Текст книги "Говнари навсегда"

Автор книги: Александр Швецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

ГОВНАРИ НАВСЕГДА

Памятник Грибоедову

Занятия наконец-то закончились. Мы с Сергеем Горбачевым сидели на подоконнике в курилке и лениво пускали дым. Пора было ехать в общагу, к чорту на кулички, в конец улицы Бухарестской, но тут заглянул знакомый первокурсник и бодро спросил:

– Грибов не надо?

– А ну покажь! – Стряхнув сонную усталость, заинтересованно ответил Сергей.

Первокурсник развернул пакетик из бумаги в клеточку. Там лежали похожие на высушенных дождевых червей Грибы. Мы переглянулись. Внешний вид этих странных растений был более чем воодушевляющ. Грибы были крупные и крепкие. И пахли осенним лесом.

– Скока? – Спросил я.

Первокурсник назвал цену. Мы, для приличия поломавшись, равнодушно согласились и совершили незаконный товарно-денежный обмен к обоюдному удовольствию.

Решили обставить все красиво. Дошли до памятника Грибоедову, располовинили кучку, и, тщательно перемолов Грибы молодыми зубами, съели.

– Ну, хули сидеть-то? – Произнес Сергей, – пошли, прогуляемся.

– Пошли! – Ответил я, и мы двинулись в сторону центра.

Сгущались сумерки, неверным светом загорелись фонари. Как-то незаметно, за отвлеченной беседой, мы вышли на улицу Рубинштейна. И тут я ощутил, что мои ноги по колено погружаются в асфальт. Не то, чтобы идти стало тяжело, просто ощущения были пугающе необычны. Подступила неясная тревога. Она концентрировалась и становилась физически осязаемой. Радостный Невский впереди таил скрытую угрозу. От него исходили волны ужаса. Я это остро почувствовал и посмотрел на Горби. Он тоже испытывал нечто подобное, и затравленно сказал:

– Шура, пиздец мы дохуя съели…

– Не пойдем на Невский! – соглашаясь, ответил я.

– Ну его нахуй! Поехали домой…

Мысль о призрачном общажном доме отчего-то успокоила. Мы благополучно проникли в метро и плавно втекли в вагон. Все казалось таким смешным и забавным, пока мы не огляделись. Нас окружали Уроды. Их дегенеративные лица излучали скрытую агрессию. Взгляды осуждали и проникали в те участки мозга, в которых хранилось то, что хотелось забыть навсегда. Как будто мы голые стояли посреди вагона, и люди, показывая на нас пальцем,  строго говорили своим детям:

– Это очень плохие дяди! Они только делают вид что учатся, а сами ведут асоциальный образ жизни! Поганки жрут!

А метро выло адом. Этот хор навсегда заточенных в преисподней душ наполнял ужасом разум,  и только нечеловеческие усилия помогали удержаться в вагоне. Хотелось выбежать прочь из этого подземелья.

Я плюхнулся на освободившееся место и закрыл глаза. Сияющий водоворот в течение неопределимого временного промежутка засасывал внутрь, и вдруг раздался Голос. Он предупреждал, советовал и открывал тайны.  Голос принадлежал существу из другой вселенной. Чужому разуму. Но подсознание, не замусоренное приобретенными ложными истинами, понимало все.

Вечность спустя мы вышли на улицу. Неуютное Купчино показалось очень милым и красивым местом. Светили огни, приятно дребезжа, проезжали трамваи.

Наваждение спало. Свет неподвластной для человека истины медленно угасал, оставляя зыбкий шлейф приобщения к великой тайне. Остался только смех и ощущение невозвратной потери. А спустя некоторое время прошел и он…

Другой

Дело было в Индии, в Гоа. Я просыпался рано, и мучимый похмельем ехал на мотобайке вдоль побережья Анджуны, к месту, где находился маленький ларек, в котором можно было купить пива в 8 часов утра.

Рядом с этой точкой находилась другая, тоже торговая, но как бы неофициально. Несколько мужчин, криминального вида, круглосуточно стояли возле невзрачного сарая и предлагали всем желающим приобрести весь спектр наркотических веществ. От гашиша до LSD. Только я открыл пиво, как один из них подошел ко мне.

– Хэллоу, Бро! – Сказал он. – А не желаешь купить отличного колумбийского кокаина? Пойдем, попробуешь, бесплатно!

– Да нет, – ответил я. –  Но мужчина надежды не терял.

– А может уважаемый турист желает приобрести экстази?

– Не, не желаю…

– Ну, может, грибов? – С надеждой поинтересовался продавец запрещенных препаратов.

– Не…

– Ну, тогда у меня есть для тебя отличнейший LSD! – Не сдавался смуглый продавец веществ «only for fly», как он сам выразился.

– Знаете, – сказал я, к сожалению, я не интересуюсь подобными вещами. Дело в том, что я алкоголик… После этих, очень печальных для индуса слов, я демонстративно сделал большой глоток пива.

– Алкоголик? – Разочарованно переспросил дилер, и, развернувшись, вернулся в расстройстве к коллегам по не официальному бизнесу.

Тем же вечером я проезжал мимо того места на мотобайке. Завидев меня, драгдилеры замахали руками и стали кричать:

– Алкоголик, алкоголик! – При этом они широко и искренне улыбались, излучая ауру счастья.

Что их так обрадовало, не могу понять до сих пор. Скорее всего, эта была присущая индусам врожденная жизнерадостность. Просто они получали позитивные эмоции от всего, что происходит вокруг.

ps

Спустя несколько лет я вновь их встретил в том же месте, но на этот раз они меня не узнали…

Беда не бывает чужой

Олег Луцюк остался ждать этажом ниже, а я позвонил в дверь квартиры Мирошника. Его не было в городе, да он и не был нужен, мы зашли занять денег у его мамы. Вечер субботы бурлил, немногочисленные снежинские рестораны уже начали заполняться прожигателями жизни, а у нас не было денег. Совсем… Этот диссонанс был до того острым, что несмотря на врожденную застенчивость, я решился на этот шаг.

Татьяна Евгеньевна сердобольно одарила нас требуемой суммой, и мы побежали в ресторан, гордо носивший распространенное для Урала название «Малахит». Он находился в стратегически правильном месте: с одной стороны лес, а с другой – центр города со всеми злачными местами.

– Только, Олег, не продинамь! А то не дадут больше! – Запыхавшись от быстрого шага, взывал я к совести попутчика.

– Шура! Все будет ништяк, не ссы!

Некогда шикарный ресторан несколько пообветшал за годы перестройки, но сохранил какую-то основательную солидность. Видимо из-за стен, которые были выложены фальшивым малахитом.

Народ еще только начал прибывать, и мы заняли свободный столик возле окна, у тяжелой красной бархатной портьеры. За ней удобно было прятать принесенный с собой алкоголь, и хотя его у нас в этот раз не было, стоило иметь под рукой такое полезное место.

Мы подошли к бару.

– Бутылку «Ркацители», и два «Витаминных» салата. – Сделал заказ Олег. На него ушли все имеющиеся у нас деньги.

– Вы вот каждую субботу берете бутылку сухого и капустки, а выходите отсюда – в говно! Как же так выходит, ребята? – задала риторический вопрос барменша. Она догадывалась, что дело тут не чисто, но поймать нас «со своим» так ни разу и не смогла. Мы посмотрели на нее честными глазами, взяли заказ и сели за свой столик.

Минут через тридцать все места были заняты. Мы давились «Ркацители», а вокруг шла гульба. Хлопало шампанское, проливалась водка на скатерти, пьяно смеялись девицы. Ну а к нам никто не подсаживался, не угощал и в долг не давал. Такого еще не было. Олег, который был дружен со всеми городскими преступниками, музыкантами и мелкими предпринимателями, терпел в тот вечер позорное фиаско. Мы давно уже должны были ронять пепел на брюки, а вместо этого грели в бокалах последний глоток кислого вина. Публика в зале явно была не та… И вдруг, Олег вскочил со стула и скрылся в густых клубах сигаретного дыма.

Минут через пять он вальяжно подошел к нашему столу и спросил:

– Ну, чего желаете, Александр?

– А водочки выпил бы, пожалуй…

– Две?

– А хоть и две!

По-гусарски кивнув, Олег, походкой триумфатора, направился к бару. Заплатив, в радостном предвкушении, с бутылкой водки в каждой руке, он произвел какие-то движения в стиле румба. Одна из бутылок выскользнула из его ладони и стала падать. Я видел это как в замедленной съемке. Олег судорожно попытался ее поймать, и тут выскользнула вторая бутылка. Раздался звон бьющегося стекла. Присутствующие в ресторане кутилы оглянулись на шум, и наступила тишина.

Олег, еще не веря в произошедшее, некоторое время растерянно смотрел на осколки, а потом, опустив голову, медленно двинулся на свое место. И было это движение так невыносимо, что какой-то мужчина стремительно вскочил, подошел к нему и сунул в руку деньги – ровно на две бутылки. Зал с облегчением выдохнул, и каждый присутствующий в тот момент верил, что если бы не этот мужчина, то именно он совершил бы этот благородный поступок.

«Малахит» вновь наполнился голосами, мы пили водку, чокаясь с малознакомыми людьми, которые подходили к нашему столу и говорили какие-то восторженно-утешительные слова. А деньги маме Мирошника мы все-таки отдали вовремя…

Кащей

«Артисты – это стадо баранов» (В.В. Иванов, режиссер массовых мероприятий)

В студенчестве я играл в новогодних спектаклях. Площадки были самые разные, от частной дачи до зала Центрального Лектория Санкт-Петербурга. Амплуа у меня было одно – Бармалей, а вот Горби не застаивался в стойле и образы менял, но в основном играл Кащеев.

И вот однажды нам выпала честь радовать детишек высокой драматургией в здании бассейна на Электросиле. Спектакль проходил днем в спортивном зале. Описывать действо смысла нет, спектакль был убогим и не интересным. После его окончания мы с Сергеем, усталые и голодные, брели к выходу, но тут распахнулась дверь парикмахерской и путь нам преградила крашеная блондинка лет так эдак 35.

– О, артисты! – Томно сказала она и сально взглянула на Горби. Я чуть не оглянулся, какие в жопу артисты? Но понял, что это она нам. Не скрою, комплимент польстил, меня еще ни кто не называл артистом.

– Может, зайдете, водочки выпьем? – Сделала заманчивое предложение блондинка.

– Мы переглянулись и предложение приняли. А что? Денег нет, делать особо нечего, а тут водка, как минимум.

В парикмахерской была еще одна женщина, и как я понял, предназначалась она мне. Возраст дамы на глаз определить было сложно, да и не было в том необходимости, так как весила она далеко за 100 килограммов.  Понятное дело, что меня это не обрадовало, но и не сильно расстроило. Не жениться же, так, выпить-закусить…

Первая бутылка закончилась быстро, женщины дали нам денег на вторую, а потом и на третью. Работницы парикмахерской наливали от души, закуски было мало, так что нажрались быстро. Блондинка с восторгом спрашивала Горби про тонкости непростого актерского мастерства, а тучная женщина увлеченно говорила мне о своей любви к Led Zeppelin и Deep Purple.

И тут блондинка, сидя на коленях у Горби, сказала:

– Мальчики, а пойдемте в бассейн!

Искупаться я был не прочь, а если пойдет тучная женщина? Тут уже другое дело… Но она, к счастью, не пошла.

Когда блондинка разделась, мы оценили весь трагизм женского коварства. Многочисленные излишки, умело скрытые одеждой и корректирующим бельем, предстали во всей своей неприглядной наготе. Женщина схватила Горби за руку и увлекла в бассейн, где они тотчас начали совокупляться. Потом продолжили в душевой. Я хотел было присоединиться, но не осмелился…

После плаванья любовники поехали в Купчино, к Горби в общагу, а я к себе, на Ломоносовскую, в Щемиловку – район застроенный домами без ванн. Видимо правительство посчитало, что пролетарию мыться не надо, вонять он должен, пролетарий. Население Щемиловки соответствовало названию местности, и ходить ночью там было страшно. Помню, как я брел сквозь мерзлую тьму, размахивая деревянной бермалеевой саблей, которая давала мне призрачное ощущение безопасности.

На этом мои приключения закончились, а вот Горби ждало увлекательное продолжение. Наступило утро, он открыл глаза и увидел лежащую рядом немолодую рыхлую женщину.  Мучило похмелье, память медленно возвращалась, и утешения не приносила. Женщина нащупала рукой крепкое молодое тело и томно произнесла:

– Давай еще, Сережа…

Горби, не мудрствуя лукаво, дал. После чего они быстро оделись, спустились в метро и разъехались кто куда: она – на работу в парикмахерскую, ну а он – на очередную елку…

Гнездо сатаны на Васильевском Острове

Однажды, теплым осенним вечером, в нашу комнату постучался сосед по прозвищу Чао-Чао и сказал:

– Пошли на фестиваль сходим! Great Sorrow играть будут!

Название коллектива мы с Мирошником слышали впервые, но пошли. Действо должно было проходить в клубе «Вулкан» на Васильевском Острове. Особенность этой концертной площадки была такова, что в одном с клубом здании находилось отделение милиции, но мы об этом еще не знали… Для меня это было первое посещение музыкального клуба в жизни.

Светило закатное солнце, до начала концерта оставалось где-то полчаса. Взяв по пути литр Рояля, мы расположились неподалеку от «Вулкана», на поросшем травой склоне канала. На покупку напитка ушли почти все наши деньги, осталось на один билет. Но мы были уверены, в любое место можно вписаться только потому, что ты пиздатый чувак, а именно такими чуваками мы себя и считали. Достав  пластиковые стаканчики, приступили.

Благодаря пустым желудкам спирт мгновенно искривил не только пространство, но и мировосприятие. Берег канала стал казаться очень уютным и безопасным местом.

Видимо мы вели себя достаточно шумно, потому что привлекли внимание группы приехавших в Санкт-Петербург на экскурсию  девушек. Они робко подошли к нам и спросили что-то нейтральное, типа «Подскажите, как пройти в Эрмитаж?».  Одурманенный парами спирта Чао-Чао вместо ответа зачем-то представил нас музыкантами группы «Слеза Иуды», а себя лично обозначил как идейного лидера и вокалиста. При этом он пытался вести себя высокомерно и важно, как, по его мнению, должны вести себя рок-звезды.

– Ой! А где вы будете выступать? – Спросили счастливые от знакомства со знаменитостью  девушки.

Я с Мирошником с интересом наблюдал за происходящим, про группу Слеза Иуды мы слышали в первый раз.

Чао-Чао начал что-то позорно мямлить, но потом нашелся и предложил дамам выпить.

– А что у вас? – с недоверием спросили девушки.

– Спирт! – Гордо ответил Чао-Чао и зачем-то сообщил, что мы живем на чердаке в доме неподалеку. Видимо в тот момент ему показалось, что жить на чердаке – это круто. А вот дамы этого не оценили, спешно попрощались, и ушли. К тому времени дверь в амнез уже была приоткрыта.

Купив на последние деньги один билет, мы втроем, каким-то невероятным образом, проникли вовнутрь. Из концертного зала доносился ужасающий скрежет. В помещении, которое условно можно назвать бар, за непритязательными деревянными столами чинно выпивали волосатые люди в цепях и косухах.

Не знаю откуда, но через некоторое время за нашим столом появилось пиво. Оно смешалось со спиртом и так взыграло, что Мирошник встал со скамьи, и со всей дури ударил бутылкой по столу. Бутылка выдержала. Он ударил сильнее, посыпались осколки. Мирошник швырнул остатки в стену и гордо сел. Чуваки с сальными волосами несколько секунд осмысливали увиденное, и тут начался ад: под скрежещущие звуки Doom Metal, а это оказался фестиваль Дум Метал, прокуренный воздух рассекали бутылки. Их было невероятно много, они хаотично летали по залу и осколки брызгали от стен. Приходилось уворачиваться, чтобы не попали в голову. Это было утомительно. Мирошник и Чао-Чао принимали в дебоше самое активное участие. Они поднимали с пола все, что не разбилось, и снова пускали в ход. Прошло наверно минут десять, пока все не улеглось. Это были бесконечно долгие минуты. Ноги утопали в осколках почти по щиколотку. К счастью никого не убили и не ранили. Остановить пьяную толпу было некому,  дело было в 90-е, и охрана в клубе отсутствовала.

Уставший от метания бутылок Чао-Чао пошел проветриться на улицу и попал в кутузку. Его поймали менты, когда он мочился на их родное отделение. Мирошник пошел в концертный зал и уснул на подпрыгивающей от децибел колонке возле сцены. Ну а я умудрился поучаствовать в конкурсе. Суть его была такова: тот, кто громче всех проорет в микрофон название группы Great Sorrow, получит какой-то символический приз. Я прорвался на сцену, и истошно возвопил в микрофон:

– Сатана-а-а-а-а!!! – В тот момент другое прошло не могло прийти в голову.

Это было первое и последнее мое посещение клуба «Вулкан». Его в прежнем виде уже не существует, а вот группа Great Sorrow пару лет назад дала концерт в своем «платиновом» составе…

Нева без гранита

В молодости, осваивая секреты профессии режиссера массовых праздников и гуляний, оказался я в населенном пункте под названием «Павлово на Неве». Нашу группу отправили туда для подготовки и проведения широкомасштабного празднования Дня Победы.

Этот населенный пункт представляет собой нечто среднее между городом и деревней. Разруха, типичная для области, нищее население и отсутствие хоть какого-то культурного досуга. Ну, кроме как набухаться.

И понятно, что приезд кучи девиц из Петербурга взбудоражил местную молодежь, которая изнывала от скуки и не знала, куда деть свою необузданную энергию. Мужчин среди приехавших было всего четыре: трое студентов (Горби, КожаГолова и я) и старичок – руководитель.

Поселили нас в здании детского сада, и к вечеру, около входа, начали собираться местные. Первым пустил струйку поноса КожаГолова. Он случайно посмотрел в окно, и увиденное его так потрясло, что до конца поездки он закосил под дизентерию и почти не выходил на улицу.

– Ты видел? – Вбежав в мою комнату с испуганными глазами вскричал он.

– Не, а что случилось?

– Там куча местных, с арматурой. Я пас! Сказал КожаГолова и заперся в комнате.

Я выглянул на улицу и увиденное мне тоже не понравилось. Хотя молодые люди и не проявляли агрессии, их манера одеваться и лица не гармонировали с представлением об образе интеллигентного человека. Палка у одного из них действительно была, но помахивал он ей, чтобы скрыть свою робость от возможной встречи с дамами. Это я потом понял, а пока существовала дилемма: выходить страшновато, а не выходить – нельзя. К тому же я был не один, со мной приехала и моя будущая жена. Мы учились вместе.

– Ну что, Сережа, сказал я Горби, пошли покурим?

– А КожаГолова хуля? Спросил Горби.

– Понос у него. Типа.

– Понятно… Сказал Горби и мы пошли.

Пытаясь казаться равнодушными, мы вышли на улицу. Закурили. Местные на секунду затихли, и к нам направился один из них. Самый смелый, и, как потом оказалось, не самый умный. Тупой, короче. Для поддержания разговора он стрельнул сигарету. Постепенно подошли и остальные. Горби, как рыба, молчал. Пришлось отдуваться мне. И отдувался я так до самого отъезда, ибо Сережа не желал вступать в диспуты с местным населением, а КожаГолова не выходил из комнаты. Так вот, как и следовало ожидать, парней интересовали только наши одногрупницы. Я сказал, что приехал с подругой, а остальные вроде как свободны, но требуют к себе светского обращения. На том и разошлись. Пацаны решили, что я рубаха-парень, а горби просто угрюмый, но тоже ничего. А КожеГолову, похоже, так никто и не заметил.

Но я понимал, что главное еще впереди. Ведь когда люди начинают нормально относится друг к другу? После того, как вместе нажрутся водки. А то, что выпить придется обязательно – я не сомневался.

Жизнь меж тем шла своим чередом – репетиции, обеды, прочие пустяшные дела. Но незабываемые и самые светлые воспоминания оставили наши утренние променады на берег Невы. Он находился сразу за детским садом, где мы проживали. Так что КожаГолова, на этот период времени, забывал о своей мифической диарее и составлял нам с Горби компанию.

Как прекрасен берег Невы в утреннем тумане! И не в привычном граните, а поросший лесом. Теплым майским утром, перед завтраком, мы садились на какую-нибудь лодку и курили, глядя на реку. Покой и умиротворение. Благодать. Молодость и вся жизнь впереди…

И вот, однажды вечером, ко мне в комнату пришло несколько местных парней. Была пятница, и приобретенный условный рефлекс требовал от них каких-то действий. Один сразу привлек внимание своей внешностью. Он был высок, жилист и широкоплеч. Брутальное лицо со шрамом и обритый наголо череп. Я рассказал анекдот – он молчит. Ноль эмоций. Я пошутил – молчит. Все общаются – молчит. Только смотрит глубоко посаженными глазами. И тут я возьми да и скажи:

– Может, выпьем, пацаны? Это лысый меня вывел из равновесия своим угрюмым молчанием. Пацаны оживились, но сразу как-то поскучнели.

– Денег нет… Сказал один из них. Лысый продолжал молчать.

– Ладно, у меня есть немного. Сказал я. – Только поздно уже, лабаз закрыт.

– Пошли, у Кузьминишны самогонки возьмем, повеселев, сказал мне один из них – знаток местной ночной жизни.

И мы пошагали с ним какими-то буераками на окраину поселения. Остальные, вместе с угрюмым лысым, пошли на берег томительно ожидать.

Приобретение самогона не заняло много времени, и вскоре мы все, сидя на лодке и глядя на ночную Неву, сделали по первому глотку. И когда алкоголь скруглил углы окружающей действительности, лысый внезапно открыл рот и пошутил. Это было неожиданно. И пошутил на удивление смешно. Прошло еще немного времени, лысый освоился и начал жечь глаголом. Он проявлял чудеса изобретательности, насыщая слог неожиданными оборотами. Его повествование, полное матафор и гипербол, радовало слух и веселило сердца. Спичи, бурлески и забавные истории из жизни сыпались как из рога изобилия. В конце праздника, потрясенный талантом этого виртуоза устной речи, я пригласил его в гости. В Петербург. Это был великолепный вечер.

А на следующий день уже был праздник настоящий – День Победы. Мы пели песни с ветеранами, было много водки, маршей и пьяных. Население «Павлово на Неве» праздновало, как умеет, но от души. В общем, праздник прошел почти без эксцессов. Почти оттого, что Горби быстро набрался и слонялся по поселку в танкистском шлеме крича:

– Я немецкий летчик! И его даже не побили.

А утром, 10 мая, все мы погрузились в автобус и увезли свое похмелье домой, в Петербург. Лысый так и не приехал. И больше я его не видел…

Случай у городской библиотеки

– Шуряй! Шуряй! – Как бы издалека ввинчивался в мозг чей-то крик. Я заметался в лабиринте сна и вынырнул в явь, которая оказалась похмельным воскресеньем. На часах было 9 часов утра.

Жил я тогда на первом этаже вместе с родителями. Выглянув в окно я увидел Сергея Истомина. Он сидел на лавочке возле моего подъезда в каком-то томлении, и кричал. Его крики разбудили не только меня, но, к сожалению, соседей и родителей. Разбуженные рано соседи смолчали – Сергей выглядел широкоплечим богатырем c руками в шрамах от неудачно сведенных татуировок. Но, не смотря на брутальную внешность, он был очень душевным, добродушным и интеллигентным парнем. Соседи этого не знали.

– Саша, это твой друг? – Недовольно спросила мама.

– Ну так, знакомый… – Сказал я и торопливо вышел на улицу.  Мне было неловко. Усатые мужчины в посеревших от времени майках, с сигаретами в зубах, следили из-за кухонных мутных стекол.

–О, Шуряй! – увидев меня, сказал Серега, – давай поправимся, у меня есть! – Его покрасневшее лицо освещал внутренний свет скорого окончания мучений.

Действительно, мы вчера выпивали. Сплясали под доктора Албана и Сила на дискотеке в ДК «Октябрь», потом где-то еще выпили, что потом – не помню. Но, не смотря на бурную ночь и абстиненцию, похмеляться мне не хотелось. Даже мысль об этом вызывала тошноту.  Я взглянул на свои окна. Оттуда с укором взирала моя семья.

– Серега, пошли, прогуляемся,  – сказал я, и мы двинулись. Соседи с облегчением скрылись в недрах своих проходных квартир.

Сергей откуда-то достал бутылку и жадно припал к горлышку. Жидкость внутри его желудка взбунтовалась и попросилась наружу. Сергей сдержал этот бунт неразумной плоти. Жидкость попросилась еще раз, и плоть возликовала – мутный столб обдал ступени центральной библиотеки федерального ядерного центра.  А ведь в тех стенах я впервые прочитал рассказы Паустовского!

– Не пошло… – Опечалившись, сказал Сергей, и без лишних раздумий предпринял вторую попытку. На этот раз все прошло гладко, желудок капитулировал, и в мозг, по расширившимся сосудам, поступила порция алкоголя, которая сделала жизнь вновь полной комфортного оптимизма.

– На! – Довольно произнес Сергей и протянул мне бутылку.

– А что там?

– Спирт! Да не ссы, нормальный, вчера пили.

– Спирт? Не, не буду… – Ответил я, чем несказанно его удивил. Некоторое время мы побродили по округе и разошлись.

А немного позже Сергей повесился в туалете квартиры своей бывшей жены…

Пелым и Сочельник

Шашлычная на свердловском железнодорожном вокзале была дорогим заведением. Не потому что там кормили и наливали что-нибудь эдакое, нет, просто там были высокие цены.

Невзирая на Сочельник, за незатейливыми деревянными столами пили водку и закусывали люди, которые могли себе это позволить: геологи, золотоискатели, выпускники цыганских факультетов, прочие мутные личности, и мы – я, Сипок и Мирошник. Периодически за наш стол подсаживались хаотично бродившие по залу посетители. Один запомнился хорошо. Это был бородатый мужик в дубленке как у Шурика из фильма «Операция Ы».  Не успев сесть, он с громким стуком воткнул в деревянный стол выкидной нож, из тех, что продавались в каждом привокзальном ларьке, и сказал:

– Выпьем?

Сипок, с кривой ухмылкой, гыгыкнув, весело ответил:

– Угощаешь?

Мужик чего-то пьяно забормотал и свалил.

Водка, а тем более шашлык, который представлял собой три мясинки политые острым кетчупом, закончилась. Мы вышли на зимнюю, пахнущую тепловозной гарью, улицу. Садилось солнце. Мирошник мочился на железные ворота какого-то склада. Сипок задумчиво смотрел в предзакатное небо.

– А поехали в Пелым! – Внезапно сказал он. Ему надо было туда по делам съездить, к родственникам по линии жены.

Мирошник, который уже побывал в этом населенном пункте, отказался наотрез.

– Вон, с Шуряем съезди, – сказал он, применив знаменитую и простую как буряк  украинскую хитринку. Я, почуяв неладное, стал вяло отказываться, но водка, масса свободного времени и уговоры Сипка, победили рассудок, и уже через час я сидел в плацкартном вагоне поезда Свердловск – Что-то. И оно, это Что-то, находится еще дальше, чем Пелым. Хотя трудно представить, что в те места ходят поезда. И, судя по всему, живут люди.

Мы заняли свою боковушку, и, дабы скрасить дорогу, выпили…

Проснулся я ночью от того, что меня грубо трясли за плечо. Открываю глаза – наряд милиции. И женщина кричит:

– Ссадите их! Они матерятся! Дебоширы!

Я, не вникая в происходящее, говорю менту:

– Мы же спим!

Мент обернулся к недовольным пассажирам и резонно сказал:

– Да они же спят!

Сипок затаился наверху, я притворился спящим. Менты, для порядка походив по вагону,  ушли, и через какое-то время все стихло.

Оказалось, что пьяный Сипок, который и трезвый-то с пренебрежением относился к общепринятым правилам поведения, упал в ночи с верхней полки. Ну и вспылил. Вагон проснулся от невыносимого сквернословия и вызвал наряд. Нас может, и побили бы пассажиры, но большинство ехавших в вагоне мужиков бухало вместе с нами. Так что – обошлось…

Наступило похмельное утро. Сдерживая тошноту, я вышел покурить в тамбур, в углу которого за ночь вырос желтый сталлагмит из мочи. Подходили стершиеся из памяти мужики и предлагали скинуться на поправку здоровья. Причем вели себя как старые-добрые кореша и называли Саньком.

Денег у меня уже не было, да и пора было выходить, приехали. Часов в 10 утра мы с Сипком сошли на промерзшую гостеприимную землю поселка Пелым. Встречала нас стая одинаковых собак, судя по всему, отец у них был один, и был он породы Лайка.

Поселок стоял в заснеженном поле, вдали чернела тайга. Кроме железнодорожной платформы вокруг не было ничего. Сипок посмотрел на лес и сказал:

– Я однажды летом вон туда посрать сходил… – И захлебнулся смехом.

– И хули? Че я, в лесу не срал? – Ответил я, не поняв тонкой иронии Андрея. Сипка Андреем звали, Юбиным.

– Да гнус!

– И как?

– Да вообще пиздец, жопа неделю чесалась, сидеть не мог…

Мы шли по центральной улице Пелыма мимо какого-то камня, который лежал посреди дороги.

– Блядский камень, – сказал Сипок, показав мне единственную достопримечательность этих мест, – тут бляди собираются…

Я кивнул, хотя и не поверил – откуда тут бляди-то возьмутся?

Мы подошли к модульному финскому дому, довольно просторному, и вошли вовнутрь. Тут проживали родители жены Сипка, которые его тихо ненавидели, но ради дочери терпели. Родственники холодно поздоровались и попросили к столу. Подавали щи. Таких крупно нарезанных овощей и капусты я больше в жизни не встречал. А может это они специально? Стопочку, на которую я возлагал большие надежды, тоже не поднесли…

Атмосфера в доме к нахождению там не располагала, и мы пошли в поселковую школу, куда должна была через некоторое время приехать сестра жены Андрея. Передать ей надо было что-то. Это было последнее дело, ради которого мы приехали в Пелым, чему я был несказанно рад. Мороз, тишина, лай одинаковых собак и вертикальные дымы, отчего-то угнетали меня.

Школа представляла собой ничем не примечательное ветхое одноэтажное здание. Типа барака. Вряд ли день первого звонка тут можно было сделать праздничным событием. Да и последнего тоже. Но вот зато сортир тут был уникальный! Может на севере и все такие, не знаю, но представьте себе: открываете вы дверь в туалет, и перед взором предстает гора из бетона выше человеческого роста. И на самом верху два очка. Зато когда восседаешь, входящие люди выглядят ниже тебя по званию и должности. Но ощущение это обманчиво. Когда в сортир заглянул Сипок, я почувствовал себя неловко – сидишь, как на постаменте…

К вечеру все дела были улажены. Мучимый не проходящим похмельем я, натужно улыбаясь и через силу учтиво поддерживая беседу, просмотрел детские, школьные и институтские фотографии обеих сестер, после чего мы сели на поезд и с облегчением отбыли в Свердловск. Проснулся я уже бодрым и здоровым, а Пелым, по прошествии некоторого времени, стал казаться милым таежным поселком…

Обычный вечер, обычный день…

Петербургская осень мрачнее вдвойне, если отсутствуют мани, а времени для рефлексии и созерцания действительности, наоборот полно. Я и Горби находились именно в таком положении, и оно усугублялось еще тем, что мы были молоды и энергичны.

Наскребли на пиво, благо до кириенковского дефолта 1998 года стоило она меньше трех рублей. Точнее два пятьдесят за бутылку «Студенческого».  Моросил дождь, липкий холодный воздух неприятно касался шеи. Впереди чернел провал «холодной трубы», подземного перехода под Невским. Горби закурил, и сразу:

– Сигареты не будет? – Какой-то нездорово выглядящий подросток.

Горби зло выпучил глаза, выдержал паузу и коротко ответил: