Текст книги "Черный тюльпан (др. изд.)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

XXVI
Один из членов общества цветоводов

Роза вне себя, почти обезумевшая от радости и страха при мысли, что черный тюльпан найден, направилась в гостиницу “Белый Лебедь” в сопровождении своего лодочника, здорового парня-фрисландца, способного в одиночку справиться с десятью Бокстелями.

В дороге лодочник был посвящен в суть дела, и он не отказался от борьбы, если бы это понадобилось. Ему внушили, что в этом случае он только должен быть осторожен с тюльпаном.

Дойдя до гостиницы, Роза вдруг остановилась. Ее внезапно осенила мысль.

– Боже мой, – прошептала она, – я сделала ужасную ошибку, – я, быть может, погубила и Корнелиуса, и тюльпан, и себя. Я подняла тревогу, я вызвала подозрение. Я ведь только женщина; эти люди могут объединиться против меня, и тогда я погибла. О, если бы погибла только я одна, это было бы полбеды, но Корнелиус, но тюльпан…

Она на минуту задумалась.

“А что, если я приду к Бокстелю, и окажется, что я не знаю его, если этот Бокстель не мой Якоб, если это другой любитель, который тоже вырастил черный тюльпан, или если мой тюльпан был похищен не тем, кого я подозреваю, или уже перешел в другие руки. Если я узнаю не человека, а только мой тюльпан, чем я докажу, что этот тюльпан принадлежит мне?

С другой стороны, если я узнаю в этом обманщике Якоба, как знать, что тогда произойдет. Тюльпан может завянуть, пока мы будем его оспаривать. О, что же мне делать? Как поступить? Ведь дело идет о моей жизни, о жизни бедного узника, который, быть может, умирает сейчас”.

В это время с конца Большого Рынка донесся сильный шум и гам. Люди бежали, двери раскрывались, одна только Роза оставалась безучастной к волнению толпы.

– Нужно вернуться к председателю, – прошептала она.

– Вернемся, – сказал лодочник.

Они пошли по маленькой уличке, которая привела их прямо к дому господина ван Систенса; а тот прекрасным пером и прекрасным почерком продолжал писать свой доклад.

Всюду по дороге Роза только и слышала разговоры о черном тюльпане и о премии в сто тысяч флоринов.

Новость облетела уже весь город.

Розе стоило немало трудов вновь проникнуть к ван Систенсу, который, однако, как и в первый раз, был очень взволнован, когда услышал магические слова “черный тюльпан”.

Но, когда он узнал Розу, которую он мысленно счел сумасшедшей или еще хуже, он страшно обозлился и хотел прогнать ее. Роза сложила руки и с искренней правдивостью, проникавшей в душу, сказала:

– Сударь, умоляю вас, не отталкивайте меня; наоборот, выслушайте, что я вам скажу, и если вы не сможете восстановить истину, то, по крайней мере, у вас не будет угрызений совести из-за того, что вы приняли участие в злом деле.

Ван Систенс дрожал он нетерпения; Роза уже второй раз отрывала его от работы, которая вдвойне льстила его самолюбию и как бургомистра и как председателя общества цветоводов.

– Но мой доклад, мой доклад о черном тюльпане!

– Сударь, – продолжала Роза с твердостью невинности и правоты, – сударь, если вы меня не выслушаете, то ваш доклад будет основываться на преступных или ложных данных. Я вас умоляю, сударь, вызовите сюда этого господина Бокстеля, который, по-моему, является Якобом, и я клянусь богом, что, если не узнаю ни тюльпана, ни его владельца, то не стану оспаривать права на владение тюльпаном.

– Чорт побери, недурное предложение! – сказал ван Систенс.

– Что вы этим хотите сказать?

– Я вас спрашиваю, а если вы и узнаете их, что это докажет?

– Но, наконец, – сказала с отчаянием Роза, – вы же честный человек, сударь. Неужели вы дадите премию тому, который не только не вырастил сам тюльпана, но даже украл его?

Быть может, убедительный тон Розы проник в сердце ван Систенса, и он хотел более мягко ответить бедной девушке, но в этот момент с улицы послышался сильный шум. Этот шум казался простым усилением того шума, который Роза уже слышала на улице, но не придавала ему значения, и который не мог заставить ее прервать свою горячую мольбу.

Шумные приветствия потрясли дом.

Господин ван Систенс прислушался к приветствиям, которых Роза раньше совсем не слышала, а теперь приняла просто за шум толпы.

– Что это такое? – воскликнул бургомистр. – Что это такое? Возможно ли это? Хорошо ли я слышал!

И он бросился в прихожую, не обращая больше никакого внимания на Розу и оставив ее в своем кабинете.

В прихожей ван Систенс с изумлением увидел, что вся лестница вплоть до вестибюля заполнена народом.

По лестнице поднимался молодой человек, окруженный или, вернее, сопровождаемый толпой, просто одетый в лиловый бархатный костюм, шитый серебром. С гордой медлительностью поднимался он по каменным ступеням, сверкающим своей белизной и чистотой. Позади него шли два офицера, один моряк, другой кавалерист.

Ван Систенс, пробравшись в середину перепуганных слуг, поклонился, почти простерся перед новым посетителем, виновником всего этого шума.

– Монсеньор, – воскликнул он, – монсеньор! Ваше высочество у меня! Какая исключительная честь для моего скромного дома!

– Дорогой господин ван Систенс, – сказал Вильгельм Оранский с тем спокойствием, которое заменяло ему улыбку, – я истинный голландец, – я люблю воду, пиво и цветы, иногда даже и сыр, вкус которого так ценят французы; среди цветов я, конечно, предпочитаю тюльпаны. В Лейдене до меня дошел слух, что Гаарлем, наконец, обладает черным тюльпаном, и, убедившись, что это правда, хотя и невероятная, я приехал узнать о нем к председателю общества цветоводов.

– О, монсеньор, монсеньор, – сказал восхищенный ван Систенс, – какая честь для общества, если его работы находят поощрение со стороны вашего высочества!

– Цветок здесь? – спросил принц, пожалевший, вероятно, что сказал лишнее.

– Увы, нет, монсеньор, у меня его здесь нет.

– Где же он?

– У его владельца.

– Кто этот владелец?

– Честный цветовод города Дордрехта.

– Дордрехта?

– Да.

– А как его зовут?

– Бокстель.

– Где он живет?

– В гостинице “Белый Лебедь”. Я сейчас за ним пошлю, и если ваше высочество окажет мне честь и войдет в мою гостиную, то он, зная, что монсеньор здесь, поторопится и сейчас же принесет свой тюльпан монсеньору.

– Хорошо, посылайте за ним.

– Хорошо, ваше высочество. Только…

– Что?

– О, ничего существенного, монсеньор.

– В этом мире всё существенно, господин ван Систенс.

– Так, вот, монсеньор, возникает некоторое затруднение.

– Какое?

– На этот тюльпан уже предъявляют свои права какие-то узурпаторы. Правда, он стоит сто тысяч флоринов.

– Неужели?

– Да, монсеньор, узурпаторы, обманщики.

– Но ведь это же преступление, господин ван Систенс!

– Да, ваше высочество.

– А у вас есть доказательства этого преступления?

– Нет, монсеньор, виновница…

– Виновница?

– Я хочу сказать, что особа, которая выдвигает свои права на тюльпан, находится в соседней комнате.

– Там? А какого вы о ней мнения, господин ван Систенс?

– Я думаю, монсеньор, что приманка в сто тысяч флоринов соблазнила ее.

– И она предъявляет свои права на тюльпан?

– Да, монсеньор.

– А что говорит в доказательство своих требований?

– Я только хотел было ее допросить, как ваше высочество изволили прибыть.

– Выслушаем ее, господин ван Систенс, выслушаем ее. Я ведь верховный судья в государстве. Я выслушаю дело и вынесу приговор.

– Вот нашелся и царь Соломон, – сказал, поклонившись, ван Систенс и повел принца в соседнюю комнату.

Принц, сделав несколько шагов, вдруг остановился И сказал:

– Идите впереди меня и называйте меня просто господином.

Они вошли в кабинет.

Роза продолжала стоять на том же месте, у окна, и смотрела в сад.

– А, фрисландка, – заметил принц, увидев золотой убор и красную юбку Розы.

Роза повернулась на шум, но она еле заметила принца, который уселся в самом темном углу комнаты.

Понятно, что всё ее внимание было обращено на ту важную особу, которую звали ван Систенс, а не на скромного человека, следовавшего за хозяином дома и не имевшего, по всей вероятности, громкого имени.

Скромный человек взял с полки книгу и сделал знак Систенсу начать допрос.

Ван Систенс, также по приглашению человека в лиловом костюме, начал допрос, счастливый и гордый той высокой миссией, которую ему поручили.

– Дитя мое, вы обещаете мне сказать истину, только истину об этом тюльпане?

– Я вам обещаю.

– Хорошо, тогда рассказывайте в присутствии этого господина. Господин – член нашего общества цветоводства.

– Сударь, – молвила Роза, – что я вам могу еще сказать, кроме уже сказанного мною?

– Ну, так как же?

– Я опять обращаюсь к вам с той же просьбой.

– С какой?

– Пригласите сюда господина Бокстеля с его тюльпаном; если я его не признаю своим, я откровенно об этом скажу; но если я его узнаю, я буду требовать его возвращения. Я буду требовать, даже если бы для этой цели мне пришлось пойти к его высочеству штатгальтеру с доказательством в руках.

– Так у вас есть доказательства, прекрасное дитя?

– Бог – свидетель моего права на тюльпан, и он даст мне в руки доказательства.

Ван Систенс обменялся взглядом с принцем, который с первых же слов Розы стал напрягать свою память. Ему казалось, что он уже не в первый раз слышит этот голос.

Один из офицеров ушел за Бокстелем.

Ван Систенс продолжал допрос.

– На чем же вы основываете, – спросил он, – утверждение, что черный тюльпан принадлежит вам?

– Да очень просто, на том, что я его лично сажала и выращивала в своей комнате.

– В вашей комнате? А где находится ваша комната?

– В Левештейне.

– Вы из Левештейна?

– Я дочь тюремщика крепости.

Принц сделал движение, которое как будто говорило: “Ах, да, теперь я припоминаю”.

И, притворяясь углубленным в книгу, он с еще большим вниманием, чем раньше, стал наблюдать за Розой.

– А вы любите цветы? – продолжал ван Систенс.

– Да, сударь.

– Значит, вы ученая цветоводка?

Роза колебалась один момент, затем самым трогательным голосом сказала:

– Господа, ведь я говорю с благородными людьми?

Тон ее голоса был такой искренний, что и ван Систенс и принц одновременно ответили утвердительным кивком головы.

– Ну, тогда я вам скажу. Ученая цветоводка не я, не я, нет. Я только бедная девушка из народа, бедная фрисландская крестьянка, которая еще три месяца назад не умела ни читать, ни писать. Нет, тюльпан был выращен не мною лично.

– Кем же он был выращен?

– Одним несчастным заключенным в Левештейне.

– Заключенным в Левештейне? – сказал принц. При звуке этого голоса Роза вздрогнула.

– Значит, государственным преступником, – продолжал принц, – так как в Левештейне заключены только государственные преступники.

И он снова принялся читать или, по крайней мере, притворился, что читает.

– Да, – прошептала, дрожа, Роза, – да, государственным преступником.

Ван Систенс побледнел, услышав такое признание при подобном свидетеле.

– Продолжайте, – холодно сказал Вильгельм председателю общества цветоводов.

– О, сударь, – промолвила Роза, обращаясь к тому, кого она считала своим настоящим судьей, – я должна признаться в очень тяжелом преступлении.

– Да, действительно, – сказал ван Систенс, – государственные преступники в Левештейне должны содержаться в большой тайне.

– Увы, сударь.

– А из ваших слов можно заключить, что вы воспользовались вашим положением, как дочь тюремщика, и общались с ними, чтобы вместе выращивать цветы.

– Да, сударь, – растерявшись прошептала Роза, – да, я должна признаться, что виделась с ним ежедневно.

– Несчастная! – воскликнул ван Систенс.

Принц поднял голову и посмотрел на испугавшуюся Розу и побледневшего председателя.

– Это, – сказал он своим четким, холодным тоном, – это не касается членов общества цветоводов; они должны судить черный тюльпан, а не касаться государственных преступлений. Продолжайте, девушка, продолжайте.

Ван Систенс красноречивым взглядом поблагодарил от имени тюльпанов нового члена общества цветоводов.

Роза, ободренная подобным обращением незнакомца, рассказала всё, что произошло в течение последних трех месяцев, всё, что она сделала, всё, что она выстрадала. Она говорила о суровостях Грифуса, об уничтожении им первой луковички, об отчаянии заключенного, о предосторожностях, которые она приняла, чтобы вторая луковичка расцвела, о терпении заключенного, о его скорби во время разлуки; как он хотел уморить себя голодом в отчаянии, что ничего не знает о своем тюльпане; об его радости, когда они помирились и, наконец, об их обоюдном отчаянии, когда они увидели, что у них украли черный тюльпан через час после того, как он распустился.

Всё это было рассказано с глубокой искренностью, которая, правда, оставила бесстрастным принца, если судить по его внешнему виду, но произвела глубокое впечатление на ван Систенса.

– Но, – сказал принц, – вы ведь только недавно знакомы с этим заключенным?

Роза широко раскрыла глаза и посмотрела на незнакомца, который отклонился в тень, избегая ее взгляда.

– Почему, сударь? – спросила она.

– Потому что прошло только четыре месяца, как тюремщик и его дочь поселились в Левештейне.

– Да, это правда, сударь.

– А может быть, вы и просили о перемещении вашего отца только для того, чтобы следовать за каким-нибудь заключенным, которого переводили из Гааги в Левештейн?

– Сударь, – сказала, покраснев, Роза.

– Кончайте, – сказал Вильгельм.

– Я сознаюсь, я знала заключенного в Гааге.

– Счастливый заключенный! – заметил улыбаясь Вильгельм.

В это время вошел офицер, который был послан за Бокстелем, и доложил, что тот, за кем он был послан, следует за ним с тюльпаном.

XXVII
Третья луковичка

Едва офицер успел доложить о приходе Бокстеля, как тот уже вошел в гостиную ван Систенса в сопровождении двух людей, которые в ящике внесли драгоценный предмет и поставили его на стол.

Принц, извещенный о том, что принесли тюльпан, вышел из кабинета, прошел в гостиную, полюбовался цветком, ничего не сказал, вернулся в кабинет и молча занял свое место в темном углу, куда он сам поставил себе кресло.

Роза, трепещущая, бледная, полная страха, ждала, чтобы ее тоже пригласили посмотреть тюльпан.

Она услышала голос Бокстеля.

– Это он! – воскликнула она.

Принц сделал ей знак, чтобы она взглянула сквозь приоткрытую дверь в гостиную.

– Это мой тюльпан! – закричала Роза. – Это он, я его узнаю! О, мой бедный Корнелиус!

И она залилась слезами.

Принц поднялся, подошел к двери и стоял там некоторое время так, что свет падал прямо на него.

Роза остановила на нем свой взгляд. Теперь она была совершенно уверена, что видит этого незнакомца не в первый раз.

– Господин Бокстель, – сказал принц, – войдите-ка сюда.

Бокстель стремительно вбежал и очутился лицом к лицу с Вильгельмом Оранским.

– Ваше высочество! – воскликнул он, отступая.

– “Ваше высочество”! – повторила ошеломленная Роза.

При этом восклицании, которое раздалось слева от него, Бокстель повернулся и заметил Розу.

Увидев ее, завистник вздрогнул всем телом, как от прикосновения к Вольтову столбу[65] 65
  Вольтов столб – первоначальная форма батареи гальванических элементов, осуществленная в 1799 году итальянским физиком, одним из основателей учения об электрическом токе – Алессандро Вольта.


[Закрыть].

– А, – пробормотал про себя принц, – он смущен.

Но Бокстель сделал колоссальное усилие и овладел собой.

– Господин Бокстель, – обратился к нему Вильгельм, – вы, кажется, открыли тайну выращивания черного тюльпана?

– Да, монсеньор, – ответил несколько смущенным голосом Бокстель.

Правда, эту тревогу могло вызвать волнение, которое почувствовал садовод при неожиданной встрече с Вильгельмом.

– Но вот, – продолжал принц, – молодая девушка, которая также утверждает, что она открыла эту тайну.

Бокстель презрительно улыбнулся и пожал плечами. Вильгельм следил за всеми его движениями с видимым любопытством.

– Итак, вы не знаете эту молодую девушку? – спросил принц.

– Нет, монсеньор.

– А вы, молодая девушка, знаете господина Бокстеля?

– Нет, я не знаю господина Бокстеля, но я знаю господина Якоба.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что тот, кто называет себя Исааком Бокстелем, в Левештейне именовал себя Якобом.

– Что вы скажете на это, господин Бокстель?

– Я говорю, монсеньор, что эта девушка лжет.

– Вы отрицаете, что были когда-нибудь в Левештейне?

Бокстель колебался: принц своим пристальным, повелительно-испытующим взглядом мешал ему лгать.

– Я не могу отрицать того, что я был в Левештейне, монсеньор, но я отрицаю, что я украл тюльпан.

– Вы украли его у меня, украли из моей комнаты! – воскликнула возмущенная Роза.

– Я это отрицаю.

– Послушайте, отрицаете ли вы, что выслеживали меня в саду в тот день, когда я обрабатывала грядку, в которую я должна была посадить тюльпан? Отрицаете ли вы, что выслеживали меня в саду в тот день, когда я притворилась, что сажаю его? Не бросились ли вы тогда к тому месту, где надеялись найти луковичку? Не рылись ли вы руками в земле, но, слава богу, напрасно, ибо это была только моя уловка, чтобы узнать ваши намерения? Скажите, вы отрицаете всё это?

Бокстель не счел нужным отвечать на эти многочисленные вопросы.

И, оставив начатый спор с Розой, он обратился к принцу:

– Вот уже двадцать лет, – сказал он, – как я культивирую тюльпаны в Дордрехте, и я приобрел в этом искусстве даже некоторую известность. Один из моих тюльпанов занесен в каталог под громким названием. Я посвятил его королю португальскому. А теперь выслушайте истину. Эта девушка знала, что я вырастил черный тюльпан, и в сообщничестве со своим любовником, который имеется у нее в крепости Левештейн, разработала план, чтобы разорить меня, присвоив себе премию в сто тысяч флоринов, которую я надеюсь получить благодаря вашей справедливости.

– О! – воскликнула Роза в возмущении.

– Тише, – сказал принц. Затем, обратившись к Бокстелю:

– А кто этот заключенный, которого вы называете возлюбленным этой молодой девушки?

Роза чуть не упала в обморок, так как в свое время принц считал этого узника большим преступником. Для Бокстеля же это был самый приятный вопрос.

– Кто этот заключенный? – повторил он.

– Да.

– Монсеньор, это человек, одно только имя которого покажет вашему высочеству, какую веру можно придавать ее словам. Этот заключенный – государственный преступник, присужденный уже однажды к смерти.

– И его имя?

Роза в отчаянии закрыла лицо руками.

– Имя его Корнелиус ван Берле, – сказал Бокстель, – и он является крестником изверга Корнеля де Витта.

Принц вздрогнул. Его спокойный взгляд вспыхнул огнем, но холодное спокойствие тотчас же вновь воцарилось на его непроницаемом лице.

Он подошел к Розе и сделал ей знак пальцем, чтобы она отняла руки от лица.

Она подчинилась, как это сделала бы женщина, повинуясь воле гипнотизера.

– Так, значит, в Лейдене вы просили меня о перемене места службы вашему отцу для того, чтобы следовать за этим заключенным?

Роза опустила голову и, совсем обессиленная, склонилась, произнеся:

– Да, монсеньор.

– Продолжайте, – сказал принц Бокстелю.

– Мне больше нечего сказать, – ответил тот: – вашему высочеству всё известно. Теперь вот то, чего я не хотел говорить, чтобы этой девушке не пришлось краснеть за свою неблагодарность. Я приехал в Левештейн по своим делам; там я познакомился со стариком Грифусом, влюбился в его дочь, сделал ей предложение, и так как я не богат, то по своему легковерию поведал ей о своей надежде получить премию в сто тысяч флоринов. И, чтобы подкрепить эту надежду, показал ей черный тюльпан. А так как ее любовник, желая отвлечь внимание от заговора, который он замышлял, занимался в Дордрехте разведением тюльпанов, то они вдвоем и задумали погубить меня. За день до того, как тюльпан должен был распуститься, он был похищен у меня этой девушкой и унесен в ее комнату, откуда я имел счастье взять его обратно, в то время как она имела дерзость отправить нарочного к членам общества цветоводов с известием, что она вырастила большой черный тюльпан. Но это не изменило ее поведения. По всей вероятности, за те несколько часов, когда у нее находился тюльпан, она его кому-нибудь показывала, на кого она и сошлется, как на свидетеля. Но, к счастью, монсеньор, теперь вы предупреждены против этой интриганки и ее свидетелей.

– О, боже мой, боже мой, какой негодяй! – простонала рыдающая Роза, бросаясь к ногам штатгальтера, который, хотя и считал ее виновной, всё же сжалился над нею.

– Вы очень плохо поступили, девушка, – сказал он, – и ваш возлюбленный будет наказан за дурное влияние на вас. Вы еще так молоды, у вас такой невинный вид, и мне хочется думать, что всё зло происходит от него, а не от вас.

– Монсеньор, монсеньор, – воскликнула Роза, – Корнелиус не виновен!

Вильгельм сделал движение.

– Не виновен в том, что натолкнул вас на это дело? Вы это хотите сказать, не так ли?

– Я хочу сказать, монсеньор, что Корнелиус во втором преступлении, которое ему приписывают, так же не виновен, как и в первом.

– В первом? А вы знаете, какое это было преступление? Вы знаете, в чем он был обвинен и уличен? В том, что он, как сообщник Корнеля де Витта, прятал у себя переписку великого пенсионария с маркизом Лувуа.

– И что же, монсеньор, – он не знал, что хранил у себя эту переписку, он об этом совершенно не знал! Он сказал бы мне это! Разве мог этот человек, с таким чистым сердцем, иметь какую-нибудь тайну, которую бы он скрыл от меня? Нет, нет, монсеньор, я повторяю, даже если я навлеку этим на себя ваш гнев, что Корнелиус невиновен в первом преступлении так же, как и во втором, и во втором так же, как в первом. Ах, если бы вы только знали, монсеньор, моего Корнелиуса!

– Один из Виттов! – воскликнул Бокстель. – Монсеньор его слишком хорошо знает, раз он однажды уже помиловал его.

– Тише, – сказал принц, – все эти государственные дела, как я уже сказал, совершенно не должны касаться общества цветоводов города Гаарлема.

Затем он сказал, нахмуря брови:

– Что касается черного тюльпана, господин Бокстель, то будьте покойны, мы поступим по справедливости.

Бокстель с переполненным радостью сердцем поклонился, и председатель поздравил его.

– Вы же, молодая девушка, – продолжал Вильгельм Оранский, – вы чуть было не совершили преступления; вас я не накажу за это, но истинный виновник поплатится за вас обоих. Человек с его именем может быть заговорщиком, даже предателем… но он не должен воровать.

– Воровать! – воскликнула Роза. – Воровать?! Он, Корнелиус! О, монсеньор, будьте осторожны! Ведь он умер бы, если бы слышал ваши слова! Ведь ваши слова убили бы его вернее, чем меч палача на Бюйтенгофской площади. Если говорить о краже, монсеньор, то, клянусь вам, ее совершил вот этот человек.

– Докажите, – сказал холодно Бокстель.

– Хорошо, я докажу, – твердо заявила фрисландка.

Затем, повернувшись к Бокстелю, она спросила:

– Тюльпан принадлежал вам?

– Да.

– Сколько у него было луковичек?

Бокстель колебался один момент, но потом он сообразил, что девушка не задала бы этого вопроса, если бы имелись только те две известные ему луковички.

– Три, – сказал он.

– Что сталось с этими луковичками? – спросила Роза.

– Что с ними сталось? Одна не удалась, из другой вырос черный тюльпан….

– А третья?

– Третья?

– Третья, где она?

– Третья у меня, – сказал взволнованно Бокстель.

– У вас? А где? В Левештейне или в Дордрехте?

– В Дордрехте, – сказал Бокстель.

– Вы лжете! – закричала Роза. – Монсеньор, – добавила она, обратившись к принцу, – я вам расскажу истинную историю этих трех луковичек. Первая была раздавлена моим отцом в камере заключенного, и этот человек прекрасно это знает, так как он надеялся завладеть ею, а когда узнал, что это надежда рушилась, то чуть не поссорился с моим отцом. Вторая, при моей помощи, выросла в черный тюльпан, а третья, последняя (девушка вынула ее из-за корсажа), третья, вот она, в той же самой бумаге, в которой мне ее дал Корнелиус, вместе с другими двумя луковичками, перед тем как идти на эшафот. Вот она, монсеньор, вот она!

И Роза, вынув из бумаги луковичку, протянула ее принцу, который взял ее в руки и стал рассматривать.

– Но, монсеньор, разве эта девушка не могла ее украсть так же, как и тюльпан? – бормотал Бокстель, испуганный тем вниманием, с каким принц рассматривал луковичку; а особенно его испугало то внимание, с которым Роза читала несколько строк, написанных на бумажке, которую она держала в руках. Неожиданно глаза молодой девушки загорелись, она, задыхаясь, прочла эту таинственную бумагу и, протягивая ее принцу, воскликнула:

– О, прочитайте ее, монсеньор, умоляю вас, прочитайте!

Вильгельм передал третью луковичку председателю, взял бумажку и стал читать.

Едва Вильгельм окинул взглядом листок, как он пошатнулся, рука его задрожала, и казалось, что он сейчас выронит бумажку; в глазах его появилось выражение жестокого страдания и жалости.

Этот листок бумаги, который ему передала Роза, и был той страницей библии, которую Корнель де Витт послал в Дордрехт с Кракэ, слугой своего брата Яна де Витта, с просьбой к Корнелиусу сжечь переписку великого пенсионария с Лувуа.

Эта просьба, как мы помним, была составлена в следующих выражениях:

“Дорогой крестник, сожги пакет, который я тебе вручил, сожги его, не рассматривая, не открывая, чтобы содержание его осталось тебе неизвестным. Тайны такого рода, какие он содержит, убивают его владельца. Сожги их, и ты спасешь Яна и Корнеля. Прощай и люби меня, Корнель де Витт. 20 августа 1672 г.”

Этот листок был одновременно доказательством невиновности ван Берле и того, что он являлся владельцем луковичек тюльпана.

Роза и штатгальтер обменялись только одним взглядом.

Взгляд Розы как бы говорил: вот видите. Взгляд штатгальтера говорил: молчи и жди.

Принц вытер каплю холодного пота, которая скатилась с его лба на щеку. Он медленно сложил бумажку. А мысль его унеслась в ту бездонную пропасть, которую именуют раскаянием и стыдом за прошлое.

Потом он с усилием поднял голову и сказал:

– Прощайте, господин Бокстель. Будет поступлено по справедливости, я вам обещаю.

Затем, обратившись к председателю, он добавил:

– А вы, дорогой ван Систенс, оставьте у себя эту девушку и тюльпан. Прощайте.

Все склонились, и принц вышел сгорбившись, словно его подавляли шумные приветствия толпы.

Бокстель вернулся в “Белый Лебедь” очень взволнованный. Бумажка, которую Вильгельм, взяв из рук Розы, прочитал, тщательно сложил и спрятал в карман, встревожила его.