Текст книги "Звезда корабельная"

Автор книги: Александр Дорофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Александр Дорофеев
Звезда корабельная

Повесть о юности императора Петра Алексеевича, о создании русского флота, о победах и неудачах

От автора

В издательстве «Малыш» вышли четыре книги с рисунками С.Бордюга, а в «Детской литературе» – наиболее полное издание, оформленное А.Полежаевым.

В нынешнем году издательство «Оникс» выпустило этот сборник о Петре Первом. Здесь и моя повесть, написанная более двадцати лет назад, но опять пришедшаяся ко двору, что связано, вероятно, с идеей возврата к державности.

Издательство «Дрофа» тоже отметилось патриотичным восьмисотстраничным томом «Наше Отечество», куда вошла моя повесть.

Все, казалось бы, неплохо, печатают, да уж очень дряные расценки – пять тысяч рублей за текст об императоре. Хорошо хоть сами домой привезли.

Однако за такие деяния любой честолюбивый самодержец всыпал бы, пожалуй, нашим издателям по первое число.

Ну, право, офонарели.

И речь тут, понятно, не об авторском корыстолюбии…

А «Вещий барабан» так до сих пор не опубликован – ни отдельной книгой, ни приложением к прежней повести.

Часть 1
Потехи и учения

«Под лежачий камень вода не течет»

Триста лет назад жил-был в России царь – Петр Алексеевич.

Петр – имя древнее, греческое. В переводе на русский язык значит «камень». Известно, под лежачий камень вода не течет. То есть, если сидеть без дела, толку не будет.

Но уж царь Петр Алексеевич без дела не сидел ни минуты. Даже, говорят, не мог он ходить спокойно. Все бегом – повсюду ему хотелось поспеть. Да и не от какой работы не отворачивался. То Петр Алексеевич простой солдат, то матрос, то корабельный плотник, то бомбардир при пушках.

Иногда так говорят: вот царь-государь или король-император город, к примеру, построил. Если не город, так дворец, крепость или корабль. Это не совсем верно, лишь отчасти. Обычно царь только распоряжался, приказы отдавал. Чтобы, мол, через месяц на этой вот полянке замок стоял – красивый да крепкий! Разумный приказ тоже, конечно, дело важное. Однако работать каменщиком или плотником, понятно, – не царское это занятие…

А царь Петр Алексеевич таков был, что ко всякому делу сам руку прикладывал. И топор ловко держал, и ружье. И украшения костяные точил, и пушки корабельные отливал. Да потом сам кораблем правил – хоть в ясную погоду, хоть в шторм.

Ну, никак не сиделось царю Петру на месте – на троне серебряном, в зале, турецкими коврами обитом. Какой уж там «лежачий камень»!

Немало славных дел начинал Петр Алексеевич по всей стране России. Стремглав, будто камень, из пращи пущенный, – то тут он, то там где-то, совсем в иных краях. Своим примером и показывал русским людям, как много нужно знать и уметь, как любить свое дело, чтобы Россия стала могучей державой.

Вот так и сдвинул он с места громадный, неподъемный камень – целую обширнейшую страну. Повернул ее к великим делам – к наукам, к ратным подвигам, к новым неведомым землям.

Сказка про сине море-окиян

А науки в ту пору не жаловали. При царском дворе думные люди, стольники да спальники, любили шумную беседу, пиры-застолья.

«Солнце да месяц на небе, хлеб в амбарах, шапка, слава те Господи, на голове – чего еще надобно? – поглаживали они длинные бороды. – От наук иностранных одна смута. Верная погибель!»

Многие при дворе и грамоты толком не знали. Ну, конечно, царевича Петра учили грамоте – эдак неторопливо.

– «Аз» – первая буква, – говорил учитель Никита Зотов, – потом идут «буки». Дальше «веди» и «глаголь».

– Дальше-то, дальше что? – торопил Петр. Ах, много знать ему хотелось, обо всем на свете.

Но Никита Зотов не спешил:

– Сперва «аз» да «буки», а потом все науки! Не то «буки» боднут, «веди» солгут. Не торопись в науки, Петр Алексеевич!

– Конечно, государь, поменьше ты об этом задумывайся, – поддакивали думные люди, стольники, спальники, – Или тебе плохо живется-тужится? Все ведь просто в нашем мире – поешь вволю, поспи сладко, подумай коротко. А Никита Зотов еще сказку тебе скажет.

– «Азы» пройдешь, «буки» одолеешь, «веди» изведаешь – тогда уж «глаголь», говори. Этак и доберемся до пятой буквы – «добро». С добром хорошо жить, праведно, – начинал Никита Зотов так, что Петр задремывал. – Но это только присказка – сказка впереди… За тридевять земель, в тридесятом царстве, на синем море-окияне…

– А что это за море-то такое? – вскидывал Петр голову, – Что за окиян?!

– Сине море, государь ты мой Петр Алексеевич, – вздыхал Никита Зотов, – Сине море-окиян, как у нас говорится. А за морем тем буки живут – рогатые да копытные…

Немудрено тут было остаться неучем и невежей. Тем более что и Никиту Зотова отослали вскоре за границу с посольским поручением. И вот к четырнадцати годам Петр и читал неважно, и писал с ошибками.

Хотя невежей его никак нельзя было назвать. О, востроглазо смотрел он на мир, широко раскрытыми веждами. Всего, без края, хотел изведать.

«Беру звезду!»

Однажды князь Яков Долгорукий рассказал Петру про диковинный инструмент – подарок заезжего торговца:

– Мудреная вещь – с цифирками, со стеклышками. Крутится все, вертится, да еще расстояние измеряет. Не шагами, не локтями, а в иностранной мере. Стоишь сам на месте, а уже знаешь, сколько, к примеру, до того дерева пути.

– Где же сей инструмент!? – загорелся Петр. – Видеть его желаю!

– Ох, государь, – понурился Долгорукий, – то ли затерялся где-то, то ли, боюсь, скрали. Не научен я диковиной управлять. Без дела в сенях лежала…

Петр, конечно, огорчился. Видно, думал уже, как будет измерять расстояния по всей России – из конца в конец.

– Что ж, – сказал он, – поедешь с посольством во Францию, так достань мне точно такую вещицу.

Через год и три месяца возвратился Долгорукий, а не забыл однако про наказ.

– Вот – астролябия! Так зовут сей инструмент в иностранных землях, – пояснил он.

– Астролябия, – повторил Петр, разглядывая механизм. – Мудреная вещь, и называется чудно. Показывай, Яков Федорович, как расстояния брать.

– Эх, государь, сам знаешь – много было в Париже дел государственных. Не дошли у меня руки в устройстве этом разобраться…

– Или, Долгорукий, у тебя руки коротки стали? – рассердился Петр. – Или не понимаешь, что астролябия – дело государственное!? Чтобы немедля нашел мне человека ученого, ведающего, как механизм сей работает!

Это было не простое задание. При царском дворе и не слыхал никто об астролябии. С большим трудом отыскали одного знающего человека – голландского купца Франца Тиммермана. Сразу привели к Петру.

– Да, – говорит Франц, – действительно астролябия. Латинское это слово. А на вашем русском языке означает «беру звезду». Определяет положение звезд на небе, а также расстояния на земле. Только, прошу прощения, без арифметики и геометрии с нею не совладать, ваше величество.

– Какое я тебе величество! – нахмурился Петр. – Ты и годами старше, и знаешь больше. Учи всему, что сам ведаешь!

И с тех пор ни на шаг не отпускал от себя Тиммермана. Быстро Петр разобрался в четырех правилах арифметики и выучился управлять астролябией. То и дело измерял какие-нибудь расстояния.

Как-то вечером проходили они с Тиммерманом у Просяного пруда неподалеку от села Измайлова. За целый день уже наизмерялись вдоволь.

Звезды появлялись на небосклоне. Отражались в пруду. Петр подбежал к берегу.

– Беру звезду! – крикнул он и хватил со всего маху рукой по воде. Так что брызги веером взметнулись к небесам.

Тиммерман отшатнулся и даже присел.

– Гей! – развеселился Петр. – Не пугайся, любезный Франц! Звезды погодя брать будем. А пока на земле дел хватает.

Что можно найти в старом амбаре

В селе Измайлове Петр бывал часто. Обычно с Тиммерманом. Тот еле поспевал за Петром – отдуваясь на ходу, рассказывал о голландских городах, обычаях.

– Быстро там время бежит, как по дороге торной, и меняется жизнь день за днем. Сейчас ворочусь – и родной дом, возможно, не признаю.

– А вот гляди, Франц, – остановился Петр у одного двора. – Крепок амбар срублен, велик размером. Как стоял, так и стоит, века не меняется. А ведь, ей-ей, хламом завален! – пригнувшись, вошел он внутрь. – Так и страна наша Россия – крепка и обширна, а много в ней хлама никчемного, порядков обветшалых…

В полутьме амбарной виднелись какие-то полурассыпавшиеся бочки, куча облезлых веников, треснувший безъязыкий колокол, развалившаяся телега об одном колесе. И вдруг Петр различил такое, чего ни в одном амбаре быть не должно.

Крутые, крепко сбитые дощатые бока заканчивались высоким строгим носом, который упирался прямо в амбарный угол, будто рассекал деревянную волну.

Петр подобрался ближе. Конечно, это была лодка. Однако очень большая. Видно, давно здесь стояла – почернела, рассохлась. И все-таки доски ее были какие-то особенные – совсем не те, что у бочек. И пахли удивительно – так, что Петр вспомнил неожиданно о синем море-окияне.

– Что за судно? – вполголоса спросил он подошедшего Тиммермана.

– А, бот английский. При кораблях держат для всяких мелких нужд. Шустро бегает под парусами – не только по ветру, но и супротив, курсом бейдевинд.

– Да не бывает такого! – воскликнул Петр. – Разве может судно против ветра идти?!

– Может, может, государь, – кивнул Тиммерман. – Разум человеческий все одолевает.

А Петр уже запрыгнул в бот, где стал во весь рост, раздвинув ноги, чуть наклонившись вперед, будто в грудь ему бил сильный ветер.

– Гей! Гей! Слышать желаю: есть ли такой человек, что лодку починит, и ход ее покажет?

Второй Тиммерман

Жил в Москве столяр по имени Карштен-Брант. Родом из Голландии. В былые времена служил матросом на кораблях, да и на верфях суда строил. Его-то и привел Тиммерман к Петру Алексеевичу.

– Тот ли ты, кто мне нужен? – спросил Петр. – Что делать можешь?

– Домы рублю, столы да стулья, – поклонился Карштен-Брант, – Также и лежанки по заказу.

– А судно морское починишь ли?

– Конечно! – кивнул Карштен-Брант. – Я ведь тиммерман…

Петр даже обошел кругом голландца, сильно при том нахмурясь.

– Что говоришь, дурная голова?! Уж есть у меня один Тиммерман. Францем звать! Гляди, будешь плетьми бит, как самозванец!

– Прости, государь, – вмешался тут Франц. – Не самозванец он, а тиммерман доподлинный. Не по имени отческому, а по делу своему – истинный тиммерман. Так у нас в Голландии называют корабельных плотников.

Поглядел Петр на одного, на другого и улыбнулся:

– Что ж. Один Тимммерман – хорошо. А оба-два – будут мне корабли строить!

Узкая вода

Действительно, Карштен-Брант довольно быстро починил бот английский. Петр достаточно помощников выделил, да и сам не только со стороны наблюдал – и весла строгал, и паруса подшивал, и мачту ставил…

Спустили бот на Яузу. Карштен-Брант паруса поднял, и пошел бот, пошел по реке – хоть по ветру, хоть супротив, без всякого внимания к слабому речному течению.

Петр по берегу бегает – не может на месте устоять.

– Гляди, Гаврюшка! Степка, гляди-ка! Против ветра идет! Лукьяшка, курс – бейдевинд!

Товарищи Петра, сверстники его, дети дворовых людей, конюхов царских, тоже радуются – эх, как шибко, резво бот идет, мелкую волну рассекает! А Федоска Скляев, парень горячий, уже в реку полез: мол, еще посмотрим, кто быстрее плавает…

Ловко Карштен-Брант парусами управляет, а нет-нет, да в берег и уткнется. Тесно на Яузе. Причалил он, и сам Петр с Лукьяшкой Верещагиным и Гаврюшкой Меншиковым в бот запрыгнули.

Ах, ветер упругий! Паруса трепещут, и сердце замирает. Слушается бот английский Петра, как хорошо объезженная лошадь. И вдруг – опять берег под носом. Ну, никакого раздолья! Тесно, узко в здешних речных берегах.

– Яуза! – вынырнул у самого борта Федоска Скляев. – Недаром имя таково – я узка!

– Гей! – крикнул Петр. – Вырвемся из этих уз! Еще по морю-окияну ходить будем!

Плещеево озеро

Перевезли бот на Просяной пруд. Да разве это вода? Тина да ил. Гуси гогочут.

Петр проведал, что есть под городом Переславлем большое озеро. И пути-то конного от Москвы всего два дня. Отправились поглядеть, что за озеро такое.

Дорога шла холмами и долинами, мимо рощ и полей. И вот с высокой горки открылось вдруг озеро. Плоское, гладкое лежит, и дальний берег не виден – такое раздолье! Тут и ботик английский маловат будет, не по ноге он Плещееву озеру.

Ветер птичьи крики доносит. Там и сям стаи чаек. «Эх, вот бы столько кораблей на воду спустить, – думает Петр, – Целую флотилию!» И представилось ему сине море-окиян и множество на нем кораблей русских под белыми парусами-крыльями. Куда хотят, туда и летят!

Хотя долго Петр не мечтал. Любил сразу за дело взяться.

И вскоре на речке Трубеж, впадающей в озеро, соорудили что-то вроде простецкой верфи – набили деревянных столбов-свай, – и принялись корабли строить.

Компания собралась подходящая. Были тут и Карштен-Брант, и Франц Тиммерман, и товарищи Петра – Федоска Скляев, Гаврюшка Меншиков, Гришка да Тишка Лукины, Сашка Кикин, Лукьяшка Верещагин, Данила Новицкий, Оська Зверев да Лука Хабаров.

Работы никто не сторонился, и дело поспешало. Кто парусами занят, кто по щегольному промыслу – мачты ставит, кто кривули гнет для корабельного каркаса, кто бревна на доски пилит.

Да и как отлынивать, когда сам Петр без устали трудится: то пила у него в руках поет, то топор посверкивает. С утра до заката. А как день уходит, так велит костры разложить – до того ему охота поскорее увидать первый корабль на Плещеевом озере.

Яблони и корабли

На берегу озера Петр посадил яблони. За три года, что строили здесь флот, деревья подросли. Они уже и яблоки давали.

– А все же корабли наши быстрее растут, чем яблони, – сказал как-то Петр Федосею Скляеву.

– Зато яблони долго живут, а у корабля жизнь короткая, – ответил Федосей.

– А хоть короткая жизнь, да славная! На ветру и на волнах! Пусть короткая жизнь, да бурная!

Подошло время спускать первый корабль на воду. Петр подрубил подпоры, и корабль медленно сошел в реку – тихая волна покатилась к берегам.

Под колокольный звон и пушечные залпы вышел первый корабль в Плещеево озеро.

Как раз яблони зацветали.

Красный день

«Не велик наш флот покуда, – подумывал Петр, – Да ведь все большие дела с малого начинаются…»

Да вот стоят уже у пристани два фрегата и три яхты – ладные, как игрушки резные. Глаз не нарадуется. Ах, какие богатые украшения для Плещеева озера!

Ранним утром перво-наперво Петр из окошка поглядит: как там корабли поживают? И спать бы не ложился, а так бы и любовался, до чего хороши, нарядны! Особенно последняя спущенная на воду яхта. Как младшая дочь в семье – самая пригожая!

День был красный, и сердце особенно радовалось, когда отошла яхта от причала в пробный поход.

Озеро лежит покойное, солнцем вызолоченное, и гордо плывет по нему красавица под белыми парусами. Ну, просто царевна! Петр с берега ей рукой машет.

И вдруг накренилась яхта.

Завалилась на бок! Перевернулась!

Попрыгала команда в воду…

Не верит Петр глазам своим. Потемнело в глазах, будто солнце за тучи зашло. Молча смотрит он на днище перевернутой яхты. Вот только что была на воде птица белокрылая, а теперь корыто опрокинутое. Нет горше картины! Стыдно глядеть, как на распутную пьяную девку…

Выбралась на берег команда. Стоят потупившись, страшно на Петра глаза поднять. Вода с них ручьями бежит. А Федоска Скляев и вовсе разрыдался – и яхту жалко, и себя мокрого, и день ясный. Был красный день, а стал черный.

– Эй, хватит, братцы, нюнить! – прикрикнул Петр. – Живо за работу!

Взялись за дело, и день вроде вновь прояснел. Подняли кое-как яхту. Воду отчерпали. А все клонится яхта на сторону – не идет, а хромает, как увечная. Еле-еле подвели к пристани.

Вечер наступил, ночь пала, а Петр все измеряет, высчитывает, где ошибка в постройке.

«За красотой погнались, – думает. – Да о главном-то позабыли – корабль не игрушка. Может быть красив, как день ясный, а все проку нет, коли размеры точные не соблюсти. Рано нам, пожалуй, о красоте думать. И не красные дни нам нужны, а бурные – с ветром да волнами. Только так научимся корабли надежные строить. Иначе останется дело наше забавой пустой, игрушкой детской».

А над озером солнце красное поднимало уже новый день. Тихая, спокойная лежала вода, и текла над ней, как сон утренний, серебристая дымка.

– Ну, – заметил Петр, – опять красный день будет…

День радости и славы

Не терпится Петру испытать флотилию. Чтобы все корабли прошли строем по озеру.

Наказал он Луке Хабарову перевезти из Москвы еще шлюпки да карбасы. Все флотилия побольше, посолидней будет. И ту злополучную яхту успели подправить.

Выстроился весь русский флот на Плещеевом озере. Грянул пушечный залп, и двинулись корабли с попутным ветром. Ровно идут, хорошо.

А на берегу народ собрался из Переславля да окрестных деревень. Конечно, невиданное дело – столько судов на озере. Только куда им плыть-то? От берега до берега – путь не слишком долгий…

Да и на что тут корабли нужны? Так, забава. А ведь лесу одного сколько перевели! Из тех бревен славные дома можно было сложить…

Однако все равно, как ни крути, – праздник! Весело глядеть на корабли под белыми парусами. Колокола звонят, пушки палят. Экие корабли русский человек соорудил!

Достигла флотилия другого берега. Бросили якоря. Команды корабельные на землю сошли. Хлопают друг друга по плечам, руки пожимают, радуются. Будто не озеро, а океан переплыли и берегов неведомых, желанных достигли.

Да и как тут по правде не радоваться, когда корабли своими руками построены – от носа до кормы. И ведь ходят по воде, как настоящие, не хуже заморских.

Петр живо взобрался на грот – самую главную, высокую мачту корабельную – и закричал на всю округу:

– Гей! Радуйтесь, корабельщики мои дорогие! Не игра сегодня, не забава! День славы русской! Скоро-скоро пойдут наши корабли по морю-окияну гулять!

Далеко летел голос Петра над тихой водой. А как грянули корабельщики «Слава!!!», так прокатилось эхо надо всем озером Плещеевым, и откликнулось в городе Переславле новым пушечным залпом и перезвоном колокольным.

Рели-качели

Тихое-тихое лежит озеро Плещеево. Исходил его Петр под парусами вдоль и поперек.

А на берегах-то как хорошо! Уже конец июня – Петров день. Значит, лето красное наступает, весну провожает. Солнце играет в небе ясном. Замолк уже соловей, и кукушка куковать утомилась.

Зато на покосе песни слышны. Выходят парни и девки – с косами, серпами – рано поутру по росе.

 
Петровская ночка,
Ночка-невеличка,
Ах, рели, рели, ладо,
Невеличка!
А я, молодой,
Не выспался,
Ах, рели, рели, ладо,
Не выспался!
 

Ох и правда – коротки ночи в июне. Коротка ночка-петровочка. Вот и настал Петров день – именины Петра Алексеевича.

В такой-то день особенно чувствуешь-понимаешь, – как взрослеешь, и как все, о чем мечты, непременно сбудется. Ну, что Петру реки да озера, когда все помыслы о море-окияне? И в самую короткую ночку видятся ему во сне бесконечные водные просторы.

На самом берегу озера Лука Хабаров с Якимкой Ворониным поставили рели славные – качели высокие. Здорово на них колыхаться! Точно на волнах морских.

Под ногами доска – как палуба шаткая, в руках канаты, над головой небо сияет, а впереди… Да что ж впереди-то?! Озеро лежит – спокойное ласковое.

Ой, и раскачался Петр на релях-качелях! Вот, верно, океан-то каков – крепче держись.

А подле качелей собрались товарищи Петра. Как говорилось, корабельного дела мостильщики – Якимка Воронин, Лука Хабаров, Федоска Скляев, Оська Зверев – всех человек пятнадцать.

Спрыгнул наконец Петр с качелей.

– А что, братцы, довольно нам рассиживаться-раскачиваться, от берега к берегу сновать. Двинемся-ка к городу Архангельску, поглядим на море Белое, на корабли иноземные. Узнаем взаправду, каково на волнах морских да океанских!

Притащился тут с огромной корзиной царский шут – Ермолай-да-Тимофей. Высыпал на траву целую гору пряников, орехов, и как раз услыхал, о чем разговор идет. Юркнул вдруг под корзину Ермолай-да-Тимофей – только нос длинный в щелочку выставил – и давай причитать:

– Ой-ой, государь-батюшко! Ой-ой, куда идти задумал?!

Расхохотался Петр, щелкнул шута по носу. А тот не унимается, верещит:

– Ой, в леса непроходимые, в страну злодейскую собрался, батюшко-о-о! Жди горя с моря! Не губи ты свою головушку светлую, молоденькую, лишь двадцатый годик ей миновал!!!

– Ну, будет, будет тебе, – помрачнел Петр.

А Ермолай-да-Тимофей все надрывается:

– Собаки там величиной с лошадей, а люди-то, люди – на людей не похожи! – лицо на груди, шерстью заросшее. Помирают осенью, а весной из могил восстают! Волшебники все да чародеи злые! Ой, дикая сторона – не ходи туда, государь-батюшко! – завывает из-под корзины тоненьким голоском.

Надоело Петру – откинул ногой корзину и приподнял шута за шиворот.

– Уймись-ка! – прикрикнул. – Знать ты должен, когда шутить и над чем. А в серьезные дела и не думай соваться! – Посадил Ермолая-да-Тимофея в корзину и тихонько оттолкнул ее от берега.

Как ни в чем ни бывало хлопнул шут в ладоши и отдал сам себе команду:

– Поднять паруса! Отдать якорь!

– Глядите, ребята! – рассмеялся Петр. – Здесь только в корзине и плавать. Не шелохнется, не плещется озеро Плещеево. А как без настоящей волны корабли проверить? Неминуемо наш путь к морю лежит! Собирайтесь, товарищи мои, в долгую дорогу. И ты, шут, с нами!

Тот сразу отозвался из полузатопленной уже корзины:

– Эх, государь-батюшко, зря ты на меня разгневался! Это ведь Тимофей глупости говорил, с Ермолаем не советовался. А как вместе подумали, так и решили – пора, давно пора в дорогу!

– Какие молодцы! – воскликнул Петр. – Значит, все заодно, все в путь готовы!