Текст книги "Смерть краскома (СИ)"
Автор книги: Александр Ягодкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
В первый бой латышей бросили 25 октября 1915 года, когда кайзеровские войска подошли к Риге на расстояние пешего перехода. Уже 28-го числа прощался я вместе со всеми рижанами с первыми тремя убитыми на Тирелских болотах стрелками. Устроили похороны пышно, в Латышском Собрании, находившимся рядом с родным Политехом. А 5-го ноября наш 3-й Курземский батальон по железной дороге Рига – Тукум отвезли на последнюю станцию Юрмалы – Шлоку, и мы усилили уже сражавшийся там 2-й Рижский. Наступление врага удалось остановить, но дорогой ценой, хотя даже к смерти на войне привыкаешь скоро.
Через пару недель стрелки подарили мне сделанную из гильзы зажигалку, не очень-то нужную не курящему человеку. Подобное окопное творчество развилось стремительно и массово – помогало не думать о плохом. Я же из ответной благодарности не жалел на стрелков дорогой американской целлюлоидной фотоплёнки и снимал на Кодак ?2 фронтовую жизнь. Проявлять её, и печатать карточки было совсем не трудно – юрмальский поезд за пару часов довозил до Риги, где у брата на квартире стоял мой фотоувеличитель и ванночки. Кстати, брат же, среди прочей своей контрабанды (в основном для Военного ведомства) зачем то привез и подарил мне зелингенскую саблю и даже новейшую портативную Лейку. Так что невольно пришлось становиться по совместительству военным фотодокументалистом – единственным на весь фронт, а потому широко известным в узких кругах.
С Лейкой и блокнотом, а то и пулемётом, даже первое ранение и «клюкву» на темляк заслужил. Вздумал виды с новых ракурсов на рассвете поснимать, вот и занесло на передовой секрет, чем и отвлёк бодрствовавшего стрелка от несения службы. А тут перепившиеся крепкой, но дюже вонючей хуторской бражки-зурзы, кайзер зольдатен берега попутали и завалились в наш окопчик. Что творил в той рукопашке не помню, только барабан у «Нагана» потом пустым обнаружил, а с клинка кровь стирать пришлось. Даже в болтавшейся на шее, чудом уцелевшей камере несколько убойных кадров оказалось. Фотографии не Бог весть, но чужие подвиги, запечатлевая, всем становилось ясно, что и сам я такой же опасности подвергался, и первое ранение тому доказательством являлось. Потому награды удостоился вместе с заснятыми героями. Хотя, не появись фотоснимки рукопашного боя в Рижских газетах, начальство могло и не заметить «локальный инциндент».
Лишившейся вековой немецкой конкуренции, зарождающейся национальной буржуазии, стремительно на военных заказах богатеющей, срочно требовались СОБСТВЕННЫЕ герои, и их выпячивали, как могли, а командование не знало, как тому противостоять. Да и свой гешефт с этого оно имело, ведь и генералам отваливалось от не хилых сборов и пожертвований для защитников, что проводились в Риге и в не занятой врагом Лифляндии. Хотя сибиряки, сидящие в окопах рядом с нами, воевали не хуже, и жертв несли не меньше, но буйным цветом расцветшее местное земгусарство замечало только своих, и в лаптях да пасталах наши стрелки не щеголяли. Ко мне в старейший военный госпиталь Европы, что находился на окраинной станции Риги – Брасса, зачастили различные делегации с фруктами, цветами и шерстяными носками, вязаными ручками сентиментальных патриоток, порой довольно миленьких. Но интересовала в них меня отнюдь не декламация стихов Райниса или Аспазии, хотя отдельными барышнями намёки делались, что герою ни в какой награде отказано, не будет – хоть в самоволку ещё не долеченным убегай.
Заштопанная штыковая дырка в предплечье вскоре заросла, а зарубцевавшийся шрам поперёк лба даже мужественности придал, как бы говоря, что не в тыловых частях службу влачу. Кося под бывалого, ещё пребывая в законном отпуске после ранения сел на курортный поезд и попёр пару мешков нанесённой мне патриотками антоновки на передовую – тем с кем вместе резался. Благо, что комбат разумом обладал и выгнал положенное догулевать. Но узнал от очевидцев занятное о себе – оказывается это я большую часть немецкого отделения и уничтожил.
Расстреляв барабан, принялся врага саблей колоть-резать, причём столь быстро, что глаз за мной не поспевал. И слухи о неком берсерке уже по окопам поползли. Не мог же я всем разъяснять, что в схватке из астрала меня богиня Кара вела, и каждый вход в боевой транс превращает меня во всё более опытного её выйделота. В этом становлении только крайний стресс ведёт к прогрессу.
Среди добытых трофеев выбрал себе Люгер и винтовку Маузера с хорошим боем, а потом по знакомству в мастерских «Руссо-Балта» приладил к ней ранее купленный телескопический прицел. Попутно уболтав перевестись в наш батальон и рукастого солдата, мне помогавшего. Ходатайство инженер-полковника Покловского-Козелло разрешило формальности, хотя Даниил не был латышом. При золотых руках и сравнимой с магнитом тяге к железкам, крайне слабохарактерным мужик был, вертели и подставляли его в наглую – не умел отказывать людям и тем более посылать нах...алов. Но со мной не прогадал – предоставилась и в действующей армии ему работа по специальности и в собственной каморке. Назначили его на должность оружейного мастера 1-го разряда с жалованьем аж в 30 целковых, это когда прочим нижним чинам в военное время месячную выплату с 50, аж до 75 копеек подняли. Даже до войны на верфи «Наваля» оклад имел Даня 35 рублей, но только теперь – на всём готовом проживая, наконец-то появилась у человека возможность родне помощь слать. А то, что не титульной нации он глаза прикрыли, ведь до этого тепленькое место в мастерской обжил шустрый еврейчик, чисто щебетавший и по-русски, и по латышски, но не знавший с какой стороны напильник держат. Что капризное американское оружие не прощало. При отражении германских атак команды в окопах звучали интернационально:
– Мойша, met гранату! – Капсуля nav! – Met-met var буть ё...нет!
Вторым, а вернее сказать первым и по порядку, и по значимости моим отпускным знакомством явилась Ольга-Акулина. Одна из девушек, посетивших в госпитале раненного героя. Я тогда от скуки и для разработки руки, надумал занять себя изготовлением маскировочной сети. Потому и попросил у барышень лоскутков да обрезков что не жаль. Сия сударыня с печальными голубыми глазками в объявленном мной соревновании по сбору утиля победила подруг-соперниц с разгромным счётом, ибо к заданию подошла вдумчиво и с инициативой. Да к тому же так сложилось, что лет 10 на этих самых лоскутках она все свои девичьи ночи коротала, да обо мне – смелом и красивом герое грезила. Совсем её малолеткой забрала из многодетной латгальской семьи в Ригу немецкая мастерица-корсетница в услужение и выделила фрау-эксплуататор ребёнку жилплощадь в чуланчике без окон, благородно именуемом девичьей комнатой, на матрасе набитом тем, что в конце каждого рабочего дня у неё в «салоне» с пола сметалось. Сметливой девочке ремесло даже понравилось, и вскоре хозяйка только заказы принимала, а работал подросток, с годами в профессии совершенствуясь. Но с началом войны, ушла фрау как то из дома и не вернулась, а полиция заявление о пропаже человека приняла, но ничего не предприняла. На птичьих правах продолжила Ольга в квартире-мастерской проживать и обслуживать наработанную ранее клиентуру. Никого, не растеряв, фирму даже расширила, продемонстрировав изрядные организаторские способности. Поскольку теперь ночевала на хозяйкиной кровати с балдахином, то тюфяк набитый обрезками пожертвован был на дело защиты Отечества. Да не он один, прикупила ещё конопляной нити, а уж челнок, я как рыбацкий сын, с закрытыми глазами из любой щепки выстрогать смог бы, тем более сеть сплести. На сотворённую мной основу мастерица лоскутки живо приметала – всё получилось очень профессионально, так мы за общим занятием и сблизились незаметно.
С фронта наезжая уже не к брату на квартиру спешил. Даже в ускоренном порядке отношения официально оформил – в случае моей гибели, что бы пенсией милая девочка обеспечена оказалась. Хотя та и своим бизнесом на хлеб с маслом зарабатывала – заказы не сокращались. Именно этот весомый аргумент помог убедить моего полкового начальника дать разрешение на создание семьи, будущие мои дети, даже если случится худшее, голодать не станут. Военное время и особенность национальной воинской части освободили нас от безделья. Когда досье на невесту собирали всем полком, но основные правила приличия исполнять всё же требовалось – не жениться на разведёнке, цыганке, танцовщице и т. д.
Невеста развила бурную деятельность, для того что бы «было по богатому», хоть отмечать свадьбу мы собирались в узком кругу. Право на это она имела, война войной, но в жизни, раз бывает ... такое мероприятие – замуж она выходила раз и навсегда. Потому платье ей подруга сшила из белого шёлка с таким размахом, что мне на пару кальсон потом перешить получилось. Не отгрызут теперь проклятые животные в окопах то, чем молодой муж особо обязан дорожить! Мне так же парадный мундир из английского сукна справить пришлось – в гарнизонной швальне нижний чин ясно, какой национальности работал хорошо и не дорого только ради возможности держаться подальше от мест, где стреляют.
А свёл меня к нему всё тот же главный квартирьер Покловский-Козелло, имевший дела с братом и потому мне так же покровительствовавший. В его силах оказалось и выморочную квартиру, в которой Ольга проживала, на военное ведомство оформить, а затем реализовать понятно какому офицеру. Дал он понять, что корсетный салон являлся прикрытием германской резидентши, но та больше туда не вернётся. Разумеется, инженер-полковник на нашем застолье оказался свадебным генералом, причём очень остроумным и приятным в общении.
Банкет с устрицами, сигарами и французским вином в отдельном кабинете лучшего ресторана Риги «Отто Шварца» (хоть с недавних пор владел им уже латыш шведского происхождения Йиргенсон) оплатил мой всё богатеющий братик. К этим расходам присовокупил ещё и подарок – пару тельняшек финской вязки, дабы я не мёрз и свои морские корни не забывал. Потом мы с женушкой не упускали случая шикануть и унять нервное напряжение там же, или сняв в сауне на двоих бурбуль-ванну (джакузи), в случаях, когда вырваться из окопов получалось, но такого счастливого полусна как тогда у меня больше не повторялось.
Вернувшись на передовую, захотелось опробовать в деле заготовленную амуницию и оружие. Специальных команд снайперов ещё не ввели, и мои стрелялки воспринимались пока начальством как чудачество. Но стрелки имели особое мнение – противник уничтожался, и авторитет мой у нижних чинов рос. Даже не смотря на то, что в своей полуроте я не то что бы зверствовал, но обязанностями не манкировал и на унтеров их не перекладывал. В шагистике это не выражалось, да и уставы не заставлял зубрить, но противогазами смог весь личный состав обеспечить и ежедневно проводил тренировки по облачению лиц в эти страшно не удобные мешки. Про «атаку мертвецов» при обороне Осовца уже были наслышаны все и никто не отлынивал. Так же удалось избавиться и от ковбойского счастья – Винчестеров. Взамен выдали нам японские Арисаки. Хотья калибр у этого ружья и разнился с общеармейским, перебоев с боепитанием не ощутили.
Патронов заготовили много. Японская винтовка оказалась ухватистой, и удобной для штыкового боя, коим я так же озадачил вверенное мне подразделение. Тянулась вязкая окопная рутина, потому стрелки возможности размяться даже рады были, и дошло дело до организации ротного чемпионата, с призом в виде весьма приличных карманных часов (разумеется, трофейных), с гравировкой о заслуге в фехтовании. Хоть и занимался с землячками я от скуки, а начальство решило по-другому. Мол, инициативу проявляет от служебного рвения. И толи за рвение, а может в виду кадрового голода, наверху решили меня повысить в чине и дали командовать целой ротой.
1.3.
Среди добавившихся моему благородию благ оказалась даже полагавшаяся ротному служебная лошадь, довольно крупная и годная не только под седло, но и под гуж. В последнем варианте и надумал я её использовать. Плохой наездник из рыбака, а под оглобли полученный транспорт объездить дело плёвое, как и санки смастерить, умельцы в роте нашлись сразу и управились за неделю. Тут же вспомнилась мне зимняя рыбалка с отцом и братом, а в недалёком заливе рыбка ведь так же водилась, да и сети у местных рыбаков занять труда не представляло. Вот и собрались мы с Данилой на рыбный промысел, на всякий случай прихватил он ещё и ружьё-пулемёт Мадсена, который недавно починил, но из пулемётной команды его забрать не торопились. По слегка припорошенному ровному льду залива лошадка рысила легко и времени на дорогу с ловлей много не затратили. На обратном пути заметили мы в небе приближающуюся гудящую точку, вскоре разросшуюся до двухмоторного биплана. По закону подлости разумеется германского. По ранее виденным фотографическим карточкам определил, что это двухмоторный бомбардировщик Гота, и помимо 300 килограмм бомб стоит на нем ещё пулемет «Шпандау» или «Парабеллум». Вот из него и принялся он по нам шпарить, бомбу то ли пожалев, то ли уже ранее израсходовав. Но и того что нам попало, хватило лошадку угробить, причём показалось что её чуть не на части разорвало. Это кровавое скотство втолкнуло меня в боевой транс, и когда пилот пошёл на второй заход схватил я пулемёт ... . Очнулся когда рожок того опустел, а аэроплан развалился на льду залива, чудом не проломив его. И вот он лежит вверх колёсами в ста аршинах от нас. Богиня Кара вселяясь, не промахивается. Вначале заснял я столь эпическую картину на Лейку, а потом понеслись с Даней наперегонки к аппарату.
Подбежать мы успели вовремя, не перекрой я краны бензобаков, костёр бы получился отменный, а хотелось за лошадку трофеями компенсироваться. В первую очередь интересовал пулемёт, обладавший таким УБОЙНЫМ действием. Он поразил своим калибром – аж 2(ДВА) сантиметра, это была уже автоматическая пушка! У умирающего немецкого лет-наба выяснил, что на это изобретение Беккера из-за сохранения тайны даже привилегия специально не оформлялась, и нарвались мы, а вернее они на испытание в боевых условиях. Ясно, что столь секретное чудо у меня начальники отберут. Но такая корова нужна самому и потому принялись мы в четыре руки железо откручивать. Потом выкинув всё из санок и водрузив туда орудие, весившее не больше любого из нас, сами взялись за оглобли. За пару часов допёрли возик до берега, доказав что бурлаки и дураки не только на Волге добровольно в лямку впрягаются. У того же рыбака, что сеть одолжил ещё и лошадь заняли, пообещав весь улов ему уступить. И повёз я трофей прятать, так что бы и самому не сразу найти. Данила же с рыбаком пехом опять на лёд отправились – на биплане ещё много чего оставалось не открученного. Я пообещал вернуться за ними как только с главной миссией управлюсь.
Переполох в роте поднял изрядный, мобилизовав экстренно всё тягло, чуть ли не до собак и погнал караван трофеи вывозить. Их оказалось не мало, вплоть до солидных размеров сковородки, что, оказывается, защищала седалище пилота. Но наведённая богиней пуля позорной смерти того через ж... не допустила, пробив сердце. Кухонная же принадлежность к нашему прибытию во всю по прямому назначению использовалась. Данька смастерил наскоро примус-коптилку, ибо топлива в баках хватало, и жарил во всю закуску из невинно убиенной нашей лошадки. Прибавила нам аппетиту и найденная в кабине фляжка шнапса, весьма при работе на морозе не лишняя. Совершенству пределов не бывает, и зачем отказываться от маленьких радостей пикника на природе?
Пришлось веселье сворачивать, ибо каждому из десятка прибывших со мной досталось буквально по напёрстку да кусочку мясной жарёнки на зуб. Именно как профилактическое средство, вдохновляющее на трудовой подвиг. С аэроплана ободрали всё, что могло сгодиться нам в землянках, как и трупов трёх авиаторов, а затем устроили на манер викингов погребальный костёр, запалив останки воздушной ладьи вместе с погибшим экипажем. Лед в том месте вскоре растаял и всё ушло под воду – теперь случись поиск пропавших, найти никого и ничего не смогут. Огласки, увы, избежать не получилось и наехавшее начальство отобрало всё что узрело (примерно десятую и не особо потребную нам часть). Для освещения коптилками в землянках петролиум теперь имелся. Да и у моего блиндажа появилась вкопанная в землю тележная ось – забросить вдвоём на торчащее в небо колесо пушчёнку во время авиа или цепелин-налёта труда не составляло. Так как тихориться больше не требовалось, снимок геройски сбитого аэроплана отправил в издававшийся в Риге уже 10 лет «Солдатский листок». После публикации начальство накатило второй волной и украсило кожаные авиационные куртки превосходной немецкой выделки, мою «Станиславом» (аккурат дырочку прикрыл), а Данькину Георгиевской медалью.
Среди трофеев ещё планшетка с картой имелась. Первую я спрятал, а вот карту отдал в штаб ( предварительно сняв с неё кроки), причём с собственным предложением. Наконец-то стало известно местонахождение так надоевшей вражьей гаубичной батареи. Пока позицию та не сменила, а залив сковывал лёд, появилась возможность разделаться с паскудницей, и я запросил разрешение на рейд.
Суть авантюры заключался в том, что латыши слишком хорошо знали немецкий ордунг и казавшееся преимущество давно научились обращать в недостаток. Внешне всё выглядело просто – за море у немцев отвечать должен флот, за сушу – армия. Но ещё Христос ходил по воде аки посуху. Мне же так и хотелось лично кайзеру сказать – «на морозе вода превращается в лёд, идиот!!!» То есть, когда кайзермарине район боевых действий покидал, территория превращалась в ничейную зону, которую в светлое время суток в лучшем случае визуально контролировали с берега. Но зимние ночи темны и долги, потому совсем не трудно обойти посты по льду, разведав у рыбаков предварительно, где те имеются. Сложнее получалось вернуться, тут метод крокодила – по собственному следу, не годился. После того как пошумим, ждать группу станут и на льду, а укрыться там нам будет негде. Разумеется, разработали несколько вариантов отхода. Например, при подходе к линии фронта дать зелёную (или красную) ракету, чтобы для облегчения нашего прорыва сымитировали ложную атаку и т.д. Только недавно возглавил наш батальон битый жизнью ветеран, ещё на японской войне сполна горя хлебнувший, а главное – правильные выводы из этого сделавший. Он сдерживать меня не принялся, понимал, что пустое это – грязь свинья везде найдёт. Уж лучше избыточно инициативного с прибытком для отчётности использовать, авось свезёт придурку молодому и тогда уж плюшками с начальством поделится. Напутствовал, правда, по-доброму, давая полный карт-бланш, посоветовав себя и людей беречь. Если группе задержаться в тылу придётся, то оформлен рейд будет как глубинная разведка, или ещё как. Главное, чтобы своих штабных не боялся – бумажкой прикроет.
Не исключая возможности задержки в рейде, подготовку и отбор в группу провёл уже по серьёзному. Охотники жребий тянули, так как шинелок с мундирами годных, что с германцев сняли, только дюжина обнаружилась. Вот в них и переоблачились, сознательно себя при неблагоприятном исходе статуса военнопленных лишая, но добавляя шансов исходу благоприятному. НУ ОЧЕНЬ долго изучая характер немцев латыши им в плен сдавались крайне редко, сказкам про кофе и белую булку не веря, потому игры в благородство в расчёте на взаимность, даже среди национального офицерства не практиковались.
Какую-то не нужную нам утварь у рыбаков сменяли на большой отрез старой парусины, цвета грязного снега. Пошили масхалаты, лишь на время операции, чтобы потом скинуть и забыть, превратившись в бравых зольдатен Германской имперской армии. Патронов к открыто демонстрируемым Маузер 98 имелось не густо, сколько Бог послал, но заныкан у каждого ещё и Наган был, и тут ограничения с боеприпасами только вес нам выставлял. Ведь в ранце ещё умещался 2,5 кг «фонарик», шмат копченого шпека и сухари. Ну и обязательные мыльно-рыльные – неопрятность демаскировала, и прочая мелочёвка. Подготовившись, вышли, наконец, рискуя оторваться в море или провалиться под ставший не надёжным лёд, но удача дураков любит, и проскочить группе удалось без эксцессов. Как и вблизи от Тукума у рыбаков получить о противнике исчерпывающие разведданные. Даже один отчаянный парнишка вызвался к самым пушкам по лесным тропинкам вывести, но за это условие выставил – в отряд его включить, даже дедово ружьишко у него нашлось. До ночи на рыбацком хуторке хорошо отдохнули, и хозяйка трижды горячим всех накормила. У нас правда марки трофейные для расплаты имелись, но и без того латыши своим в еде не отказывали, очень в ту пору немцев они не любили. С вечерними сумерками, наконец, выступили на тропу войны, осознавая, что убивая, и у самих быть убитыми шанс велик, в предрассветной хмари добрались до батареи. Побудки ещё не было, но пару кухаривших немцев и часового сняли всё же по тихому. Затем с немецкой тщательностью в изготовленные землянки полетели гранаты, как и в стволы орудий. Исключением явились только офицерский блиндаж и не жилые складские. В первый я лично с клинком наведался и хорошенько его кровушкой напоил, а портить то, что пригодиться может – не разумно, можно же всё вывезти, если не для себя, так хоть для помогавших нам крестьян. Ведь к орудиям ещё и кони прилагались, причём крепкие битюги, вот их и впрягли в передки, забитые на сей раз не снарядами, а харчем и массой прочей полезности. Наконец, мы получили возможность патроны к винтовкам не экономить. Затарившись, и даже подцепив к передку полевую кухню с уже готовой тушёной капустой с сардельками, среди бела дня по наглому вышли на дорогу, заминировав перед тем склад со снарядами. Пусть большой БУМ случится, когда мы будем уже далеко. Может он и ещё кого в немецкий рай прихватит.
До переднего края было менее десяти вёрст, но преодоление трёх рядов окопов и проволоки, даже при поддержке с нашей стороны, без потерь не выходило, а мне понравилось не терять людей, а прирастать ими. Рыбак-проводник уже себе по размеру одёжку подобрал и переоделся, а дедов мушкет на Маузер сменил, и ничем от прочих не отличался, потому обращаться к нему я стал «рядовой Тук». Это не потому, что был он тёзкой знаменитого монаха, а таким вышло сокращение от тукумский, не Янкой же и его звать. Их и так на отделение трое, включая меня, хоть всем позывные псевдонимы придумывай. Наша небольшая колонна, смахивала на фуражирскую, тем более, что направились мы в противоположенную от фронта сторону. Может быть, поэтому скрыться получилось без приключений.
Припомнился один схрон в здешнем лесу, ещё в революцию пятого года боевиками вырытый. Мне туда бегать приходилось, когда брат их на своей шхуне за границу вывозил. Теперь я свой отряд в том тихом месте надумал припрятать, а лошадей пока на недалёком хуторе на постой определил. Бункер оказался обжит, и хозяйничал там один из наших бывших пассажиров по кличке «Бобис» – революционер с огромным стажем и опытом. Он и его соратники до войны так «шалили» что не уважать за удаль было нельзя, только в банке Гельсингфорса взяли полторасто тысяч. А ведь они ещё и на полицейские участки нападали, и даже на тюрьмы. Рижский централ полусотня боевиков без потерь взяла и приговорённых товарищей вызволила, а при нападении на тюрьму Зееборга, что в десятке вёрст от Либавы, и мне на стрёме постоять пришлось. Теперь боевик думал, как вызволить своего соратника взятого уже германцами. От замка Тукум время и предыдущие войны уберегли только башню Пилс. Пару сотен лет её уже использовали как тюрьму. Там то и томился видный деятель ЛСДРП – «Епис», так же бывший «пассажир» нашей шхуны.
В городке подпольщики сплошь из молодняка состояли и на серьёзное дело не годились, но сведенья собирали, а в своё войско головорезов я сам подбирал, так что решили помочь друг другу. Самым трудным являлось отвлечь комендантский взвод, расквартированный у башни. А выманить его проще всего получалось на экс. Наш человек с мукомольни сообщил, когда с фронта прибудет обоз намолотую муку забирать, вот его мой отряд на выходе из городка и должен был перехватить. На выручку обозникам рванёт весь гарнизон – то есть комендачи, а их встретят уже пулемёт и гранаты. Пару тюремщиков мы с Бобисом брали на себя.
Хорошо разработанные операции срываются редко, вот и наша удачно прошла. Помимо революционера вызволили из темницы ещё 18 душ, в основном особо буйных пленных русских нижних чинов. Оказались среди освобождённых заключённых и два германских зольдата, ждавших расстрела по приговору трибунала, я и им службу предложил. На месте сразу испытал последних кровью – вручив свой Люгер. Решился один, добив всех раненных соплеменников, а потом и друга-сидельца, отказавшегося мой приказ выполнить, и тем заслужил право войти в наш диверсионный отряд. Куда ему ещё деваться? Боевики за услугу шепнули мне адресок «резидента» в порту Мерсрагса – туда всего-то 40 верст на север. У лихих людей свой кодекс чести и в долгу оставаться не принято. Я с минуту смотрел, как растворилась парочка в тумане. Дел у них невпроворот, мировая революция, это вам не шутки! Дождавшись, когда мы останемся вдвоём, немец, которого звали Отто, заявил что знает, где комендант прятал ценности, что смог награбить по округе. Туда так же и недавно присланное жалованье для передачи в финчасть ближайшей дивизии сложили – а это сумма значительная. И всё это не в пещере Али-бабы, а в той же башне Пилс, только в противоположном от тюремного конце. В толстой стене был замаскирован сэйф размером с однодверный шкаф, ключиком для которого прекрасно послужил опять «фонарик», сработавший лучше Сезама. Рановато революционеры нас покинули, ведь экспроприация был их профиль, и бывало ради выручки в 50 рублей, даже винные лавки грабили. Но деньги никому ещё лишними не были. Теперь вёл за собой я уже не отделение, а взвод и его требовалось, по крайней мере, кормить. Причём парни совсем не пай-мальчики, что для дисциплины ни есть хорошо. Но мне она от них и не требовалась, не страх перед уставом мотивировать моих отморозков должен был, а как Портоса – жажда подраться.
Следует внести ясность в понимание менталитета нации на текущий момент. Ведь никого не удивляет то, что евреи наложили на образ Одессы-мамы своеобразный шарм. Но чем отличались евреи от старообрядцев или латышей? Те же гонимые, живущие в двух системах координат. Мало афишировалось, но наследством пребывания в Речи Посполитой, явился подавляющий процент иудейского населения в городах Курляндии. Прекрасно уживавшийся с так же угнетаемыми куршами и семигалами – и те и другие ненавидели угнетателей, так же национально окрашенных – остзейцев. Царь Пётр и его наследники, отвоевав край, не принялись рушить отлаженный механизм и менять элиту, на русскую, мудро превратив немцев в прокладку. Используя давно известную формулу «Царь хороший, это бояре гады», где вместо бояр были бароны. Даже наведение порядка при бунтах русскими войсками, на великороссов как нацию обиду не наводило – как не обижаются на бездушный инструмент причиняющий боль, это его функция, а не потребность. Но со временем в городах среди рабочих и солдат очень усилилась работа прекрасно говорящих и по латышски местных еврейских агитаторов, вначале из Бунда, а потом значительное их число влилось во вновь созданную Социал-Демократию Латвийского Края, причём сразу в радикальное боевое крыло, напоминающее сицилийскую мафию. Население, фрондирующее в основной своей массе, если не поддерживала эсдеков напрямую, но сочувствующее.
Не заложили нас оккупационным властям по этой причине. Хотя когда после ночного перехода до озера Энгуре добрались, на окрестных хуторах не могли не слышать топоров дровосеков землянки ладящих. Здешние леса я так же с ружьишком исходил в юности, потому практически знал, где легче спрятаться. Но в подобравшейся компании служители охотничьей богини Медне были, посерьёзней меня, только называли они её иначе. Мною из башни освобождённые все из нашей ХII армии оказались, а она состояла сплошь из латышей и сибиряков, половина которых до призыва тайгой кормилась. Чему я только обрадовался – надоело во все бочки затычкой лезть. Свою винтовку с оптикой вручил мелкому мужичку, по обличию явно с азиатскими кровями, но с редким даром пулю чувствовать – инструментом должен пользоваться мастер. Попасть в глаз бегущему зайцу за сотню шагов – это впечатлило, снайпера окрестил Мазай, тот тоже по зайцам практиковался. Ещё один спец такого же уровня нашёлся по дракам восточным, не запомнил названия, хотя расслышал что-то про нанайцев. Тут уж мне всерьёз с ним помахаться пришлось, за линией фронта авторитет одними погонами не заработать – стая выбирает сильнейшего в вожаки и требовалось этому соответствовать. Хотя я только обрадовался, что, наконец, достойный спаринг-партнёр появился, который в весе хоть и уступал мне изрядно, но верток, оказался неимоверно. Потирая ушибленные места, Нанай что-то проворчал, что мне следовало предупреждать о том, что за меня духи ворожат, но почувствовал с этого момента исходящую от него преданность превосходящую даже собачью. Своей властью возвёл его в младшие унтер-офицеры и обязал ежедневно не менее двух часов бойцов рукопашке обучать. СО ВСЕЙ СТРОГОСТЬЮ!
Просто отсиживаться и толстеть не халявных харчах было перед самим собой стыдно, потому, когда через недельку наш партизанский быт наладился, малыми группами принялся народ выводить на диверсионные операции – уж больно место было удобным. Ведь на станции Тукум А/О Московско-Виндаво-Рыбинская ж.д. раздваивалась веткой на сам порт Виндаву и столицу Курляндии Митаву. А по первой ветке, как раз в разумной от нас отдалённости за станцией Церен разбегалась ещё узкоколейная Стендско-Виндавская ж.д. сеть. Нынче всё это построенное на русские деньги дорожное изобилие трудилось на германскую армию, и это безобразие требовалось хоть отчасти унять.
Первоначальные задания группам ставились не сложные, типа «Пойдёшь в деревню и отравишь колодец». Хотя с учётом специфики того, что жили в Курляндии не деревнями, а на хуторах или при имениях, имевших водозаборные колонки, ядом (которого и не имелось) мы не пользовались. Но вот в удовольствии из ближайшего леска расстрелять пяток расслабившихся на отдыхе в имении германских военнослужащих (желательно в званиях) не отказывали. Другим развлечением, были засады на мелкие обозики на дорогах. Сибиряки очень грамотно умели уходить лесами от преследователей, а стрелки старательно эту науку перенимали.
