Текст книги "Философия войны"

Автор книги: Александр Дугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Эти два обстоятельства – исторические традиции и неопределенность геополитического статуса РФ в новом мире, который бросает нам новые вызовы, – определяют дальнейший ход военной реформы, а следовательно, напрямую сказываются на отношении общества к военным, на их материальном и социальном положении, на структуре всей военной политики и стратегии, на векторе военной реформы.

Здесь упоминалась Чехия. Чисто теоретически можно представить себе Россию без армии. Но это уже будет не Россия, а нечто иное. Могут сохраниться русские люди, российская экономика, может сохраниться православная культура. Я этого не исключаю. Некогда – в Средневековье и в эпоху ранней Реформации – те же чехи активно воевали. Каждое государство хотя бы раз в истории делает попытку отстоять свой геополитический суверенитет, но не всегда и не у всех это получается.

Я хотел бы поставить вопрос более остро. Да, Россия теряет свой геополитический статус, и это плохо. И надо его немедленно восстановить. Может быть, так. А может быть, и нет. Мы не должны оперировать в этом сложнейшем вопросе штампами, клише, лозунгами. Гораздо важнее поставить вопрос обстоятельно и демократично, взвесив ресурсы, осмыслив наш исторический путь. Но, приняв какое-то решение, отступать от него мы не должны. Пусть сторонники ликвидации суверенитета России и сторонники западничества и глобализации открыто заявят о своей позиции, приведут аргументы. Гораздо опаснее делать все это закулисно, тайно, а потом ставить народ перед свершившимся фактом. Если мы принимаем глобализацию и отказываемся от геополитической самостоятельности, пусть это будет объявлено публично. Но прежде следует рассмотреть эту проблем} публично, демократично. Она должна быть вынесенг на первые полосы газет, поставлена в центр общест венных дискуссий. И поскольку армия имеет к данной проблеме самое непосредственное отношение, более того, судьба ВС полностью зависит от этого судьбоносного выбора, то именно военные СМИ призваны стать трибуной для этой дискуссии. Военные вправе задать обществу, народу, власти, самим себе резкий вопрос: каковы их функции в новой геополитической ситуации? Нужны ли они народу и дальше? Либо их миссия выполнена, и они не более чем инерциальный атавизм предшествующих исторических эпох?

Сергей МАРКОВ, директор Института политических исследований:

– Мне хотелось бы выразить глубокое согласие с главным тезисом, прозвучавшим и у Михаила Леонтьева, и у Александра Дугина о том, что армия является важнейшим атрибутом государственности. В соответствии с этим на армии отражаются прежде всего проблемы государственности в целом. Согласен и с тем, что главная задача армии – поддержание суверенитета страны. Поэтому мы и не можем сегодня дать точных ответов на вопрос о роли армии в новом мире – потому, что сама государственность у нас оказалась в двойном кризисе. С одной стороны, мы переживаем смену суверенитета России. С другой – живем в период мирового кризиса самой идеи суверенитета – и это вторая причина трудного самоопределения нашей государственности.

Наша государственность более 10 лет была в состоянии очень сложного переходного периода: советская государственность отошла в прошлое в результате жесточайшего кризиса, на смену ей пришла российская. И в этих условиях армия, взять хотя бы

Черноморский флот, столкнулась и продолжает сталкиваться с самыми невероятными вещами. Можно согласиться и с тем, что у нас в России реформами занималась группа политиков, которые полагали, что Россия должна в максимальной степени отказаться от собственного суверенитета, и которые, по сути дела, мечтали об оккупации России более «цивилизованными», с их точки зрения, странами. До сих пор вспоминаю плакаты «Демократического выбора России» 1993 года, преисполненные презрения к избирателям: мол, вам нечего делать, проголосуете за нас. Сейчас даже у этих людей произошла серьезная трансформация взглядов. Те люди, которые выступали с позиций смердяковщины: «Все у нас заведомо плохое», и которым мы в свое время твердили: «Вы до тех пор не сможете получить поддержку народа, пока не поймете, что живете не в «этой», а в нашей стране, и до тех пор, пока не поймете, что слово «русский» – не плохое, а хорошее». Сегодня они уже говорят иначе. Тот же господин Чубайс является ярким примером подобной трансформации в направлении либерального патриотизма. Но наследие этой позиции, безусловно, осталось.

Как только мы сумели стабилизировать нашу новую российскую демократическую государственность, обнаружилось, что в мире прежнее понимание суверенитета уходит в прошлое. Я участвовал в десятках международных конференций, многие из которых проходят как бы на двух уровнях – госчи-новников и общественности. Так вот на общественных конференциях последние пять лет проблема суверенитета является центральной, международное гражданское общество требует ограничения государственного суверенитета для решения самых разных проблем, терзающих человечество. Ведущие страны мира тоже активно участвуют в построении новой международной системы ограниченного суверенитета.

Вся система существующих международных институтов раньше была построена, исходя из двупо-лярности мира и, между прочим, из признания ограниченного суверенитета большинства восточноевропейских стран («доктрина Брежнева») в виде вхождения в так называемый Варшавский договор. Если вы помните, министр обороны стран Варшавского договора имел двойное подчинение. С одной стороны, он подчинялся собственному Генсеку, а с другой – министру обороны СССР. Об ограничении суверенитета мы можем говорить и в случае «фин-ляндизации», когда страны – неучастники блоков тем не менее теряли часть собственного суверенитета. Единственно суверенными оставались СССР и США как сверхдержавы. Иными словами, двуполяр-ность мира была этапом в развитии человечества.

Сейчас де-факто мы перешли к однополярности. Кто-нибудь может внятно объяснить, почему не будет построен однополярный мир? В свое время Булгаков сказал так: котел, в нем вода, под котлом – огонь, по воде бродят пузырьки... Почему вы думаете, что вода не закипит? То же самое здесь. Мы имеем глобальную экономическую систему, в которой состояние нашего кошелька зависит от того, как пройдут выборы в Бразилии или Венесуэле. Создана мировая информационная система, мировая культура. Сегодня на дискотеках в Москве, Питере, Шанхае, Лос-Анджелесе, Берлине, Лондоне будут танцевать примерно под одну музыку. Люди пойдут в кинотеатры на одни и те же фильмы.

Создана глобальная экономическая система, мировая культурно-информационная сеть. Естественно, для регулирования этих процессов нужен глобальный механизм принятия политических решений. По сути дела, мировое правительство. И мы живем с вами в интереснейшую эпоху формирования мирового правительства, которому, естественно, будут подчинены в той или иной степени и суверенитеты отдельных стран. Это будет сложная система. И она будет построена не сразу. Видимо, мы вошли в период становления этого мирового правительства, который продлится, может быть, пару десятилетий. Ряд стран будет при этом настаивать на большей степени своего суверенитета, часть – на меньшей. Но за суверенитет, между прочим, приходится платить. Поэтому разные народы будут самоопределяться по-разному.

Мы, действительно, еще не определились. Еще не создана сама система новых мировых отношений. Мы находимся в переходном периоде. Отсюда – неясность функционирования армии, непонимание, зачем она нужна.

Считается, что многие русские обладают неким имперским сознанием. И под словом «империя» я никогда не подразумевал ничего плохого. Мне кажется, империя – весьма хорошее государственное устройство, при котором различные этнические группы не дерутся друг с другом, а подчинены центру, скажем, римскому сенату. И когда начинаются межнациональные разборки, Рим просто присылает центурию или пол-легиона, виновные наказываются по закону, и на этом смута заканчивается. Очень хорошая система. Граждане при этом, между прочим, могут свободно передвигаться по всей территории империи, а их права гарантируются имперским правительством. Мы хотели создать советскую империю – не получилось, эта империя рухнула. И не нужно теперь пытаться на ее руинах строить бледную копию – евразийскую. Нужно участвовать в создании мировой. Тем более что она практически неизбежна. А если она не состоится, мир погрузится в состояние страшного хаоса и всеобщих войн.

Поэтому Россия должна участвовать в создании однополярного мира. Этим полюсом, конечно, не должны быть одни Соединенные Штаты. В этом мире должен существовать механизм принятия решений (консенсус), подобный существующему в Европейском союзе. И Россия должна быть одним из самых сильных государств в этом мире. Россия должна быть одной из самых могущественных партий в мировом коалиционном правительстве. Соответственно, для этого нужно много и много работать.

В условиях перехода к мировому правительству с ограниченным несимметричным суверенитетом проясняются функции нашей армии. Первую функцию несут Ракетные войска стратегического назначения, которые позволяют нам сохранить некий «корень» суверенитета и добиться того, что без нашего руководства на нашей территории не будут размещаться иностранные войска. И хотя многие говорят о том, что значение РВСН снижается ввиду того, что ядер-ное оружие никогда не будет применено, я считаю, что Россия на самом деле была очень близка к решению о применении ядерного оружия в 1999 году. Если бы пал Дагестан, вслед за этим, как карточный домик, посыпались бы другие северокавказские режимы, и образовалось бы мощное мусульманское государство во главе с Басаевым и Хаттабом, то с большой вероятностью, в условиях слабости тогдашней армии, руководство России было бы вынуждено применить тактическое ядерное оружие. Большинство специалистов сегодня считают, что в ближайшие десять лет вероятность применения ядерного оружия в локальных конфликтах составляет более 50 процентов. Поэтому проблема применения ядерного оружия по-прежнему является не только теоретической проблемой.

Вторая функция армии – участие в интенсивных и быстротекущих локальных конфликтах типа «Бури в пустыни», операции ВС США в Афганистане.

Третья важнейшая составляющая – участие в локальных конфликтах низкой интенсивности (например, курдский, чеченский и т. д.). Таких конфликтов на сегодня в мире больше сотни.

И четвертая функция – участие в военно-техническом сотрудничестве, в том числе в рамках международных миротворческих операций. Что подразумевает не только поставки оборудования, но и обучение специалистов. У нас великолепная военная школа. И обучение спецов, поставка военных технологий, технологий управления, проведение совместных учений – это на самом деле очень важный процесс формирования единого мирового правительства, инструмент принуждения к исполнению его воли.

В мире еще будут внимательно изучать наш опыт войны в Чечне. Он уникален. Почему слабая армия, которая неоднократно предавалась высшим государственным руководством, стала побеждать? Путин сделал главное: власть перестала предавать свою армию. Это самый главный урок Чечни.

Игорь ЯДЫКИН:

– Почему все видят процесс, но не верят в построение однополярного мира? Мир, по замыслу Божьему, не может быть однополярным. Даже нынешний строится на противопоставлении «добра» «злу» в виде сначала СССР, затем мирового терроризма, стран-изгоев и т. д.

Александр ДУГИН:

– Есть разные философские модели устройства мира. Двухполярный мир можно представить себе, как плюс и минус, однополярный – как центр и периферию.

Сергей МАРКОВ:

– Любой конфликт может быть перемещен внутрь. Например, конфликт между консерватизмом и либерализмом может продолжаться и внутри однополярного мира. И не надо интерпретировать замысел Божий – его, скорее, надо пытаться познать.

Александр ДУГИН:

– Теоретически однополярная модель возможна, поскольку биполярность в законченной форме существовала только после Второй мировой войны, после 1947 года. Хотя, согласно геополитике, она потенциально наличествовала всегда в виде дуализма цивилизаций морского и сухопутного типов.

Я полагаю, что однополярность, как она складывается в нынешнем мире, не является оптимальной формой мироустройства. Она ущербна уже с нравственной точки зрения, так как существует плюрализм ценностных систем, а нынешняя однополюс-ность основывается только на одной из них – на западноевропейской, светской, либерально-демократической.

Во-вторых, с чисто прагматической точки зрения я полагаю, что сегодня не созданы достаточные предпосылки для непосредственного создания однополярной системы без промежуточного этапа. Технологически этим промежуточным этапом должна была бы стать многополярность. Речь идет о появлении на месте двух сверхдержав не одной гипердержавы, но нескольких самостоятельных «больших пространств», своего рода государств-континентов. Примером такого большого пространства, которое вполне может в будущем обрести полноценную геополитическую суверенность, является Евросоюз. Действительно, и я здесь согласен с Сергеем Александровичем Марковым, суверенность в нашем мире защитить в одиночку невозможно. Даже Советский Союз, включая Варшавский договор, был недостаточен для поддержания суверенности и поэтому, кстати, распался. Сама однополюсная система появилась именно из-за того, что суверенитет второго полюса не мог быть далее обеспечен. Но, на мой взгляд, сама нынешняя однополярная система – это лишь логическое инерци-альное продолжение старой двухполярной системы при исчезновении одного полюса.

Мы должны, напротив, идти к концепции новой имперской плюри-суверенности (многосуверенности), к организации мира по новому принципу, по принципу «больших пространств»: американское большое пространство, европейское (или евро-африканское) большое пространство, паназиатское большое пространство, евразийское большое пространство, возможно латиноамериканское, арабское и панафриканское. Каждое из этих больших пространств должно быть не полностью, но лишь относительно суверенным. Оно не может по собственному усмотрению объявлять войну другому большому пространству, хотя именно это право и составляло сущность суверенитета в эпоху государств-наций. Но тем не менее каждое большое пространство должно быть полноценным и абсолютным хозяином в своих пределах и должно иметь возможность предотвратить посягательство на свою свободу внешних сил. Будущий мир должен состоять не из государств и не из одного «мирового государства» во главе с «мировым правительством», но из империй.

Сергей МАРКОВ:

– С этим я согласен. Процесс формирования единого человечества, единого мирового правительства займет на самом деле несколько десятилетий. И поэтому о полном исчезновении суверенитетов говорить нельзя. Но мы должны, безусловно, абсолютно четко сознавать, в чем граница этого суверенитета. Не может быть сегодня безграничного суверенитета, тем более для отдельной страны.

Давайте посмотрим, в чем состоит главное противоречие для США, за что их история бьет и будет бить в ближайшие годы по голове еще много раз. США, являясь лидером создания мирового правительства, глобальной империи, в которой люди, в принципе, будут жить значительно лучше, чем вне ее, постоянно настаивают на своем собственном суверенитете. Это вызывает общее недовольство. Это видно хотя бы по Международному уголовному суду в Гааге, важнейшему инструменту мирового правительства. Или по Киотскому протоколу. США не хотят подчиняться. И за это их будут бить и бить, и добьют, между прочим. В этой войне с миром победят не США, абсолютно точно.

Александр ДУГИН:

– Те большие пространства, о которых я говорил, предполагают существование мощных вооруженных структур. В случае Евразии это означает создание на базе Российской армии и армий стран СНГ единой интегрированной мощной евразийской армии, как стратегического выражения экономических и политических структур ЕвроАзЕС, СНГ. В принципе в мае 2002 года был подписан между ВС стран СНГ Договор о коллективной безопасности, что является конкретным шагом в этом направлении. Я предвижу в будущем ускоренное развитие самостоятельных от США и даже от НАТО европейских ВС с опорой на франко-германские войска, так называемые Eurocorps.

Обратите внимание, что и сами американцы сегодня не совсем ясно представляют себе, как решить вопрос суверенности – в том числе и стратегической – в новых условиях. Они колеблются между глобализмом и индивидуальной государственной суверенностью: то они проводят практически единоличные операции (со своими прямыми союзниками и историческими предшественниками англичанами), то обращаются за помощью и санкциями к Совету Безопасности ООН. У США налицо некоторая раздвоенность. Органичнее всего будет для них ограничиться ролью американского большого пространства, вернувшись к масштабу доктрины Монро и последовав проекту правых республиканцев, давно уже утверждающих вместе с Пэтом Бьюкененом, что «США, выиграв битву за мир, проиграли битву за собственную страну, сохранение собственной американской идентичности входит в жесткое противоречие с глобальными интересами США» (П. Бьюкенен «Смерть Запада», 2002).

Я убежден, что будущее Российских ВС лежит только в процессе их превращения в евразийские ВС, перед которыми будут стоять намного более масштабные задачи, соответствующие великим героическим традициям нашей Российской армии. Они должны отвечать за безопасность всего евразийского большого пространства.

Это предполагает три уровня.

Первый – сохранение ядерного оружия, как главного средства сдерживания в отношении потенциальных угроз со стороны других больших пространств. Более того, нашим национальным интересам вполне созвучно и то, чтобы ограниченным ядерным потенциалом обладали и иные большие пространства. Иными словами, пролиферация ядерного оружия – сегодня вполне в интересах Москвы. В первую очередь, Европа. Сильная, независимая и могучая ядерная Европа, свободная от американского стратегического кураторства, была бы важнейшим гарантом безопасности России, всей Евразии.

В этом отношении России чрезвычайно выгодно развитие российско-европейского военного сотрудничества, учет нашего ядерного потенциала, как важнейшего гарантийного фактора стратегического становления независимой Европы.

На втором месте выгодно нам сотрудничество в этой области с рядом азиатских блоков и больших пространств.

Я убежден, что однополярность либо добровольно, либо принудительно рухнет – она явно созидается поспешно и не вовремя, и в ситуации этого кризиса Россия должна сохранить пусть урезанную, но все же довольно выпуклую геополитическую и стратегическую субъектность, что невозможно без сохранения и даже укрепления ядерного потенциала.

Именно геополитические задачи диктуют логику военной реформы российских ВС. То, что мы сегодня делаем в силу экономической необходимости – продажа оружия и военных технологий, делегирование военных экспертов и советников и т. д., – пока осуществляется спонтанно, как вынужденное средство выживания военного организма. На мой взгляд, нам следует вписать это в более открытую и прозрачную стратегию: если мы от концепции Российской армии перейдем к концепции евразийской армии и выдвинем тезис об открытой поддержке стратегической многополярности, те же самые процессы приобретут логичность, последовательность и цельность. Новый и вполне понятный смысл приобретет и экспорт вооружений: как важнейший гарант безопасности многополярного мира, Россия сможет продолжать и развивать эту деятельность открыто и последовательно, продуманно и планомерно.

На мой взгляд, Европа заинтересована в таком повороте событий не менее, чем Азия. Военно-политическое партнерство и сотрудничество с Европой могло бы свидетельствовать и о нашей открытости Западу, быть наглядным проявлением нашего демократизма, гуманности, цивилизованности, но при этом вполне соответствовать и нашим прямым геополитическим, евразийским, имперским (в лучшем смысле этого слова) интересам.

Я считаю, логика действий нашего президента, когда он говорит о приеме России в НАТО, преследует именно эту цель. Понятно, для некоторых консервативных умов это звучит как богохульство – вступить в логово врага. Но это очень дальновидная линия, отвечающая нашим национальным интересам. Сегодня сама континентальная Европа выглядит в НАТО на фоне ВС США и Англии неким малозначительным придатком. А если вступим в НАТО мы, то поможем Европе существенно усилить ее стратегический потенциал; в таком случае она перестанет быть только частью атлантического полюса и превратится в самостоятельный субъект геополитики.

Конечно, американцы никогда нас в НАТО не примут. Но сам жест – просьба о вступлении – очень важен. Это важнейший знак Европе. На мой взгляд, Россия может очень много приобрести в экономике, технологиях, политике, реализуя дипломатический, стратегический, позиционный потенциал своего географического местоположения. Мы могли бы служить, грубо говоря, «разводящими» между Азией и Европой, поставлять оборонные технологии и туда, и туда. Нам нужна не новая закрытость, а открытость, но не абсолютная – всему и всем, – а относительная, избирательная.

На этом пути у нас есть две смертельные ловушки – глобализм и национализм. Глобализм уничтожит нашу самобытность, нашу цивилизационную идентичность. Но не менее опасна и другая крайность: если мы объявим возврат к полной автаркии – которой мы не выдержали и в куда более выгодных исторических обстоятельствах, – на нашем будущем можно будет ставить крест.

Без внешней помощи, в том числе и военно-стратегической, восстановления стратегического суверенитета в новых условиях мы ни за что не добьемся. Но надо очень внимательно и избирательно выстраивать модель этого сотрудничества.

В данных условиях евразийское стратегическое мышление и, в частности, реализация договора о коллективной безопасности стран СНГ приобретают ключевое значение. Идя по этому пути, мы могли бы придать военной реформе, всему военно-техническому сотрудничеству с зарубежными партнерами созидательное направление – прозрачное и конструктивное, приносящее стране колоссальные политические, экономические и стратегические дивиденды.

Ечеб ПАВЛОВСКИЙ:

– В мире воюют сразу несколькими видами вооружений, несколькими поколениями вооружений, и даже классическое ОМП, оказывается, – не последнее. Буш проявил правильное чутье, сказав, что вашингтонский снайпер – новая форма вооруженного террора. То же самое и взрывы в Индонезии, в Йемене. Перед нами своего рода новое, дешевое комбинированное ОМП. Его комбинированность существует как на уровне применяющего, так и на уровне поражаемой цели: применяющий оружие сам является его важной составной частью, увеличивающей вред и шок удара, а поражаемый испытывает поражение, как правило, не от локального удара, а через сети коммуникаций, включая информационные, политические и финансовые.

Комбинированное оружие располагает рядом свойств – например, вести одновременно несколько войн на разных территориях, в том числе против тяжеловооруженных держав. Но еще хуже, что это дешевое оружие. Уже гитлеровские блицкриги были комбинацией военных и информационно-политических ударов, часто недорогой. При штурме Бельгии немцами в 1940-м группа из 80 планеристов предрешила захват мостов и фортов и тем самым падение Бельгии, прорыв к Дюнкерку, едва не завершившийся пленением английских войск. Но сегодня на любом средиземноморском курорте вы найдете куда большее число дельтапланеристов, чем 80.

А кто такие террористы? Дешевые ландскнехты, численность и среда которых непрерывно растут и склонность подражать которым – тоже. Любое руководство по экологическим угрозам, справочник по выживанию, учебник по современной экономике – все они могут стать «поваренной книгой террориста».

Атаки на Бали, Вашингтон и Хельсинки для нас не повод к злорадству. Вспомним о собственной коммуникативной уязвимости – современные массовые коммуникации – единственное, что у нас на передовом уровне. Мы – небогатое общество, располагающее скромными ресурсами, зато живем информационной жизнью «не по средствам». Это делает нас особенно уязвимыми для психических атак террористов. А много ли надо для угрозы современным коммуникациям?

Атаки террористов все чаще рассчитаны, как удар по экономике. Недавние взрывы на Бали нанесли тяжкий, долговременный удар по ориентированной на туризм экономике Индонезии. Нельзя исключить, что в будущем аналогичные атаки могут прямо заказываться террористам вашими конкурентами.

Наше чувство справедливости сегодня часто и законно оскорблено односторонними действиями на мировой арене. Но есть ли у мирового сообщества сегодня дееспособные альтернативы? Гражданам США и Израиля, во всяком случае, пока не ясна реальная альтернатива превентивным действиям явочным порядком.

В современном мире удар может быть нанесен миролюбивым правительством, не питающим агрессивных намерений по отношению к стране—объекту удара. Например потому, что на вашей территории – с их точки зрения – размещена часть инфраструктуры противника. Избежать удара можно только:

а) подавив террористическую структуру у себя дома;

б) будучи способным нанести ответный удар.

В близком будущем выделится группа стран, которые способны проконтролировать возникновение таких угроз в своих зонах ответственности и защитить от них другие нации. Этих стран не может быть много, но это не может быть и не будет одна страна. Россия обязана располагать и силой, и должной легитимностью для превентивного отпора угрозам, в том числе и таким, которые требуют нанесения ударов по чужой территории. Для этого Россия должна окончательно позиционироваться как «та, кто может бомбить, но не та, которую можно бомбить».

Я убежден, что в наступающей эпохе служба в армии и гражданство будут тесно взаимообусловлены, они не будут достоянием кого угодно. Нельзя будет считаться гражданином и иметь право выбирать руководство страны, не пройдя службы в армии, живя чужаком. (Исключения возможны, но только «штучные», связанные с особыми заслугами и достоинствами гражданина.)

Война – это наименее разрушительная из форм применения физической силы там, где проблема иным способом неразрешима. Война не увеличивает, а экономит насилие в человеческом обществе, она «убийственно рентабельна». Именно поэтому, кстати, война не дает права на военные зверства, как хирургия не дает права на садизм. Войны неизбежны, пока бездействующее старое международное право не будет восстановлено – но уже на базе новой расстановки сил. Отсюда прямая необходимость для России входить в клуб мировых лидеров, способных подавить терроризм на своей территории и поэтому имеющих право преследовать его вне национальных границ.

Николай ЕФИМОВ:

– Бесспорно, необходим новый взгляд на НАТО с учетом принципиально новой геополитической реальности. На Китай ведь мы не смотрим с позиции 1969 года. Идеализировать западноевропейцев и американцев глупо, но так же вредно демонтировать их. Конечно, в отношениях с посткоммунистической Россией они исходят из своих национальных интересов, а ныне еще и пользуются нашей слабостью. Но это естественно с точки зрения геополитики. Жизнь мирового сообщества всегда была жестока. За место под солнцем нового мира надо бороться. И, чем скорее наше общество осознает жизненную необходимость для России играть на международной арене по иным правилам, нежели до 1991 года, тем более благоприятные позиции нам удастся занять в новой конструкции мироустройства. Да, эти правила выработаны не нами, но сама советская элита виновата в крахе державы, бездарно распорядившись после 45-го года уникальным историческим шансом. Новый внешнеполитический курс Президента, к сожалению, понят сегодня далеко не всеми.

Александр ДУГИН:

– На мой взгляд, современным российским военным нужен новый кругозор. В значительной степени, планетарный. Нам нужно сформировать новое военное самосознание. Интересы России меняются. Они иные, чем были двадцать лет назад. И очень важно, чтобы наш армейский корпус учился мыслить категориями геополитики, понимая контуры нового мира.

Сергей МАРКОВ:

– Тем самым офицерский корпус России, ее генералитет мог бы участвовать в принятии решений. В чем состоит, на мой взгляд, главное противоречие переходного периода к системе ограниченных суверенитетов, к формированию глобальной системы принятия решений? Его можно назвать «бунтом традиций». Наиболее политически ангажированный бунт традиций концентрируется сегодня, на мой взгляд, в исламизме. Я полагаю, что в начале XXI века политический исламизм играет ту же роль, которую в конце XIX – начале XX века играл мировой коммунизм. Логика мирового коммунизма была такова: мы требуем более равных условий для бедных классов. Вы, богатые, должны поделиться. Главное сегодняшнее требование исламистов: мы требуем лучших условий для бедных народов. Вы, богатые народы, должны поделиться. К этому добавляется бунт против космополитической культуры, размывающей понятия добра и зла. И понятно, что борьба с политическим исламизмом будет значительно более тяжелой, нежели борьба с мировым коммунизмом. Решение этой проблемы только путем военного подавления невозможно. В свое время Бисмарк запретил социал-демократическую партию Германии. Через пятнадцать лет запрета выяснилось, что число голосующих за нее людей увеличилось в два с половиной раза. После этого великий Бисмарк расписался в крахе своей политики, разрешил социал-демократическую партию и ушел в отставку.

Из этой ситуации неизбежен военно-политиче-ский выход. С одной стороны, необходимо подавление радикальных группировок (борьба с международным терроризмом), с другой стороны – выполнение требований политического исламизма, главное из которых – дать возможность для развития миллиардам людей бедных регионов Земли.

Запад будет вынужден пойти на это. Изначально европейские элиты рассматривали социалистов как ниспровергателей, потом умеренную часть ввели в парламенты и правительства, реализовав в конце концов их требования, построив современные социальные государства.

Напомню маленький пример из истории на тему, что такое забастовка. Представьте: я за свои деньги купил завод, нанял людей, а теперь они мне говорят: поднимай нам зарплату. Тогда, в XIX веке, это казалось дикостью. А теперь право на забастовку стало законом. Я глубоко убежден, что будет выполнено и требование стран третьего мира на отмену права на интеллектуальную собственность в сфере компьютерных и информационных технологий, на свободу передвижения людей из бедных стран по Европе и США. И впереди нас ждут грандиозные программы по борьбе с мировой бедностью и неразвитостью.