Текст книги "Сила Зверя"

Автор книги: Александр Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Вот дернула же меня нелегкая позариться на свежатинку. Не мог обойтись банкой «Завтрака туриста». – Думал изумленный Стилл, и по той причине, ответная его речь особым изяществом не отличилась.

По окончании приветственной церемонии, высоких гостей провели в храм, где пришлось им выслушать, показавшуюся Сигмонду бесконечной, великопраздничную литургию, полюбоваться и, даже подержать, волшебного Зверя Кролика, продемонстрировать пастве легендарную Лапу, и только потом быть сопровожденным в покои. Но долго и там отдохнуть не пришлось – настала пора пировать. А к пиру хозяин относился душетрепетнее, чем к мессе. Пришлось идти.

Воодушевившийся Ингельдот под белы руки провел гостей к столу, усадил рядом с собой. Поднял кубок в честь витязя и его подруги, в знак великого своего уважения, пересыпал затянувшийся спич, словами языка ангельского, вернее, густо и вполне по-русски, обкладывал с головы до ног.

Сигмонд недоуменно посмотрел на Ангела Приходько, сидевшего напротив. Тот, конфузливо пожимал плечами и тупил глаза свои. Ясно стало, откуда у Ингельдота взялся такого рода словарный запас. Ясно стало и что гостеприимный монах, не ведая смысла говоренного, хочет поступить как лучше. Поприветствовать витязя на ангельском языке.

А Виктор Петрович не долго тушевался. Отвыкший кушать всухомятку, вначале стыдливо, потихоньку, испил рюмочку, потом еще, после опрокинул чарку, другую, а затем уже, лихо тяпнув добрый бокал, щеками покраснел, глазами заблестел, приободрился и завел с земляком задушевный разговор.

Сигмонд слушал внимательно. Говорил мало, больше одобрительно угугукал. Так он узнал, какую роковую роль сыграл в жизни своего собеседника, и как благополучно все те беды завершились. Узнал с какой целью был тот заслан в ООП-9Х, как вкусив ангельской жизни, похерил далекого, гадкого генерала Зиберовича, и если и пишет ему рапорты, то скорее по привычке, чем по долгу службы.

Тут Сигмонд проявил услышанным заинтересованность.

– А как Вы, Виктор Петрович, с Зиберовичем переписываетесь?

– Да просто. С кроликом. За ошейник закладываем письмо, вот и всех делов.

– А у Вас есть земная бумага и ручка?

– А как же. У меня этого добра навалом. Снабдили канцелярской амуницией под завязку, придурки. Лучше бы пистолет дали. – Дернул еще рюмочку и, размысля, добавил. – А, впрочем, на кой он мне ляд тут, пистолет этот? Совсем без надобности.

– Виктор Петрович, а Вы, не одолжите ли мне немного бумаги.

– Бумаги? Да сколько хочешь. Хрен с ним, с этим генералом! Отписался, хватит! Хоть всю забирай. Бери и забирай, не жалко. Вот за то и выпьем.

Выпивши, доверительно продолжал: – Послушай, я знаю, уж можешь мне поверить, Зиберович на тебя зуб точит. Так и норовит в твою жопу вцепиться. Видать здорово ты ему на хвост соленого перца насыпал. Он теперь землю рыть будет, все эти самые континуумы, чтоб им пусто было, перерыщет, только бы до твоей жопы добраться. А он след держит. Матерый зверюга. Лягавый. Сука! Падла!

Сплюнул матерщинно Приходько, кулаком по столу гупнул. Зазвенели серебряные кубки, затряслась, загудела столешница, сработанная умельцами-краснодеревщиками из мореного дуба.

– Так я тебе еще больше скажу. – Продолжал, несколько поостыв. – Он и на меня зуб точит. Чую, а у меня чуйка верная, хочет пейсатый и меня зажопить. А вот ему! – Сложил Виктор Петрович объемистый кукиш. – Накося, выкуси! Сам себя за грызи. Ха-ха-ха! Оно, я те брат-витязь скажу, много удобнее: хоть и ближе, да укусить труднее, и, главное, сильно не уешь – своя ведь. Своя-то, я те, братка, скажу, она к телу ближе. Верно, ведь? Ха-ха-ха, – довольный своими умозаключениями громыхал хохотными раскатами раскрасневшийся полковник.

– Да пошел, ты! – Отогнал, услужливо подбежавшего, виночерпия Ангел Небесный. – И без тебя, обалдуя, справлюсь.

Налил дополна братину, что обычно по целому кругу добрые молодцы пускают, и то, часто на дне еще остается. – За здоровье генерала Зиберовича! – Провозгласил, выпил старательно, рукавом обтерся, скромненький грибочек пожевал. Сигмонд безучастно потягивал из хрустального бокала топленое молоко.

– Так вот, я говорю, – полковник поискал у себя по карманам, вынул сложенные заношенные уже бумажки, расправил их. – Вот, читай. «По случаю присвоения Вам очередного воинского звания „бригадир“, приказываем срочно прибыть…». Ах, чтоб вас! – И крупно высморкался в генеральскую депешу.

Еще хлебнул, не утруждая себя ненужным трудом разлива, прямо из кувшина. Еще листок достал. – На, вот, почитай еще. Жена пишет. Да она в жизни писем не писала. Как школу-то закончила, небось и ручку в мусорку выбросила. Видать носатый ее настропалил. Ишь как рисует! «Приезжай скорей, без тебя Земля опустела, как прожить мне без тебя трудно. В садах все также падают листья, а в вышине о чем-то своем расплакалась стая журавлей. Приезжай скорей, если можешь.» От, старая вешалка!

Сигмонд вежливо поглядел на письмо. Слова показались ему немного знакомыми. Но особенно ему понравилась Земля с большой буквы. – Да, – думал он про себя, – кажется Зиберович допустил тут стратегическую ошибку.

Сигмонд не знал, что Зиберович это тоже понял. Доверился генерал своему заму – британскому вундеркинду, а тот и накуролесил. Если уж и использовать в благих целях мадам Приходьку – то единственным способом – подкупить полковника повесткой на развод.

– Ишь, как раскаркалась, ворона. – Никак не унимался Виктор Петрович. – Так я к тебе, пеньку червивому побегу, бегом поскачу. Дудки! У пролетариата нет своего отечества. Верно, брат? – Это говорил полковник уже подошедшему Малышу. Малыш внимательно послушал, согласительно захрюкал, и ткнул розовое рыло новоявленному брату.

– Так то и оно. – Многозначительно изрек полковник, обнял свинячий закорок и, уткнувшись лицом в жесткую щетину, пуская слезу, нес что-то невнятное и маловразумительное. Кабан, однако, вроде бы все понимал, мнение приходькинское разделял полностью. Сочувственно похрюкивал. Он уважал полковника.

К огромному удивлению, даже немного к ревности, Гильды Малыш сошелся с Виктором Петровичем. Не только позволял ему гладить себя за ухом, но даже сам это ухо ему подсовывал, о ноги терся, из рук кушал.

А на утро обнаружены были оба на скотном дворе в дальнем углу, в отнюдь не для вепревых дам приспособленном чистом помещении, а в самом завалящем, мусорном сарае. Там, среди хлама, пустых винных кувшинов, навоза и недогрызков со вчерашнего стола, развалясь на боку, без задних лап, дрых Сатановсий Вепрь. Крестом к нему, положив голову и раскинув руки по объемистому брюху, богатырски храпел Ангел Небесный. В углу сонно похрюкивала розовозадая чушка. Напротив нее сопела ляхастая скотница, срамно задрав юбку, бесстыже заголив дебелые телеса.

Приличия ради, снесли Ангела Небесного в его покои. Леху загнали в свинарник, Вепря, убоявшись, покой нарушить не осмелились, так в хлеву и оставили отсыпаться, до самого его пробуждения. Скотницу отменно высекли.

Пока Приходько и Малыш занимались свинством, Сигмонд с Гильдой свели знакомство с сэром Хейгаром лордом Хорстемптонским, из самих пограничных земель прибывшего. Владел он замком на берегу Расплат реки, у брода, по ту сторону которого располагались земли, самовольно храмовниками присвоенные и прозванные ими Великим приоратом Тамплиерским.

Сэр Хейгар – видный мужчина, не молодых уже лет. Матерая плоть растягивала добротное заморское сукно камзола, уже седела окладистая борода, морщины осуровели черты благородного лица. Да заметно, не разрыхлел лорд, силен еще и в ратном деле не из последних будет.

И верно, многократно, по первому зову, являлся сэр Хейгард под королевские знамена и не единожды в битвах прославился как боец умелый и бесстрашный. Пелось в зимние сумерки во многих замках о его подвигах. И пелось справедливо, по заслугам.

Принадлежал он к славному древнему роду. Был потомком тех, кто первыми пришли в дикий край Нодд, изгнали за Гнилое Болото дикарей, поставили замки, засеяли, дотоле плуга не знавшие, поля. Приплыл его пращур вместе с принцем Кейном, когда случилось тому осквернить меч братоубийством, и от того вынужденно покинуть королевский замок и искать пристанища в новых краях.

Подплыв к незнакомой земле, долго не решались изгнанники причалить свои лодьи. Помнили напутственое пророчество – первому ступившему на песок, не дожить до заката. Тогда дружинник Хейгард подхватил, по счастью бывшего в драгоне козленка, швырнул на берег. А, для верности, запустил в него боевым топором, тем предсказание исполнив.

Тем же вечером, на жертвенном костре козленок был изжарен. Дружинник, из рук принца, получил свою долю такого, после солонины да сухой воблы, вкусного мяса, титул и герб. До селе украшает ворота наследного замка шит с изображением козьей рогатой головы и обоюдоострой секиры.

С той далекой поры славен род Хейгардов Хорстемптонских. Верно служит венценосным потомкам принца Кейна. Многие достойные рыцари, деяниями своими, удостаивались и пэрства, и чина конюшенного, бывали и сенешалями Короны. Да гордый сэр Хейгард Смелый, ревнитель веры, не стерпел посрамления отчего края, поношения заветов дедовских, когда Гарольд Недоумковатый дозволил селиться знокозненным тамплиерам в пределах королевских. Перед лицом монарха не побоялся вынуть свой славный меч, во многих сражениях, недругов земли Нодд приводивший в трепет. Разломал пополам, бросил на пол, к подножию трона. «Нету силы в двух обломках клинка, не искать мощи в разъединенном королевстве». Сказал так, и покинул прочь королевский чертог, отправился в свои владения. В свои родовые земли, которые прихотью монарха, оказались пограничьем. Да не долго затворничал опальный рыцарь. Ратное лихолетье призвало оседлать коня. Не в постели – на бранном поле довелось окончить свои дни.

Верный памяти предка, сэр Хейгар тамплиеров не жаловал. А лордовских междуусобиц избегал, безучастно наблюдал за мелкими кознями соседей, войн не затевал. И те, на открытую вражду не отваживались, опасались грозного воина. Помнили, как взойдя только на престол, отклонил попытки соседа возродить файду, два поколения назад бывшую меж двух кланов. Но в присутствии герцога, во всеуслышании вил своему сопернику: Если питаешь ко мне древнюю вражду, если обижен на меня за моего прадеда, то почему от этого должны умирать наши люди, которых мы под свою руку взяли, которых клялись оберегать и защищать? И вызвал задиру на рыцарский поединок. Ничего другого его противнику делать не оставалось, как поднять перчатку. И на поле чести был этот лорд бит нещадно, но не до смерти, и, устрашившись, бежал с ристалища, позоря имя и род свой. Помятуя бывалое, соседи не отваживались на открытую вражду, сторонились грозного воина.

Так Гильда поведывала Сигмонду. Сам же лорд Хорстемптонский не бахвалился прадедовской славой. Зная в застолье меру, немногословно, но охотно, с неторопливой обстоятельностью рассказывал, что знал, что видел, что слышал о таинственных соседях. Говорил о думах своих, которые думал долгими осенними вечерами у окна башни пограничного замка, откуда открывались речные просторы, заливные луга поймы, где клубились, исполненные миазмами, туманы, густели искиссшей мутью и, налившись силой, ползли через водную гладь на другой берег. На берег королевства Нодд. И казалось, с этим туманом пробирается само зло на королевскую землю.

Так беседуя, пригласил сэр Хейгар в гости, замок показать, а, главное, чтоб своими глазами лорд Сигмонд посмотрел на земли тамплиерские.

По утру занялся Сигмонд странным, впрочем у витязя все чудно бывает, делом. Уединился с Гильдой в покоях и как заправский кравчий, давай ее измерять, вымерить. Да дотошно так, чуть не с каждого пальца снял размер, разве волосинки не пересчитал только. Да все записывал на пергаменте, зарисовывал.

Потом сходил к Ангелу Небесному и, вернувшись, отослав сенешалевну, заперся до самого вечера. А на ужине весело посвистывал, пошучивал, загадочно улыбался.

Но витязь, знала это Гильда, всегда резоны имеет. Потому голову себе напрасно не сушила. Да и был у нее свой интерес, свое занятие. Пригласила ее вдовица, хозяйство показать. А хозяйство большое, знатное. Интересно это владетельной сенешалевне.

Вот целый день и проходили вместе. Вдовица не только богатством монастырским хвалилась, но и делилась заботами житейскими. Знала, рассудительность и тароватость сенешалевны, совета, научения искала. Жалилась, что мал летом козий приплод. Что яблок этим годом недород, а вишня, хоть и густо уродила, да худо вялится – расплодилось, сверх всякой меры, моли да жучков, грызут сушение. И как на беду, солнце жару навело, нету в лесу гриба-муходава, как без него урожай сберечь, нечисть извести, ягоду сохранить?

На то Гильда степенно ответствовала, что и гриб-муховор пригоден, да только изготовлять из него снадобье, и пользовать иначе надо. И охотно секретами грибной науки делилась.

Еще жалобилась вдовица, что народ в воровстве и лихоимстве пределов не ведает. Ключник крадет монастырской братии добро неумеренно, стражники у ворот берут мзду с паломников. Что мало подмоги от полюбовниц перврзванных, сонливы те и малопонятливы, да и други ихние о служении не радеют, больше о своей выгоде пекутся. И потому самой приходится ей, дщери поселянской, все заботы нести. А забот тех не меряно. Работники леносны и неумелы, да монахи жадны, а служанки беспутны. И нету у нее никаких сил с ними всеми сладить, и розг на всех не напасешся – разве весь лес вовсе оголить, напрочь обезветить. А кнутом в святой обители сечь нехорошо – кровь проливать великий грех.

И на это Гильда совет давала. Слыхала она, что в краях полуденных, байских свой способ имеется – бить по пяткам палками. И без членоповредительства и полезно.

Лестно вдовице с Гильдой напару по монастырским владениям похаживать. Приятно разговор иметь. Хоть роду низкого, да сметлива хозяйка, прилежно наставлениям сенешалевны внимает.

– Вот, – думала, – вот, они крови высокородные, благородные. Ученый человек, не мы от сохи. А некичлива, без спесивости, говорит ласково так, проникновенно. – Украдкой смахнула вдовица благодарную слезу.

Последний совет особо к душе припал. – Надо, – решила про себя, – сегодня же эту методу на служанках опробовать. А то, как им не заказывай, а все норовят к первосвятейшему козлу под одеяло шастнуть. Поучим уму-разуму через пятки. Живая сметка вдовицына изобретательно подсказывала, расширяла пределы услышанного. – А по грехопричинному месту, а мешалкой, со всего маху мешалкой!

* * *

Генералу Зиберовичу адъютант подал пакет. Это должно было быть сообщение из ООП-9Х, переданное агентом Приходько, кроличьей, как шутили заглаза шефа, почтой. По адьютантской физиономии Зиберович догадался, что ожидает его новый сюрприз. Так оно и вышло. Пересланная бумага, отнюдь, не являлась докладом полевого агента. В ней значилось: "Уважаемый генерал Зиберович. Как Вы догадываетесь, каковое обращение просто дань традиции и ничего больше. УБЕДИТЕЛЬНО прошу Вас, переслать прилагаемые документы моему брату Джулиусу Мондуэлу младшему, а потом, передать мне, известным нам способом, от брата посылку. Заранее благодарен.

Стилл Иг. Мондуэл.

PS Кролика можете не высылать.

Сигмонд.

– Ах ты, вислоухий! Ах, наглец бесхвостый! – Но жирно выделенное «УБЕДИТЕЛЬНО», убеждало. – Ладно, – решил генерал, – можно и передать, – и отдал распоряжение. Потом еще раз посмотрел на письмо, вернее на последнюю подпись, недовольно хмыкнул, откинулся на спинку кресла, побарабанил пальцами по столу.

Вечером он довольно рано оставил службу. Придя домой, торопливо выпил рюмку коньяку и направился в кабинет д-ра Аматора. Открыл тексты «Песни о нечестивом рыцаре Сигмонде», открыл и экспертизу этих текстов. Читал нахмурившись, а закончив, насупился еще больше. Захлопнул научный отчет, повертел в руках и выбросил в мусорную корзину. Потом отправил туда же и самую Песнь.

Да, целая толпа квалифицированных специалистов была неправа, а он, д-р Аматор прав. Но облегчения это не принесло. Всю ночь ему снился гадостный сон. Толпы неприлично жирных кроликов разгуливали по секретному департаменту и гадили на его генеральский стол. Проснулся Зиберович разбитым, в настроении для его сотрудников и всего миропорядка угрожающем.

* * *

А несколько дней, (или веков?) спустя (раньше?) в храме Кролика-Предтечи на алтаре возникла красочная коробка. На ней сидел неизменный кролик. В коробочке, на радость Гильды, оказался упакованный, в свежей заводской смазке чешуйчатый панцирь с широкими, блестящими нараменниками. К нему прилагались поножи и наручи, боевые перчатки, сапожки и овальный щит, с таким устройством держателей, что не снимая его, можно стрелять из лука. Лежал в посылке и лук, с ним колчан, полный стрел, и целый мешочек запасных наконечников. Наконечники эти, Стиллова изобретения, трехгранные и крутящиеся к тому же, как те, что и у Сигмонда были.

Прилагалась и разная амуниция – наборный пояс, перевязи и прочее. Лежал, отдельно упакованный меч, на манер витязевых заплечных и два кинжала. В отдельной коробке хранился изящный шлем, легкий, удобный, для красоты с соколиными крыльями по обеим бокам. Гильда была в полном восторге. Одела брони, они сидели на ней как влитые – хорошо Сигмонд снял мерку. Вертелась егозой перед зеркалом, и с боку на себя смотрела и с другого. Ах, хороши доспехи!

Разве, смущала ее, правда, легкость брони. Шлем прекрасен, спору нет, да прочен, ли?

Сигмонд посмеивался. Снял шлем с головы подруги, поставил на стол. Взял у своего гридня меч. Хороший меч, варяжскими мастерами кованный. Размахнулся.

– Ой, не надо! Порубишь!

– А вот мы и проверим. Зачем такой шлем нужен, если перерубится.

– И со всею недюжинной силой опустил тяжелый стальной клинок на изящный шелом. Хряснула сталь и раскололась булатное лезвие пополам.

Охнула Гильда. Недоверчиво взяла шлем, покрутила в руках. Искала следы удара, ничего, даже маленькой царапины не высмотрела. Поглядела на обломки меча, подивилась и, не удержавшись, кинулась, расцеловала Сигмонда, такой удивительный подарок ей сделавшего.

Глава 5. Локимен

В центральном офисе Объединенных Штабов АСД происходила грандиозная конференция на уровне глав военных ведомств держав Альянса. Такого стечения высокопоставленных государственных деятелей Брюссель не видел со времен печально знаменитого Какадуского кризиса. Солидно урча ролс-ройсовскими двигателями, по старательно спланированной зеленой волне, подкатывали правительственные кортежи. Длинные, размером с автобус, черные лимузины, в окружении мотоциклетного эскорта и полицейских машин, с включенными сиренами и мигалками, стекались к серой громоздкости демократического начала мироустройства.

К радости местных бюргеров и толп приезжих туристов монотонность черных потоков нет-нет, да и разбавлялась делегациями стран, приверженных к традиционным национальным формам представительства. Под бравурные звуки строевых блюзов маршировали полковые музыканты с капельмейстером во главе и шеренги девиц с максимумом ног при минимуме платьев, но в киверах, эполетах и аксельбантах. Здоровенные нигрилы волокли огромный воздушный шар, выполненный в форме славного герба Северо-Американской Лиги. Надувной индюк гордо реял над ликующими толпами.

Первого маршала Российской империи сопровождали в конном строю чубатые молодцы в лихо заломленных фуражках, галифе с широченными лампасами, и с гранатометами в руках. С воздуха делегацию прикрывала эскадрилья реактивных истребителей-штурмовиков. Сам маршал ехал верхом на танке. Это было тем более достопримечательно, что тут же на броне были установлены капельница, искусственная почка и другие хитрые медицинские аппараты. При этом геройский командир стоически держал свою подагрическую руку под козырек.

– Впрочем, – думал Зиберович, – маршалу, вероятно, сложнее эту руку опустить.

От рева авиационных двигателей бронированные стекла Объединенных Штабов дрожали. Генерал морщился и неодобрительно взирал на происходящую внизу кутерьму. Сам он приехал на малолитражке, по крайней мере так выглядел его девятисотсильный бронемобиль, к служебному подъезду и проник в здание не замеченный настырными фоторепортерами и головизорщиками, осаждающими парадный вход.

Огромный конференцзал был набит до отказа министрами, замминистрами, помминистрами, начальниками штабов, командующими различными родами войск и армейскими соединениями, адъютантами, порученцами, секретарями просто и секретарями-референтами, офицерами связи и бог знает кем еще. Сверкали погоны, звенели ордена, щелкали кейсы, скрипела форменная обувь, звенели телефоны. Председательствующий призвал к тишине.

Зиберович зевнул. Ожидать проку от такого собрания милитаристов не приходилось. Говорильня.

Конференция посвящалась одному, но крайне животрепещущему вопросу – что делать с ООП-9Х?

Первым взял слово представитель Ее Величества. Длинная, путанная речь первого лорда Адмиралтейства сводилась к идее посылки в эту самую ООП-9Х Королевского Военно-Морского Флота. То, что этот флот может материализоваться посредине континента и линкор «Принц Уэльский» ноевым ковчегом застрянет на вершине тамошнего Арарата, сановник во внимание не принимал.

Выступление следующего оратора Зиберович мог предугадать с точностью до запятой. Так оно и вышло. Представитель Северо-Американской Лиги предложил послать стратегическую авиацию, и термоядерным ковровым бомбометанием окончательно решить возникшую проблему. Правда, каким образом он собирался переправлять свои эскадрильи было не совсем ясно. В самой ООП-9Х тяжелые машины подняться в воздух ну никак не могли, это вам не кукурузник, без специальной взлетной полосы им не обойтись. А как построить для уже летящих самолетов транспортировочную камеру на высоте 10 тысяч метров было никак непонятно.

Конференция начала склоняться к компромиссному варианту – отправить военно-морской флот, но предпочтение отдать авианосным соединениям. Но тут взял слово Российский маршал. Он, чуждый парламентскому пустословию, по-военному четко предложил: а) десятью танковыми корпусами занять плацдарм; б) при поддержке фронтовой авиации, пяти воздушно-десантных бригад, а также необходимого количества артиллерии, (из расчета ста тысяч орудий и минометов, не считая реактивных систем, на километр прорыва) силами прикрытия, включающими до ста – ста пятидесяти танковых и общевойсковых дивизий произвести массированное вторжение; в) подавив оборону противника по всей ее глубине, прорвав ее фронтовую зону, стремительно развить тактический успех, неуклонно перерастающий в оперативный путем: г) введения в соприкосновение с противником ограниченных контингентов подвижных группировок эшелона развития прорыва, в составе не менее сорока-пятидесяти ударных и моторизированных армий; а для этого: д) произвести частичную мобилизацию и по мере необходимости задействовать второй и третий стратегический эшелоны из резерва Ставки Главнокомандующего, численностью до ста армий.

К этому содержательному выступлению внимательно прислушивался Прусский фельдмаршал. За линзами пенсне, оловянные глаза арийца тускло поблескивали пониманием сути вопроса. – Да, танковые клинья, блицкриг – это хо-ро-шо. Das ist gut. Nain! Das ist zer gut! Оставим англосаксам баловаться их дорогостоящими игрушками и поговорим как настоящие мужчины. Главное, этот российский маршал должен понять, что у Великого Фатерлянда в ООП-9Х имеются свои жизненные интересы, и следует сразу оговорить зоны влияния двух, и только двух, держав – победительниц.

Зиберович, ностальгически улыбнулся. Идеи глубокой операции были не чужды выпускнику Тамбовского училища, но трезвая оценка разведчика взяла верх. Поклацав клавишами калькулятора, ему пришлось несколько остудить полководческий азарт участников. Сообщение генерала было коротким. Для транспортировки в пространственно-временной континуум ООП-9Х одного танка потребуется энергия вырабатываемая всеми без исключения электростанциями планеты в течении месяца. Для переправки танковой армии понадобится около пяти веков, так, что с началом крупномасштабного сухопутного вторжения придется несколько повременить, эдак с двадцать – тридцать тысячелетий. Для засылки средненького авианосца, не хватит и всей мощности Солнца.

Огорченные Зиберовическими выкладками, высокопоставленные делегаты понесли уже совершеннейшую чушь. Ссылки на суверенную волю народа, ответственность перед Богом, веление частнособственной совести, историческое предначертание, долг пред прошлыми, нынешними и грядущими поколениями, право демократического самоопределения, желание развивать и укреплять, заботу об обеспечении, радение об укреплении, опору многовековых традиций, и прочая вербальная муть, навевала на шефа междержавной безопасности, состояние болезненного уныния.

Генерал понял, что проку от прошедших, настоящих и будущих словопрений не дождешься и надо самолично находить выход из создавшейся ситуации. Больше в этом зале делать было нечего и он отбыл в свой департамент. В родном кабинете думалось продуктивнее.

Расположившись в кресле Зиберович, в первую очередь велел принести самовар, во вторую – доклады полковника Приходько. Чай доставлял удовольствие. Эпистолярное наследие агента – головную боль.

Опальный полковник откровенно манкировал своими обязанностями. Ничего полезного для разведдепартамента его доклады не содержали, а одну только тухту. Судя по фривольному тону, жилось там Приходьке вольготно, а малая связность посланий свидетельствовала, что их автор регулярно знакомится с местными горячительными напитками. – Нет, не искупил ты кровью. – Думал Зиберович. – Отдать тебя гада под трибунал. В Антарктиду, к белым медведям.

Генерал сам удивился этой зоогеографической новости.

Но все дело было в том, что отдать под трибунал никак не получалось. А получалось, что АСД приобрела очередного невозвращенца. Полковник, почувствовав себя в безопасности, чихать хотел на строгие предписания прибыть на Родину следующей же транспортировкой. Невозвращенец, да что там, злостный невозвращенец, даже не считал нужным хоть как-то на эти предписания отреагировать. Он просто-напросто их игнорировал и продолжал слать свои дурацкие рапорты. Вот, последним своим донесением, Приходько соизволил доложить:

«Народ здесь таки дикий. Времени не знают и знать не хотят. Солнце встало – значит день, а село – значит ночь. Вот и всех делов. А я свои часы еще у вас (это же надо, наглец какой – „у вас“, абориген, тоже мне, нашелся) потерял, жалко. И пулю с ними писать скучно, вечно на мизере прокалываются, паровозом такое к ним понацепишь. На пике пасуют, зато вистуют при девятерной».

– Кой черт мне твоя пулька, ну играй в тысячу, я знаю – в дурака, на худой случай. Нужно мне это все! Вистуют они, видишь ли, при девятерной. С попами играешь, вот и вистуют [1]1
  Как известно любому преферансисту «При девятирной только студенты и попы вистуют»


[Закрыть]. – Генерал не на шутку осердился. – Тоже мне – часы! Вот, индейцы, те колеса не знали, так мне что, слезы проливать? Написал бы лучше о их военной структуре. Так нет, всякую галиматью несет.

– Ух! – Генерал сердито поглядел на ворох дурацких донесений. Ценную информацию приходилось буквально выбирать по крупицам из кучи присылаемого Приходькой хлама. А она, эта информация, вовсе не радовала. Судя по всему, Стилл Иг. Мондуэл стал в этой самой ООП-9Х чем-то вроде национального героя. Потрясая крольчачьими ушами, скачет от одного подвига к другому. Это ни в коей мере не устраивало Зиберовича. Пожалуй идея термоядерной бомбардировки, в принципе своем, очень не плоха. В принципе. С ООП-9Х надо решать полностью и окончательно. Что там говорили дубненцы? – Этот мир – боковая ветвь нашего. Хорошо бы эту паразитическую ветку отрубить, и порядок. Только как?

Настоятельно требовалась консультация экспертов. А ими, этими экспертами, были только все те же сотрудники Дубненского Научного Центра. Не хотелось, конечно, генералу этих господ видеть, но больше специалистов, компетентных в данном вопросе, не было. Логично бы их вызвать к себе в Брюссельскую штаб-квартиру, в центральный офис. Но уж эти ученые, со своими заскоками! Зиберович хорошо знал природу людей интеллектуального труда. Как они не приемлют административные формы, да и вообще любое государственное устройство. Фрондеры-анархисты, оторви их от приборов, заставь прервать эксперименты – уйдут в такую глухую оппозицию, что никакими психотропиками, никаким пентоталом натрия с ними не справиться. Начнут эдак вежливо талдычить на своем тарабарском: «многомерные нуль-решения квази-супер-псевдо-альфа-гамма-бета», и ни черта ты тут не попишешь. К такой категории граждан подход надо иметь тонкий, аккуратный. Но и ехать самому на поклон было впадлу. Значит надо заявиться самолично, но под видом инспекции, как оно там у нас – «мер по обеспечению усовершенствования системы безопасности и других охранных мероприятий ДНЦ». Это мысль. Генерал вызвал адъютанта.

В знакомый кабинет провожал генерала Зиберовича новый директор Центра. В свое время он служил в Брюссельском офисе, и на известном, уже ставшем историей, совещании, сидел крайним слева от шефа. В кабинете уже ждали генерала нобелевский лауреат и заведующий лабораторией К-7Б.

Зиберович сразу взялся за дело.

– Господа, у нас с вами очень ценное время, поэтому я не имею намерения задерживать вас и себя более необходимого. Я попрошу ответить на несколько вопросов научного характера. Никаких протокольных форм мы соблюдать не будем, и никаких актов писать не станем. Меня интересует эта самая ваша ООП-9Х. Как я понял, она являются боковым побегом развития нашей Вселенной?

– Да, это так.

– А как она связана с, так сказать, основным стволом?

– Вы, мой генерал, как всегда, зрите в самый корень проблемы. – Для приличия поподличал нобелевский лауреат. – Этот вопрос является краеугольным камнем всей теории множественности миров. По современным представлениям, силой, объединяющей различные континуумы, служит информационное поле.

– Информационное?

– Именно так. Оно, это поле, до сих пор относится к малоизученным областям физических знаний. Мы покаместь совершенно не в состоянии приборно его измерить, зафиксировать. Все сведения о его природе базируются исключительно на математических выкладках. Поэтому нам придется очередной раз прибегнуть к аналогии. Возьмем к примеру магнитное поле Земли. Хоть оно, как и всякое поле, непрерывно, но его структура, напряженность и другие характеристики в различных точках могут существенно отличаться. Существуют многочисленные вариации и аномалии, как в горизонтальном, так и вертикальном направлениях.