная мне переводчиком Танем.

– На Севере, – сказал он, – есть один мост, построенный, как помощь нам, китайцами. Вот этот-то мост на бесконечные просьбы Китая правительство разрешило охранять китайскому подразделению, но предупредило, что тактики нынешней войны они не знают, а потому им будет нелегко отражать атаки американской авиации. Так оно и случилось, – продолжает Тань. – Китайцев информировала разведка, что к мосту приближается американская авиация.

Те раскрыли цитатники Мао, и пока скандировали героические лозунги о бесстрашии перед смертью, самолеты из крупнокалиберных пулеметов и пушек жестоко обстреляли местность. Хорошо, что среди них не было бомбардировщиков. Погибло много китайских солдат, но мост оказался целым. По всей вероятности, вернувшиеся летчики доложили у себя, что такой-то мост на Севере, как ни странно, не охраняется, они не получили никакого отпора. Рванулась с Данангского аэродрома эскадра бомбардировщиков, охраняемая шлейфом истребителей.

Но вышло так, что к мосту в срочном порядке были подтянуты вьетнамские части, специально обученные ведению боя с «джонсонами». И так их раскрошили, что всего один-единственный самолет вернулся на военную базу.

...Оставив позади мост Конг Ли, мы оказались на каучуковой плантации. Под неказистыми, изрезанными ножами деревьями – тишина и покой. Под ногами хрустит прошлогодняя сухая листва. Ящерицы мелькают то тут, то там, как у нас воробьи в лесу. На плантации тишина: работа по сбору латекса пока не началась. Каучуковые деревья отдыхают.

Завезли их сюда из Южной Америки. Любящие жару, они быстро прижились и стали одной из статей наживы французских колонизаторов. До пятилетнего возраста дерево не трогают, оно растет само по себе. Затем, по прошествии пяти лет, на нем делают глубокую насечку и снизу насечки на вбитый гвоздь вешают жестяную банку, куда медленной, вязкой белой струйкой капля по капле стекает латекс – исходный продукт каучука. В течение десяти лет истекает белой своей кровью дерево. Затем ему снова дают «отпуск». Отдохнув, каучуковое дерево вновь приступает к десятилетнему стажу работы. За 30 лет жизни из него берут все, до последней капли. Когда заметят, что дерево иссякло, его срубают и сажают взамен новое.

Не схожа ли судьба каучукового дерева с горькой судьбой вьетнамца? С детских лет колонизаторы всех мастей, как могли, тянули из него соки, а потом выбрасывали, как лишний мусор. Но замечаю: даже деревьям давали время отдохнуть. У вьетнамца такого времени, раньше не было. На тех же каучуковых плантациях люди работали по шестнадцать часов в сутки.

– В каучуковый лес легко входить, но трудно оттуда выйти. По всей вероятности, дерево жило дольше, чем человек. Из него высасывали не только кровь, но и сама смерть рабочего с каучуковых плантаций должна была давать доход колонизаторам. Умерших хоронили не на кладбище – это большая роскошь, а прямо здесь под деревьями, вместо удобрения.

Хозяева считали, что лучшего удобрения для каучуковых плантаций не сыскать. Главное, задарма, бесплатно!

На юге Вьетнама было более 100 тысяч гектаров плантаций. Но после химических налетов американской авиации их осталось мало.

* * *

У каждой земли есть свои приметы, во Вьетнаме они особые. Но что же я только о незажитых ранах войны? Ведь в воронках-то от бомбовых разрывов растет лотос. Значит, есть и другие приметы.

Да, Вьетнам, наконец, разогнул колени, киркой и лопатой, тракторами и бульдозерами стал счищать ржавчину прошлых лет.

Вьетнам строится, обрабатывает свою землю, расширяет плантации рисовых полей, разводит и ловит рыбу.

Новые приметы во Вьетнам пришли еще в первые годы победы. Вот, например, прекрасный парк «Воссоединения» в Ханое. Когда-то на этом месте была городская свалка. В 1954 году, сразу же после освобождения столицы по решению Хо Ши Мина здесь был заложен огромный в 25 гектаров парк и был назван парком «Воссоединения». Уже тогда на Севере хорошо знали, что наступит время и над югом Вьетнама взовьется красное знамя социализма. В парке, точно так же, как и в Мавзолее, золотыми буквами выбиты на граните слова Хо Ши Мина: «Нет ничего дороже независимости и свободы!»

Вот она главная примета сегодняшнего социалистического Вьетнама: независимость и свобода!.

Мы посетили под Ханоем кооперативное хозяйство. Тепло и радушно встретил нас заместитель председателя товарищ Нго. В кооперативе только что закончена самая тяжелая работа: посажен рис. Этот кооператив был создан в 1959 году. 1100 крестьянских домов, все жители деревни вошли в кооператив. В основном здесь три направления хозяйства: рисоводство, рыболовство и свиноводство. Кроме того в большом количестве выращивают всевозможные овощи для столицы. В деревнях, объединенных в кооператив, до революции не было никакой медицинской помощи, не было ни одной школы, все были безграмотными. Сейчас здесь свой медпункт, две школы семилетки, в каждой бригаде собственные библиотечки, строится новый клуб, так как прежний в конце войны был разбит американцами.

– Во время войны, – говорит товарищ Нго, – мы выполняли три главных призыва партии и правительства. Каждый кооператив должен был выполнить три задачи войны: на месте самим производить питание, на месте отражать атаки врага и обеспечивать фронт солдатами. 800 парней ушло из наших деревень в армию, т. е. третья часть всего населения. Шла война тяжелая, но мы смогли держать на уровне производительность кооператива, – улыбаясь, закончил свой рассказ товарищ Нго.

Посетили мы в Хошимине новую фабрику лакокрасящих изделий.

Удивительно прекрасна во Вьетнаме работа кустарей-мастеров. Инкрустированные перламутром шкатулки, картины, вазы и столики. Они сияют всеми цветами радуги, переливаются в лучах солнца. Пальмы и паруса, пагоды и дворцы, картины праздников и труда, искусно изображены на них.

Кажется, нет цены этим художественным изделиям, созданным вдохновенными руками умельцев.

В Хошимине, сразу же после его освобождения, была создана фабрика лакокрасочных картин. Талантливые мастера, всем сердцем любящие свою редчайшую профессию, объединились в артель. Сначала их было всего 30 человек, сейчас – 600.

Предприятие это называют фабрикой. Но более бы подходящим было назвать его художественной мастерской, ибо здесь рождаются вдохновенные произведения искусства.

Вот делают заготовки на кальке художники. Легко скользят по бумаге их карандаши. Они ищут темы и воплощают их в тонкую вязь карандашных линий. В другом цехе готовится из морских ракушек перламутровая заготовка. Столярный цех шлифует тонкие дощечки – холст в понятии художников.

А вот уже рисунок появился на заготовке, другие руки нанизывают перламутровую канву будущего произведения. Дощечка идет дальше, где ее покрывают лаком и шлифуют до солнечного блеска.

Прекрасна и вдохновенна работа мастеров!

И здесь коллективный труд принес свои результаты, никак не обойдусь я без журналистской терминологии, приведу еще факт резкого роста шкалы доходов.

В 1976 году – 200 тысяч, в 1977 году – 1 миллион, а в 1978 году на фабрике получен доход в 3 млн. донгов.

Таким приметам, как эта, числа нет. На въезде в город Хайфон дымит день и ночь цементный завод. Во все концы идет отсюда такая нужная стране продукция – цемент.

Даже не подумаешь, что во время войны завод был разбит до винтика, до кирпичика, ничего не осталось. Но пришли сюда польские и румынские специалисты, и в самый короткий срок все было восстановлено.

А разве не приятно мне, советскому человеку, встретить вдруг где-либо на паромной переправе молодого паренька, который так бойко, легко заговорит с тобой на русском языке.

Звать его Ле Хонг Тхай. Он целых три года учился в Донецке, в техническом училище № 7, на электрослесаря. Сейчас работает в Ханое.

Рядом с ним на пароме стоит мотоцикл. Смотрю, что-то знакомая модель.

– В Донецке купил, – заметив мой вопросительный взгляд, поясняет Тхай. – У нас на шахтах из молодежи почти все учились в Советском Союзе, в Макеевке на Украине, – уточнил он.

В Хайфонском морском порту каких только флагов нет! Стоят под разгрузкой корабли чуть ли не со всего света. Читаю на корме одного из них: «Невер». Это наш сухогруз из Владивостока, он зафрахтован в данный момент Вьетнамом и делает рейсы от Хайфона до Японии и обратно. Нам гостеприимно разрешают подняться на борт корабля, и сразу же такая приятная неожиданность: судовой врач на «Невере» – наш земляк из Башкирии Иван Копытов. Врачевать ему приходится и среди своих моряков, и зачастую обращаются к нему за помощью вьетнамские друзья.

Чуть вдали от «Невера» стоят тоже наши земляки «Иван Гончаров» и «Долматово».

Радостны такие встречи вдали от Родины. Помню, как в Гаванском порту я увидел советский корабль «Инесса Арманд». А рядом стоял огромный красавец «Героический Вьетнам». Я был так тронут таким знаменательным соседством. В одном порту встретились Куба, воюющий еще тогда Вьетнам и Советский Союз. Меня до глубины души взволновало и окрылило сознание того, что вот рядом со мною стоят под разгрузкой советские суда – частички моей прекрасной Родины. Я вспомнил, что где-то сейчас бороздят океанские воды заграничных далей корабли под названием «Башкирия» и «Салават Юлаев».

Есть что-то поэтическое в картине рабочего порта, будь это в Гаване или же здесь, в Хайфоне. Разве не приятно увидеть советский КрАЗ? Вот один из них, уже повидавший вьетнамскую землю, исколесивший по ней немало дорог, перевезший на своих могучих плечах сотни тонн грузов, а вот другой, который только что рычагами и канатами подъемного, крана был поднят с борта корабля и поставлен на бетонную площадку Хайфонского порта.

Кажется, два земляка – дети одного завода, как говорится, из одной деревни, два КрАЗа, старый и молодой, встретились лоб в лоб вдалеке от родных берегов, встретились и вежливо по-братски раскланиваются.

Поэтическая картина!

Вижу в Хайфонском морском порту судно под флагом Народной Польши «Янек Красинский». Смотрю на этот флаг и невольно вспоминаю другое польское имя, которое навсегда останется в моей памяти. Ее зовут Моника Варненска – писательница, журналистка. Она много писала о подвиге вьетнамского народа, о его героической борьбе. Еще перед отъездом сюда я перечитал ее книги, изданные у нас в Советском Союзе, «Война в джунглях» и «Репортаж из Сайгона».

Я начал было писать о мирных приметах на вьетнамской земле, но вспомнил книги польской писательницы и перед глазами моими вновь всплыли ужасные картины американских преступлений, покрывшие несмываемым позором заокеанских заправил.

За годы войны на Вьетнам, Лаос и Кампучию американцы сбросили 14,3 миллиона тонн взрывчатых веществ. Сейчас точно подсчитано, что на каждого жителя этих стран выпало в годы войны по 306 килограммов взрывчатки. Это в четырнадцать раз больше, чем сбросили на каждого человека американская и английская авиация во время второй мировой войны на Германию, Италию и Японию.

Страшная статистика!

В Дананге, в одном из залов музея американских преступлений, я видел в стеклянных колбах изуродованные бактериологическим и химическим оружием тела умерщвленных детей. Их скрученные и искаженные ручонки, казалось, молили о пощаде. Сердце облилось кровью, и на глазах невольно навернулись слезы, когда я увидел эти зловещие колбы.

– А гуманно ли демонстрировать такие экспонаты? – спросил я переводчика Таня.

– Гуманно или нет – мы пока не знаем. Но мы хотим, чтобы весь мир видел, до какого варварства докатилась Америка в своей жестокости!

Я вновь вижу отрезанные головы детей в руках янки, по-звериному улыбающихся.

Я вновь вижу фотографию, где изображен современный варвар, вспарывающий ножом живот вьетнамскому подростку.

Я вновь вижу железные контейнеры, в которых привозили сюда из США оружие и боеприпасы, а затем превращенные в тюрьмы. Сколько бы вы думали можно вместить в обычный контейнер? Ну пять – шесть человек, не больше. Нет, в контейнер набивали по 25 патриотов юга Вьетнама. Выставляли рядами под жгучее солнце, железо нагревалось до огромных температур. Сутки – и людей в металлическом ящике как не бывало – одни трупы.

То же самое проделывалось и в железных бочках из-под бензина. В них из Штатов привозилось горючее. Увозить назад их весьма накладно, расходы большие. И вот, чтоб не пропадали они даром, их превращали в подобие камер-одиночек. Пойманного подпольщика или партизана заталкивали в нее, запаивали крышку и выкатывали под солнце.

А вот еще пример так называемой «помощи по-американски».

Приезжают солдаты с автоматами, овчарками в какое-либо селение. Отбирают у крестьян весь рис. Затем запаковывают его в бумажные мешки с надписями: «Сделано в США». Увозят в другую провинцию и раздают там рис населению. Бесплатно. Журналисты и кинорепортеры, специально созванные, на весь мир затем трезвонят об американской помощи.

Вернемся к Монике Варненской. Ее здесь хорошо помнят и до сих пор ласково называют Ти Бо, что значит – старшая сестра. С блокнотом и фотоаппаратом прошла она через все лишения партизанской войны. Своими глазами видела смерть, не в музее, а воочию видела современное варварство новых гитлеровцев в американской военной форме, все описала мужественными словами, без слезинки на глазах рассказала миру горькую правду о грязной войне. Она долго добивалась разрешения тайно войти в Сайгон, набитый ищейками, марионеточной и американской солдатней, и добилась этого разрешения. Без паспорта, без какого-либо другого удостоверения Моника Варненска почти целый год жила во враждебном Сайгоне, героически ходила по его улицам, тайно щелкая фотоаппаратом. Наблюдала, фиксировала, запоминала ужасающую панораму преступлений пришлых, но полновластных хозяев. Если бы ее схватили тогда, то безусловно уничтожили, и замечательных, правдивых книг не появилось бы из-под ее пера. В Сайгоне можно было любого уничтожить, тем более какую-то беспаспортную иностранку.

В то время, когда летающие «джонсоны» день и ночь беспрерывно бомбили героическую землю Вьетнама, когда американские заправилы пытались урвать лакомый кусок на юго-востоке Азии, трудящиеся Башкирии, как и весь советский народ, стремились хотя бы чем-либо помочь вьетнамским патриотам. Со всех концов республики, кроме коллективных вкладов заводов и предприятий, шли денежные переводы от частных лиц.

Вот шлет деньги в фонд Вьетнама старая колхозница, у которой в годы войны погибло два сына. Вот рабочий стерлитамакского завода, выигравший по лотерее легковую машину, отказывается от своего выигрыша и деньги перечисляет детям героического Вьетнама. А вот письмо от пятиклассника из Уфы: «Мне мама дала рубль, чтоб я сходил в кино и купил мороженое. Посылаю его вам в Фонд мира. Кино я посмотрю по телевизору, а без мороженого обойдусь...»

В то же время, когда Вьетнам вел борьбу с американскими агрессорами, писатели Башкирии выпускают книгу стихов «Вьетнам не одинок» и весь причитающийся гонорар передают в Фонд мира.

 
Ползет заря кроваво-стыло
По влажным травам и цветам.
Слилась передовая с тылом
На огненной земле – Вьетнам.
Сердца народа пепеля,
Горит вьетнамская земля!
 
 
Друзья мои с врагом дерутся,
Идут через заслон огня,
И бомбы вражеские рвутся
Как будто в сердце у меня.
На горе и беду врагам
Горит Вьетнам, горит Вьетнам!
 
 
Как мой Урал, залитый солнцем,
Земля друзей нам дорога,
Пусть никогда к ней не коснется
Каблук чужого сапога.
Он близок нам, да, близок нам
Борьбой разбуженный Вьетнам!
 

Эти стихи башкирского поэта Абдулхака Игебаева из книги «Вьетнам не одинок» я прочитал на встрече с молодежью города Хошимина, еще раз напомнив, что в героической борьбе они были не одиноки. Весь мир, все прогрессивное человечество поддерживало их борьбу.

И после войны трудовая рука Башкирии была в любое время по-братски протянута дружескому народу.

Я вспоминаю инженера из Уфы Бориса Михайловича Князева. Он долгое время работал во Вьетнаме в экспедиции, сформированной из представителей нескольких десятков трестов Всесоюзного объединения «Стройизыскания». Борис Михайлович был старшим геофизиком, затем руководителем группы геофизиков. Во Вьетнаме он со своими товарищами провел широкие изыскания площадок под строительство теплоэлектростанции и завода кузнечно-прессового оборудования в городе Донг Зао, химического комплекса в Нуй Дине и под завод автомобильно-тракторных запчастей в городе Вине. За проделанную в сжатые сроки, работу Борис Михайлович Князев был награжден медалью Социалистической Республики Вьетнам и Почетной грамотой, подписанной членом Политбюро ЦК КПВ, премьер-министром Фам Ван Донгом. Награду ему вручили перед отъездом из Ханоя.

– Работа была нелегкой, – вспоминает Князев, – изыскания вели в совершенно незнакомой обстановке. Объекты были расположены чуть ли не за две тысячи километров друг от друга. В группе, которой я руководил, получили хорошую геофизическую подготовку молодые специалисты Вьетнама. Красивая это страна, – замечает Борис Михайлович. – Я увидел там необычную природу, о которой знал раньше только по кино и книгам. Я увидел прекрасный и трудолюбивый народ, и очень хочется, чтобы он зажил счастливо...

...Перед самым отъездом из Хошимина сидели мы с переводчиком Танем в вестибюле гостиницы «Лотос». За широкой стеклянной дверью мелькали беспрерывно велосипеды, торопились пешеходы, закрылись лотки и лавочки. Опускался тихий и теплый вечер.

– Одной рукой в ладоши не хлопнешь, из одной крупинки каши не сваришь, – вдруг слышу я размеренные слова Таня.

«Но это же народная башкирская пословица, – думал я. – Откуда она известна ему? Может быть, и во Вьетнаме бытует?»

Заметив некоторое недоумение на моем лице, Тань поясняет:

– До вашего приезда мне пришлось сопровождать группу из Башкирии, так что не удивляйтесь этой пословице. Она мне очень и очень нравится. Именно ее великим смыслом скреплена дружба наших народов.

Еще приведу один разговор, записанный в моем блокноте. На улице Ханоя я встретил женщину, звать ее тетушкой Ан. Вот что она сказала мне:

– Мы воспринимаем вас, советских, так, будто бы вы были в длительной командировке и сейчас вновь вернулись к себе домой. Каждый вьетнамец благодарит Советский Союз за ту помощь, которую он оказывал в войне и оказывает сейчас в мирное время, Я всегда волнуюсь, когда встречаю льенсо[6] 6
  Льенсо – советский


[Закрыть], чувствую, что вы родные мне, хочется пригласить вас на чашечку чая, посидеть, поговорить. Дядюшка Хо создал эту дружбу наших народов и наших стран, она расцветает сейчас, как цветок лотоса...

Жизнь меняется неимоверно быстро. Вернувшись в Уфу, раскрываю однажды газету «Правда» и вижу сообщение ТАСС: «В южных провинциях Вьетнама продолжается наступление на частнокапиталистический сектор в торговле... Государство выкупило у торговцев запасы товаров, а им самим предложило работу на производстве.

Правда, не все бывшие торговцы проявили добрую волю. Отмечены попытки воспрепятствовать национализации. По словам представителей властей, особенно частыми такие попытки были в городском районе Шолон, населенном в основном китайцами».

* * *

На моем письменном столе лежит красивая, отполированная морем и временем перламутровая раковина. Если поднести ее к уху, то можно услышать далекий шум моря.

Грустно гляжу на нее, вспоминаю прекрасный Вьетнам и слышу из Москвы по радио передают, что там опять на пограничной полосе произошел инцидент. За этими словами мне, побывавшему там, видятся разрушенные деревни, разгромленные дома, сожженные посевы риса...

Теперь-то всему миру ясно, кто это мутит воду вокруг Вьетнама.

– Друзья мои! – хочется сказать мне. – Вьетнамцы! Юг и Север, наконец-то воссоединившиеся! Мы с вами, мы за вас!

– Видите, протягивает вам загорелую руку дружеская Куба?!

– Слышите, плывут новые транспорты с грузами из далекой Польши?!

– Взгляните, приехали строить новый завод чехословацкие друзья! '

– Смотрите, привезли новейшее оборудование из славного Будапешта!

– Верьте, за спиной у вас – весь Советский Союз!

...Весной зацветает лотос – изумительно красивый символ любви, добра и мира. История предписала тебе, героический Вьетнам, весну, историческую весну.

Лотос цветет. И ты, Вьетнам, как лотос. По земле твоей шагает новая весна. Расцветают везде сады и парки. Мир видит, как раскрываются под свободным солнцем весенние лепестки.

По-новому дует свежий ветер.

По-прежнему колышутся красные флаги.

Цветет лотос.