Текст книги "Звезда корабельная"

Автор книги: Александр Дорофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Торная дорога

Собралась большая компания. Учитель старый Никита Зотов, думный дворянин Федор Иванович Чемоданов, шут Ермолай-да-Тимофей и, конечно, многие товарищи Петра по делу корабельному. Среди них Якимка Воронин со специальной трубою для подачи всяких сигналов. А еще певчие были, чтобы в дороге не заскучать.

Чуть солнце встало, двинулись в путь. На каретах, телегах, бричках.

Дорога была торная – хорошо укатанная. Много по ней обозов торговых проходило. От самой Москвы до Архангельска-города – через Ярославль и Вологду.

«Дорога-то торная, а путь, и правда, далек, неизвестен», – думал Петр, глядя вперед.

Кони резво бегут, а на душе весело и тревожно – что там поджидает? Места незнакомые, люди новые, леса глухие, реки быстрые, море Белое…

– Почему оно Белым прозвано? – спросил Петр у Никиты Зотова.

– Всех цветов, государь, моря есть – и Черное, и Синее, и Желтое, и Красное. По всему видно, что должно быть и Белое…

– На все ты, мастер, ответ имеешь, – улыбнулся Петр. – Да только ответы твои, как бревна в реке, – половину видно, о другой догадывайся.

– Полный ответ успокоит, – вздохнул Никита, – а половина расшевелит, другую искать заставит.

Леса, леса тянулись по сторонам дороги, и редко-редко встречались деревни…

– Как думаешь, Федор Иванович, – обернулся Петр к Чемоданову, – пошел бы этот лес на корабельные нужды?

– Лес добрый, – рассудил Чемоданов, – Леса нам достаточно хватит. Людей бы подобрать для корабельной службы. Море-то разборчиво. Не с каждым, поди, дружбу заводит.

Петр махнул вперед рукою:

– Глянь, дорога какая торная! Много русских людей к морю путь держат. Значит, не в диковину оно – знают, как с ним помириться.

Дело ясное – короче дорога за разговорами. А когда они не праздные, небесполезные, короче вдвое. Вот уж и Вологда виднеется…

«А все же в самом начале мы долгого пути, – подумывал Петр. – И дороги нас ждут неведомые. Одно твердо знаю – торных мало будет».

Водный путь

Вологда в ту пору была очень важным городом. Отсюда начинался речной путь. Торговцы с телег или саней перегружали товары на суда, чтобы плыть дальше на север, до самого Архангельска. Особенно многолюдно бывало в Вологде ранней весной. Купцы да работные люди поджидали, когда лед на реках сойдет.

Но сейчас, в июле, в городе было потише. Уже ярмарка архангельская в самом разгаре. Лишь немногие запоздавшие купцы торопились в дорогу – выбирали лодки покрепче, гребцов понадежней.

И Петр сам отобрал для путешествия шесть десятивесельных карбасов. Большие, плоскодонные о двух парусах стояли они наготове у причала. Погрузили дорожную кладь. Протрубил Якимка сигнал, и двинулся речной караван.

Хорошо идти по течению, да когда ветер попутный. Тут и гребцы отдыхают. Самое время песни петь.

 
Эй, как пошел чижик вдоль по улице,
Чижик, чижик, чижичек мой!
А ты скажи, чижик, да всю правду!
А кому у нас горе горевать?
А кому у нас праздники праздновать?
 

О, с веселостью пели – согласно и звучно…

– Хорошо по ветру, по течению! Хорошо, когда все заодно! – радовался Петр. – Плохо, когда иначе.

Никита Зотов покачал головой:

– Да ведь не могут быть все заодно. Редко такое возможно.

– Тут умение требуется, – встал Петр на носу карбаса. – Пусть ветер в супротивную сторону. А ты парус так поставь, чтобы судно вперед стремилось. Можно, можно сделать, чтобы все заодно были! Твердо знаю.

На другой день среди ясного неба собралась вдруг сильная гроза. Молнии сверкали над рекой каждую минуту, гром грохотал оглушительно.

– А ну, не жалей трубы! – приказал Петр Якимке Воронину. – Пускай и небеса землю слышат! И вы, певчие, не молчите! Вторьте Илье-пророку!

И на каждый удар грома отвечала теперь труба с хором. Крестьяне из прибрежных деревень долго голову ломали, что за гроза такая приключилась чудная – с трубою и песнями…

Встречались на речном пути карбасы, дощаники, плоты, возвращавшиеся уже с архангельской ярмарки. С любопытством глядели люди на царский караван – куда это в такое время? То ли на ярмарку к шапочному разбору?

Вечером приставали на ночевку. Тьма стояла кромешная, и плыть было опасно.

Петр с товарищами взошел на крутой берег. Перед ними смутно виднелась крепостная стена.

– У, какова тьма, – сказал Петр, споткнувшись. – Не разберешь, что за город стоит.

– Тотьма сей город зовется, – подсказал Чемоданов.

– То тьма, – повторил Петр задумчиво. – Ну, а мы, Федор Иванович, к свету идем. Под белыми парусами – к морю Белому.

Дня через два подошел караван к Устюгу Великому. За этим городом распростились они с рекой Сухоной. Влилась она в просторную Северную Двину, по которой путь прямой лежал – на север, к Архангельску. Быстрая Двина поспешала к морю Белому, неся с собой царские карбасы.

Холмогоры

В конце июля караван подошел к Холмогорам. Отсюда, говорят, уже рукой подать и до Архангельска. Как только показались карбасы из-за Кур-острова, раздался с городской стены пушечный залп. Так встречали молодого государя.

Любопытно было Петру посмотреть город. Вот ведь как верно назван – Холмогоры. И правда, на островах – холмы. А по берегам речным, на матерой земле, – горы.

Целый день гулял Петр по холмам да горам. Все тут ему было внове. Дома высоченные, крепко срубленные. Да и суда строили в Холмогорах. Жалко, что небольшие, промысловые, для дальних плаваний непригодные.

Осмотрел Петр канатную фабрику, кузнечные мастерские, лавки торговые. Чего только в тех лавках не продавалось! И утварь домашняя расписная, и резные украшения по кости и дереву. Долго Петр разглядывал моржовый клык, добытый беломорскими моряками-промысловиками. Тяжелый желтоватый бивень. Видно, могучему зверю принадлежал.

А какие тут были сундучки диковинные и шкатулки, обитые прорезным железом! На них замки обязательно с секретом. Петр купил несколько шкатулок с такими замками, чтобы непременно секреты их разгадать.

Радовало его богатство здешнее, а еще больше – люди холмогорские.

«Крепкий народ в северных наших землях – мастеровые, дело знающие да приветливые. А в гербе-то, гербе городском дорогой мне инструмент изображен – астролябия! Сразу видно – корабелы живут. Славен сей город Холмогоры!»

Радовалось сердце. Да и как не радоваться, когда до моря Белого рукой подать…

Мосеев остров

На другой день караван отправился дальше по Северной Двине. Петр стоял на носу передового карбаса, глядел вперед, дышал глубоко и ноздри раздувал – не морской ли уже ветер сюда долетает?

Весел был и шутил с товарищами.

– Что это, Федор Иванович, за прозвище у тебя такое редкое? – обращался, усмехаясь, к Чемоданову.

Думный дворянин двигал тяжелыми черными бровями, разглаживал бороду.

– Да что ж, государь, из Персидских земель, видать, завезено.

– А каково значение? – строго спрашивал Петр.

– Ох, простое! – махнул рукой Федор Иванович. – Чемодан, выходит, то же самое, что сундук дорожный. А еще, слыхал я, пузо человеческое эдак величают – чемодан, – добавил он, скромно потупившись.

– Неужели, Федор Иванович? – вконец развеселился Петр, оглядывая солидный живот думного дворянина. – Ну, какое точное прозвание! Как у города Холмогоры!

И вот на правом берегу Двины показался сам Архангельск. Издали видна на крепостной стене высокая башня-смотрильня, а на реке – множество судов, гребных и под парусами.

Пушечные залпы приветствовали караван. Головной карбас причалил к небольшому острову, где к приезду Петра построили трехкомнатный терем.

Красив островок – с пологими песчаными берегами, с березовой рощей, от которой будто свет струится.

– Мой сей остров! – воскликнул Петр, взбегая на берег.

– Как, батюшко? – не расслышал Никита Зотов. – Мосеев остров?

– Точно, мастер! Хорошее прозвище дал. Так тому и быть – Мосеев остров!

Корабли океанские – заморские

Северная Двина, впадая в море, ветвится, как сосна корабельная у вершины. Только ветки эти рукавами зовутся.

Не простое дело – пройти по рукавам двинским. Того и гляди на банку сядешь – на мель песчаную. Каждому кораблю положен проводник, хорошо знающий здешние места. Таких проводников кормщиками зовут или, на иностранный манер, лоцманами.

По обеим сторонам Двины топкие болота, мхи. Лишь в тридцати верстах от впадения в море, на правом, высоком берегу есть матерая, твердая земля. Здесь, на Пур-Наволоке, туманном мысе, и был поставлен Архангельск, который в русских краях величали просто – Город.

В ту пору Архангельску едва перевалило за сто лет. Но славен был Город среди других городов русских. Только через него могла торговать Россия с иноземными государствами. Каждый год сюда на ярмарку приходили купеческие корабли с заморским добром. И загружались товарами русскими.

Обнесен Город огромной стеной из прямых, как мачты корабельные, сосен. До чего же любопытно, какова там жизнь, за крепостной стеной?

Хотел было Петр сразу в Город пойти. Да услыхал, что ждет у пристани яхта, специально для него построенная. Недолго выбирал между городом и яхтой. Взял с собой Оську Зверева, Федоску Скляева, Луку Хабарова – и на карбасе к пристани.

Много на Двине судов мелких. Шныряют туда-сюда – тут ухо востро держи, как в столице на торговой площади. А у самой пристани уже не лодки, не карбасы, а корабли стоят океанские. Высоко мачты вздымаются. На бортах в открытые люки черные пушечные жерла глядят. Флаги под ветром колышутся – английские да голландские. Ни одного русского.

Стоят заморские корабли, груженные товарами, готовые к отплытию в родные земли. Закончилась ярмарка в Архангельске.

Петр обо всем на свете позабыл – так залюбовался кораблями. Видно, немало они прошли по морям-океанам, штормы изведали. Это, конечно, не потешная флотилия на Плещеевом озере…

Спустился с голландского корабля капитан Иоле Иоллес.

– Ваше величество, – говорит. – Милости прошу, осмотрите корабли наши, если вам интересно.

Глаза у Петра горят. Впервые видит он такие корабли. Как же неинтересно?!

Взбежал по сходням на палубу. Все хочется рукой пощупать – как устроено? И канаты корабельные – такелаж, и мачты, и цепь якорную, и холсты парусные, и медные, надраенные песком ручки на дверцах каютных. Ах, как морем на корабле пахнет, дальними переходами!

– Господин Голголсен, – так, показалось Петру, отчетливее звучало имя капитана, – пойду вместе с тобой в море. Поглядеть желаю, как искусны матросы твои в корабельном маневре.

– Конечно, ваше величество! – поклонился Иолле Иоллес. – За честь почтем. Вот лоцмана дождемся – и паруса отворяем. А вы пожалуйте пока в капитанскую каюту.

– Спасибо, Голголсен, да только на своей яхте пойду, со своей командой – рядом идти будем, – сказал Петр и сошел с фрегата голландского на пристань.

Яхта стояла неподалеку. Ладная яхта. Но рядом с иноземными кораблями казалась она воробьем в стае орлиной.

Грустно стало Петру. Да быстро он приободрился. Встретила его на судне команда мореходов поморских. Сразу видно – люди крепкие, надежные. Орлы! С такими-то корабельщиками не озера, а моря-океаны от берега до берега перейти можно. Ну а корабли – дело наживное!

Белое море

Вскоре к иноземным кораблям подошел карбас с лоцманом.

– Государь, Петр Алексеевич, – приметил Федоска Скляев, – а лоцман-то наш, поморский!

– Верно, – кивнул Петр. – Вижу, сведущи русские люди в кораблевождении.

С купеческих кораблей донеслись команды отрывистые. Свистки боцманские. Забегали матросы. Поднимают якоря четырехлапые. Тянут такелаж, ставя паруса под ветер.

Да вот только ветер трудно было в небе сыскать. Слабый-слабый, еле пошевеливал он флаги на грот-мачтах.

Медленно, лениво отваливали корабли от пристани. А за ними и яхта.

С трудом добрались до судоходного Березовского рукава. И тут ветер совсем паруса покинул. До моря два шага, а корабли беспомощны – штиль полный.

Петр из себя выходил, злился.

– Вот тебе и поговорка – «сиди у моря, жди погоды»!

На следующий день погода все же объявилась. Свежий ветер родился. Вся флотилия подняла паруса и, отсалютовав из пушек, пошла на север.

– Глядите! Море! – вскричал Петр с капитанского мостика. И смолк, пораженный.

И товарищи его молчаливо смотрели вперед. Сколько глаз хватало сверкала под солнцем вода. Было видно, как тяжела она, обширна, просторна. Видно было, сколько силы в ней. Хорошо было видно! Да только берега противоположного никак не разглядеть. Вода эта бескрайняя. Уходила за горизонт, сливаясь с небом. Казалось, точно – нет ей конца.

«Пускай и нашему пути конца не будет, – думал Петр. – Хорошо, когда дорога бесконечна»…

А на кораблях купеческих служба шла своим чередом – не впервой им в море-то выходить, дело обычное. Лоцман, проведя корабли через мели, выполнил свою работу. Спустился в карбас, привязанный к фрегату, и отчалил.

Петр окликнул его:

– Как твое имя, кормщик, и куда теперь путь держишь?

Поклонившись, лоцман ответил громко:

– Звать меня Антипкой, сын Тимофеев. А путь мой, государь, домой – на остров Мудьюгский, где издавна все поморские кормщики живут.

– Славный ты мореход! – махнул ему Петр рукою.

Флотилия с попутным ветром шла быстро. Уже ни сзади, ни слева не было видно берега. Лишь по правую руку чернели береговые скалы.

Петр любовался ходом кораблей. Матросы стремительно взбирались по вантам, приспуская или расправляя паруса. Каждое движение точное, без суеты и сомнений.

Но и поморы на яхте работу свою ловко справляли.

Весело было Петру – сбылась мечта о море.

Слышно, как ходит волна морская под днищем яхты, как мерно накатывается на борта. Пенится море под острым носом и, рассеченное на миг, сходится за кормой.

– Рели мои, рели… – тихонько напевал Петр, расхаживая по палубе.

Солнце уже клонилось к вечеру. Садилось прямо на море, и на это было диковинно глядеть. Долго тонуло оно, красное, в пучине морской.

Выпали звезды на небе. И море вроде бы замерло, задумалось – к ночи, говорят, вода кроткая. Засыпает.

А Петр не уходил с палубы.

Из темноты, казалось, выступали очертания берегов. Или это были те громадные звери, бивни которых продавались на холмогорской ярмарке? Моржи! Встречаются ли они в этих водах? Вдруг почудилось, что вдалеке где-то заревел бык, а следом хрипло взлаяла собака. То ли берег близко? То ли звук по морю летит без помех, сколько хочет?

На другой день показался впереди остров.

– Дошли мы, государь, до Моржовца, – сказал старшина поморский. – Моржистое, истинно говорю, место!

– А сам-то видал ли моржей? – спросил Петр.

– Да как же! Нас, архангелогородцев, моржеедами кличут – богато моржей промышляем. Ревут они, государь, точно аки быки. Ну, а другой раз и по-собачьи лают. Ох, усаты они, – старшина чуть призадумался, – как капитан Голголсен!

Здесь, у острова Моржовца, распростился Петр с купцами да моряками иноземными.

– Здравия вам, мореходы! Мира и пути доброго! Пожалуй, поклонитесь от меня земле вашей, где такие корабли строят. Ну да и мы не хуже научимся!

Голголсен только плечом повел: мол, непростое это дело, сказать-то легко, а там посмотрим…

Отсалютовали корабли купеческие, и пошли за остров Моржовец, в океан, к своим берегам. Для них и океанская дорога торная.

Долго Петр глядел вслед, пока не растаяли паруса в морском мареве. Одинокая осталась яхта в Белом море. Шумит море, глубоко вздыхает.

Петр встал у руля, и направил яхту к Архангельску.

Вольно в море. Одна печаль – пусто! Нет кораблей под русским флагом. Нет флота, который бы в заморские земли пошел с товарами…

Вздыхает море полуденное. И Петр невольно развздыхался. Вроде весело ему. А вроде и грустно.

Всегда так, наверное, бывает, когда одна мечта исполняется и уже о другом мечтаешь.

Город

Вот и Двинская губа. Так называют в здешних местах залив, образованный при впадении реки в море. Миновали лоцманский остров Мудьюг, прошли Березовским рукавом. И показался на высоком Пур-Наволоке Город. Видно сразу – надежна крепость, каменная с бойницами.

«Хорошо, – думал Петр, – когда торговые корабли в гости ходят. А коли с войною пожалуют?! Земли-то наши защитим, а вот на море мы не хозяева…»

Яхта бросила якорь у пристани. Сошел Петр на берег. Уже и непривычно как-то по твердой земле ступать.

Оглядев своды проездной арки, вошел он в крепость. Здесь рядами стояли каменные амбары. Дымили печи поварен. По левую руку широкие ворота вели в немецкий гостиный двор, по правую – в русский. Высоко поднимались тесовые кровли, а окна украшены были резными наличниками. На долгие годы все сложено.

По обе стороны от гостиных дворов разбегаются вдоль Двины жилые дома, церкви, казенные постройки. Так и льнут к реке. Да и отступать особенно некуда – рядом топкие болота, трясина.

Смотрит Петр на дома, а перед глазами – корабли под парусами. Но дома и впрямь такие добрые, хоть на реку спускай, – поплывут.

«Крепко стоят, – размышляет Петр. – Отчего же нам хорошие суда не сладить да не пустить в страны заморские морями-океанами?»

А вот и площадь торговая, где знаменитая ярмарка архангельская проходит. Да уж закрылась на этот год. Последние купеческие корабли сам Петр на яхте провожал. Но казалось, на площади ярмарочной еще слышны крики торговцев, грохот телег, дудки и песни скоморохов. Совсем недавно кипела ярмарка – с раннего утра до ночи. Со всей России привозили сюда товары. По Двине шли чередой дощаники, карбасы, плоты, барки, а по дорогам тянулись обозы телег, подвод.

Из Вологды доставляли сало, свечи, щетину, гривы и хвосты конские, шкуры медвежьи, заячьи, беличьи, холсты крашеные, посуду деревянную. Из Тотьмы – все больше меха. Из Устюга – кожи, семя льняное, доски. Из Холмогор – бочки со смолою, семгу, пушнину, треску, кость моржовую, перья гусиные и куропаточьи.

Приезжали купцы и смоленские, и ярославские, и калужские. Везли товар даже из Казани и Астрахани – рыбий клей, пеньку, канаты, мачтовый лес, мед и деготь.

А с Белого моря об эту же пору подходили к Городу иноземные торговцы на кораблях. Чего только не было в трюмах: шелк и атлас, олово и гвозди, посуда фарфоровая и бумага всех сортов, разноцветная кисея, ножи, вилки, пуговицы, золотые и серебряные украшения, аптекарские товары, табачные трубки, часы и компасы, башмаки, перчатки, парики, перец, сахар, изюм, лимоны соленые, анис в сахаре, имбирь сушеный…

Большие бревенчатые мосты выдвигались тогда прямо в реку, и тащили по ним работные люди товары в мешках, в сундуках, в ящиках – с кораблей в амбары.

Выгодная шла торговля для иноземных купцов. Свои товары продавали дорого, а здешние покупали куда дешевле.

Ну а русским без флота далеко ли с торговлей пойти? Сиди, как говорится, у моря, на бережку, жди погоды, то есть купцов иноземных. От них весь торг и зависит…

«Построим, сладим корабли, – уговаривал себя Петр. – Не век же нам взаперти тужить!»

Соломбала, или Что может расти на островах

Не хотелось Петру уезжать из Архангельска, от моря Белого. Все казалось – забыл тут что-то важное сделать.

Ходил он в маленькой шлюпке по Двине, да часто на острова наведывался.

– Что это ты, Петр Алексеевич, по островам скачешь? – интересовался Никита Зотов. – Какая там нужда у тебя? Чего в тереме не сидится?

– В старости еще успею насидеться! – отшучивался Петр. – А на острова по ягоды езжу…

И правда, на островах уже и малина, и смородина поспели. От морошки, брусники, голубики да черники земли не видно. Одно наслаждение ягоды тут собирать…

Но как выходил Петр на берег ровный, песчаный, так сразу забывал о всяких ягодах. Рисовал корабли на белом песке. Прикидывал на глазок, – при какой длине, при какой ширине да высоте судно надежней будет.

Кликнул как-то Петр товарищей своих и отправился с ними на карбасе от Мосеева острова к Соломбальскому. Высадились они на плоском берегу. Прошелся Петр туда-сюда. Ногой пристукнул, как бы пробуя, крепок ли под ним остров.

– Что, ребятушки, нравится вам здесь?

Улыбаются, осматриваются по сторонам товарищи Петра. Хорошее, конечно, место. Видно, ягодное. Да непонятно, чего Петр Алексеевич надумал. Может, прискучил ему дом на Мосеевом острове, хочет здесь новый поставить?

– Будет верфь на этом месте! – нетерпеливо взмахнул рукой Петр. – Отсюда наш флот пойдет!

– Про флот все понятно, государь, – смущенно сказал Оська Зверев. – Но что такое верть, помилуй, никак в толк не возьму. Чего вертеть-то надобно?

– Гей! – рассмеялся Петр. – Большие дела закрутим-завертим! Повернем державу нашу лицом к морю…

Вскоре завезли на Соломбалу лес строевой. Петр сам лучшие дерева отбирал, два года как срубленные, – все сосны прямоствольные.

Плотники поморские дело знают – издавна суда строили. Правда, только об одной или о двух мачтах. За трехмачтовый океанский корабль впервые взялись. Как-то на сей раз работа пойдет?

Поспешают работники, вертятся проворно.

– Вот оно что значит «верть», – приговаривает Оська Зверев. – Когда все скопом вокруг одного корабельного дела вертятся!

А Петр ходит среди бревен. Чуть ли не каждое измеряет, оглаживает, даже простукивает… Самое гладкое, длинное да ровное бревно нужно для начала. Наконец выбрал. Быть ему основанием корабля – килем.

Теперь-то уж ясно – пойдет дело! Киль у корабля все равно, что хребет у рыбы. С виду-то простое бревно, а пройдет время, и целый корабль на нем вырастет.

– Видите, теперь уж не одни только ягоды на островах растут, – усмехается Петр.

Вдруг услыхал позади знакомый голос.

– Ну, государь, лихой ты киль заложил. По многим морям ему борозды прокладывать!

Обернулся – а это Антипка Тимофеев, лоцман с Мудьюгского острова. Обрадовался ему Петр, как старому, доброму товарищу.

– Вот Антипка, беру тебя кормщиком на этот корабль. Выведешь в море первое судно под русским флагом! Когдла тут реки ото льда освобождаются? Так готовься в мае кораблем править.