Текст книги "Философия войны"
Автор книги: Александр Дугин
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА 12.
Евразийская система безопасности как геополитический императив
Существующая система координации в рамках Договора о коллективной безопасности в пределах СНГ недавно была преобразована в международную региональную организацию – Организацию Договора о коллективной безопасности. Для того чтобы ясно оценить значение этого решения, необходимо сказать несколько слов о том, что решению предшествовало.
С геополитической точки зрения с конца 80-х годов началась постепенная деконструкция стратегического потенциала сухопутного полюса, евразийского стратегического пространства, зафиксированного в то время в рамках Варшавского договора. Если в идеологическом смысле Варшавский договор воспринимался как союз стран с социалистической экономикой и марксистской идеологией, то в геополитическом ракурсе это была континентальная, сухопутная стратегическая конструкция, противостоящая атлантизму, который в то время отождествлялся со странами капиталистического типа. Заметим, что эта идеологическая модель в полной мере унаследовала еще более ранний – дореволюционный расклад сил в геополи-
тике, когда речь шла не о противоборстве идеологических лагерей, но о зонах влияниях крупных европейских государств. До СССР ту же евразийскую стратегическую функцию выполняла царская Россия.
Советский союз идеологически резко порвал с прошлым, с «царизмом», но геополитически унаследовал ту же самую стратегическую функцию. Законы геополитики оказались фундаментальнее законов идеологии.
Кризис марксизма в СССР и в странах Восточной Европы повлек за собой роспуск Варшавского договора. Никакого симметричного ответа со стороны стран НАТО, объединявших общества с капиталистической экономикой, не последовало. Более того, освободившееся стратегическое пространство постепенно заполнялось атлантистскими влияниями – страны Восточной Европы наперебой стали подавать заявки на вступление в НАТО. Геополитически это означает, что они стали отдаляться от евразийства и вовлекаться в орбиту атлантизма. Иначе и быть не могло, так как геополитические системы связаны между собой, как сообщающиеся сосуды, – там, где у евразийства убывает, прибывает у атлантизма, и наоборот.
На следующем этапе самоликвидации распался уже сам СССР. Политически и идеологически это выглядело достаточно радикально, но в стратегическом аспекте действовать столь же резко было просто невозможно. Поэтому система объединенных штабов стран СНГ сохранилась, как стратегическое наследие, как координационный центр общего руководства вооруженными силами новообразовавшихся стран. В принципе, как и само СНГ, эта военная структура мыслилась изначально как инструмент «постепенного и цивилизованного развода».
Однако с течением времени этот стратегический фактор, равно как и определенные экономические, таможенные и даже политические соображения, поставили на повестку дня именно геополитику. Оказалось, что стратегическое единство евразийских держав, которыми, без всякого сомнения, являются все страны—участницы СНГ, гораздо глубже, нежели политическое оформление истории советского периода или Российской империи. Общность интересов как общность судьбы (Гаспринский) стала все более осознаваться народами бывших братских республик и их политической и экономической элитой. Так, постепенно вместо инструмента «цивилизованного развода» СНГ стало мыслиться как стадия нового процесса, процесса евразийской интеграции. Надо отдать должное президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву, который первым заговорил о Евразийском союз». Кстати, в 1994 году аналогичный проект, только с другим названием выдвинул и президент Узбекистана Ислам Каримов, который, однако, позже ревниво отнесся к инициативе Назарбаева и принялся критиковать евразийство. Но дело не в названии, а в сути явления – геополитическое сознание лидеров стран СНГ в определенный момент – где-то в середине 90-х – под давлением объективного хода событий стало все более обращаться к необходимости переломить процесс стратегического распада евразийского пространства.
В период правления президента Ельцина инициатива новой волны евразийской стратегической интеграции в РФ особой поддержкой не пользовалась. Кремль не противодействовал ей открыто, но воспринимал довольно холодно. С одной стороны, этому способствовал экономический миф, активно насаждавшийся младореформаторами, будто бы любое сближение России со странами СНГ ей экономически невыгодно, а с другой – безоглядное равнение на Запад порождало в отношении бывших братских республик чувство скепсиса и раздражения. Национализм и западничество в этом вопросе сошлись. Кроме того, горячечный антикоммунизм любые интеграционные инициативы отождествлял с «коммунистическим реваншем».
Лишь к концу ельцинского периода, и особенно с приходом к власти Владимира Путина, ситуация изменилась. Получивший солидное геополитическое образование, опробированное на практике, новый президент не мог культивировать безответственные конъюнктурные мифы. Постепенно в РФ стало возрождаться стратегическое мышление, геополитическое видение мировой ситуации. С Путиным начался процесс поворота от «цивилизованного развода» к «новой интеграции».
Далее следуют важные конкретные шаги. Первый: закрепление «таможенного союза» пяти стран СНГ – России, Беларуси, Казахстана, Киргизии, Таджикистана. Из истории известно, что реализация «таможенного союза» является первым экономическим шагом на пути дальнейшей политической интеграции. Первым теоретиком таможенного союза (Zollverein) был Фридрих Лист, немецкий экономист, заложивший концепцию объединения немецких государств, которая позже блистательно реализовалась на практике. По сходной модели проходило и становление Евросоюза, начавшееся именно с таможенных интеграционных мер.
Развитием «таможенного союза», очередным этапом экономической интеграции стало создание ЕвроАзЭС. Евроазиатское Экономическое Сообщество стало еще одним шагом в сторону реализации последовательного Евразийского союза, расширяя модель таможенной интеграции до уровня более широкого экономического партнерства. С геополитической точки зрения в этом проявилась воля к возрождению евразийского полюса, того самого, борьбу с которым видят в качестве своей приоритетной задачи стратеги атлантизма – такие, как Збигнев Бже-зинский, описавший в своей книге «Великая шахматная доска» сценарий дальнейшего распада стран СНГ и, в частности, России в качестве оптимального (для Запада, точнее, для США) сценария. В лице Путина политические элиты стран СНГ, осознавшие потребность в новой интеграции, нашли точку опоры, геополитический фокус.
Несмотря на динамику и парадоксы внешнеполитической конъюнктуры, процесс евразийской интеграции за последние несколько лет постепенно набирал обороты. Именно в этом ключе следует понимать решение о создании Организации Договора о коллективной безопасности. После экономических шагов были предприняты военно-стратегические. Декларировав ориентацию на создание интегрированной евразийской экономики в формате ЕвроАзЭС, к которому, пусть пока в статусе наблюдателей, присоединились Киев и Кишинев, главы государств, взявших курс на новое евразийское объединение, делают следующий ход – объявляют свое решение о создании общей системы безопасности. Следует подчеркнуть фундаментальное различие этой новой межрегиональной организации и уже существующей системы координации вооруженных сил стран—участниц СНГ – речь идет о том, что управленческие инструменты, существовавшие по инерции и предназначенные для мягкого и постепенного разделения, радикально меняют свой смысл. Отныне мы вступаем в эпоху нового стратегического осознания общих целей, общих угроз и общих вызовов, которые превращают участников ЕвроАзЭС в элементы единого евразийского стратегического пространства, заново организующегося в геополитическое единство.
Конечно, нынешний формат Организации Договора о коллективной безопасности не идет ни в какое сравнение не только с Варшавским договором, но и с ВС СССР. Однако крайне важен сам геополитический вектор данного начинания. Если в этом направлении будут предприняты организованные и настойчивые усилия, стратегический статус Евразии может существенно возрасти. Конечно, не следует быть излишне оптимистичными: совокупный военный потенциал стран Договора недостаточен для конкуренции с могущественным НАТО. Но он такой задачи и не ставит. Важно лишь закрепить в конкретных шагах геополитическую волю к грядущему возрождению, выразить решимость укреплять и отстаивать стратегическую суверенность. Это уже немало.
На повестке дня стоит вопрос об общей системе «Евразийской Безопасности». Эта тема серьезно превышает масштаб нынешнего Договора, масштаб всех стран СНГ. Евразийская безопасность в сегодняшних планетарных условиях предполагает со стороны России гибкую систему альянсов и договоров с самыми разнообразными силами Запада и Востока. Евросоюз и Япония могут рассматриваться как континентальные пределы евразийской стратегической интеграции. Азиатские страны – Иран, Индия, Китай – попадают в число прямых партнеров еще естественнее. А расширение участников Организации Договора о коллективной безопасности за счет других стран СНГ, некоторых восточноевропейских государств и
Монголии вообще представляется неотложным делом.
Никто не утверждает, что евразийская интеграция – это нечто простое и легкое. Строить всегда сложнее, чем разрушать. Также следует учитывать, что предыдущие стратегические издания евразийской геополитики при всех своих плюсах имели колоссальный минус — они рухнули, оказались недолговечными, не справились с исторической задачей надежной геополитической интеграции континента. В этом явно видна ограниченность советской идеологии, а также геополитическая пространственная недостаточность евразийского блока в его предшествующей конфигурации – европейские геополитики (в частности, Ж. Тириар и Й. фон Лохаузен) давно предрекали, что Варшавский договор в тех границах, в которых он существует, исторически обречен. Единственным спасением для СССР (ранее Российской империи) была бы геополитическая нейтрализация Европы (и Японии) и выход к теплым морям на юге – только в таком случае атлантистский полюс был бы более-менее уравновешен. Но этому препятствовала идеология – как марксистская в случае СССР, так и колониально-царистская в случае Российской империи. В какой-то момент надо было жертвовать либо идеологической надстройкой, либо геополитикой. Увы, в XX веке российская (советская) политическая элита идеологией пожертвовать не захотела. За что и поплатились.
Сегодня повторять такие ошибки мы не имеем права.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Российская армия – политика и общество
«Круглый стол» в газете «Красная звезда»
Мир изменяется, неотвратимо вовлекая в этот процесс Россию. Какова будет роль нашего государства в мировой цивилизации в новых исторических условиях? Насколько трансформируются функции Российской армии в глобализирующемся мире ? Эти и другие вопросы были обсуждены на «круглом столе» редакции «Красной звезды» с ведущими российскими учеными, политологами и обозревателями Александром Дугиным, Михаилом Леонтьевым, Сергеем Марковым, Глебом Павловским. Вел заседание «круглого стола» член редколлегии «Красной звезды» Игорь ЯДЫ КИН.
Николай ЕФИМОВ, главный редактор газеты «Красная звезда»:
– Несмотря на драматические события двух последних десятилетий, Российская армия остается не просто инструментом политики, но и социальным институтом, играющим существенную роль в жизни общества. Стремительные перемены в мире и самой России обусловливают неизбежность трансформа-
ции всей военной организации государства, и в первую очередь Вооруженных сил. Очевидно: от их способности быстро адаптироваться к новым геополитическим реалиям и новым вызовам национальной безопасности во многом зависит и эффективность государственной машины в целом. Россия без армии – это уже не Россия.
На повестке дня в оборонной сфере стоит немало сложных вопросов политического и социального характера. Какова роль Российской армии как инструмента политики в первой четверти XXI столетия в контексте процессов глобализации и радикальных изменений сил на мировой арене? Новое видение места и функционального предназначения армии в системе обеспечения национальной безопасности. Возможность ее интеграции в общеевропейские оборонительные структуры. Курс на модернизацию страны и новая модель Вооруженных сил.
Как изменить образ Российской армии в массовом сознании? Роль победоносной военной кампании в деле возрождения армии и ее авторитета в обществе. Воспитательная функция армии как социального института в новых исторических условиях. Новое военное мышление, роль геополитики как основы адекватного мировосприятия. Можно ли жить без идеологии? Словом, существует целый комплекс вопросов, дать ответы на которые могло бы российское экспертное сообщество, тем самым помогая вывести страну из глубочайшего системного кризиса.
Михаил ЛЕОНТЬЕВ, руководитель отдела авторских программ ОРТ:
– Никакой роли Российской армии, кроме как обслуживание тыловых, хозяйственных интересов армии американской в условиях глобализации, о которых мы говорим, нет и быть не может. Также, как и у всех остальных армий мира. Разница – в степени специализации. Этот вопрос на самом деле освещать неинтересно. В принципе эти задачи должен решать Объединенный комитет начальников штабов ВС США. Пусть этим и занимается.
Однако я исхожу из того, что и победоносность процесса глобализации, и неизбежность однопо-лярности мира – вопрос, мягко говоря, открытый. И мы присутствуем, на мой взгляд, при конце этой глобализации. Проблема в том, какую роль в этом будет играть Россия? Будет ли она субъектом мировой политики или она останется тем, кому все равно какой: однополярный, биполярный или многополярный мир тебя окружает.
Что касается эволюции задач Российской армии, то чем меньше задач решает политика, в первую очередь экономическая, тем больше их возникает у армии. Если эта тенденция сохранится в нынешнем виде, то скоро все задачи, начиная от мелкохозяйственных и кончая стабильностью, безопасностью, снабжением, организацией производства и т. д., будут возложены на армию. Это простая экстраполяция тенденции. При этом армия все менее и менее оказывается способной данные задачи выполнять.
Я не буду вдаваться в детали реформирования ВС. Существуют профессиональные концепции того, какой должна быть современная армия при новых угрозах (об этом, на мой взгляд, весьма интересно писал Павел Поповских). В этих вопросах я себя профессионалом не считаю.
Но главная претензия к армии у всех – ее качество. Понятно, что с этим качеством происходят некие процессы. Но... Много говорят о военной реформе, о переходе к контрактной армии. При этом молчат о том, кому в принципе и зачем необходимо повышение качества Вооруженных сил. Если армия деградирует в вооружении, в обеспечении современным вооружением (компот, обмундирование, даже квартиры – вещи тоже очень важные, но несопоставимые) на всех уровнях, то кому и зачем будет нужна такая «качественная армия»? Чтобы ходить на хозработы? В принципе тогда не нужно качественной армии. И получается, что нынешняя деградация личного состава совпадает с деградацией вооружения. С этой точки зрения непонятно, что вторично, что первично, – курица или яйцо, и, в общем, неинтересно даже выяснять. Потому что если государство не займется программой перевооружения армии, определив конкретные вызовы, конкретные угрозы, которым она должна противостоять, то тогда к понятию военной реформы очень применимо слово «Зачем?» Для хозработ нынешняя армия пригодна. И ничего не надо делать.
А если мы исходим прежде всего из качества ВС, то коренной вопрос здесь – принцип отбора. На мой взгляд, деградация принципа отбора в армию дошла до предела. Призыв сегодня – это ловля наиболее не приспособленных к уклонению элементов общества. Неприспособленных по разным причинам. По принципу физической неспособности быстро бегать. По принципу умственной неспособности уйти от этого вопроса. По принципу: все равно, где жить. Налицо не просто рабоче-крестьянская, не просто маргинальная армия, идет отбор самого низкопробного человеческого материала. За исключением частей, которые считаются элитными, армия очень похожа на государственную богадельню. Страшно смотреть на этих «бойцов». Впечатление, что это какие-то психи из больницы для бедных. Поэтому их бьют, не кормят. Данный принцип отбора разлагает уже и офицерство. Офицер, управляя командой из этих «солдат», не по своей воле превращается в надзирателя. Или в санитара, если это младшие офицеры.
Я считаю, что единственный и совершенно логичный способ выхода из данной ситуации – принципиально перевернуть систему отбора. Я не считаю, что Россия может полностью перейти на контрактную армию. По целому ряду причин. Во-первых, очень большая страна. И мы должны иметь достаточно большой слой резервистов. Во-вторых, это неприемлемо даже по политическим и моральным соображениям. Это уступка тем людям, которые говорят: пусть богатые и сытые в армию не идут, а платят деньги, на которые мы будем содержать здоровую контрактную армию. То есть в воюющей стране, в стране с очень высокими социальными контрастами мы обречены в ближайшее время на эти социальные контрасты) мы создаем не только социальный динамит, мы воспитываем ненависть к политической элите страны. И если эта армия не поднимет эту элиту «на штыки», то, значит, ее уже совсем плохо кормят. Но обязательно возникнет момент, когда у нее все же появится элементарная физическая сила.
Наша страна все-таки обречена воевать. Вокруг – огромное количество локальных конфликтов. Мы получили страну с практически не оформившимся территориальным пространством, с огромным количеством вызовов. Мы вступаем в очень сложную политическую эпоху с огромным количеством желающих создавать нам проблемы. Они их создадут. Хотя это в общем нормальное состояние для такой страны, как Россия. Нормальное. Но решать эти проблемы надо с минимальными потерями и качественно.
И делать это придется. Наличие угрозы не является поводом для капитуляции.
Мне кажется, было бы целесообразно запретить призыв в армию всех, кроме поступивших в высшие учебные заведения. Последних же призвать в обязательном порядке. Надо превратить систему повинности в систему привилегий. Служба в армии есть привилегия! Контрактник? Жесткий контракт, жесткий отбор. Не все поступившие в вузы – Спинозы. Но заведомо они более способны к обучению, чем те, что набираются сейчас. Таких парней у нас много. По численности проблема решается просто. И здесь надо реально и резко сократить сроки службы. Можно выпускать солдат-резервистов. А если эти люди хотят получить офицерское звание, они могут призываться потом на соответствующие сборы, но уже по желанию.
Вопрос сроков службы – опять же вопрос профессиональный. Но в результате мы получаем другой состав армии, который автоматически ставит перед офицерами иные задачи. Автоматически они станут иначе себя чувствовать, автоматически меняется система подготовки офицеров. И получается армия, которая сможет справиться с иными качественными задачами, с иным уровнем вооружений и т. д.
Если это произойдет, можно будет говорить в принципе о некоем политическом перевороте. Ведь армия тогда действительно превращается в ключевой институт воспитания политической элиты. Например, можно просто запретить занятие государственной службой тем, кто не служил в армии, кроме специальных исключений. Человек должен доказать, что он не мог по разным причинам отслужить. Далее, можно ввести льготы при оплате обучения. Иные вещи. Но, я уверен, это изменит отношение к армии. Когда армия элитна, люди совершенно иначе относятся к службе в ней. То есть надо провести систему мероприятий, в основе которой должно стоять изменение системы комплектования ВС.
Игорь ЯДЫКИН:
– В формировании элитности воинской службы, наверное, свою роль должны сыграть СМИ. За последние пятнадцать лет общество по отношению к армии прошло путь от ненависти до любви. Поисти-не, нашей армии нужно воевать, чтобы заслужить уважение к себе?
Михаил ЛЕОНТЬЕВ:
– Что мы сейчас будем обсуждать наши СМИ, которые, как часть нашего общества, больнее армии на голову. И которые только начинают, надеюсь, выходить из глубочайшего кризиса. Естественно, рыба тухнет с головы. А головой всегда были СМИ. И то, что у СМИ в отношении к армии произошли очень серьезные изменения, есть минимально необходимая предпосылка к тому, что что-то можно сделать. Потому что раньше шла просто травля, натуральная травля. Причем эта травля началась именно тогда, когда армия стала воюющей. До этого было просто презрительное отношение. Затем произошел момент, когда общество наше поняло, что оно теряет государство и вообще может потерять все, включая жизнь. Этот момент, который был отмечен сначала, между прочим, в Югославии (за что спасибо американцам), а потом – второй Чечней, за что спасибо чеченам. То есть в результате неких обших воздействий на периферии российского общества (потому что Чечня – в общем-то не центр) оно восстановило некоторые элементы инстинкта самосохранения. Что автоматически вызвало изменения в отношении к армии.
Но пока результаты этих изменений не проявляются ни в чем. Толп добровольцев в военкоматах мы не видим. И это опять же естественно. Потому что процессы, о которых я говорил, не изменились и продолжаются дальше. То есть общество в большей степени изменило отношение к армии, чем государство.
Если говорить объективно, и не только с точки зрения деклараций, в значительной степени вполне искренних, государство относится к армии точно так же, как относилось раньше. Именно на подобном отношении построена вся логика нынешних реформ: на инерции отношения государства к армии как к какой-то обузе. Раньше плевали, теперь жалко. Офицеры без квартир! Жалко. Президент приезжает, скажем, в Североморск, и его охватывает потрясение от увиденного. Но это не влияет пока на логику отношения государства в целом к проблемам ВС. Если можно не финансировать заложенный в бюджет убогий оборонный заказ, его и не финансируют. И за это еше никого не «шлепнули»! Тогда о какой реформе можно говорить?! Есть несколько конкретных людей. Их можно «отловить» и посмотреть прямо в глаза. Они ходят, сидят в креслах и совершенно не боятся, что им что-то будет за невыполнение бюджета.
Есть устоявшееся мнение, что мы не можем строить новую армию до тех пор, пока не определим свое место в мире. Это соответствует действительности до той степени, что, если мы еще будем столько же определяться, нашего места в мире просто не будет. Есть некоторые страны, перед которыми такие вопросы не стоят. Я, например, не понимаю, зачем чехам армия? Это страна, которая систематически сдается без единого выстрела,
Сергей МАРКОВ, директор Института политических исследований:
– И тем самым сохраняет прекрасные архитектурные ансамбли...
Михаил ЛЕОНТЬЕВ:
– Такая позиция тоже есть... Очень многое в логике нынешних реформ диктуется людьми, которые в принципе абсолютно уверены, что России армия не нужна, что более развитое, цивилизованное человечество решит за Россию все задачи. Но почему-то открыто об этом не говорят. И не участвуют в реформе армии. Эта позиция имеет, очевидно, право на существование в свободной стране. Но таких людей обычно и не привлекают к реформированию армии. Человека, который не ест рыбу, от которой его тошнит, не привлекают к приготовлению рыбных блюд.
Глеб ПАВЛОВСКИЙ, директор Фонда эффективной политики:
– У нас любят говорить о «прорыве в третье тысячелетие». Но «прорыв» уже не вопрос желания – хотим мы или нет прорываться куда-то. Прежний мир уже обваливается в другое состояние. Однополярным наш мир не стал, зато стал «мультимилитаризо-ванным». Мира во всем мире еще долго не будет. Будет серия войн за региональное урегулирование, которые закончатся новым мировым строем – как закончилась 30-летняя война вестфальским урегулированием, а Вторая мировая – ялтинскими договоренностями.
Воюющий, опасный мир и есть тот прорыв, на который России приходится отвечать. Ответ часто может быть тоже только вооруженным. Необходима адаптация государственных, военных и общественных структур России к перспективе предстоящих ей военных и военно-террористических угроз. Поскольку мир становится воюющим миром, армия для российского общества превращается в высокую ценность.
В последние годы армия превратилась из пренебрегаемой и вышучиваемой реликвии чуть ли не в главную шкалу, в эталон суверенитета и государственности. Это хорошо? Хорошо. В конце концов, что такое Россия, если не русский язык плюс Вооруженные силы? Но едва старое злорадство прошло, как настало недоумение: если армия так важна для России и мы все с этим согласны – как понимать все эти новости, эти еженедельные катастрофы, гибель солдат на Кавказе, примеры разгильдяйства и воровства? Если армия для суверенитета России – абсолютная шкала, то где же мы на отметке шкалы? Реалистический ответ: «Россия на низком старте» – отклоняется массовым сознанием, которое ждет быстрых побед, почему-то считая, что Путин их обеспечит.
Сегодня СМИ самостоятельно формируют образ армии, армия себя не узнает и сердится за это на СМИ. Но СМИ не виноваты, это производство, машина. Гигантская промышленная машина, которая производит и продает образы. Почему мы считаем, что «человек должен все сам правильно понимать»? Это остаток советского просветительского мифа. Настроения людей переменчивы, бессмысленно ждать их «самоналадки». Никому не нужен советский агитпроп. Но я бы сказал, нам нужен Агитпром – система формулирования и продвижения слов и образов, раскрывающих сложные, комплексные стратегические программы государства. Пропаганда? Да, и пропаганда тоже, но не только она. Нужна обдуманная, хорошо и правильно построенная система доведения политических задач и угроз до каждого гражданина страны. Такая система не вырастает сама собой.
Армии нужна автономная система прямой связи с гражданами, учитывающая, что при нехватке общения люди находят свои объяснения. Граждане не пойдут за новостями в военкомат. Армия должна сама найти способы объясняться с населением – там, где людям это удобно и где они готовы выслушивать аргументы военных.
Армия в 90-е, лишенная финансирования, стала из военного механизма военно-хозяйственным. Она срослась с территориальными структурами и экономиками. Многие и сегодня под военной реформой понимают именно «военно-хозяйственную», а под профессионализацией армии – этакий армейский хозрасчет. Но Вооруженные силы в качестве хозяйства – неэффективны, отсюда всем заметное противоречие, и вопрос: на то ли тратятся деньги? Людям и вправду страшно – на Кавказе воюют, и вокруг по обводу границ России все воюют, либо грозятся воевать, либо пересматривают границы друг друга.
Александр ДУГИН, директор Центра геополитических экспертиз, лидер партии «Евразия»:
– Несколько слов о том, какова социально-политическая функция армии в нынешней России. Если мы посмотрим на историю человеческого сообщества, то увидим, что армия всегда была главной силой в создании суверенной государственности или того, что под ней понимали в древнем мире. Экономика, религиозная деятельность, культура могут развиваться и в собственном государстве, и в чужом. Завоеванные народы не прекращают заниматься хозяйственной деятельностью, создавать культурные ценности, исповедовать те или иные культы. Но государство становится суверенным, а народ становится свободным лишь в том случае, когда дружина (воинский класс) берет на себя две фундаментальные функции: защиту от внешнего противника и поддержание внутреннего порядка. Раньше эти функции исторически сочетались в одной и той же касте воинов, которая, собственно говоря, и создавала исторически основу той или иной государственности. И, естественно, изначально в любом государстве военная прослойка занимала привилегированное положение. Так оно и было с древнейших государств мира и до последних веков. Иными словами, элита или аристократия, с одной стороны, и военное сословие – с другой, были почти синонимами. Лишь совсем недавно, несколько столетий назад, в светское общество стали принимать людей третьего сословия. Таким образом, основу элиты суверенных государств всегда составляла военная прослойка.
Следовательно, социально-политическая функция армии является центральной для всех суверенных государственных образований. А сама армия – прямым и непосредственным гарантом суверенитета государства и, соответственно, гарантом свободы и независимости общества, которое сопрягает свою судьбу с данным государством. Поэтому армия изначально и была носителем не только оборонных или полицейских, но и государственно-образующих, а также эли-то-образующих функций. Собственно говоря, генезис элит – дело армии.
Если задаваться вопросом о месте России в современном мире, то мы стоим перед геополитической дилеммой: либо Россия сохраняет свой геополитический суверенитет, то есть имеет право на проведение самостоятельной внешней и внутренней политики, либо мы отказываемся от этого суверенитета. Полная и однозначная поддержка глобализационного процесса, некритическое отношение к нему, восприятие его как необратимого свершившегося факта предполагают отказ России от своего геополитического суверенитета. Приблизительно к такому (безответственному) выводу пришли многие наши реформаторы в начале реформ, объявив, что Россия должна фактически прекратить свое самостоятельное существование. Отсюда и пошла, на мой взгляд, дискредитация Российской армии. Это не было случайным моментом.
При новом президенте отношение к этому вопросу стало постепенно меняться. По крайней мере о суверенитете России стали всерьез задумываться. До Путина такой вопрос даже не стоял – все было направлено на добровольный отказ от суверенитета.
Соответственно, начало меняться и отношение к армии. Оно еще не поменялось, и здесь я согласен с Михаилом Леонтьевым, оно начало меняться. Постепенно власть припомнила, что именно армия остается главным и, по сути, единственным гарантом суверенности Российского государства. Хотя однозначного и решительного выбора между сохранением суверенитета Российской Федерации, как полноценного геополитического образования, и включением России в процесс глобализации сегодня пока не сделано. Соответственно, нет окончательного решения относительно социально-политического статуса армии и путей ее реформирования. Сейчас мы, очевидно, находимся в процессе принятия решения.
