Текст книги "Две Дианы"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

– Я решил терпеть.

– Это ваше последнее слово, ваша светлость?

– Последнее, – сказал герцог. – И пусть все это умрет между нами.

Габриэль поднялся с места:

– Теперь мне пора.

– Как? Уже?

– Да, ваша светлость, я узнал все, что хотел знать. Мне нужно было убедиться, что честолюбие герцога де Гиза еще не очнулось от спячки. Прощайте, ваша светлость!

– До свидания, друг мой.

И, опечаленный, растревоженный, Габриэль покинул Турнелльский дворец.

"Ну что же, – подумал он, – из двух земных союзников, на которых я рассчитывал, навстречу мне не пошел ни один. Кто остается? Бог!"

VII

ОПАСНЫЙ ШАГ

Диана де Кастро, вновь обосновавшаяся в Лувре, жила теперь в постоянной и смертельной тревоге. Она тоже выжидала, но это вынужденное гнетущее ожидание девалось ей, пожалуй, еще труднее, чем Габриэлю. Однако у нее сохранилась еще возможность получать некоторые сведения о Габриэле: раз б неделю паж Андре являлся на улицу Садов святого Павла и расспрашивал Алоизу о молодом графе. Правда, полученные вести не радовали Диану: граф де Монтгомери был молчалив, мрачен и подавлен. Рассказывая о нем, кормилица невольно бледнела и заливалась слезами.

Диана просто жаждала покончить с этими постоянными страхами и опасениями. Она долго колебалась, но в конце концов решилась.

В одно прекрасное июньское утро, закутавшись в простой плащ и скрыв лицо под густой вуалью, она вышла из Лувра и в сопровождении Андре направилась к Габриэлю.

Пусть он избегает ее… пусть!.. Она сама идет к нему, первая! Разве не может сестра навестить брата? Разве долг не велит ей предупредить его или утешить?

К сожалению, все ее мужество ни к чему не привело. Габриэль для своих одиноких прогулок избирал обычно ранние часы, и, когда Диана, робко постучала в ворота, оказалось, что его уже не было дома. Подождать? Но никто не знал, коща он вернется, а долгое отсутствие Дианы тотчас же заметили бы в Лувре.

Ничего! Она будет ждать столько, сколько нужно! А пока непременно повидает Алоизу и сама обо всем ее расспросит.

Андре провел свою госпожу в уединенную комнату и побежал за кормилицей.

За все эти годы Алоиза и Диана – дочь народа и дочь короля – ни разу не встречались. Поэтому, войдя в комнату, Алоиза хотела было низко поклониться г-же де Кастро, но Диана бросилась к ней, обняла и воскликнула, как в те далекие блогословенные времена:

– Дорогая кормилица!

– Как, сударыня, – робко спросила Алоиза, тронутая до слез, – вы помните меня? Вы меня узнаете?

– Конечно, помню! – засмеялась Диана и, слегка покраснев, добавила: – Я, кормилица, пришла не ради праздных разговоров…

– Вы хотите поговорить со мной о нем?

– Конечно!.. Как жаль, что я его не застала! Я бы и его утешила, и сама бы утешилась. Как он? Такой же мрачный, такой же угрюмый? Почему он ни разу не навестил меня в Лувре? Что говорит он? Что делает? Говори, говори же, кормилица!

– Вы же сами знаете, что он тоскует… Вы только представьте себе…

– Погоди, Алоиза, – перебила ее Диана, – ровно через час я должна уйти. Я не хочу, чтоб в Лувре заметили мое отсутствие. Так вот, через час выпроводи меня отсюда.

– Это не так легко, сударыня… да и время пробежит незаметно. Нужно, чтоб кто-то нам об этом напомнил.

– Верно! И это сделает Андре!

Паж, находившийся в соседней комнате, обещал ровно через час постучать им в дверь.

– А теперь, – сказала Диана, усевшись рядом с кормилицей, – никто и ничто не помешает нам поговорить по душам…

В этой затянувшейся беседе опечаленная кормилица поведала Диане все, что знала, или, вернее, все, что видела. Диана и радовалась, потому что ей рассказывали о ее Габриэле, и печалилась, потому что слышала столь грустные вести.

В самом деле, откровения Алоизы не только не успокоили г-жу де Кастро, а, наоборот, еще сильнее ее растревожили. И с каждым мгновением, с каждым сказанным Алоизой словом она все больше и больше убеждалась, что если она хочет спасти своих близких, то время пришло.

Так в горестных признаниях промелькнул час, и, когда Андре постучал в дверь, Диана и Алоиза несказанно удивились:

– Как! Уже?

Потом Диана нерешительно проговорила:

– Как хотите, я еще побуду у вас хоть четверть часа!

– Будьте осторожны, сударыня!

– Да, кормилица, ты права, мне нужно идти. Одно только слово… Скажи, неужели он ни разу не говорил обо мне?

– Ни разу, сударыня…

– Что ж… Он правильно поступил… – вздохнула Диана.

– Ему бы лучше вообще не думать о вас…

– А по-твоему, он все-таки думает обо мне?

– Наверняка.

– Однако он избегает меня, избегает Лувра!..

Кормилица только покачала головой:

– Если он и избегает, так вовсе не из-за тех, кто ему дорог.

Диана поняла: "Из-за тех, кто ему ненавистен", – и вслух сказала:

– Нет, все-таки я должна его видеть! Непременно!

– Хотите, я скажу ему, что вы просили его прийти к вам в Лувр?

– Нет, нет, только не в Лувр! – отчаянно замотала головой Диана. – В Лувр пусть не приходит. Я подожду… Я сама к нему приду!..

– Но если его опять не будет? В какой день вас ждать? Скажите хоть приблизительно!

– Я этого не знаю… Я ведь не вольна в своих поступках. Но если я смогу, то пошлю Андре, он предупредит.

В эту минуту паж вторично постучал.

– Иду, иду! – крикнула ему Диана и обратилась к кормилице: – Пора расставаться. Обними меня покрепче, как в те далекие, счастливые времена.

И когда взволнованная Алоиза молча прижала ее к своей груди, она шепнула:

– Заботься о нем!.. Береги его!

С этими словами Диана покинула особняк и через полчаса была уже в Лувре. Последствия опасной вылазки ничуть ее не беспокоили, ее терзало другое: каковы же тайные намерения Габриэля?..

Габриэль вернулся домой поздно. День выдался жаркий, и он изрядно устал. Но коща Алоиза произнесла имя Дианы и рассказала о ее посещении, всю его усталость как рукой сняло.

– Чего она хотела? – забросал он вопросами кормилицу, даже не давая ей возможности ответить. – О чем говорила? Что делала? Ах, почему меня не было!.. Ну говори же, Алоиза! Она хочет меня видеть? Она не знает, когда сможет прийти сюда снова? Я не могу оставаться в неизвестности, Алоиза! Я немедленно иду в Лувр.

– В Лувр? О Господи! – ужаснулась Алоиза.

– Конечно, – спокойно ответил Габриэль, уже овладев собою. – Почему бы и нет? Путь в Лувр мне не заказан, я полагаю, что спаситель госпожи де Кастро имеет полное право выразить ей свое уважение.

– Разумеется, – пробормотала Алоиза. – Но госпожа де Кастро очень просила, чтобы вы не навещали ее именно в Лувре.

– Не грозит ли мне там опасность? – надменно спросил Габриэль. – Если так, тем лучше.

И он приказал принести ему другое платье. Бедная Алоиза тщетно пыталась отговорить его:

– Вы же сами избегали Лувра, госпожа де Кастро так и сказала. Вы ни разу не пожелали ее видеть после вашего возвращения.

– Я не хотел ее видеть, пока она сама меня не позовет, – возразил Габриэль. – Я избегал Лувра, потому что мне нечего было там делать. Но сегодня все переменилось. Я направляюсь в Лувр!

Так предостережение Дианы привело к противоположному результату.

VIII

ЗЛОПОЛУЧНОЕ ПИСЬМО

В Лувр Габриэль прошел беспрепятственно. Со времен взятия Кале имя молодого гарфа де Монтгомери произносилось так часто, что никому и в голову не пришло не допустить его к герцогине де Кастро.

Диана в то время сидела за пяльцами с одной из своих камеристок. Но рука ее часто застывала в неподвижности: задумавшись, она снова и снова принималась распутывать клубок утренней беседы.

Вдруг в комнату ворвался Андре.

– К вам, герцогиня, виконт д’Эксмес! – Мальчик еще не привык по-иному называть своего бывшего господина.

– Что? Виконт д’Эксмес?

– Он идет за мной, – сказал паж. – Вот он!

На пороге, тщетно пытаясь скрыть свое волнение, показался Габриэль. Он низко поклонился Диане, а она, растерянная, ошеломленная, даже не сразу ответила ему на поклон. Потом она отпустила пажа и камеристку.

Оставшись наедине, Диана и Габриэль впились друг в друга глазами, взялись за руки и так застыли на мгновение.

– Вы приходили ко мне, Диана? – наконец произнес Габриэль. – Вы хотели поговорить со мной? Вот я и поспешил…

– Неужели только сегодняшний мой визит открыл вам глаза, Габриэль? Разве вы сами не знали, что мне нужно вас видеть?

– Диана, – грустно улыбнулся Габриэль, – я не раз проявлял мужество и потому могу признаться, что я боялся прийти в Лувр!..

– Боялся? Чего? – вырвалось у Дианы.

– Боялся за вас!.. И за себя, – еле слышно проговорил Габриэль.

– И потому предпочли забыть нашу давнишнюю дружбу?..

– Признаться, я предпочел бы забыть все, Диана, лишь бы не являться в этот проклятый Лувр. Но, увы, так не вышло!.. И вот доказательство…

– Доказательство?

– Доказательство в том, что достаточно было одного вашего шага – и все мое благоразумие лопнуло, как мыльный пузырь! И вот я в Лувре, которого должен избегать. Я отвечаю на все ваши вопросы. Я знаю, насколько это опасно, и все-таки поступаю так! Диана, нужны ли вам еще доказательства?

– Да, Габриэль, да! – только и могла сказать Диана.

– О, если бы я был более благоразумен, я бы упорствовал в своем решении, не встречался бы с вами, бежал бы прочь! Так было бы лучше и для вас, и для меня, Диана! Я знал, что вы волнуетесь, тревожитесь, но я молчал… молчал, ибо не хотел вас огорчать. Так почему же теперь, о Боже мой, почему я так бессилен перед вами?

Диана начинала понимать, что не надо было ей выходить из этой томительной неизвестности. Да, так было бы лучше! Ведь каждое его слово причиняло ей страдание, каждый его вопрос грозил опасностью! Но коли уж она бросила вызов судьбе, об отступлении не могло быть и речи. Она пойдет на все, если даже впереди ее ждет отчаяние и гибель!

Наконец она сказала:

– Я искала встречи с вами по двум причинам – мне нужно было объясниться с вами и в то же время задать вам один вопрос.

– Говорите, Диана, говорите.

– Прежде всего я должна вам объяснить, почему, получив косынку, я сразу не ушла в монастырь, как было договорено во время нашего последнего свидания.

– Разве я хоть как-то упрекнул вас в этом? Ведь я вам передал через Андре, что возвращаю вам свое обещание. То была не простая фраза, а совершенно искреннее побуждение.

– Но ведь и я искренне хотела уйти в монастырь…

– Но зачем, Диана? Зачем вам отрекаться от света, для которого вы созданы?

– Не говорите так, Габриэль… Нет, я хочу покинуть свет, где вынесла так много страданий. Мне нужен покой и отдых. Не лишайте меня последнего убежища!

– О, я вам так завидую!

– И если я еще не осуществила свое намерение, так только потому, что еще не знаю, как бы вы отнеслись к моей просьбе.

В моем последнем письме я просила вас не быть ни судьей, ни палачом…

– Диана, Диана! Роковое любопытство!..

– Все равно! Я не желаю больше оставаться в этой позорной неизвестности. Скажите мне, Габриэль, получили ли вы наконец подтверждение того, что я действительно ваша сестра, или вы окончательно отказались от надежды распознать эту чудовищную тайну? Говорите! Я вас спрашиваю, я умоляю вас!

– Я вам отвечу, – печально молвил Габриэль. – Диана, есть испанская пословица: "Всегда лучше верить худшему". За время нашей разлуки я свыкся с мыслью, что вы моя сестра. Но истина требует признать, что никакими доказательствами я не располагаю. И в то же время, как вы сами сказали, я не имею ни возможности, ни надежды обрести их.

– Силы Небесные! – воскликнула Диана. – Значит, тот… тот, кто мог бы открыть истину… не дожил до вашего возвращения из Кале?

– Он дожил, Диана!

– Значит, король не сдержал своего обещания! Но ведь мне говорили, что он прекрасно вас принял…

– Диана, все, что мне обещали, было выполнено абсолютно точно…

– Но вы все это говорите с таким мрачным видом!.. О Святая Дева! Какая страшная загадка кроется в ваших словах?

– Вы хотели все узнать. Хорошо… Я поделюсь с вами этой тайной, а потом… потом я хочу знать, будете ли вы по-прежнему говорить о всепрощении. Слушайте!

– Я слушаю вас, Габриэль.

Тогда Габриэль, задыхаясь от волнения, рассказал ей все: как принял его король, как он подтвердил свое обещание, как г-жа де Пуатье и коннетабль изложили, видимо, королю свои доводы; затем рассказал, какую лихорадочную ночь ему пришлось провести, описал вторичное посещение Шатле, свое нисхождение в смрадную преисподнюю и, наконец, передал зловещий рассказ коменданта де Сазерака.

Диана, уставившись в одну точку, слушала его молча, застывшая и неподвижная.

Когда Габриэль кончил свой нелегкий рассказ, наступило долгое молчание. Диана попыталась заговорить – и не смогла.

Габриэль смотрел на нее с каким-то странным удовлетворением. Наконец из ее груди вырвался хриплый возглас:

– Пощады королю!

– Ага! Вы говорите о пощаде! – воскликнул Габриэль. – Значит, и вы признаете, что он преступник! Пощады? Так это же и есть осуждение! Пощады? Значит, он заслужил смерть?

– Я этого не говорила, – растерянно пролепетала Диана.

– Нет, вы думаете то же, что и я, но выводы у вас иные. Женщина молит о милосердии, мужчина требует правосудия!

– О, до чего же я опрометчиво поступила! И зачем я вас позвала в Лувр!

В это время кто-то тихо постучал в дверь:

– Кто там? Чего еще хотят от меня, Боже ты мой!

Андре прошмыгнул в дверь:

– Простите, ваше сиятельство, письмо от короля.

– От короля? – переспросил Габриэль, и взгляд его загорелся.

– Неужели нельзя было подождать, Андре?

– Письмо, мне сказали, спешное. Вот оно.

– Дайте. Что нужно от меня королю? Идите, Андре. Если будет ответ, я позову.

Андре вышел. Диана сломала печать и прочитала:

"Дорогая Диана, мне сказали, что Вы в Лувре. Я прошу Вас не уходить, пока я не навещу Вас. Я сейчас в Совете, он вот-вот кончится. После него я тут же зайду к Вам. Ждите меня. Я ведь так давно не видел Вас. Нынче мне что-то взгрустнулось и хочется поговорить по душам с нежно любимой дочерью. Итак, до встречи.

Генрих".

Побледнев, Диана скомкала письмо в руке.

Что делать? Попросить Габриэля уйти? Но если, уходя, он столкнется с королем? Удержать его здесь? Но тоща король его увидит! Да, они непременно столкнутся, и повинна в. этом будет только она, Диана! Что же делать? Как отвратить роковую встречу?

– Что нужно от вас королю? – внешне спокойно спросил Габриэль. Правда, голос у него при этом невольно дрогнул.

– Ничего, ничего, поверьте, – ответила Диана. – Просто он напоминает о сегодняшнем вечернем приеме.

– Быть может, я вам мешаю, Диана… Тоща я ухожу…

Но Диана с живостью возразила:

– Нет, нет, останьтесь… – и добавила: – Но если у вас спешное дело, я вас не удерживаю…

– Письмо взволновало вас, Диана. Я не хочу быть лишним и лучше уйду.

– Вы – лишним! О друг мой, как вы можете так думать! Не я ли первая пришла к вам? Я с вами еще встречусь, но не здесь, а у вас. При первой же возможности я приду к вам, чтобы продолжить этот страшный разговор… Я вам обещаю… А сейчас… вы правы – я слишком озабочена, мне как-то не по себе… Меня лихорадит…

– Я это вижу, Диана, – грустно заметил Габриэль, – и я вас покидаю.

– До встречи, друг мой, идите…

Она проводила его до двери, лихорадочно соображая: "Если его задержать, он наверняка встретится с королем; если он сейчас уйдет, может быть, они разминутся…"

И все-таки она колебалась и сомневалась.

– Простите, Габриэль, еще одно слово, – сказала она уже на пороге, едва не теряя власти над собой. – Ваш рассказ… Боже мой, как он меня потряс… Я не могу собраться с мыслями… Что я хотела спросить?.. Да, вот… Одно слово… очень важно… Ведь вы мне все-таки не сказали, что намерены предпринять. Я говорю: "милость", вы – "правосудие"… Но как вы хотите добиться правосудия?

– Я еще сам ничего не знаю, – сумрачно отозвался Габриэль. – Я полагаюсь на Бога и на случай.

– Как вы сказали? На случай?.. Вернитесь, вернитесь! Я вас не отпущу, пока вы мне не скажете, что значит "случай"! Остановитесь, я вас заклинаю!..

И, схватив Габриэля за руку, она потащила его обратно в комнату, в смятении размышляя: "Бели они встретятся с глазу на глаз… король без свиты, а Габриэль при шпаге… А здесь я сама могу броситься между ними, могу умолять Габриэля, могу, наконец, подставить свою грудь под удар клинка! Нужно, чтобы Габриэль оставался здесь!"

А сказала вслух:

– Мне стало лучше… Возобновим наш разговор… Объясните мне то, о чем я просила… Мне гораздо лучше.

– Нет, Диана, сейчас вы слишком взволнованы. Знаете ли вы, в чем я вижу причину ваших страхов?

– Откуда же мне знать, Габриэль?

– Так вот, вы недавно умоляли меня о пощаде. Вполне понятно: вы боитесь, что я покараю виновного, и тем самым вы невольно признаете за мною это право. Вы пытаетесь меня удержать от справедливой мести, которая вас приводит в ужас, но в то же время она представляется вам совершенно понятной и естественной. Правильно ли я говорю?

Диана вздрогнула – удар попал в цель, но тем не менее, собрав последние силы, она выкрикнула:

– О Габриэль, и вы могли мне приписать подобные мысли! Вы – убийца? Вы из-за угла нападаете на того, кто не думает о защите? Невозможно. Это была бы не кара, а подлость! И вы думаете, что я от этого хочу вас удержать? Ужасно! Идите, уходите! Двери открыты! Я совершенно спокойна, о Боже! Оставьте меня, покиньте Лувр! Я приду к вам, и мы закончим наш разговор. Идите, друг мой, идите!

Торопливо глотая слова, Диана довела его до приемной. Она хотела приказать пажу проводить Габриэля до ворот Лувра, но эта предосторожность еще сильнее выдала бы ее волнение. Поэтому она только шепнула на ухо пажу:

– Не знаете, Совет уже кончился?

– Нет еще, сударыня, – тихо ответил Андре, – по крайней мере, из большой залы еще никто не выходил.

– Прощайте, Габриэль, – обратилась Диана к молодому человеку, – прощайте, друг мой, до скорой встречи…

– До встречи, – повторил с грустной улыбкой Габриэль и пожал ее руку.

Он ушел, а она долго глядела ему вслед, пока не захлопнулась за ним последняя дверь. Вернувшись в свою комнату, она в слезах рухнула перед аналоем.

IX

СЛУЧАЙНОСТЬ

Несмотря на все усилия Дианы – или, вернее, в результате этих усилий, – произошло то, что она предвидела и чего так страшилась.

Габриэль вышел от нее опечаленный и смущенный. Ее лихорадочное состояние передалось и ему, глаза у него помутнели, мысли путались. Он машинально брел по коридорам и переходам Лувра, не обращая внимания на окружающее. Однако, открыв дверь большой галереи и переступая ее порог, он вдруг вздрогнул, отступил назад и остановился, словно окаменев.

С другого конца галереи тоже открылась дверь, и там показался человек.

Это был Генрих II!

Генрих – виновник или, по крайней мере, главный сообщник преступных обманов, которые навсегда опустошили и погубили душу и жизнь Габриэля!

Король был один, без свиты. Оскорбленный и оскорбитель впервые после содеянного злодеяния встретились лицом к лицу, разделенные какой-то сотней шагов.

Итак, Габриэль остановился и застыл как вкопанный.

Король тоже остановился от неожиданности, увидев того, кто в течение последнего года являлся к нему только в сновидениях. С минуту оба они, словно завороженные, стояли и не двигались.

Охваченный вихрем смятенных чувств и мыслей, Габриэль растерялся. Он не мог ни рассуждать, ни действовать. Он ждал. Что же касается Генриха II, то он, несмотря на свое пресловутое мужество, испытал настоящий страх. Однако, подавив это жалкое чувство, он решился… Да и что ему было делать? Звать на помощь – значит, выказать трусость, уйти – значит, обратиться в бегство. Поэтому он двинулся к двери, у которой неподвижно стоял Габриэль. Какая-то неведомая сила, какое-то неодолимое, роковое стремление влекло его к этому бледному призраку! Он чувствовал – это его судьба.

Габриэль видел, как он идет навстречу, и какое-то удовлетворение, слепое и неосознанное, пронизало все его существо.

Голова у него пылала, мысли разбегались. Он только положил руку на рукоять своей шпаги.

Когда король очутился в нескольких шагах от Габриэля, тот же неопределенный страх снова овладел им и как тисками сжал его сердце. Он смутно сознавал, что настал последний его час и что все справедливо… И все-таки он шел вперед словно лунатик… Поравнявшись с Габриэлем, он вдруг в каком-то странном смятении прикоснулся к своей бархатной шапочке и первый поклонился молодому человеку.

Габриэль не ответил на поклон. Он хранил свою мраморную неподвижность, его онемевшая рука стиснула шпагу.

Для короля Габриэль был сейчас не верноподданным, а тем, перед которым склоняются все. Для Габриэля Генрих был не королем, а убийцей его отца.

И тем не менее Габриэль пропустил его мимо, ничего не сделав и ничего не сказав.

Король прошел, не оглядываясь, и даже не удивился такому непочтению. Когда же двери захлопнулись, оцепенение тут же рассеялось, и каждый из них, словно очнувшись, провел рукой по глазам, как бы спрашивая себя: "Не во сне ли все это было?"

Медленно Габриэль шел из Лувра. Он не сожалел об упущенном случае. Скорее, он испытывал какую-то смятенную радость.

"Вот она, моя добыча, ее так и тянет ко мне, она кружит около моих силков, сама идет на мою рогатину".

И в эту ночь он спал так крепко, как ему уже давно не доводилось.

Король не был так спокоен. И когда он явился к поджидавшей его Диане, нетрудно себе представить, какова была их встреча.

Генрих был рассеян и взволнован. Он не решился заговорить о графе де Монтгомери, хотя не сомневался, что Габриэль шел от его дочери, когда повстречался с ним. Да он и не собирался подробно расспрашивать о нем. Мы помним, что шел он к Диане с намерением отвести душу, а беседа получилась какая-то тягучая и напряженная.

Он вернулся к себе мрачный и подавленный и всю ночь не спал. Ему чудилось, будто он очутился в некоем лабиринте, из которого нет выхода.

"Однако, – думал он, – сегодня я как бы подставил свою грудь под его шпагу. Ясно, что он не собирается меня убивать!"

Чтобы рассеяться и забыться, король решил покинуть Париж. Он побывал в Сен-Жермене, в Шамборе и у графини Дианы де Пуатье в замке Ане. В последних числах июня он находился в Фонтенбло.

Где ни случалось ему бывать, он везде развивал бурную деятельность, словно стремясь приглушить свои мысли шумом, движением, суетой. Предстоящие торжества в честь бракосочетания его дочери Елизаветы с Филиппом II давали множество предлогов для утоления этой лихорадочной жажды деятельности.

В Фонтенбло он пожелал устроить охоту с борзыми в честь испанского посла. Охоту назначили на 23 июня.

День обещал быть жарким и душным. Собиралась гроза. Генрих не захотел, однако, отменить данные им распоряжения. Пусть будет гроза, тем больше шума!

Он велел оседлать горячего иноходца и с каким-то неистовством предался охоте. И в какой-то миг, отдавшись бешеному бегу коня, он опередил всех, потерял из виду охотников и заблудился в лесу.

Тучи обложили небо, глухие раскаты грома доносились издалека, гроза приближалась. Генрих все сильнее пришпоривал вспененного скакуна и летел быстрее ветра мимо холмов и деревьев. Головокружительная скачка увлекла его, он кричал во весь голос на лесном просторе.

На это время он как бы забылся. Вдруг скакун взвился на дыбы… Молния пронизала тучу, и из грозовой тьмы на повороте тропинки возникла, словно призрак, белая скала, одна из тех, которых множество в лесу Фонтенбло. Обрушившийся раскат грома окончательно испугал коня, он рванулся вперед. От его резкого движения поводья лопнули, Генрих потерял власть над конем. И начался бег – страшный, дикий, безудержный…

Конь с развевающейся гривой, с дымящимися боками, напружинив все свои мускулы, стрелой рассекал воздух. Король припал к его шее, чтобы не свалиться. Волосы у него растрепались, одежда была растерзана, тщетно он пытался поймать уже бесполезные поводья. Тот, кто увидел бы эту скачку во время бури, поспешил бы перекреститься, приняв ее за адское видение.

Но не было никого!.. Ни единой живой души! Ни дровосека, ни нищего, ни браконьера, ни грабителя – никого, кто мог бы спасти короля. А проливной дождь и непрестанные раскаты грома горячили и без того обезумевшего коня.

Генрих, поглядывая по сторонам, пытался угадать, по какой тропинке идет эта бешеная скачка. И при очередной вспышке молнии он увидел – и затрепетал. Тропинка вела к вершине крутого утеса, высившегося над глубокой пропастью, над бездной!

Напрасно король старался остановить коня – ничто не помогало. Если же соскочить на ходу – значит, раскроить себе голову о ствол дерева или выступ скалы. К этому можно было прибегнуть только в крайнем случае. Так или иначе, но Генрих видел, что жизнь его висит на волоске.

Он даже не знал в точности, далеко ли еще до пропасти… Но зато прекрасно знал, что она неумолимо приближается, и он решил пойти на риск и соскользнуть на землю.

И вот тогда-то, взглянув вдаль, он заметил на краю пропасти какого-то человека, сидящего, как и он, на коне.

Издали разглядеть его он не мог, кстати, длинный плащ и широкополая шляпа скрывали лицо и фигуру незнакомца.

Но сомнений быть не могло – это был кто-то из свиты, также заблудившийся в лесу.

Генрих был спасен. Тропинка была настолько узка, что незнакомец мог без труда преградить своею лошадью путь королевскому иноходцу. Ему достаточно было движения руки, чтобы остановить бешеную скачку. Он обязан был сделать это, коли речь шла о спасении монарха.

В мгновение ока король пролетел триста – четыреста шагов, которые его отделяли от спасителя. Потрясая рукой, Генрих испустил крик о помощи. Человек заметил его. Но – о ужас! – конь пронесся мимо, а странный всадник и рукой не пошевельнул, дабы остановить его. Могло даже показаться, что он слегка отступил, избегая столкновения.

Тогда король крикнул еще раз, но в крике этом звучала уже не мольба о спасении, а ярость и отчаяние. И в то же время он почувствовал, что конь мчится не по мягкой земле, а по граниту скалы… Вот он, роковой утес!

Он помянул имя Божье, высвободил ноги из стремян и наудачу вывалился из седла. Толчок отшвырнул его шагов на пятнадцать, каким-то чудом он угодил на бугорок из мха и травы и не причинил себе никакого вреда. И в самый раз – пропасть зияла совсем рядом. Конь же, освободившись от всадника, замедлил бег и, очутившись на краю пропасти, инстинктивно отпрянул назад. Глаза его так и полыхали, ноздри дымились, грива спуталась.

Король первым долгом горячо возблагодарил Всевышнего за его великую милость, потом снова взнуздал и оседлал коня и только тогда с яростью вспомнил о человеке, который не пожелал помочь ему в беде.

Незнакомец, скрытый складками своего широкого плаща, неподвижно стоял на прежнем месте.

– Презренный! – крикнул ему король, подъезжая ближе. – Разве ты не видел, в какой я беде? Или ты не узнал меня, цареубийца? А если даже и так, разве не твой долг спасти ближнего? Ведь для этого тебе достаточно было протянуть только руку, подлец!..

Человек не шевелился, не отвечал. Он лишь приподнял свою шляпу, скрывавшую его лицо, и король вздрогнул: он узнал бледное, мертвенное лицо Габриэля.

– Граф де Монтгомери! – прошептал он еле слышно. – Тогда мне нечего сказать…

И, не прибавив ни слова, он пришпорил коня и галопом понесся обратно в лес, а Габриэль, не двигаясь с места, повторил со зловещей улыбкой:

– Добыча сама идет ко мне! Близится час!

X

МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ

Брачные контракты принцесс Елизаветы и Маргариты предстояло заключить в Лувре 28 июня. Король уже 25 числа вернулся в Париж, он был мрачен и озабочен как никогда.

Со времени непредвиденной встречи в лесу жизнь его превратилась в пытку. Он избегал одиночества и бесконечными развлечениями пытался облегчить мрачные, терзающие его мысли.

Король никому не рассказывал об этой встрече. И хотя он жаждал поведать о ней какому-нибудь преданному сердцу, он все же боялся это сделать. Он сам еще не знал, чему верить и что предпринять, а этот мрачный неотступный образ уже томил его день и ночь.

Наконец он решил открыться Диане де Кастро. Диана несомненно встречалась с Габриэлем. Молодой граф наверняка выходил из ее покоев, когда он столкнулся с ним в первый раз. Диана, должно быть, знает его намерения. Она вполне может либо успокоить, либо предупредить своего отца, ибо он интуитивно чувствовал, что дочь взволнована не меньше его.

Герцогиня де Кастро и не подозревала о двух случайных и странных встречах короля и Габриэля. Не знала она также и о том, что сталось с Габриэлем после его визита в Лувр.

Андре, которого она отправила на улицу Садов святого Павла, вернулся ни с чем. Габриэль снова исчез из Парижа.

В полдень 26 июня Диана, пригорюнившись, сидела у себя, когда одна из ее камеристок торопливо проскользнула в комнату и доложила о приходе короля.

Вошел король. Он был серьезен и, поздоровавшись, сразу же приступил к делу.

– Милая моя Диана, – сказал он, глядя на нее в упор, – мы с вами давно не говорили о виконте д’Эксмесе, которому ныне присвоен титул графа де Монтгомери. Давно ли вы виделись с ним?

При имени Габриэля Диана вздрогнула, побледнела и с трудом выдавила из себя:

– Государь, после возвращения из Кале я видела его только раз.

– Где?

– Здесь, в Лувре.

– Недели две назад?

– Верно, государь, не больше двух недель.

– А я-то сомневался! – усмехнулся король и замолк, как бы собираясь с мыслями.

Подавляя в себе безотчетный страх, Диана пристально смотрела на него, пытаясь разгадать причину этого неожиданного вопроса.

Но лицо отца было непроницаемо.

Наконец, собрав все свое мужество, она заговорила:

– Извините меня, государь, за нескромный вопрос… Почему вы после столь долгого молчания заговорили со мной о том, кто спас меня в Кале от бесчестия?

– Вы хотите знать, Диана?

– Да, государь.

– Пусть будет так. Нежной и преданной дочери я могу все открыть. Итак, слушайте меня, Диана!

И Генрих рассказал ей о двух своих встречах с Габриэлем, о необъяснимом гневном молчании молодого человека, о том, как он в первом случае не ответил ему на поклон, а во втором – не протянул руку помощи.

– Ведь его проступки велики, Диана! – закончил Генрих, стараясь не обращать внимания на волнение дочери. – Тут чуть ли не оскорбление величества! Но я превозмог это поношение, я стерпел, ибо в свое время он пострадал по моей вине… а также оказал великие заслуги государству и недостаточно был за них вознагражден…

И, бросив на нее пронизывающий взгляд, добавил:

– Я не знаю и не хочу знать, Диана, насколько вы посвящены в мои счеты с виконтом, но знайте одно: я стерпел только потому, что я признаю себя неправым и сожалею о совершенной ошибке… Но, может, я напрасно так поступил… Кто знает, к чему могут привести его будущие выходки. Не лучше ли мне заранее обезопасить себя от дерзновений этого господина? Вот об этом-то я и хотел по-дружески с вами посоветоваться, Диана.