Текст книги "Конспирология"

Автор книги: Александр Дугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)

Под прикрытием американских ценностей

Неоконсерваторы активно используют в своей пропаганде обращение к американским ценностям. Следуя за логикой «штроссианства», они используют мифы, в которые сами не верят, для мобилизации масс. Вера в «американскую мечту», в «проявленное предназначение» (manifest destiny), в моральное превосходство американского общества чрезвычайно сильна в американских массах. Американское мессианство глубоко укоренено в протестантской культуре, которая изначально рассматривала Америку как землю обетованную для гонимых в континентальной Европе радикальных протестантских сект. Миллионы американцев до сих пор свято верят в протестантские фундаменталистские мифы – о скором конце света, о спасении лишь американских христиан, «снова рожденных» (born again) и т. д. Перед этим событием «силы зла» (к которым обычно протестантские проповедники относят мусульман, русских, европейцев и китайцев) вторгнутся в Израиль, но получат отпор от США, после чего благодарные израильтяне перейдут в протестантизм и вознесутся на облака. Эта теория получила название «диспенсациализм», и основана на особой форме эсхатологической географии, основные моменты которой странно напоминают неоконсервативные стратегические проекты по борьбе с «империей» или «осью зла». Центром зла выступает неизменно Россия, страна «гогов и магогов», царство «Роша», а ее союзниками – азиаты и европейцы.

Американские военные мыслят более прозаично в духе обычного агрессивного национализма и милитаризма.

Крупные магнаты и транснациональные корпорации прекрасно понимают, что их будущее зависит от того, сумеет ли политический Вашингтон обеспечить им конкурентоспособные преимущества в глобальном масштабе – перед лицом дефицита ресурсов в самих Штатов, развитием Китая, демографическим скачком Азии, охлаждения отношений с Европой (вплоть до торговых войн) и т. д.

Все эти совершенно различные мессианские, прагматические и милитаристские аргументы и настроения сводятся в неоконсервативном ядре, как в фокусе. Это задача второго уровня посвящения (по Лео Штроссу). Здесь массовые мифы, какими бы странными и чуждыми «философам» они ни были, берутся на вооружение и активно используются для мобилизации масс. Сами американские ценности «неоконсам» глубоко безразличны – в душе они остаются либо троцкистами, нигилистами-агностиками, либо иудаистами. Но они полезны для управления массами, и циничное использование этих мифов удается тем лучше, чем свободнее от их влияния чувствуют себя сами манипуляторы.

В этом состоит важный момент неоконсервативной стратегии. Когда «неоконсы» говорят о том, что они стремятся укрепить «демократию» и «внедрить либеральные ценности» в регионах Ближнего Востока, в Евразии или на Дальнем Востоке, они лгут самым откровенным образом. Любой порядочный американский либерал или демократ, увидев, как отторгают народы мира (в частности, сербы, афганцы или иракцы) навязываемую силой систему т. н. «демократии», и то, какими методами она внедряется, был бы озабочен дискредитацией, подменой, узурпацией базовых американских принципов (что мы и видим в лице противников неоконсерваторов как среди республиканцев, так и среди демократов). Но смысл неоконсерватизма состоит именно в дистанции от провозглашаемых ценностей, в полном безразличии к судьбе самих этих ценностей и лозунгов. Для «неоконсов» важны только власть, господство, реализация групповых эгоистических интересов. Отсюда и возникновение шокирующих понятий, вроде «гуманитарная интервенция» или «гуманитарные бомбардировки». Здесь-то и проявляется «фашизм» «штроссианства», но только лишенный того содержания, в которое сами европейские фашисты безусловно верили. Здесь мы сталкиваемся с «фашистским методом», взятым самим по себе, но завуалированным под «либерализм» и «демократию». Уместно вспомнить, софизм Трасимаха, столь дорогой «неоконсу» Алану Блуму, о преимуществах несправедливости. Вашингтон при господстве неоконсов поступает в строгом соответствие с этой логикой: творя несправедливость в отношении всех подряд и присваивая единоличное право вмешиваться в одностороннем порядке в дела любого суверенного народа и государства, американцы якобы способствуют установлению максимально возможной справедливости. Не случайно, Кэйген говорит о «гоббсианской» сущности американской цивилизации (в отличие от кантианской сущности цивилизации европейской). У Гоббса и его «Левиафана» «неоконсы» берут принцип «человек человеку волк» и строят на нем новую жестокую этику, этику сильного – своего рода, «социал-дарвинизм», распространенный на всю планету, где в качестве субъектов выступают не люди, а страны и цивилизации. Не видя, вслед за Гоббсом, никакого другого содержания в человеке, кроме буйного, агрессивного эгоизма, ведущего к «войне всех против всех», «неоконсы» выступают строителями Мирового Государства, Всемирной Империи Левиафана, который будет «пасти народы» огнем и железом. Так, постепенно за обманчиво мягкой и умиротворяющей либерально-демократической риторикой проступают зловещие черты «царства антихриста», о наступлении которого предупреждали традиционные религии – христианство, ислам, иудаизм. И не случайно, большинство представителей этих религий (включая ортодоксальных иудеев) расшифровывают современный стиль американской неоконсервативной политики как стиль от режиссеров-постановщиков «конца света». Как знать, может быть, сами «неоконсы» в своем внутреннем закрытом круге и играют с этой мыслью – ведь их циничная уверенность в отсутствии бога и духа, их глубинный ангажемент в созерцании холодных бездн «ничто», их всепоглощающий цинизм, их апология лжи не так уж далеко ушли от классических описаний нашего старого знакомого – дьявола.

5. Ордена и разведки

РАЗВЕДКИ, ОРДЕНА, КОНТИНЕНТЫ

Avant propos

Само название разведывательных служб во многих языках заключает в себе прямой намек на их “секретный” характер – “secret service”, “service secrete”, “тайная полиция”, знаменитое Gestapo (“Geheime Staat Polizei” – “тайная государственная полиция”) и т. д. Тайный характер спецслужб вытекает из природы их деятельности, которая связана со сферой, лежащей либо на грани, либо за гранью легитимных правовых норм. “Секретность” спецслужб объясняется тем, что они имеют дело с реальностью, не принадлежащей к области нормального государственного и международного права. Но если эта реальность не описана в юридических актах, то она все же должна иметь некоторую логику, определенную структуру со своими закономерностями и механизмами, со своей философией и этикой. Разобраться в характере этой непростой реальности, выяснить некоторые основополагающие принципы спецслужб, чаще всего остающиеся вне досягаемости исследователей, и является целью данной работы.

Три уровня: международные отношения, кратополитика, геополитика

Для того, чтобы навести элементарный логический порядок в сложнейшей, запутанной реальности “секретных служб”, где заведомо не существует никакой ясности и прозрачности, где сплошь и рядом трудно понять, с агентом какого государства и какого уровня мы имеем дело, и практически невозможно достоверно выяснить те случаи, когда речь идет о двойной, а то и тройной или четверной игре, где даже в рамках одного государства существуют сплошь и рядом конкурирующие разведывательные структуры, а часто внутри одного и того же ведомства альтернативные враждующие кланы, необходимо прояснить гораздо более общий контекст, в котором существуют и функционируют государства как субъекты мировой политики.

Выделим три основополагающих уровня, описывающих структуру международных отношений.

Первый уровень – это международное право, система двусторонних или многосторонних договоров, определяющих юридические и дипломатические нормы отношений государств между собой. Эта легитимная сторона является самой внешней и самой формальной, воплощающей в себе декоративный аспект международной политики, где за возвышенным, гуманистическим пафосом и мало отвечающими действительности “идеалистическими” формулировками скрываются завуалированные эгоистические интересы конкретных держав. Поэтому для того, чтобы адекватно понимать язык международного права, ясно осознавать смысловую нагруженность его терминов, необходимо освоить систему интерпретаций, научиться осуществлять своего рода дешифровку каждого утверждения, дипломатической ноты или международного договора, поскольку в этой субтильной и многозначной области вещи называются своими именами крайне редко. Чаще всего для адекватного понимания какого-то конкретного события международной жизни приходится прибегать к сложным операциям по расшифровке истинного смысла того или иного официального заявления или договора. Следовательно, само международное право и фасад международных и межгосударственных отношений, воплощенный в договорах, конвенциях, резолюциях международных надправительственных организаций и т. д., не могут служить достаточным самостоятельным материалом для понимания логики политической истории мировых государств и их взаимоотношений. Условность этой сферы, ее подчиненность и недостаточность прекрасно осознается не только профессиональными политиками, дипломатами и руководителями государств, но и обычными людьми, также владеющими, как правило, элементарными навыками расшифровки дипломатических заявлений, которые даже в массовом сознании крайне редко принимаются за чистую монету. Но какую реальность вуалирует собой иносказательные конвенции международного права? Это и есть второй уровень международных отношений.

Этот второй уровень представляет собой реальную стратегическую или силовую раскладку соотношений между реальными державами или блоками государств. Если субъектом международного права выступает любое государство, признанное суверенным, независимо от его политической, стратегической, финансовой и военной мощи, и это государство считается равноправным по отношению ко всем остальным суверенным государствам, то на уровне стратегическом или силовом представление о субъектности резко меняется. Для характеристики “силового” уровня шведский политолог и геополитик Рудольф Челлен предложил термин “кратополитика”, который, в отличие от другого принадлежащего ему неологизма “геополитика”, не привился, несмотря на то, что он довольно точно описывает тот уровень, о котором здесь идет речь. Термин “кратополитика” образован от греческого “кратос”, “сила” и “политика”. Это уровень силового или стратегического рассмотрения статуса государства. Здесь в отличие от международного права картина межгосударственных отношений гораздо реалистичнее.

“Кратополитика” признает стратегическую субъектность далеко не каждого государства, обладающего номинальным суверенитетом, но лишь тех государств, которые относятся к неформальной категории “великих держав” или мощных региональных стратегических образований. Субъекты кратополитики совпадают с субъектами международного права только в тех случаях, когда суверенное государство является достаточно мощным и стратегически полноценным. В таком случае оно может проводить свою собственную линию в определенных границах независимо от международного права, по ненаписанному, формально не признаваемому, но реально существующему и действующему “праву сильного”. Кратополитических субъектов существенно меньше, чем субъектов международного права, и на этом основании картина международных и межгосударственных отношений резко меняется: некоторые государства становятся кратополитическими полюсами, представляющими самостоятельные силовые образования, обладающие достаточным масштабом для того, чтобы использовать более слабые государства в качестве своих стратегических “вассалов”.

Очень важно, что кратополитическая карта не имеет никакой юридической легитимности и никем не признается открыто. Но на деле вся реальная дипломатическая и международно-политическая жизнь ориентируется именно и только на уровень кратополитики. Кратополитика является тем инструментом, с помощью которого интерпретируются явления, принадлежащие сфере международного права. За каждым официальным заявлением той или иной державы стоит конкретный кратополитический момент, выяснение которого и является содержанием дешифровки внешнего, фасадного дискурса. Кратополитический уровень принципиально важен для нашей темы, так как основная деятельность спецслужб протекает именно в контексте кратополитики, которая и является объективной реальностью разведок и контрразведок. Теперь становится понятным использование прилагательного “тайный”, “секретный” в наименованиях многочисленных спецслужб. Дело в том, что сама кратополитика и ее реальные механизмы, ее карты не имеют в международном праве легитимной базы, не регулируются публичными договорами или законодательными актами. Сфера кратополитики является по определению “тайной”, “секретной”, так как ее логика и ее механизмы, будучи реальными и главенствующими, принадлежат теневой сфере, не имеющей внешней регламентации. И логично, что организации и службы, занимающиеся приоритетно именно кратополитическими вопросами, – выработкой кратополитической стратегии, осуществлением разведывательных и подрывных операций и т. д., – принадлежат сфере “закрытого” и “секретного”.

Итак, спецслужбы – явление кратополитическое, напрямую сопряженное со сферой стратегического баланса сил и интересов “великих держав” или “крупных региональных государств”.

Но есть еще и третий, уровень, который является базой для интерпретации самой кратополитики и ее закономерностей. Это уровень геополитики. С точки зрения геополитики, картина международной жизни, политической истории государств и наций, имеет еще более редукционистский вид, нежели кратополитика. Геополитика оперирует с цивилизационным подходом, учитывающим не отдельные силовые полюса (как кратополитика), но глобальные цивилизационные тенденции, сводимые к планетарной дуалистической картине противостояния Суши и Моря, с промежуточными береговыми зонами, за контроль над которыми идет планетарная дуэль «континента и острова».

Геополитика предлагает свою карту мира, где главенствует метастратегический подход. Геополитика относится к кратополитике так же, как кратополитика относится к международному праву. Кратополитика рассматривает международное право как формальность, как дань гуманитарной риторике, и не придает никакого серьезного значения тезису о равноправии номинально суверенных государств между собой. С точки зрения кратополитики, суверенность – понятая как стратегическая суверенность – есть прерогатива небольшой группы стран, значительно превосходящих остальные державы с силовой точки зрения (ясно, что силовой фактор не ограничивается только военной мощью, здесь учитывается также экономическая, финансовая, демографическая, позиционная, индустриальная и др. составляющие). Таким образом, в кратополитике количество реально действующих субъектов международной жизни резко сокращается. Геополитика представляет собой еще более высокую систему, которая сводит кратополитические субъекты к основной геополитической паре: цивилизации Суши и цивилизации Моря, относя к нейтральной, прибрежной зоне все промежуточные образования. Таким образом, среди кратополитических субъектов осуществляется еще одна стадия отбора. Великие державы также распределяются между двух планетарных геополитических полюсов, которые только и обладают реальным геополитическим суверенитетом.

Иерархию суверенитетов можно представить следующей удобной схемой:

1. Суверенитет с позиции международного права (им обладают все государства, признанные большинством других государств);

2. Суверенитет с позиции кратополитики (им обладают только “великие державы”, имеющие относительную стратегическую самостоятельность);

3. Суверенитет с позиции геополитики (им обладают только две осевые державы или два блока держав, составляющие ядро, соответственно, цивилизации Суши и цивилизации Моря).

На высшем геополитическом уровне существует два субъекта международной истории. На нижнем уровне международного права количество субъектов совпадает с количеством существующих в данный момент государств. На промежуточном кратополитическом плане действует небольшое число держав, превышающее число два, но намного меньшее, чем совокупность всех государств мира. И подобно тому, как кратополитика представляет собой базу интерпретации официальной стороны международной жизни, так геополитика является инструментом интерпретации самой кратополитики. В этой иерархии планов и следует рассматривать реальную политическую историю мира.

Теперь, возвращаясь к теме спецслужб, можно сказать, что “секретные службы” являются осевой концептуальной конструкцией кратополитического плана, и поэтому исследование их деятельности и структур требует прояснения кратополитической карты мира. Эта карта тоже не самодостаточна, но нуждается в расшифровке и интерпретации. Окончательная интерпретация возможна исключительно с позиций геополитики.

Мы логически подходим к тому, что реальную историю спецслужб невозможно восстановить без апелляции к геополитике, которая поможет осознать всю полноту картины, остающейся за кадром не только в узких и часто демагогических границах официального дипломатического языка, но и в более реалистическом и жестко откровенном мире кратополитики.

При этом напрашивается еще один гипотетический вывод: подобно тому, как сами спецслужбы в обычном понимании представляют собой реалистичное осознание кратополитической реальности, источник и исполнитель кратополитической активности, должны существовать еще более “тайные” и “секретные” службы – “секретные в квадрате”, миссия которых сопряжена напрямую с геополитикой. Эти “геополитические спецслужбы” выступают как архитекторы кратополитических операций, как высшая силовая элита, работающая с фоновыми цивилизационными реальностями, предшествующими переходу волевого импульса на кратополитический уровень.

Иерархия планов подводит нас вплотную к иерархии организаций, связанных с международной политикой. Самым внешним ведомством, не имеющим характера секретности, является Министерство иностранных дел. Но вместе с тем, совершенно очевидно, что адекватная деятельность его руководителей не может ограничиваться формальной сферой теории международных отношений и дипломатическими нормативами. В своей верхушке МИД оперирует с кратополитическими реальностями, и отсюда традиционная связь дипломатии и разведки.

В очищенном виде кратополитика осознается и разрабатывается в созвездии государственных служб, связанных с безопасностью, разведкой, контрразведкой, политической полицией и т. д. Это второй организационный уровень государственных структур, связанных с международной стратегией. Органы госбезопасности формируют кратополитическую картину международной политики, которая транслируется далее в форме директив Министерству иностранных дел. Кратополитически спецслужбы оперируют с реальностью, более прагматичной и жесткой, нежели дипломаты. Правовые аспекты здесь играют подчиненную роль, а реальные страгические интересы державы ставятся заведомо выше “гуманитарных” конвенций. Это очевидные истины, соответствующие реальному положению дел в любой державе и на любом историческом этапе.

Другое дело высший геополитический уровень. Здесь мы сталкиваемся с удвоенной секретностью, с организациями, само существование которых является тайной для обычных секретных служб.

Проблемы цивилизационного противостояния и геополитической раскладки сил могут адекватно рассматриваться и решаться на высшем организационном плане, где имеют дело с максимальными формами обобщения, куда сходятся нити сложной кратополитической картины, где все вещи, наконец, называются своими именами.

Можно назвать этот организационной уровень “метастратегическим центром” или “метаспецслужбами”. Речь идет об интеллектуально-аналитических структурах, которые инструктируют и консультируют высшие инстанции власти не просто в государстве, а на уровне геополитических блоков государств. В некотором смысле, эта структура надгосударственная, оперирующая категориями, превышающими уровень и компетенцию глав государств. Но вместе с тем, именно эта структура и обеспечивает стройность и последовательность действий обычных спецслужб, так как ориентирует их деятельность в глобальном ключе, помещает их в конкретный геополитический контекст, где они и начинают действовать, как правило, не осознавая в полной мере ни конечной цели, ни общих правил игры.

Эти загадочные геополитические центры по самой логике своей миссии должны иметь некоторое отношение к спецслужбам, действовать внутри них, в их среде. Вместе с тем, они не тождественны никакому конкретному подразделению этих спецслужб и не подконтрольны высшей государственной инстанции даже в тех образованиях, которые являются полноценными кратополитическими субъектами, не говоря уже о номинально суверенных государствах. Единственным исключением из этого правила являются осевые геополитические образования, которые в конкретный исторический момент выступают синонимами цивилизаций – Суши и Моря.

В этом случае и правительственный уровень и верхушка спецслужб должны, по определению, иметь о геополитике ясное представление и координировать прикладные аспекты своей стратегии с метастратегическими данными. Но и в данном случае должно существовать четко фиксированное различие между кратополитическим уровнем и центром принятия геополитических решений, поскольку такие осевые геополитические образования вынуждены решать помимо цивилизационных еще и прагматические кратополитические задачи. Таким образом, и здесь возникает необходимая организационная дифференциация, отражающая двойственность перспектив. С одной стороны, существует аппарат цивилизационно-геполитического руководства и анализа, с другой – более конвенциональные кратополитические спецслужбы. И естественно, степень секретности и закрытости геополитического сектора является намного большей, чем обычных кратополитических институтов (разведка, контрразведка, разнообразные структуры государственной безопасности и т. д.), вплоть до того, что сам факт наличия таких суперструктур вполне может оставаться “тайной” – даже не государственной, но “цивилизационной”. Это тем более важно по той причине, что на уровне геополитики ясно обнаруживается прагматический и цивилизационно обусловленный характер многих стратегических шагов, что в определенных обстоятельствах может раскрыть реальную подоплеку некоторых масштабных кратополитических действий, которую, напротив, для их успешного завершения, важно максимально тщательно скрывать.

Подобно тому, как мы вычленили три уровня понимания суверенитета, можно соответствующим образом выделить общую модель ведомств, связанных с этими тремя уровнями.

1. Министерство иностранных дел (существующее в каждом государстве, признанном международным сообществом).

2. Спецслужбы, занятые кратополитическими операциями (их центры существуют только в “великих державах”, а спецслужбы второстепенных государств являются полностью зависимыми и подчиненными филиалами этих центров).

3. Метастратегические центры геополитики (они присутствуют только в двух геополитических цивилизационных центрах, контролируя не только кратополитическую структуру самих этих “осевых государств”, но и гигантскую общепланетарную сеть спецслужб, включающую приблизительно половину самостоятельных кратополитических разведовательных и контрразведывательных организаций).

Такова полная картина международной реальности. Такова структура “секретных служб”, играющих важную роль в структурировании и контроле над этой реальностью.

Исходя из этой отправной парадигмы мы и попытаемся разобрать более общие аспекты проблемы.