Текст книги "Генрих IV"

Автор книги: Александр Дюма

И вот герцог Алансонский, сделавшийся герцогом Анжуйским после назначения брата в Польское королевство, и Генрих, принц Беарнский, решились бежать во время этого путешествия: пересечь Шампань и принять командование над войсками, готовыми сражаться под их знаменами.

Миоссан, который не имел секретов от королевы Наварры с тех пор, как она спасла ему жизнь и сделала эту жизнь более приятной, предупредил ее об этом проекте.

Терпимость Беарнца имела, как мы видим, свою хорошую и плохую сторону.

Возможно, она боялась опасности, которая подстерегала бы двух бежавших принцев, или же она была задета отсутствием доверия. Так или иначе, Маргарита, в свою очередь, рассказала все королеве Екатерине, заранее оговоря, что жизни их ничто не будет угрожать. Но бедная женщина упустила одну мелочь. В надежде не покидать ее пылкий Ла Моль присоединился к заговору и увлек за собой своего друга Коконнаса. В результате жизни Генриха Беарнского и герцога Анжуйского были спасены, но Ла Моля и Коконнаса отправили на Гревскую площадь, где тела их были четвертованы, а головы насажены на колья.

Именно эти головы Генрих Беарнский в момент супружеской мизантропии ставил в упрек своей жене, Маргарите Валуа, и ее подруге, Генриетте де Сов, герцогине де Невер, за то, что они утащили их ночью, где они были выставлены, чтобы захоронить их своими прелестными ручками в часовне Сен-Мартен под Монмартром.

Глава II

Едва бедная Маргарита успокоилась после катастрофы с Ла Молем, как катастрофа не менее ужасная вновь погрузила ее в отчаяние. Бюсси, бравый Бюсси, Бюсси д'Амбуаз, был убит графом Монсоро. Граф, заставив свою жену Диану де Меридор назначить Бюсси свидание, нанял двадцать человек, которые его и убили.

Да, согласимся, такая потеря могла привести в отчаяние женщину, даже если эта женщина – королева. Бедная Маргарита, которая, если верить ее мемуарам, была настолько невинна, что не знала через неделю после замужества, было ли это замужество настоящим. На вопрос Екатерины, был ли Генрих мужчиной, отвечала словами римлянки, у мужа которой был дурной запах изо рта: «Я думала, что у всех мужчин такой, потому что не приближалась ни к кому, кроме вас». И эта бедная Маргарита не нашла в себе сил отстраниться от Бюсси. «Он был рожден, – говорит она в своих мемуарах, – быть ужасом своих врагов, славой своего господина и надеждой своих друзей».

Он со своей стороны питал к ней огромную любовь, к этой королеве Маргарите, которая удостоила его подобных слов. Однажды, в яростной дуэли с капитаном Пажем, офицером отряда Лоску, прижав его к земле и готовясь убить, он услышал крик несчастного:

– Именем той дамы, которую вы любите больше всего на свете, я прошу сохранить мне жизнь!

Крик этот тронул его сердце, и, подняв разом колено и шпагу, он произнес:

– Что же, пройдите весь свет, найдите самую красивую принцессу Вселенной, бросьтесь к ее ногам и благодарите их! Скажите, что Бюсси оставил вам жизнь из любви к ней.

И капитан Паж, не спрашивая, кто эта прекрасная дама и принцесса, направился прямо к Маргарите Валуа и, став на колени, благодарил ее за спасенную жизнь.

Но как эта прекрасная королева обожала своего бравого Бюсси! Она рассказывает в своих мемуарах, как он с двадцатью друзьями вступил в бой с тремя сотнями и потерял только одного друга. При этом, добавляла она, одна рука Бюсси была на перевязи.

Генрих IV, который, казалось, всегда принимал сторону жены, однажды был безжалостен к ней из-за Бюсси. Возможно, он, обладая моральной силой, не мог простить этому герою его храбрость, силу и темперамент. Может быть, из-за того, что тот был более одарен природой.

Маргарита в своих любовных отношениях с Бюсси пользовалась услугами благородной девицы, которая стала не только ее подругой, но и агентом. Это была Жилон Гуайон, дочь Жака де Матиньона, маршала Франции, которую все называли просто Ла Ториньи. Король Карл IX, настроенный Генрихом, воспылал ненавистью к девушке и потребовал ее удаления.

Ла Ториньи была выдворена, несмотря на требования и слезы госпожи, и отправилась к одному из своих кузенов по имени Шател. Бюсси также получил приказ покинуть двор. Сначала он отказался подчиниться, но под уговорами герцога Алансонского, его покровителя, смирился с этой ссылкой. Это обернулось страшной грустью для Маргариты. Посмотрите, что говорит королева Наваррская в своих мемуарах: «Отбросив всякую осторожность, я отдалась тоске и не могу заставить себя встречаться с королем, моим мужем. Таким образом, мы не живем и даже не разговариваем более вместе».

К счастью, это противостояние не продлилось долго.

Пятнадцатого сентября 1575 года герцог Алансонский ускользнул от двора, а некоторое время спустя под предлогом охоты под Сенлиссом Беарнец был счастлив сделать то же самое.

Король Генрих III – это был король Генрих III, вернувшийся из Польши после смерти Карла IX и только начавший править, – король Генрих III был взбешен. Он искал, на кого обрушить свой гнев. Бедняжка Ториньи оказалась под рукой. Под предлогом, – опираясь неизвестно на какие сведения, – что девушка помогла этому двойному бегству, он отправил людей в дом Шатела с приказом утопить виновницу в речонке, которая протекала в нескольких сотнях шагов от замка! Судьба несчастной была решена. Кавалеры, захватив замок, набросились на нее, привязали ее к лошади, но в это время два офицера герцога Алансонского, Ла Фертэ и Авеатиньи, направлявшиеся навстречу герцогу, наткнулись на слуг Шатела, в ужасе бежавших из замка. Слуги рассказали все, и офицеры поскакали во весь опор со своими людьми в указанном направлении. Они примчались в тот момент, когда Ториньи уже сняли с лошади и тащили к берегу речушки. Разумеется, она была спасена. Понятно само собой, что наследник Карла IX не благоволил к Генриху Беарнскому.

Перед смертью Карла IX произошла странная вещь, которая произвела глубокое впечатление на двор.

– Идите искать моего брата! – сказал Карл IX, умирая.

Королева-мать послала за герцогом Алансонским.

Карл IX искоса взглянул на него одним из тех знаменитых взглядов, которые были ему свойственны.

– Я спрашивал моего брата, – сказал он.

– Но разве я не ваш брат?

– Нет! – ответил Карл IX. – Мой брат меня любит, а я люблю его. Это Генрих Беарнский.

Поневоле послали искать того, кого требовал король. Екатерина приказала провести его под аркой, где затаились стражники. Беарнец был страшно испуган, но его толкают вперед, он входит в комнату короля, который протягивает к нему руки. Мы уже упоминали о той легкости, с которой на глаза Генриха наворачивались слезы. Он бросился на кровать, рыдая.

– У вас есть причина плакать, – говорит ему Карл. – Вы теряете хорошего друга. Если бы я поверил тому, что говорили, вас давно не было бы в живых. Но я всегда любил вас. Никогда не доверяйте…

Королева-мать его прервала:

– Не говорите этого, сир!

– Мадам, я говорю так, потому что это правда. Верьте мне, мой любимый брат, я всегда доверял единственно вам, моей жене и моей дочери. Молите Спасителя обо мне. Прощайте.

Тот, которому Генрих Беарнский не должен был доверять, был Генрих Валуа.

Итак, ускользнув из рук Генриха Валуа, Генрих Беарнский единым духом доскакал до Гийены. Прибыв туда, Генрих, забывший предупредить свою жену и проститься с ней, написал ей весьма достойное письмо с просьбой о помощи. Он просил поддержать его в глазах короля, спрашивал о новостях двора, чтобы рассчитать свои действия в зависимости от того, что она ему сообщит.

Добрая королева Маргарита все простила и устроила дела своего брата герцога Алансонского и своего мужа короля Наваррского самым простым способом, приказав убить, как уверяют, их недруга дю Гаста.

Обвинение жестокое, но подобный порядок вещей не был редкостью в эту эпоху, и убийство, как говорят теперь, было в моде.

Вот, наконец, что пишет Маргарита об этом дю Гасте в своих мемуарах: «Дю Гаст мертв, убит повелением Божеским во время диеты. Кроме того, это было тело, изуродованное всеми возможными мерзостями, отданное на гниение, которое давно уже им завладело. И душа, отданная дьяволу, которому он приносил жертвы магией и всеми вообразимыми мерзостями».

Но если верить Брантому, этот дю Гаст был человеком наиболее развитым для своего времени. Правда, дю Гаст был фаворитом Генриха III, и Брантом, воплощенная лесть, льстил фавориту и после смерти. Ведь король-то был еще жив!

Дю Гаст был убит через несколько дней после побега Генриха Беарнского, когда он был болен, Гийомом Дюпра, бароном де Витто.

Де Порт, автор очаровательной песенки, которую напевал герцог де Гиз за пять минут перед тем, как был убит, написал по поводу убийства дю Гаста довольно красивый сонет, оканчивающийся так:

 
Он ночью окровавленный упал…
И тех бессильной жертвой стал,
Кто днем в лицо взглянуть ему боялся.
 

Или для того, чтобы вернуться к мужу, или из-за страха быть раздавленной в политических распрях, Маргарита, ко всеобщему удивлению, испросила разрешения воссоединиться с Генрихом в Гийене, что было запрещено ей королем, который не желал, чтобы его сестра жила с еретиком. Но тут королева-мать, решив сама отправиться в Гийену для переговоров с Генрихом, согласилась, чтобы Маргарита сопровождала ее.

Безусловно, королева-мать не рассчитывала особенно на очарование собственной дочери, как бы аппетитна она ни была, так как взяла с собой то, что сама называла своим «летучим эскадроном». Эскадрон этот состоял из самых обольстительных девиц королевства, и ударная сила его, по словам Брантома, переваливала иногда за три сотни.

Про соблазняющую мощь «летучего эскадрона» Екатерины Медичи говорится во множестве мемуаров и памфлетов того времени. Действительно, Александр успешно сопротивлялся жене и дочерям Дария; Сципион – очаровательной испанке, невестке Алютиуса, имя которой история забыла нам сохранить; Октавиан отбился от Клеопатры и Наполеон от прелестной королевы Луизы Прусской. Но при помощи какого средства мужчина, будь он генерал, король или император, воспротивится «эскадрону» из трех сотен женщин, одна другой красивее и соблазнительнее; да еще направляемых таким капитаном, каковым являлась Екатерина Медичи?

Разумеется, человек с темпераментом Генриха, главным достоинством которого никогда не было целомудрие, должен был пасть.

И он пал.

Красавица Дейель пожала лавры триумфаторши.

Это была гречанка с острова Кипр. Остров этот три тысячи лет назад даровал имя Киприды Венере. Совсем ребенком она играла на развалинах Аматонта, Пафоса и Идали. И когда город в 1571 году был взят и разграблен турками, она счастливо спаслась на венецианской галере. Представленная ко двору Екатерины, она покорила ее чудесной красотой. Королева рассудила, что ее красота может пригодиться, и зачислила ее в свой «летучий эскадрон».

«Ее и мадам де Сов, – говорит д'Обинье, – как прелестных и расторопных особ, использовала королева-мать для того, чтобы увлечь Генриха во время ее пребывания в Гаскони в 1578 году».

К счастью для дела гугенотов, Маргарита все еще помогала мужу даже в ущерб своему основному занятию – супружеским изменам. Маргарита решила сбалансировать страсть Генриха к красавице гречанке, соблазнив советника Пибрака, находившегося на волне известности. Известность эту он приобрел, опубликовав четыре года назад свои моральные четверостишия.

Маргарита не забыла услуг, оказанных советником ее мужу. Позже она сделала его президентом судейской коллегии, своим канцлером и канцлером герцога Алансонского.

В истории, не в этой хронике, нужно рассматривать результаты переговоров в Нераке. Вам уже известно, что у нас другие цели.

Договор был подписан, переговоры закрыты, королева-мать направилась в Лангерон, а двор короля Наварры – в По, в Беарн. Мы познакомили вас или попытались познакомить с перечнем любовников Маргариты. Теперь постараемся припомнить любовниц Генриха.

Во время его пребывания в Беарне, до женитьбы, вспоминают лишь одну любовную историйку о девочке и юноше. Все помнят имя Флоретты, не зная о ней ничего, кроме того, что она была дочкой садовника в Нераке, что Генрих Беарнский ее любил и что она любила Генриха Беарнского. Не сохранилось ничего ясного или сколько-нибудь отчетливого об этой любви, включая и имя героини.

«Флоретта, – пишет автор «Анекдотов о королевах и правительницах Франции», – имя верное или вымышленное дочки садовника Неракского замка, достаточно хорошенькой, чтобы привлечь короля Наварры».

Потом появилась мадемуазель де Тиньонвиль, дочка Лорана де Монтюана. Это было не увлечение, а страсть наваррского короля. Никаких препятствий не существовало в это доброе время, когда любовь была третьей религией, а очень возможно, что и первой. Согласимся с этим. История эта была к тому же гораздо более реальна, чем интрижка с Флореттой. Сюлли и д'Обинье тому свидетели.

«Король Наварры, – говорит Сюлли, – отправился в Беарн якобы навестить свою сестру, но на самом деле все склонялись к тому, что привлечен он был юной Тиньонвиль, в которую недавно влюбился. Она яростно отбивала атаки наваррского короля, и этот принц, который возгорался пропорционально встреченным преградам, употребил по отношению к юной Тиньонвиль все ухищрения пылкого любовника».

Каковы же были ухищрения пылкого любовника? Д'Обинье нам расскажет. Итак, говорит он сам: «Здесь начались любовные похождения влюбленного короля и юной Тиньонвиль. Она была девственницей и достойно уклонялась. Король просил вмешаться в это дело д'Обинье, уверенный в том, что для этого человека не было ничего невозможного.

Но тот, достаточно грешный в вещах значительных и кто по собственному капризу не отказал бы своему приятелю, настолько возмутился против имени, которое его хотели заставить принять, и роли, которую ему хотели навязать, что ни преувеличенные ласки его господина, ни бесконечные уговоры, вплоть до того, что перед ним заламывали руки и падали на колени, не могли его растрогать».

Итак, король Наварры отвергнут и вынужден вернуться к мадам де Сов. В конце концов, это был очаровательный афронт.

Шарлотта де Беон де Самблансей, мадам де Сов, была не только одной их самых красивых, но еще и одной из самых соблазнительных игрушек двора. Не следует верить тому, что говорила по ее поводу в своих мемуарах королева Маргарита. Ибо она была двойная ее соперница, во-первых, в ее любовных играх с герцогом Алансонским, а во-вторых, с Генрихом Наваррским. Она была внучкой несчастного Самблансея, казненного Франциском I, и носила свое прелестное имя мадам де Сов по мужу Симону де Физ, барону де Сов. Ей и в голову не приходило сопротивляться, как молодая Тиньонвиль. Чувство противоречия не входило в число привычек этой юной особы. Она была официальной любовницей короля Наварры, когда он был пленником Лувра вместе с герцогом Алансонским. И ее любовь сокращала томительные часы заключения. К тому же, как уверяют, обоим пленникам.

Похоже, этот слух не совершенный навет, так как вот что было написано рукой Генриха IV в мемуарах Сюлли: «Наши первые нелады с герцогом Алансонским начались в то время, когда мы оба были пленниками двора. И, не зная, как себя развлечь, так как выходили нечасто, а в качестве упражнений заставляли перепелок летать по комнате, отвлекались лишь охотой на дам. Таким образом, мы стали поклонниками одной красавицы, мадам де Сов. Мне она изъявляла свою добрую волю, а его одергивала и унижала передо мной, чем приводила в ярость».

Их взаимная ненависть возросла настолько, что они готовы были перерезать друг другу глотки на дуэли без свидетелей, что свободно могло произойти, если бы осторожность Генриха IV не была побеждена герцогом Алансонским, который оказался еще более осторожным.

Эта ненависть произвела забавное действие: смертельно ревнивые друг к другу, они перестали быть друг другу безразличны.

«Вышло так, – говорит Маргарита в своих мемуарах, – что, когда мадам де Сов была любима герцогом Гизом, дю Гастом, де Сувреем и многими другими, любимыми больше, чем король Наваррский и герцог Алансонский, они думали только о том, как бы другому не было отдано предпочтение».

Генрих был в самом разгаре этой страсти, когда бежал из Лувра. Или из-за влияния мадам де Сов, или из-за боязни предательства он отбыл, не предупредив даже свою жену. Он очень хотел забрать с собой любовницу, но это было невозможно.

«Прекрасная Дейель внесла минуты радости в сердце короля, – говорит Маргарита, – в удалении от его Цирцеи, чары которой поблекли с расстоянием. Но когда прекрасная Дейель последовала за королевой-матерью, переписка возобновилась, и на этот раз мадам де Сов сбежала из Парижа, чтобы соединиться с королем в По».

К несчастью, она запоздала. И в путешествии, которое король предпринял в Важан, он влюбился в Катрин де Люк. Это была самая красивая девушка в городе, но красота ее стала причиной несчастья. От Генриха IV у нее была дочь, но события разлучили их. Генрих забыл о своем приключении, а мать и ребенок умерли от голода.

Да, это был любовник, друг, король очень забывчивый, наш Генрих! И – д'Обинье знал кое-что об этом – очень скупой к тому же. Король поручил ему к этому времени определенную миссию в Гаскони. Д'Обинье хотел показаться достойным и хлебосольным сеньором. Кормили короля на убой, и по возвращении д'Обинье ожидал, как бы ни был скуп его господин, получить награду за свою щедрость. Но в качестве награды Генрих подарил ему свой портрет. Под этим портретом д'Обинье написал следующее четверостишие:

 
Вся жизнь его прекрасный сон…
Он принц как принц: живет не тужит!
Картинками оплачивает он
Тех, кто ему всей жизнью служит…
 

Покидая Ажан, Генрих IV забыл там не только Катрин де Люк, но и, как говорит д'Обинье, «громадного спаниеля по имени Цитрон, который привык спать в ногах короля» (и часто между Фронтенаком и д'Обинье). Это бедное животное, умирающее от голода, вызвало жалость д'Обинье, и он поместил его на полном пансионе у одной женщины, а на ошейнике приказал вышить такой сонет:

 
Цитрон мой верный! спал когда-то ты
На простынях святых, – теперь ты на панели!
О если бы предательство от простоты
Свободы дети отличать умели,
Быть может, убежали б от плетей,
От голода и от чумной заразы…
Но что мы зря разбрасываем фразы?
Ведь это плата королей…
А как ты был хорош, как горд, как всем приятен!
Любой любил с тобой бродить, дружок!
Но в пестроте твоих волнистых пятен
Есть философия: где тот порог,
Где ты сегодня гладок и опрятен,
А завтра голоден, как пес, и одинок?
 

К счастью для бедного Цитрона, Генрих проезжал на следующий день через Ажан. Собаку подвели к королю, «который побледнел, – говорит д'Обинье, – читая эту надпись». Возможно, эта бледность обеспечила пожизненную ренту Цитрону. Д'Обинье больше ничего о нем не говорит…

Генрих IV привыкал понемногу к упрекам такого рода и, после того как побледнел, не давал себе больше труда краснеть из-за подобных мелочей. Правда, через несколько лет произошел анекдот, который мы сейчас расскажем.

«Однажды ночью, – говорит д'Обинье, – я спал в прихожей моего господина с де Ла Форсом, тем самым Комоном, который чудом спасся в Варфоломеевскую ночь, историю которого Вольтер описал такими паршивыми стихами и который умер маршалом Франции в 1652 г. в возрасте 93 лет. Ночь меня застала лежащим в прихожей моего господина с де Ла Форсом, которому я несколько раз повторял: «Ла Форс, наш господин – развратный скряга, самый неблагодарный смертный, которого носит земля!» И он в полудреме спросил: «О чем ты, д'Обинье?» Король, как оказалось слышавший диалог, ответил сам: «Он говорит, что я развратный скряга и самый неблагодарный из смертных… До чего вы крепко спите, Ла Форс!» Отчего, – добавляет д'Обинье, говоря о себе самом, – денщик немного сконфузился. Но на следующий день его господин не выразил ему ни малейшего неудовольствия, но и не прибавил ему и четверти экю».

Вот сторона характера Генриха IV, написанная рукой мастера. Спасибо, д'Обинье!

История интимная и даже политическая Генриха IV есть список его влюбленностей и привязанностей. Только всегда находишь его неблагодарным в дружбе и неверным в любви.

За Катрин де Люк последовала жена Пьера Мартинюса, ее по имени мужа называли Мартин. Ее имя, услужливость ее мужа, громадная слава о ее красоте, покорившей канцлера Наварры Дюфея, – вот все, что от нее осталось.

Следующая, – Анн де Бальзак, дочь Жана де Бальзак, сеньора Монтегю, суперинтенданта дома Конде. Она вышла замуж за Франсуа де Лилля, сеньора де Трени. Но скандальная хроника ограничивается тем, чтобы означить ее под именем де Ла Монтегю.

Затем – Арнодина, о которой можно найти любопытные заметки в «Исповеди Санси».

Следующая – мадемуазель де Ребур, дочь президента Кале. Она очень пострадала от Маргариты. Правда, роман ее имел место во время пребывания Маргариты в По.

«Это, – говорит королева Наварры, – девица хитрая, которая меня совершенно не любила и каждый день готовила мне самые неприятные сюрпризы».

Но царствование де Ребур не было долгим. Король и двор покинули По, а бедная девушка заболела и настолько страдала, что вынуждена была остаться дома. Всеми заброшенная, она умерла в Шенонсо.

«Когда эта девушка заболела, – пишет Брантом, – ее посетила королева Маргарита. И когда она уже была готова отдать душу, успокоила ее, а потом сказала: «Бедная девушка много страдала, но и зла натворила немало!»

Это было надгробное слово.

Франсуаза де Монморанси – Фоссэз, более известная под именем красотка Фоссэз, последовала за ней.

Надобно посмотреть в мемуарах Маргариты на нарисованную ею картину этого очаровательного маленького двора в Нераке. От нее потекут слюнки у самого пресыщенного. Двор был составлен из всего самого прекрасного и галантного в Средиземноморье.

Маргарита Наваррская, Екатерина, сестра Генриха IV, были там королевами. Это было оригинальное смешение католиков и протестантов. Время перемирия в религиозной войне. Одни молились с королем Наварры, другие шли к мессе с Маргаритой, и так как храм был отделен от церкви очаровательным променадом, чем-то вроде рощицы, все соединялись в благоухающих аллеях мирт и лавров, под купами зеленых дубов, и, попадая сюда, забывали молитвы и мессы, Лютера и папу, возносили жертвы, как говорили тогда, единственному божеству – любви. Жертвы красотки Фоссэз были столь хороши и обильны, что она оказалась беременна. К счастью, Маргарита была страшно занята виконтом Тюренном, и ее мало заботило, где развлекался ее муж.

Однако дело становилось затруднительным. Фоссэз принадлежала к дамам королевы. А все дамы королевы спали в так называемой комнате девушек.

Но в конце концов любовники устроились благодаря снисходительности доброй Маргариты. Пусть она расскажет об этом сама:

«Ее прихватило утром, на рассвете, в комнате девушек. Она попросила послать за врачом. Его она попросила предупредить короля, моего мужа, что он и сделал. Мы спали в одной комнате на разных кроватях, к чему уже привыкли. Когда врач объявил Генриху эту новость, он страшно смутился, не зная, что делать, боясь, с одной стороны, ее скомпрометировать, но с другой – лишить ее помощи. Он ее очень любил. Наконец он решился признаться мне во всем и попросить меня, чтобы я ей помогла, прекрасно зная, что бы ни случилось, я всегда готова буду служить тому, что принесет ему удовольствие. Он приоткрыл занавес моей кровати и сказал: «Моя крошка, я скрыл от вас один пустячок, но нужно, чтобы я признался. Прошу вас меня извинить, но сделайте мне одолжение, пойдите помочь Фоссэз, ей очень плохо. Вы знаете, как я ее люблю. Прошу вас, сделайте мне одолжение».

И Маргарита поднялась и помогла бедной Фоссэз, которая родила маленькую девочку, мертвую, потому что мать слишком затягивалась, чтобы скрыть свое положение.

Сразу после родов больную перенесли в комнату девушек. Генрих надеялся, что таким образом никто ничего не заподозрит, и, совершенно естественно, в тот же день весь Нерак был в курсе событий.

Роман Генриха с Фоссэз длился пять лет, а потом они расстались по обоюдному согласию: Генрих – чтобы стать любовником графини де Гиш, а Фоссэз – супругой Франсуа де Врока, сеньора де Сен-Мар.

С этих пор прекрасная Фоссэз исчезает в ночи супружества, почти столь же густой, как смерть. Ибо с этого момента совершенно неизвестно, где она жила и где умерла.

Но перед тем, как перейти к графине де Гиш, более известной под именем Коризанды, скажем еще несколько слов о Маргарите.

Прекрасное взаимопонимание супругов, которое не поколебало даже публичное разглашение любовных тайн, вдруг омрачилось со стороны религиозной.

Двор находился в По, городе полностью протестантском, а поэтому оказалось, что две религии не могли иметь каждая свой храм, как это было в Нераке. Все, что могли позволить Маргарите, это служить мессу в замке, в маленькой капелле, в которой могли поместиться от силы шесть или семь человек. Немногочисленные католики города надеялись по меньшей мере хоть урывками заглядывать к мессе. Но как только королева проходила в капеллу, человек по имени Ле Пен, ревностный гугенот, интендант короля Наварры, приказывал поднимать мост. Однако в Троицын день 1579 года нескольким католикам удалось проскользнуть в капеллу и благодаря таинственному вмешательству небесного слова услышать мессу.

Гугеноты, бывшие у власти, были не менее ревностны, чем католики. Они застали врасплох нарушителей порядка, сообщили Ле Пену и в присутствии самой королевы ворвались в капеллу, арестовали католиков и потащили их, издеваясь, в городскую тюрьму. Маргарита бросилась к своему мужу за справедливостью.

Вмешался Ле Пен и позволил себе свысока разговаривать с королевой, что королева назвала наглостью, а король ограничился словом «нескромность». Королева, чувствуя свою силу, настаивала на освобождении католиков. Ле Пен ее оскорбил, и она потребовала, чтобы его выгнали. Генрих после долгого сопротивления был вынужден удовлетворить ее по обоим пунктам, но из-за этой ее требовательности почувствовал к ней глубокую враждебность (д'Обинье опишет это позже в пьесе «Сатирический развод»). От равнодушия, в котором они пребывали, они перешли к резкому противостоянию.

Королева отправилась в Нерак, и, так как с 1577 года война была возобновлена, она добилась для Нерака нейтралитета как от католиков, так и от протестантов, а вокруг города на три лье прекращались все военные действия. Правда, при условии, что наваррский король там не объявится. К несчастью, очередная любовная интрига привела короля в Нерак. Об этом узнал Бирон, атаковал королевскую свиту, последовал пушечный выстрел, и ядро ударило в стену чуть ниже парапета, с которого Маргарита наблюдала стычку. Маргарита так и не простила Бирону подобной неаккуратности.

Эта седьмая гражданская война утомляла Генриха III невыразимо. Он из всех ленивых королей Франции – а число их огромно – более всего нуждался в отдыхе. Он был тем королем, правление которого, возможно, в отмщение за его странные склонности было очень неспокойно.

В конце концов он отдал себе отчет, что порядка не будет до тех пор, пока Генрих Наваррский и герцог Алансонский снова не станут пленниками, а возможно, кто знает, наконец-то и мертвецами.

И вот он придумал, как завлечь их в Париж. Решил пригласить Маргариту. Наскоро заключили перемирие (этим секретом прекрасно владела королева-мать), и Генрих III письменно пригласил сестру ко двору.

Герцог Алансонский появился в Лувре, но сколько ни упрашивали короля Наварры, не могли уговорить его покинуть свое королевство. Если арестовать или убить герцога Алансонского составляло только половину плана, остальное представляло гораздо больше трудностей.

Генрих III в ярости кусал себе ногти, видя, что лисица никак не хочет попадаться в ловушку.

Но ему не хватало лишь одного случая и лишь одной жертвы. И то и другое вскоре ему представилось.

Жуайёз, нежно любимый фаворит Генриха III, находился с миссией в Риме. Генрих III направил к нему курьера с письмом, содержавшим кое-какие политические и интимные секреты, которые открывает нам «Остров гермафродитов» и некоторые другие памфлеты того времени.

Курьер был убит, депеша пропала. Генрих III заподозрил свою сестру и воспылал гневом. Он атаковал ее в присутствии всего двора, громко обвиняя в беспорядочной жизни, перечислил всех ее любовников, пересказал самые секретные анекдоты (можно было поверить, что он прятался в ее алькове) и кончил приказом убраться из Парижа и очистить двор от ее заразного присутствия.

На следующий день или из-за того, что наваррская королева спешила оставить двор, где ей было нанесено подобное оскорбление, или просто она исполняла приказ, отданный братом, она покинула Париж без свиты, без экипажа и даже без прислуги, в сопровождении всего только двух женщин: мадам де Дюри и мадемуазель де Бетюн.

Но, похоже, король посчитал, что недостаточно ее унизил. Между Сен-Клером и Палезо капитан гвардейцев по имени Солерн в сопровождении отряда стражников приказал остановить носилки королевы, заставил ее снять маску, отвесил по пощечине мадам Дюра и мадемуазель де Бетюн и пленными отправил их в аббатство Ферьер близ Монтаржи. Там они подверглись допросу, крайне оскорбительному для чести королевы.

Мезере и Варила добавляют даже, что при этом допросе присутствовал сам король. Но, опомнившись и усмирив свой гнев, Генрих III оценил всю несоразмерность своих поступков и первым написал Генриху Беарнскому, чтобы тот не обращал внимания на слухи и доверился только ему. Беарнец охотился в окрестностях Сент-Фуа, когда увидел посланника Генриха III, который передал ему письмо.

Там говорилось: «Обнаружив дурное и скандальное поведение мадам де Дюра и мадемуазель де Бетюн, мы решили изгнать из окружения королевы Наварры этих рассадниц нечисти, непереносимых в присутствии принцессы такого ранга».

Но о том, как он их изгнал, об оскорблении, нанесенном самой королеве Наварры, он не говорил ни слова.

Генрих улыбнулся, как привык улыбаться в подобных случаях, приказал достойно угостить посланника короля и, догадываясь, что произошло нечто необычайное, стал ждать новых сообщений. Ожидание было недолгим, прибыло письмо королевы Наварры.

Она ему описывала события в деталях, которые звучали настолько правдиво, насколько фальшиво было составлено письмо Генриха III. Король Наварры отправил тотчас Дюплесси-Морнея ко двору Франции, чтобы от его имени просить Генриха III объяснить причины оскорблений, нанесенных королеве Маргарите и ее дамам, и указать ему, как сюзерен вассалу, что он должен делать.

Генрих III смолчал, и никакого объяснения не последовало. В это время Маргарита продолжала двигаться к Нераку, у ворот которого ее встретил супруг. Но поведение Маргариты Наваррской лишь увеличило озлобление ее мужа. В раздражении он поставил ей в укор ребенка, которого она родила от Жака Шевалона. Маргарита тотчас отправилась в Ажан, в город, который она получила в приданое.